Дутов и Анненков

29-летний талантливый организатор белых партизан полковник Б.В. Анненков ещё в декабре 1918 г. во главе своей Партизанской дивизии был направлен в Семиречье для борьбы с повстанцами Лепсинского и Копальского уездов (Черкасская оборона). Однако усмирение восстания затянулось почти на год до октября 1919 г. Покинуть Семиречье и усилить в переломный период лета 1919 г. своей дивизией белый Восточный фронт Анненков, несмотря на приказ Колчака, не захотел и продолжил бороться с восставшими семиреченскими крестьянами. В октябре за победу над ними приказом Верховного Правителя и Верховного главнокомандующего адмирала А.В. Колчака Анненков был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени и чином генерал-майора. После ликвидации Черкасской обороны Анненков повёл борьбу с частями Семиреченского фронта красных. Были взяты города Копал и Джаркент. В декабре 1919 г. в Семиречье была образована Отдельная Семиреченская армия, численностью 7200 штыков и сабель и 6 орудий. Не будет преувеличением сказать, что к началу 1920 г. Анненков в Семиречье находился на положении местного князька, который, если это было в его интересах, подчинялся центральной власти, а если нет — действовал по собственному усмотрению. Явных соперников он старался устранять. В частности, арестовал и изгнал из Семиречья Войскового атамана Семиреченского казачьего войска Генерального штаба генерал-майора А.М. Ионова.

Появление дутовцев в Семиречье стало неожиданным и неприятным сюрпризом для Анненкова. По свидетельству, оставленному, вероятно, кем-то из анненковцев:

«…Вдруг, как снег на голову, с запада подходит Оренбургская армия атамана Дутова. Армия!!! Громкое слово. Это не армия, а 13 тысяч ртов, больных тифом. Из 13 тысяч ни одного бойца. Это чистый факт. Эту «армию» пришлось принять Семиреченскому фронту под свою защиту, ибо она была совершенно НЕБОЕСПОСОБНА (так в документе. — А.Г.). Уже к бывшим двум фронтам прибавился ещё один, в западном направлении. Оренбургцы, отступив, потянули за собой красноармейцев, и те вышли на тракт Сергиополь — Копал… партизанам страшен новый враг. Этот враг очень сильный и грозный. Это — тиф, занесённый оренбургцами… Кошмарную картину представляла из себя отступающая вереница Оренбургского обоза, именуемая «армией». Большинство женщин и детей. Бойцов не видно. Все сидят на повозках или санях, в которых запряжены или едва идущие кони, или верблюды. Закутанные в самых разнообразных костюмах сидят солдаты, офицеры и казаки со своим семейством. Рядом винтовка, иногда пулемёт. Лошадьми не управляют — холодно. Лошади плетутся за впереди идущей повозкой. Так эта печальная процессия проползает деревню, измученные, голодные, как саранча, накидываются на всё съедобное, пожирают, засыпают с тем, чтобы завтра снова продолжить тот же трудный путь. По дороге разбросаны снаряды, патроны, пулемёты, а винтовкам счёта нет, но больше всего мёртвых тел. Их не зарывают, нет сил. В самых разнообразных позах застыли они вдоль дороги. Кто скорчился и греет руки ртом, кто пытается встать. Кто же прикрывает эту «армию»? Никто! Она идёт под честным словом. Два полка, только два полка красной кавалерии и то слабых, измученных тифом, плетутся в одном переходе за дутовцами по этой печальной дороге. Вот эта «армия» вышла на этапную дорогу Копал — Сергиополь. Здесь она ожила. Полный порядок. Всего вдоволь. Армии отведён самый богатый район, безопасный. Нужно защищать одну лишь дорогу. Увы! в одну прекрасную ночь на эту дорогу вышли два красных полка и «армия» умоляет её поддержать. Дивизион прогоняет красных, он должен уже здесь находиться, ибо образовался фронт.

Атаман Дутов прибывает в последних эшелонах, но он почему-то шёл со своим конвоем не по дороге, а степью, наблюдая в бинокль за своей армией. Сложена песенка:

Из страны, страны далёкой,

С Оренбурщины широкой,

В непогоду и буран

Сыпет Дутов атаман.

