СВЕТ НАД ВОЛГОЙ

Золотом осеннего красного леса жарко светятся Жигулевские горы сквозь дымно–голубую пелену утреннего тумана.

Глядишь с высоты на этот жемчужно–влажный океан, и дух захватывает от его беспредельности! И не знаешь, то ли это солнце тускло просвечивает, поднимаясь над землей, то ли это вершина горы, обросшая дубравой, пылает красной листвой!

— А вот если с полчасика тут посидите, спадет туман вон до той скалы, и тогда вполне сможете себе представить, как оно будет выглядеть, наше море, какие пространства оно охватит…

И, сказав это, старик с веселыми глазами волжского рыбака представился:

— Я тут сторожем при складе нахожусь. Должность небольшая, тихая. Но и то хорошо примечаю, как здесь на нашей стройке каждый норовит душу свою с лучшей стороны показать. Вот видите, на горе, на самой ее макушке, мачта под самые облака торчит, с нее на ту сторону ток перебрасывают. Сторожил я при ней инструмент кое–какой, а непогода была, сосны, как хворостины, качало. Приходит ко мне на пост вечером паренек, ну, такой, какие на улице футбол гоняют, а лицо у него тревожное, прямо сказать, расстроен чем–то.

Не успел я его по душам спросить, чего над ним стряслось. Смотрю, а он уже на мачту полез. Я его по старости достигнуть не смог. Очень шибко полез. А ветер, я вам говорю, штормовой, чайкам такой крыло вывихнуть может, а человеку совсем плохо, если он на высоте находится. Ну, думаю, сбросит парня. А с этой мачты до берега метров триста, а то побольше падать. Заледенело сердце; кричать — все равно, что спички на таком ветру жечь. Не могу сказать, сколько он по мачте лазил. Только, когда он обратно спустился, смотрю я на него: пальто ватного на нем нету, видать, скинул на высоте для облегчения, сам побледнел, а глаза, как фонарики, радостные. Я на него кричать стал: зачем, мол, лазил туда, я тебя в милицию за такие дела, и все прочее.

А он меня просит: «Вы, дедушка, не шумите, я вам все расскажу. Я ведь почти не спал, мучился, мне казаться стало, что я крепление неправильно сделал. Когда на высоте работал, страшновато было, и я потом не мог нпкак вспомнить, так ли все сделал. Ну и стал мучиться, и вот теперь себя проверил. И, оказывается, все в порядке».

Вот видите, какие люди по этой земле ходят…

В тающем тумане текучей, холодной, гибкой статью просвечивает Волга, проторившая себе здесь путь сквозь камень гор, истертых в песок ее непреоборимой силой.

Отсюда хорошо видно, как красота древней русской реки, уже преображенная гигантской стройкой, обретает новые черты своего дивного величия.

Всего несколько месяцев назад, я был здесь. Но как неузнаваемо все изменилось вокруг.

Вон там, на берегу Волги, будто в результате огромного внезапного геологического изменения, образовалась глубокая впадина. О глубине ее можно судить по стрелам шагающих экскаваторов, поднимающихся над краями котлована, будто стальные мачты затонувших кораблей. Желтые глинистые хребты выросли там,, где прежде к самой воде сползали песчаные белые отмели.

Каменным сухим позвоночником поднялась из воды насыпь банкета. По обе стороны его проложены огромные стальные трубы, из которых непрерывно извергаются два мутных водопада, наращивая снежно–белую песчаную перемычку, длина которой составит более полутора километров.

Гигантские остовы стальных заборов, шпунтовых перегородок вонзаются в дно реки. Плавучие копры, механические молотобойцы звенят тяжкими торопливыми ударами, от которых по — тиховодью проходит зыбь, словно от подземных колебаний почвы.

Перемычка уже стиснула Волгу. Кидаясь в образовавшуюся узость, река напрягается, чтобы протолкнуть свое огромное могущественное тело, и видно, как струи ее, словно прозрачные мускулы, извиваются и двигаются в бешеном, судорожном упорстве.

Буксирные пароходы, волокущие караваны барж, огромные, словно плавучие острова, плоты, важно шествовавшие по всей голубой дороге, в этом месте, будто поскользнувшись, устремляются вперед и быстро проскакивают узкую горловину.

