ОСЕНЬ В НЬЮ-ЙОРКЕ 

Завтракаем мы обычно в кафетерии–автомате Хорн и Хордат на 42?й улице. Сюда приходят не для того, чтобы посидеть, поговорить, — только поесть, не поднимая глаз от подноса. Едят сосредоточенно, блюда выбирают по вкусу и средствам. Посетители кафетерия — люди, живущие своим трудом. Это скромно одетые, озабоченные люди, молчаливые, неулыбчивые. Зато за всех них много улыбаются актеры в Голливуде, изображая простых американцев в облике веселых гуляк с ночного Бродвея. Посетители кафетерия терпеливо ждут, пока мы с помощью немногих английских слов выбираем блюда и расплачиваемся в кассе. Но они не расспрашивают нас: им некогда быть любопытными.

Пустую посуду со столов собирают негритянки, мулатки и пожилые белые женщины. Обслуживающего персонала мало, а. посетителей много — нужно обладать проворством и выносливостью, чтобы к ночи не ронять сальных тарелок из рук.

Мое внимание привлекла согбенная женщина, устало волочащая ноги. Она с усилием толкала перед собой тележку для сбора пустой посуды.

Когда она приблизилась к нашему столу, мы помогли собрать с него посуду, не только из естественного желания помочь ей, но и для того, чтобы скорей освободить стол. Но женщина очень странно отнеслась к этому. Сначала она растерялась, потом на лиде ее появилось волнение, и, наклоняясь к нам, она спросила шепотом:

— Русские?

Сама она не походила на русскую. Смуглая, с черными, иссеченными сединой волосами, горбоносая, с синеватыми губами, изможденная, усталая и скорбная, она казалась безмерно несчастной.

— Откуда вы?

Она, не понимая нашего вопроса, покачала головой. Я показал на себя пальцем и сказал: «Москва».

Женщина сделала то же и произнесла, волнуясь:

— Будапешт. — Ив глазах ее появились слезы.

— Вы венгерка, да?

Она закивала головой и попыталась улыбнуться нам.

Мы попытались продолжить разговор, но женщина не говорила ни на каком языке, кроме венгерского.

Кто она, как попала сюда?

Мы спросили об этом уборщицу посуды, негритянку. Та сказала:

— О да, это венгерка. Но она не служит у нас. Моя подруга–негритяпка позволила ей поработать за себя в воскресенье, чтоб самой поехать на Лонг–Айленд. Их тут много таких, голодных из этой страны.

Вот и все, что мы узнали об этой женщине. Когда мы уходили из кафетерия, венгерка подкатила тележку для посуды к самым дверям и печально и скорбно улыбнулась нам. Она подошла к дверям только для этого. Может быть, хотела что–то сказать, пожаловаться, попросить о помощи. Руки ее были так худы, что она все время поправляла обручальное кольцо, чтобы оно не свалилось с пальца…

Позднее мы встретили в Центральном парке еще двух венгров, деликатно просивших подаяние. Сколько людей ввергла в несчастье американская политика подрывных действий!

Я иду по шумной улице к остекленной призме здания ООН, где у входа развеваются флаги большинства наций, населяющих нашу планету. Сюда ежедневно приходят тысячи американцев в качестве благоговейных экскурсантов, верящих в силу разума человечества, в мощь его доброй воли.

И мне вместе с ними тоже хочется верить, что сила разума и справедливости победит, что наступит время деловой дружбы между нашими великими народами. Их разделяет не столько обширное пространство соленой воды, сколько ледяная температура холодной войны, искусственно создаваемая целым сонмом безответственных политиков. Хочется верить, что доверие простых людей друг к другу растопит эти ледяные преграды…

* * *

В это утро Нью–Йорк залило сплошным, серым, скучным теплым дождем. Сырой ветер с океана с силой швырял дождевые полосы о стены зданий. В моей крохотной комнате стекла в черных железных рамах дребезжали, и возникало ощущение, словно находишься внутри маяка.

Было еще очень рано, когда раздался телефонный звонок и неведомый американский студент предложил послушать записанный им по радио голос советского спутника Земли.

Так, несмотря на пасмурную погоду, приятно начался и этот день в Нью–Йорке. Помня о приглашении американского политического обозревателя, я вошел в Дом новостей посмотреть па американскую модель спутника Земли, благо это оказалось совсем недалеко. В вестибюле огромный глобус, на стенах бронзовые циферблаты часов, указывающие время в разных точках земного шара, географические карты обоих полушарий, обклеенные бумажками с краткими текстами о последних событиях. А в уютной тиши стоит прозрачный шар, размером с футбольный мяч, свинченный по радиусу никелированиыми винтами. На его поверхности торчат металлические спицы, а внутри находится столбик из разноцветных пластинок.

Конечно, советскому спутнику Земли было бы веселее путешествовать в пространстве рядом с американским собратом, который внес бы свою лепту в развитие мировой науки. Но, как говорится, на нет и суда нет.