Кто в санях, а кто верхом,

Кто в телеге, кто пешком,

Кто с котомкой, кто с сумой,

Кто с собакой, кто с женой и т.д.

Довольно хлёсткая песенка. Она не понравилась Дутову. Он морщился, когда читал. Приехав в район атамана Анненкова, Дутов поспешил к нему, чтобы выяснить вопрос. Атаман Анненков его встретил очень радушно, как дорогого гостя. Долго шли «любезные» переговоры. Атаман Анненков говорит: «Ты генерал-лейтенант. Ты довольно уже командуешь армией, у тебя больше опыта и у тебя 16 генералов, да отличный штаб. У меня нет штаба, я один армией командую лишь два месяца и младше тебя. Прими общее командование». Атаман Дутов отвечает: «Я измучен до крайности. Моя армия «небоеспособна». Ты молодой, полный сил и энергии. Командуй ты, а у меня болят старые раны». Атаман Анненков отвечает: «У тебя их три, а у меня 8». Одна получена ещё недавно. Общий результат. Атаману Анненкову пришлось принять почти насильно армию, а измученный Дутов, добровольно подчинившись, уехал в тёплый и дальний уголок гор[од] Лепсинск ведать административными делами «края». Атаман Анненков отлично сознавал, что создалось положение, при котором армия не может долго держаться, но он хотел выиграть время, чтобы хоть до весны, до подножного корма продержаться, а там двигаться на юг, имея 15 тысяч конницы. Увы! Надежды его не оправдались. Оренбургцы не хотели больше драться. Они говорили: мы не признаём атамана Анненкова. Мы знаем лишь своего атамана Дутова. Он устал, а мы не меньше его устали. Он командовал, а мы кровь лили. Эти разговоры почти открыто шли всюду и среди рядовых, и в штабах. Атаман Анненков страшно возмутился, он отдал приказ: «В Оренбургском отряде слышу «разговорчики», которые тяготят славных партизан. Я принял Вас не для того, чтобы кормить и содержать на попечении, а для того, чтобы дрались, и я сумею Вас заставить драться… и т.д. в этом духе. Приказ был подтверждён несколькими расстрелами, в том числе двух полковников, и оренбургцы притихли. Они увидели, здесь не шутят. Началось бегство за границу. Сперва генералов со своими штабами, потом полковников, но их на границе ждало горькое разочарование: У них отнимались те казённые вещи, которые они «забыли» сдать, отнималось оружие, хорошие лошади и снималась форма. «Вы беженцы, вам уже всё это не нужно, а мы ещё будем драться» — так им отвечали на их возмущение»[2151].

Приход в Семиречье истощённых, измотанных дутовцев, 90% которых, по утверждению генерала Бакича, были больны различными формами тифа[2152], был встречен сравнительно благополучно существовавшими анненковцами враждебно, были даже случаи вооружённых столкновений[2153]. Впоследствии, уже находясь в Китае, генерал А.С. Бакич просил китайские власти разместить анненковцев отдельно от чинов его отряда (бывших дутовцев). В апреле 1920 г. он писал по этому поводу: «Имея же в виду ни чем не удержимый антагонизм между частями вверенного мне Отряда и частями Генерала Анненкова, порождённый допущенными последними насилиями и грабежами в минувших Декабре, Январе и Феврале месяцах по отношению к переносящим в это время эпидемию тифа чинам моего Отряда, я прошу разместить партизан[2154] в случае перехода их на территорию Китая не в лагере на р. Эмиль, а в другой местности, удалённой от моего лагеря не менее чем на 150 вёрст. Только при соблюдении этих моих предположений я могу ручаться за то, что не будет столкновений между моими солдатами и партизанами Генерала Анненкова, могущими (так в документе. — А.Г.) привести к очень нежелательным беспорядкам»[2155]. В другом своём письме, адресованном генералам Н.С. Анисимову, А.Н. Вагину и Г.М. Семёнову, Бакич отмечал, что «способ командования и порядки в партизанских частях Атамана Анненкова, где не соблюдались основные требования военной службы, отрицались законность и порядок, допускались невероятные бесчинства и грабежи, как по отношению к мирному населению деревень и станиц, а равно и по отношению к чинам моего отряда, вследствие болезни не могущих постоять за себя, вызвало озлобление против партизан Генерала Анненкова со стороны чинов моего Отряда. Памятуя, однако, общую цель — борьбу с большевиками, пришлось со многим мириться и принять совместное участие в боях по тракту Сергиополь — Урджарская…»[2156].