Приткнувшись к отмели Телячьего острова, земснаряд № 319 перекачивает его берега на другую сторону Волги. Огромный механизм работает бесшумно. Багермейстер управляет им из стеклянной будки, нажимая разноцветные выпуклые пластмассовые кнопки, вделанные в покатый, как парта, пульт. Экипаж земснаряда за сутки подает на перемычку песка почти вдвое больше, чем предусмотрено нормой.

Скоро здесь будет введен в действие новый, недавно прибывший из Волгограда сверхмощный землесосный снаряд «1000–80». Эти цифры, которыми обозначается тип земснаряда, показывают, что он по своей проектной мощности способен вынуть за час тысячу кубометров грунта и поднять его на высоту до 80 зиетров. Проектная производительность этого земснаряда — десять тысяч кубометров пульпы в час. Но уже при заводских испытаниях он перекачал за час тринадцать тысяч кубометров пульпы. Это самый мощный в мире электроземлесосный снаряд. Он потребляет столько электроэнергии, сколько ее необходимо для нужд среднего областного города.

Сейчас от Куйбышева, от Сызрани и до самой великой стройки высятся огромные темные мачты. Они несут на себе провода, по которым невидимо мчится электрическая энергия к мощным машинам, работающим на строительстве.

Пройдет всего каких–нибудь четыре года, и электроэнергия Куйбышевской гидростанции хлынет по металлическим руслам электролиний мощным потоком в обратном направлении. Какие же тогда чудодейственные машины будет питать она? Какие великие свершения будет творить наш народ, обретя новые энергетические источники для своего великого, могучего творчества?

Да, в нашем сегодняшнем дне ясно видны черты коммунистического будущего. Прокладывая дорогу в будущее, советский человек борется за осуществление программы великих строек коммунизма и в этой борьбе обретает новые драгоценные черты творца, созидателя.

На отмели идут работы по прокладке новой линии дюкера. Волга, сдавленная перемычкой, ставит перед строителями серьезные трудности. Наваливаясь всей своей тяжестью, всей своей скоростью, она отгибает стальную трубу, как хлыст, и, прежде чем линия успевает плавно опуститься на дно, река успевает оторвать секцию, унести ее вниз по течению и поспешно забросать песком.

Водолазы Василий Журкнн, Николах! Алексеенко, Федор Король, работая на дне, борются с водой, накладывают заплаты на пробоины, оплетают трубы стальными тросами, чтобы снова повторить попытки и уложить наконец поперек реки дюкер почти метрового диаметра, по которому будет перемещаться грунт с левого берега на правый.

Мощные тракторы с висящими на крюках гроздьями полиспастов ватагой толпятся на отмели, ожидая сигнала, когда нужно будет им снова тянуть, толкать тяжесть стального пустотелого столба.

Идет напряженная борьба с рекой. А на маленькой водолазной барке собрались сейчас те люди, которые ведут эту борьбу. Василий Журкин стоит в своем резиновом снаряжении и держит в руках медный шлем. Лицо его усеяно крупными каплями пота, но глаза светятся упрямым задором. И говорит он спокойно, будто не его сейчас швыряла на дне река:

— За нас, подводников, вы не беспокойтесь! Мы свое дело сделаем, мы ее все равно переборем.

На правом берегу в котловане идет такая же напряженная борьба, но не с водой — с землей.

Экскаваторщики на своих могучих электрических машинах, перевыполняя нормы, вошли во второй ярус котлована и достигли мягких грунтов. Пошла глина, тяжелая, как медь, и вязкая, как замазка. Трехкубовые ковши беспрестанно запрессовываются глиной, приходится лопатами счищать ее с затворов ковшей, чтобы они могли захлопываться. Машины весом в 165 тонн размалывают в щепы деревянные маты, сколоченные из сосновых бревен, скользят на желтой глине и оседают. Чтобы выровнять экскаватор, приходится стальными тросами подтягивать под гусеницы связки бревен. Экскаваторщики знают: скоро здесь будут установлены иглофильтры, осушающие почву, во влажных забоях начнут работать более легкие машины, появятся новые приспособления. Но сейчас люди, опережая время, борются за каждую минуту, за каждый кубометр грунта.