Когда журналисты осведомились у господина Лоджа о его впечатлениях по поводу советского спутника Земли, господин Лодж глубокомысленно ответил, что он занимается только политикой, не обладает техническими познаниями и поэтому ничего на такой вопрос ответить не может. Как видно, господин Лодж забыл, какую бойкость еще совсем недавно он обнаружил на трибуне ООН, рассуждая о различных усовершенствованиях атомных бомб…

К чему скрывать, на американском материке даллесовская политика создала для советских людей климат с резко пониженной температурой. Но в эти дни мы ощутили, как на нас пахнуло человеческим теплом; сотни незнакомых американцев, узнав, что мы русские, жали нам рукн и чистосердечно поздравляли с величайшей научной победой. Нас приглашали к себе в дом незнакомые люди и показывали самодельные схемы полета советского спутника Земли. Народ Америки отверг слово «сателлит», успевшее ему омерзеть в неутомимых устах господ Лоджа и Даллеса. И теперь все американцы, как и печать США, пользуются русским словом «спутник» — «Рашен спутник».

В «Нью–Йорк пост» Джозеф Лош приводит высказывания главы делегации одной из западных стран: «Выло бы чудесно, если бы президент Эйзенхауэр прибыл на Ассамблею, поздравил русских с их достижением и провозгласил, что в интересах выхода из тупика по вопросам разоружения США безоговорочно прекратят испытания термоядерного оружия». Таковы здравые голоса некоторых политических деятелей Запада…

Директор американского института физики Элмэр Хатчинсон объясняет причины отставания американской науки тем, что молодежи не прививают вкуса к физике и математике.

К нашему удивлению, мы узнали, что во многих школах США не препадают ни физику, ни математику. И в печати приводилось в качестве примера блистательного образца американского образа жизни и мышления высказывание одного ученика, который заявил:

— У нас свобода, и никто не смеет нас принуждать, как в СССР, учить математику и физику!

В американских ученых кругах высказывается серьезное недовольство тем, что США до сих пор только ввозили к себе ученых из Европы и не были озабочены подготовкой собственных специалистов. То, что вес советского спутника Земли превосходит в 8,5 раза вес предполагаемого американского, ученые США считают величайшим чудом и необъяснимой загадкой. Почти всюду по США происходят сейчас форумы молодежи, и на них дается информация о советском спутнике Земли. Находящийся здесь советский ученый А. А. Благонравов выступил перед телезрителями с беседой о спутнике. Его заявление о том, что СССР намерен запустить в небо и такой спутник, который затем вернется невредимым на Землю, произвело ошеломляющее впечатление. В часы этой телепередачи протиснуться к телевизору в вестибюле гостиницы было невозможно. И снова множество американцев жали нам руки, поздравляли и говорили с волнением и надеждой: «Надо, чтобы паши политические боссы поняли, что с Россией следует дружить, а не ссориться!»

Вчера в здании ООН экскурсовод–девушка по требованию экскурсантов показывала места, где сидят делегаты «той страны, где делаются искусственные Луны». По Нью–Йорку сейчас ходит поговорка: «Если американец один, то он только думает о советском спутнике, но если их двое, то они говорят о нем так громко, что слышно на трех улицах». Но говорят не только на улицах Ныо–Йорка. «Нью–Йорк тайме» напечатала отклики от всего мира под заголовком «Мировые газеты видят, что Советы отняли у США первенство в науке…». Особняком стояло лишь сообщение из Дели; в нем говорилось, что запуск советского спутника улучшил репутацию США в Индии, так как… полностью отвлек внимание индийского народа от событий в Литл–Рок.

По–своему откликнулось и министерство оборопы США. Оно объявило, что «в целях экономии на военных заводах прекращается выплата рабочим сверхурочных».

И совсем уж комедийно звучат жалобы некоторых органов американской печати, что запуск советского спутника создал трудности для выступлений американских политических деятелей в ООН, по крайней мере на ближайшее время. По этим причинам «политическая антисоветская кампания по венгерскому вопросу, а также и другим вопросам утрачивает всякое значение». Не эти ли жалобы побудили одного чикагского обывателя, некоего мистера Мэнчэну, заявить: «Я не выдавал СССР права на пролет над моей фермой и протестую»? Кстати, этот протест официально принят местными властями…

Все человечество отмечает сейчас начало новой эпохи. Американский народ, как и народы других стран, видит в советском спутнике вестника мирного творчества и новых величайших возможностей научных открытий, которые сделают жизнь на земле просторней, лучше. Ведь это же американец сказал, что «к союзу звезд в небесах теперь присоединилась еще одна звезда — красная звезда кремлевского изделия».

* * *

В субботний день, досыта наглядевшись с южной оконечности Манхеттена на слабо темнеющую в пепельной мгле тяжеловесную тушу «памятника свободы», мы отправились на Уолл–стрит, чтобы запечатлеть в памяти это знаменитое скопище американских капиталистов.

В узкой, сумеречной улочке, кривой и крохотной, почти не было прохожих, и только со стен коренастых зданий мраморные и бронзовые плиты сообщали имена тех, кто управлял Америкой.