На Анненкова жаловались и ранее, причём эти жалобы доходили даже до Омска. В частности, беженец Я. Егошкин 12 декабря 1918 г. писал на имя Верховного Правителя, что отряд Анненкова «бездействует, живёт в станице Урджарской, объедает и без того скудно собранные продукты, ведёт себя как в стране завоёванной, никого кроме Анненкова признавать не хочет, а сам Анненков живёт себе в Семипалатинске, собирая новых и новых добровольцев. Говорят, что он тянет, потому что не хочет признавать власти Генерала Ефремова (Ионова), кстати сказать желающего показать твёрдость, но её нет у него и нет последовательности… дело не в личности Ефремова, а просто в мелких честолюбивых, скажу, даже низменных и прочих побуждениях Анненкова: Я де подавлю большевизм, а честь припишут другому…»[2157].

«Не только жители, но и Оренбургская армия, — писал генерал Бакич в сентябре 1920 г. директору Русско-Азиатского банка, — после перенесённого трудного похода от Каркаралинска, попав в район оперирования партизан Анненкова, не мало испытала горя и лишения от своеобразного хозяйничанья на русской земле над русскими же людьми — защитниками Единой России «Брата Атамана» и его помощников. Больных и изнурённых походом и недостатком продовольствия офицеров и солдат бессовестно обирали партизаны и районные коменданты Атамана. От вышедших же вместе с армией беженцев было отобрано буквально всё до последних пожитков заместителями «Брата Атамана», есаулами Козловым и Арбузовым, Власенко и другими…»[2158] Достаточно ярко характеризует Анненкова и ещё один пример, приведённый Бакичем. «Надеюсь, что Вам также небезызвестно, — писал он урумчийскому генерал-губернатору, — поведение Генерала Анненкова и его отряда во время нахождения последнего на перевале Чулак (Сельке). Там все офицеры и солдаты, пожелавшие по каким-либо причинам оставить его отряд, по приказанию Генерала Анненкова раздевались почти донага и изгонялись из отряда — вдогонку же им высылались разъезды солдат или киргиз, вооружённые самим Анненковым, которые уничтожали несчастных. Полагаю, что Вам также известен неслыханный ещё в истории случай, когда в отряде Анненкова на том же перевале Чулак около сорока семейств офицеров его же отряда и беженцев были безжалостно ограблены, женщины и девушки от 7 до 18 лет изнасилованы, а затем зарублены»[2159]. Приведённые документы полностью подтверждают те сведения о зверствах анненковцев, которые были опубликованы советскими юристами в 1991 г. на страницах «Военно-исторического журнала»[2160] и достоверность которых ранее мне казалась сомнительной[2161]. Факты произвола анненковцев по отношению к дутовцам отражены и в других источниках[2162]. Один из участников Белого движения на Восточном фронте, характеризовавший себя как «простого русского интеллигента… волею судеб одевшего мундир армии адмирала Колчака»[2163], отмечал, что «прислушавшись ко всем рассказам местных жителей, очевидцев, и судя по отношению Анненкова к Оренбуржцам, для нас стало ясно, что мы попали в самое после большевиков бесправное место, и если что атаману (Анненкову. — А.Г.) взбредёт в голову, то он с нами и сделает»[2164].