И в этой борьбе накапливается новый опыт работы в забоях на вязких грунтах, рождаются новаторские идеи.

II

Новаторские начинания и предложения стахановцев подробно обсуждались недавно на заседании партийного бюро строительного района. Партийные руководители внимательно и по–деловому рассматривали вопрос о том, следует ли принять предложение о создании на экскаваторном участке резервной группы в пять автомашин, которые могли бы быть приданы самым передовым экскаваторщикам. Решено было обсудить совместно с инженерно–техническим составом предложение комсомольца Коваленко о возможности постройки уральским заводом экспериментального пятитонного ковша для экскаватора с тем, чтобы можно было сразу наполнять пятитонный минский автосамосвал. Говорили о предложении Василия Лямина изготовить вместо деревянных матов для экскаватора, работающего во влажных забоях, металлические маты.

Бригадир комплексной бригады Илья Костенко, работая на минском самосвале, сконструировал и сделал сам в мастерских нож–скребок, с помощью которого можно освобождать прилипший к кузову самосвала грунт. При сбрасывании грунта нож Костенко действует хорошо, но обратно не заходит в кузов. Нужно оказать помощь Костенко, привлечь ему на помощь снерщалистов–инженеров.

Важно также обсудить возможность создания таких приспособлений, с помощью которых можно было бы устранить прилипание грунта к экскаваторным ковшам. Группа инженеров уже работает над этой проблемой. Одни из них предлагают установить вибратор, другие — применить электрический ток, третьи — шлифовать внутренность козша. Нельзя ли заинтересовать всеми этими предложениями научно–исследовательский институт или организовать дискуссию в научно–инженерном обществе строительства?

Заседание партийного бюро рассмотрело намеченные вопросы и давно закончилось, но коммунисты не расходятся. В комнате появляются все новые люди и, присаживаясь, принимают участие в беседе.

Секретарь партбюро Петр Дмитриевич Иванов говорит:

— Главное, товарищи, помнить, что на великой стройке у каждого человека можно зажечь в сердце огонек, увлечь его и сделать передовиком. Но для этого нужно знать каждого человека, завоевать доверие, уважение, открыть путь для его роста. Ведь мы не только все вместе отвечаем за ход строительства. Мы несем ответственность за людей, которые должны по окончании стройки коммунизма стать еще лучше, подняться на новую, еще более высокую ступень в своем духовном развитии.

Мы, коммунисты, несем величайшую ответственность перед партией в самом сложном, в самом жизненно важном деле, в деле коммунистического воспитания советского человека.

Вы только подумайте, что через какие–нибудь пять лет здесь не будет ни строителей, ни пейзажа стройки. Зашумит жизнь в новом красавце городе, на полную мощность заработает энергогигант, появится миллион гектаров орошаемой земли. И все это станет уже не стройкой коммунизма, а городом, гидроэлектростанцией и полями. Черты коммунизма воплотятся не только в камне, стали, в машинах, но прежде всего в духовном облике человека. Эти черты куются сейчас всеми нами в борьбе с трудностями, в работе по воспитанию людей.

Людьми гордятся большевики великой стройки.

Вот коммунист Михаил Евец. Механик, за плечами которого огромный опыт, целая сокровищница знаний и мастерства. Мужественный, терпеливый, спокойный, вдумчивый, он одним из первых вместе со всей своей бригадой стал давать в месяц на трехкубовом экскаваторе по сто тысяч кубометров грунта. Но, добившись рекордной выработки в летние месяцы, он готовил свою бригаду к трудностям осеннего периода. Беседовал с геологами, чтобы определить, с какого характера грунтами ему придется иметь дело в самую трудную пору. Заботясь о сохранности машины, он разработал целую систему технической профилактики. Его бережливость выходит за рамки принятых обязательств. Первый ковш, который он подает на самосвал, всегда неполный. Только второй — полный. Почему? А потому, что он рассчитал: если наваливать первый полный ковш в машину, рессоры ее получают сразу резкую нагрузку и, значит, быстрее изнашиваются. Строго по чертежу он размерил рабочую площадку и, чтобы меньше расходовать электроэнергии, не желая лишнего поворота экскаватора, точно определил и обозначил место для остановки самосвала под нагрузку.