Из отверстий, примыкающих к панелям тротуаров, курился пар теплоцентрали, было тихо и сиротливо на этой улице большого бизнеса. Толстые стальные решетки округло выпирали из нижнего этажа банка, придавая ему сходство с тюрьмой, а полицейские, стоящие в подъезде со скрещенными на груди руками, усиливали это сходство.

На Уолл–стрите в эти субботние часы уже никто не работал, и только старик с лицом профессора, в сильно изношенной спецовке и роговых очках, усердно и одиноко починял мостовую.

Закат солнца в центре Манхеттена заставляет человека думать, будто он находится на дне ущелья. Вершины зданий освещены солнцем, в то время когда в нижних этажах зажигается свет.

Но вечером небоскребы необитаемы и гаснут, когда кончается работа в конторах, которыми они начинены.

Брусья небоскребов создают силуэт города. Но для того, чтобы видеть их, приходится задирать голову, как гусь, когда он глотает пищу. Так можно делать в первый день приезда, но потом это надоедает. Нью–йоркцы не видят своих небоскребов. Они ходят по коридору улиц, не думая о том, что торчит у них над головой.

…В Вашингтон–сквере на железных решетках забора вывешены на продажу картины художников. Весь примыкающий к скверу пустырь огорожен их картинами.

На этом рынке подчас продаются произведения действительно даровитых художников. У одного мы видели диплом и медаль, которой он удостоился на какой–то выставке за одну из своих картин.

Мы беседовали с художниками. Одни говорили, что гордятся такой рыночной свободой торговли искусством. Другие, смущенно пожимая плечами, признавались:

— Надо же чем–то жить!

Третьи заявляли с гордостью:

— Мы выставили свои произведения не ради наживы, — и объясняли, что живут писанием реклам, декоративней росписью стен, а иногда и просто малярной работой в богатых домах меценатов.

А один, торгующий странными пятнами на полотне, заявил с доблестью, что он противник метода социалистического реализма, и хотел с нами спорить. Но мы посоветовали ему обратить свой полемический пыл против того, что понуждает его торговать на улице.

Чувство печали оставил этот рынок под открытым небом…

Нижние западные улицы почти не освещаются. Из открытых дверей баров несет сивухой. Здесь, не закусывая, люди настойчиво накачиваются спиртным и потом бредут по тротуару, шатаясь, вытирая плечами стены домов. Сосредоточенные, угрюмые, пьяные. Улица за улицей. Словно тысячи тяжело больных выпущены из госпиталей.

Зрелище удручающее.

И совсем не так далеко отсюда граненый ствол Эмпайр стейт билдинг — символ американской мощи и процветания.

Но самое тяжелое впечатление оставляют подростки, толкающиеся у входа в бары.

Тщедушные мальчики в коротких куртках с намасленными головами и девушки в узких брюках, с глазами, грубо обведенными черной краской. Они лениво приплясывают на тротуаре и внимательно осматривают каждого выходящего пьяницу…

По словам комиссара ныо–йоркской полиции, число арестов малолетних преступников увеличилось на 13,6% по сравнению с тем же периодом прошлого года и на 41,3% по сравнению с первым полугодием 1955 года.

Подростки моложе 16 лет за 6 месяцев этого года совершили 5480 преступлений: 9 убийств, 526 крупных грабежей, 1067 грабежей со взломом…

В качестве меры пресечения преступности среди несовершеннолетних генерал Кларк предложил создать лагерь для мальчиков при каждом военном учреждении США.

Концентрационные лагеря для несовершеннолетних? Действительно, такая мысль может прийти в голову только человеку, за плечами которого стоит огонь разбойничьей войны против Кореи!

На углу 42?й улицы возле забора, ограждающего стройку, сидели четверо рабочих в железных касках и ужинали, запивая хлеб молоком из картонных коробок. Это были крепкие парни с тяжелыми руками тружеников.

Мы часто и подолгу смотрим, как чисто и быстро американские рабочие собирают здесь каркас нового небоскреба. Один из рабочих, видно, признав в нас «постоянных зрителей», спросил, кто мы. С этого начался разговор, Они похвалили наш ТУ?104, а мы — то, как ловко на крохотном участке без помех собирается огромное здание. Они спросили, верно ли, что СССР хочет дружбы с американцами. Выслушав наш ответ, пожилой рабочий с глубокими морщинами возле угрюмых губ проговорил громко:

— Так какого же дьявола тогда наши не могут договориться с вашими! — И добавил сердито: — Я своими руками сваривал балки, когда строили здание Организации Объединенных Наций. Думал: как построим, сразу найдется место, где люди смогут договариваться. — Он недоуменно развел руками, выпачканными ржавчиной, и закончил горько: — Не договариваются!

Из ворот стройки вышел человек в черной фуражке и с железным жетоном на куртке и учтиво попросил нас прекратить разговор с рабочим, если мы не хотим, чтобы его уволили с работы.

Поспешно попрощавшись с рабочими, мы ушли, чтобы не нарушать американских правил общения с чужестранцами…

1957 г.