Сам же Анненков в своём приказе от 31 (18) марта 1920 г. цинично написал: «Итак, двухлетняя борьба в Семиречье дала грустные результаты, благодаря только лишь приходу таких «беженцев-гастролёров», как Дутов, пришедший с оборванными, голодными и разутыми людьми, везя с собою массу баб, но без снарядов и патронов, привезя с собою тиф и развал»[2165]. Позднее, уже на суде Анненков был менее резок в оценках и отметил: «Когда армия Дутова вошла в расположение моих войск, она являлась полностью небоеспособной. Это были разложившиеся части, стремительно катившиеся к китайской границе. Вместе с ними шло упадническое настроение во всех частях вёрст на 900 по фронту. К тому же большинство людей оказались больными тифом. По сути, вся армия представляла собой сплошной тифозный лазарет. Ни одна кавалерийская часть не двигалась верхом, все ехали на санях. Создалось положение такое, что, если не принять решительных мер, наступит всеобщее разложение, паника, всё сразу рухнет, и будет полнейший крах. Во многих частях армии оказались малодушные, которые, видя наши неудачи на Восточном фронте, думали, что всё пропало. Я считал необходимым принять самые срочные меры, чтобы вывести армию из катастрофического положения… По этому поводу издали приказ, категорически запрещавший под угрозой немедленного расстрела распространение панических слухов, проматывание и продажу казённого имущества, оружия. В приказе также отмечалось, что, как командующий Отдельной Семиреченской армией, я рассматриваю для себя нравственным и служебным долгом считать одинаково близкими сердцу бойцами своих старых подчинённых и вновь влившихся в армию, как одинаково отдающими свои жизни и здоровье во благо Родины, и не делать между ними никаких различий. Я преклонялся перед мужеством, героизмом и преданностью Родине частей армии генерала Дутова, перенёсшей массу лишений и невзгод по пути отступления из Оренбургской губернии…»[2166]

Однако на практике отношение анненковцев к дутовцам было далеко не таким благожелательным.

По приходе в Семиречье 13 января 1920 г. в журнале военных действий корпуса Бакича была сделана следующая запись: «Ввиду развала частей всего Восточного фронта и трудного положения Отдельной Оренбургской армии, на долю которой выпал тяжёлый крест, вследствие чего войскам 4-го Корпуса, входящим в состав Оренбургской армии, пришлось сделать весьма продолжительные, почти беспрерывно в течение полугода, передвижения, сначала из района Оренбургской губернии к Аральскому морю, далее через Иргиз, Тургай и Атбасар в район гор[одов] Кокчетав, Петропавловск и Каркаралинск, в район города Сергиополя. Все те трудности, лишения и разные невзгоды, которые перетерпели Войска лихого 4-го Оренбургского Армейского Корпуса вместе с командиром Генерал-Майором Бакич и Начальником штаба Генерального штаба Полковником Смольнин во время этого продолжительного марша по пустынно-степным областям — не поддавались описаниям; лишь благодарное потомство дорогой родины России по достоинству оценит боевую службу, труд и лишения истинно русских людей, преданных сынов своей Родины, которые ради спасения своей Великой Отчизны самоотверженно встречали всякие мучения и терзания. Совершив небывалый в истории поход, преодолев все невероятные трудности, победив даже самую природу, лихие храбрые духом войска 4-го корпуса под руководством своего боевого командира вышли благополучно в населённый район, где им удалось передохнуть, оправиться и привести себя в должный порядок. Но ввиду невероятных антисанитарных условий во время вышеуказанного похода по пустынно-степным районам эпидемия тифа всех видов достигла повального характера и, к великому прискорбию, много хороших бойцов выбыло из строя. Ввиду полного отсутствия укомплектований — ряды частей корпуса сильно поредели, и вся боевая организация в частях корпуса была нарушена»[2167].

По свидетельству участника событий офицера Иркутского казачьего войска И. Еловского, «хотя оренбургский отряд и занимал свои позиции, удерживая таковые; но не мог уже быть по-прежнему боеспособным, так как почти весь отряд превратился в повальных больных тифом. Части с каждым днём таяли. Смертность была ужасающая. Медикаментов никаких почти не было, а также и ухода. Хотя госпиталь Красного Креста и принимал больных, но на весь отряд было мало госпитальной администрации. Медицинским персоналом делался обход по квартирам расположения частей, где находились больные. Иногда среди больных два-три человека умирали и лежали вместе с больными по несколько дней, так как не только вынести умерших, но подать пить больным было зачастую некому. Случалось, что вследствие недосмотра один или несколько человек, находясь в сильном бреду, выходили из квартир в одном белье, босые, и разгуливали, при 25–30° холода, по снегу. От каждой части назначались особые команды, которые беспрерывно рыли могилы и носили туда умерших. Зарывали в одну могилу иногда до 25 человек. Жители сёл, в которых размещался отряд, тоже повально были все больны; их положение было ещё хуже, так как похоронить умершего, вырыть могилу было некому…»[2168].