Это он посоветовал инженеру, предлагавшему отполировать внутренность ковшей и тем самым устранить прилипание грунта, использовать экскаваторы сначала на скальных работах, после которых ковши приобретают действительно зеркальную поверхность. Осторожно и внимательно он воспитывает комсомольца Василия Лямина, горячего, нетерпеливого, страстного, упоенного первыми производственнымп успехами.

Вобрав все советы своего учителя, Лямин виртуозно работает на машине, сократив время операционного цикла с 45 секунд до 25. Но если бы не Евец, он, может быть, еще долго не знал бы, что для того, чтобы не держать лишнее время самосвал под нагрузкой, нужно брать первый ковш с дальнего угла забоя, а второй — с ближнего, что удобнее всего высыпать землю из ковша, если самосвал стоит выше уровня экскаватора на полтора метра и в семи метрах от осевого центра машины.

Зато Лямин всегда первым вносит самые радикальные технические предложения. Замечательный уральский экскаватор с трехкубовым ковшом не удовлетворяет его. Это он больше всех волнуется, чтобы создать облегченный пятикубовый ковш для мягких грунтов, и ведет переписку с уральцами. Лямин выписывает из куйбышевской библиотеки кипы технической литературы. Он грезит о новых сверхмощных машинах. И никак не может согласиться с утверждением, что тяжелые машины не смогут хорошо работать на мягких грунтах. Он предлагает установить металлические маты, этакие широкие стальные плоты, на которых в забое с мягким грунтом могли бы безукоризненно работать самые тяжелые машины. Но когда его машина села на грунт, Лямин готов был перевернуть весь свет, чтобы только скорее ее вызволить. Из этого урока он хорошо понял, что надо заранее припасать необходимые приспособления, что главное для механика — предвидеть все неожиданности и, если их ждать и готовиться к ним, они никогда не застигнут врасплох. Рекордная выработка грунта — это результаты предварительного большого труда, обдумывания. И если, давая рекорд, знаешь, что не все еще достиг и почему не все достиг, значит, тогда сможешь его превысить.

Лямин приехал на стройку вместе со своим другом Евгением Камаевым, бывшим полеводом. Камаев работает на одной машине с Ляминым, и в летний месяц, когда Лямин дал за смену две тысячи кубометров, Камаев вскоре довел выработку до двух тысяч шестисот кубометров. Соревнуясь со своим другом, Лямин снова вышел вперед и вынул за смену две тысячи девятьсот кубометров грунта. Они живут вместе, в одной комнате, два друга, два очень хороших экскаваторщика.

* * *

Была уже ночь, когда мы снова спустились на берег Волги. В том месте, где в котловане работали экскаваторы, в небо вздымалось огромное белое зарево. Словно звезды, мелькали огни на вершинах двигающихся стрел экскаваторов. Самих машин не было видно. Они работали на дне котлована, углубляясь все ниже и ниже-. Им предстоит опуститься на сорок метров, на ту глубину, на которую ляжет фундамент здания гидростанции. Перемычка, освещенная прожекторами, светлой дорогой лежит в темных водах реки. А на той стороне, светясь, словно цех завода, неслышно глотая песчаную отмель, стоят земснаряды. Их огни сливаются с огнями левобережья, где вырос новый город, созвездия которого несколько месяцев тому назад не знало надволжское небо.

Башни копров, унизанные гирляндами ламп, возвышаются громадной торжественной колоннадой посреди Волги, и будто в гигантской кузнице стучат их мощные молоты. А там, где перемычка сдавила Волгу, воды ее кажутся выпуклыми, смятыми в складки от высоких волн, стремительно бегущих одна за другой сквозь узкую горловину. На надземном копре, во всю высоту его, освещенную снизу и сверху голубыми потоками прожекторов — надпись: «Слава Родине!»

Во славу любимой социалистической Родины самоотверженно трудятся строители грандиозного гидротехнического сооружения на великой русской реке Волге.

1951 г.