По оценке противника, в Семиречье корпус Бакича, как и ранее, оставался наиболее боеспособным соединением армии Дутова[2169]. Той же оценки придерживались и белые, считавшие Бакича одним «из лучших её (Отдельной Оренбургской армии. — А.Г.) командиров корпусов»[2170]. Между тем войска Бакича испытывали серьёзную нехватку боеприпасов, вынудившую их в конечном итоге оставить Семиречье. Как писал уже в Китае сам Бакич, «все мои просьбы к Генералу Анненкову о снабжении патронами моих частей оставались безрезультатными, хотя таковые, впоследствии доставшиеся красным в Учарале, имелись в большом количестве…»[2171]. Отказывалось анненковцами и в выдаче дутовцам продовольствия и фуража, причём сам Анненков отлично знал обо всём происходящем[2172]. Кроме того, как писал в своём отчёте особоуполномоченный Российского Общества Красного Креста С.С. Аксаков, анненковцы в станице Урджарской с ведома начальника штаба Анненкова полковника Н.А. Денисова отобрали много имущества (лошадей, медикаменты и т.д.) у медицинского персонала, пришедшего с оренбуржцами, причём «генерал Бакич был бессилен в этот период и ничего сделать не мог»[2173], сами же анненковцы заявляли дутовцам, «что мы (дутовцы. — А.Г.) им не нужны, что мы убирались бы вон с территории Семиреченского района»[2174].

Положение красных, противостоявших белым в Семиречье, было немногим лучше. По признанию одного из советских авторов, «красноармейские части Семиреченского фронта до самого конца 1919 г. не обладали серьёзной стойкостью и дисциплиной, что отрицательно сказывалось на их боеспособности. Даже оперативные вопросы нередко решались на митингах красноармейцев»[2175]. Присылка пополнений на Семиреченский фронт осуществлялась с октября 1919 г., но фактически до конца марта 1920 г. красные не могли добиться перелома в свою пользу.

На совещании Дутова и Анненкова в станице Урджарской (ставке последнего) в последних числах декабря 1919 г. было принято решение о создании Отдельной Семиреченской армии[2176]. Первоначально идея Дутова сводилась к тому, чтобы прочно обосноваться в Семиречье и оздоровить армию, однако действия анненковцев не позволили этому осуществиться. Приказом Дутова по Отдельной Оренбургской армии № 3 от 6 января 1920 г. все части, учреждения и заведения армии сводились в отдельный «Отряд атамана Дутова». Штаб армии, штаб Оренбургского военного округа на театре военных действий, все управления Отдельной Оренбургской и Южной армий, корпусные штабы и часть дивизионных и бригадных (3-й Оренбургской казачьей дивизии, Туркестанской Отдельной стрелковой и 4-й кадровой бригад) подлежали расформированию. В отряд были включены 1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии, а также Отдельная Сызранская Егерская бригада, которые пополнились личным составом всех расформированных соединений. Все чины штабов, команд, управлений и учреждений, приданные к штабам, передавались на усиление следующих соединений: I Оренбургского казачьего корпуса и 3-й Оренбургской казачьей дивизии — в 1-ю Оренбургскую казачью дивизию; IV Оренбургского армейского корпуса — во 2-ю Оренбургскую казачью дивизию; Туркестанской Отдельной стрелковой бригады — в Сызранскую Отдельную Егерскую бригаду[2177]. После переформирования состав отряда стал следующим[2178] (см. табл. 12).

Таблица 12

Всего в отряде: до 15.000 чел., в том числе до 7000 штыков и до 2000 сабель при 200 пулемётах и 5 орудиях.

Начальником отряда с правами командира неотдельного корпуса тем же приказом назначался командир IV Оренбургского армейского корпуса генерал-майор А.С. Бакич[2179]. Впрочем, на этот счёт существуют разночтения. По данным журнала военных действий, IV корпуса Бакич получил права командира отдельного корпуса[2180]. Добавлю, что, по сведениям атамана Дутова, изложенным им лишь накануне своей гибели в начале 1921 г., Бакич в своих целях тиражировал этот приказ с преднамеренно сфальсифицированной записью о предоставлении ему более широких прав командира отдельного корпуса[2181]. Поскольку подлинник приказа мне неизвестен, а весьма вероятно, вообще не сохранился, установить истину в этом немаловажном вопросе пока не представляется возможным. Дутов был спокоен за судьбу отряда. Он знал, что люди спаяны двумя годами тяжелейшей борьбы и лишений, почти все являлись земляками, кроме того, Дутов доверял своему преемнику генералу Бакичу.

Один из участников событий писал, что «задача генерала (Бакича. — А.Г.) была далеко не лёгкая, потому что армия была поголовно вся больная и из 12–14 тысяч человек только около 1–2 [тысяч] можно было, и то с трудом, поставить под ружьё. Подтягивание армии и её переформирование шли вплоть до нового года[2182]. Вид подходящих частей самый ужасный: не люди, а живые трупы, порой без всякого белья, только в одном тулупе и валенках. Медицинской помощи почти никакой за неимением медикаментов, при самом скверном питании. Только крепкие натуры казаков могли нечто подобное выдержать»[2183].

Переформирование происходило с 14 по 19 января (с 1 по 6 января по старому стилю, установленному в Семиречье Анненковым)[2184].

При включении оренбуржцев в состав Отдельной Семиреченской армии Анненков изъял их армейские средства в размере 90 миллионов сибирских рублей, 1,5 пуда золота, принадлежавшего 2-му военному округу Оренбургского казачьего войска, и другие ценности[2185]. С дипломатическими целями на Дальний Восток отправились оставшиеся не у дел генералы И.М. Зайцев и И.Ф. Шильников.

Автор одной из характеристик, относящихся к этому периоду, отмечал, что начальник отряда атамана Дутова «генерал Бакич сам из южных славян, говорит с большим акцентом, очень прост и доступен в обращении, во всё сам лично вникает и чем только может помочь, всегда готов всё сделать. Вечно в хлопотах и заботах, всюду за всем смотрит сам, как хороший хозяин, и энергии не теряет, хотя перед ним почти безнадёжная задача (сохранить армию. — А.Г.). Характер у него как [у] южанина горячий, но скоро успокаивается, и если что не по нему, то накричится вволю, но худого не сделает; дисциплина у него строгая, но справедливая; офицеров держит в руках, за что те — распустившиеся за последнее время — его иногда недолюбливали, в особенности те, которые попали к нему из других частей. Солдаты же его любили и готовы за ним идти всюду. Безобразий и насилий, о которых приходилось постоянно слышать при проезде через армии Дутова и Анненкова, мне со времени вступления в командование отрядом Бакича[2186] слышать не приходилось»[2187].

Бакич начал с жёстких мер. 8 февраля (26 января) он писал генерал-майору И.М. Зайцеву: «Нет ни Анненковцев, ни Дутовцев, а чины единой Семиреченской армии»[2188]. В жесткой форме он требовал от бывшего начальника штаба Отдельной Оренбургской армии подчинения, отмечая, что «допущенная Вами анархия при расформировании Штарма[2189] и Управлений Вам подчинённых вопреки Определённому приказу № 3, благодаря чему неизвестно куда делось и расхищалось ценное казённое имущество и деньги, вынуждают меня просить Командарма до выяснения ликвидационной комиссией всех виновных в расхищении и получения Ваших объяснений по этому поводу как Наштарма Оренбургской временно задержать Вас в районе Семиреченской Армии…»[2190].

Отряд атамана Дутова был включён в состав Отдельной Семиреченской армии генерала Анненкова и подчинён последнему во всех отношениях. Штаб отряда был сформирован из штаба IV корпуса и штаба Отдельной Оренбургской армии, начальником штаба стал Генерального штаба полковник И.И. Смольнин-Терванд (8 января 1920 г. произведён Дутовым в генерал-майоры впредь до утверждения Верховным Правителем[2191]). В последнем приказе Дутова по армии говорилось: «Тяжёлый крест выпал на долю Отдельной Оренбургской Армии. Велением судьбы войскам пришлось сделать весьма продолжительные, почти непрерывные в течение полугода, передвижения, — сначала из района Оренбургской губернии к Аральскому морю, далее через Иргиз, Тургай и Атбасар в район Кокчетав — Петропавловск. Отсюда через Акмолинск и Каркаралинск в район Сергиополя. Все те трудности, лишения и разные невзгоды, которые претерпели войска Оренбургской Армии, во время этого продолжительного марша по пустынно-степным областям не поддаются описаниям. Лишь беспристрастная история и благодарное потомство по достоинству оценят боевую службу, труд и лишения истинно русских людей, преданных сынов своей Родины, которые ради спасения своей Отчизны самоотверженно встречают всякие мучения и терзания…»[2192] 23 января 1920 г. Дутов был зачислен в списки лейб-атаманского имени атамана Анненкова полка[2193].

19 (6) января белыми был оставлен Сергиополь. Части под сильным давлением войск противника отходили по тракту Сергиополь — Чугучак, заняв позиции у Нарынского пикета. 2 февраля (20 января) приказом войскам Отдельной Семиреченской армии начальник отряда атамана Дутова генерал-майор А.С. Бакич был назначен командующим частями Северного фронта армии и заместителем Анненкова, а через день принял фронт. Таким образом, в его подчинение поступили уже не только части бывшей Отдельной Оренбургской, но и части Отдельной Семиреченской армии.

Сам Дутов стал главным начальником Семиреченского края (гражданским губернатором), перебравшись в Лепсинск. Возможно, Анненков опасался конкуренции со стороны своего более известного соперника и стремился убрать Дутова из армии[2194], сосредоточив в своих руках всю военную власть.

В Лепсинск Дутов, по его собственной оценке, ехал в подавленном настроении, как в ссылку. Не радовало его и то, что по пути атаману устраивались торжественные встречи, почётные караулы, однако это была лишь декорация, по-настоящему тёплый и искренний приём Дутов встретил лишь в Учарале и самом Лепсинске. Пребывание своё в последнем он называл «весьма тяжёлым». К слову сказать, незадолго до этого в плен к красным попали его личный секретарь А.А. Будберг и адъютант хорунжий Мишуков (по некоторым данным, Мишуков в 1937 г. был арестован в Красноярске по обвинению в создании диверсионно-повстанческой организации, учитывая, что в тот период в Красноярске жила вся семья Дутова подобное совпадение, на мой взгляд, не является случайным).

О своих переживаниях в тот период Дутов позднее, 17 июля 1920 г., уже находясь в Китае, писал генералу Бакичу: «…я отвечу на Ваш вопрос, почему я не остался при отряде. Вы отлично сознавали, что оставить отряд за собою и подчиниться Анненкову я не мог. То есть лично я бы это сделал, раз это было нужно, но войсковой Атаман Оренбургского войска, а тем паче походный Атаман казачьих войск сделать этого не мог, — иначе подчинение было бы признанием атаманства Анненкова, что даже тогда было невозможно. Оставалось одно решение: передать Вам и уйти самому. Жить при отряде, напр[имер] в Бахтах, было, очевидно, невозможным. Я бы Вам мешал и стеснял, даже невольно, да и Анненков жил рядом, что не сулило удовольствия. Уезжая в Лепсинск, как [в] центр края, я ехал с подавленным настроением и ехал в ссылку… Дальнейшая жизнь и работа в Лепсинске несколько сгладила горечь моего пребывания вдали от отряда. За последний я был спокоен: во-первых, люди были спаяны лишениями уже два года; во-вторых, почти все одного места; и в-третьих, я Вам отдавал отряд, знал, что делал, т.е. был уверен в порядке и сохранении отряда.

Я знал, что Вы ради дела сумеете быть и политиком и поступитесь личными своими симпатиями и привычками. Я был прав. Будучи спокоен за отряд, я начал борьбу с Анненковым тихо и планомерно, всегда защищая интересы граждан… Казаки-семиреки ненавидели Анненкова и охотно подчинялись мне»[2195].

Дутов намеревался своими действиями изолировать Анненкова. Север и юг Семиречья контролировали ставленник Дутова генерал Бакич и семиреченский атаман Генштаба генерал-майор Н.П. Щербаков, центр — сам Дутов. По его мнению, у Анненкова оставался лишь район Учарала, к тому же он должен был считаться с мнениями сразу трёх генералов. Кроме того, Дутов наладил связь с Кашгаром и Урумчи, выслав туда миссии. Из Иркештама от однокашника Дутова по академии генерала Муханова поступили сведения о его отряде.

По словам Дутова, «жизнь моя в Лепсинске была не из важных, хотя бы начать с довольствия»[2196]. Атаман вспоминал, что его конвой получал горячую пищу лишь дважды в неделю, для поддержания больных приходилось охотиться на голубей, лошади ни разу не получали овса, паслись на снегу, причём их пало до 25%. Дутов даже ездил в Копал и добился получения продовольствия из Южного Семиречья. Лошади обоза были настолько слабы, что не могли дойти 15 вёрст до Лепсинска и подняться в горы. Врачей и медикаментов у Дутова не было, при том, что болели почти все чины. Доходило до того, что в качестве ординарцев при Дутове служили старики семиреки, а в качестве караула — милиция.

В период пребывания Дутова в Лепсинске по инициативе Анненкова было проведено два совещания трёх атаманов, как писал Дутов, только он был настоящим, а двое остальных — самозванцами[2197]. На первом совещании в Осиповке, которое закончилось, по мнению Дутова, впустую, был заслушан доклад генерала Н.П. Щербакова. Второе совещание собрал уже сам Дутов с целью выработки плана весенней кампании 1920 г. После своей поездки в Копал он пришёл к выводу, что положение в Семиречье может спасти только Южная группа Щербакова. План Дутова был следующим: «Надо было брать Гавриловку и Джаркент, и тогда всё Семиречье было бы наше. Народ волновался там, басмачи делали своё дело; мусульмане звали нас… Со стороны Семипалатинска нам серьёзно угрожать не могли. Войдя в Семиречье и овладев Верным, мы входили в связь с Ферганою, Бухарою и Хивою и Закаспием — всё это изжило большевизм. Нужен был лишь толчок, а там по всей границе — английские войска», — писал Дутов[2198]. Таков был его план, однако реализован он не был. По мнению Дутова, виноват в этом был Анненков, который «затеял обход красных через Чулак — Сельке, Сайримнор и Лао-ца-гоу на Харгос, и, конечно, начал тормозить, и всё полетело. В результате получилась ерунда, и мы — в Китае»[2199].

Иначе считал Анненков, отметивший уже 31 (18) марта в своём приказе: «Ввиду начавшихся волнений среди населения, в районе, занимаемом Армией, я телеграфно просил Атамана Дутова в случае, если связь между нами будет порвана, принять на себя командование всеми частями, которые будут находиться в его районе. Но Дутов, по привычке и по обычным приёмам, не предупредив никого, забрав лишь небольшой личный конвой и все ценности, бежал на Китайскую границу. Лепсинск остался без начальства, и в нём начались волнения. Это послужило сигналом к восстанию в других деревнях и привело к тому, что частям пришлось, будучи окружёнными со всех сторон, отходить к Китайской границе… [Дутов] ещё раз доказал, что в трудную минуту остаётся верным самому себе, и, спасая свою шкуру, не подумает о своих подчинённых и бросит их, как бросал неоднократно в Оренбурге, Верхнеуральске и т.п… Состоящего в списках Лейб-Атаманского полка Генерала Дутова исключить, как опозорившего себя своим постыдным бегством и недостойного носить славное имя партизана»[2200]. Кто бы ни был виноват в произошедшем, эпопея белого Семиречья подошла к концу. Отмечу лишь, что ещё 27 (14) марта на китайскую территорию перешёл отряд атамана Дутова под командованием генерал-майора А.С. Бакича, после чего продолжение борьбы в Семиречье являлось бессмысленной жертвой. Кроме того, на сторону красных 27 марта перешёл начальник снабжения Отдельной Семиреченской армии полковник А.А. Асанов, издавший приказ о сдаче всей армии красным, под воздействием которого многие части действительно сдались. Таким образом, поступок ушедшего в Китай Дутова никак нельзя считать позорным. Выдвинутые Анненковым обвинения оставлю на его совести.