На фронте

В августе — сентябре 1918 г. на фронтах Оренбургского казачьего войска обстановка складывалась в пользу Дутова, однако Поволжский фронт, который удерживали войска Народной армии и чехословаки, уже начинал терпеть неудачи. Тем не менее секретная директива старшим начальникам Оренбургского военного округа № 81 от 5 сентября 1918 г. была переполнена оптимизмом. Силы противника оценивались: на Ташкентской железной дороге — в 6000 человек при 23 орудиях, в Орске — в 5000 человек при 8 орудиях и 10 пулемётах[1037]. Директива предполагала оттеснение красных при содействии уральцев и киргизов с линии Ташкентской железной дороги на восток — в степь, освобождение Орска и содействие войскам Уфимского района в уничтожении отрядов В.К. Блюхера, прорвавшихся в этом районе на север (войска Дутова в начале августа 1918 г. должны были перекрыть пути отхода Блюхеру со стороны Стерлитамака[1038]).

Первоочередной задачей директива ставила освобождение Орска, после чего можно было приступить к активным действиям на Ташкентском направлении. Эта задача в случае успеха приводила к полному освобождению территории войска от большевиков, что имело огромное моральное значение. Орск был последним центром на территории войска, остававшимся в руках красных. Он не только отвлекал на себя значительную группировку войск, но и представлял собой постоянную угрозу в связи с многочисленностью его гарнизона и возможными вылазками в тыл Дутова.

Войска Дутова к началу сентября 1918 г. были разделены на три группы: Актюбинскую, Орскую и Уфимскую, кроме того, существовал так называемый Самаро-Уфимский фронт (командующий — полковник Н.П. Карнаухов (с 7 июля 1918 г.). 16 сентября приказом по войскам Оренбургского военного округа было образовано три фронта: Ташкентский (существовал и ранее, штаб — Ак-Булак, командующие — Генерального штаба генерал-майор В.А. Карликов (до 21 августа 1918 г.), генерал-майор В.Г. Попов; позднее — Генштаба полковник Ф.Е. Махин; начальники штаба — полковник Д.Г. Пичугин (с 19 июня 1918 г.), есаул И.Н. Пивоваров (с 5 сентября 1918 г.), Орский (штаб — Хабарный, командующие — полковник Н.П. Карнаухов, врио полковник А.Н. Чертыковцев) и Стерлитамакский (штаб — Ташла), Самаро-Уфимский фронт был упразднён (судя по всему, преобразован в Стерлитамакский). Войска Стерлитамакского фронта были временно переданы в распоряжение командующего войсками Уфимского района[1039]. Уже 28 сентября в связи с перемещением операций к северу от линии Уфа — Челябинск Стерлитамакский фронт был ликвидирован[1040].

В середине сентября Дутов, стремясь покончить с городом, пошёл на некоторое усиление орской группировки. В район Орска направляются батарея из четырёх 48-линейных гаубиц и башкирский батальон, однако боевые действия, в особенности в связи с вылазкой части красных из Орска и внезапным ударом этой колонны на посёлок Хабарный (тыловой штаб осаждавшей Орск группировки белых) в тылу белых, носили со стороны последних хаотичный характер[1041]. Красные, совершив эту вылазку, благополучно вернулись в Орск.

По воспоминаниям одного из ближайших соратников оренбургского атамана, отставного подъесаула Г.В. Енборисова, Дутов сам напросился на командировку в район Орска. «Вечером, не помню, какого числа[1042], ко мне на квартиру явился атаман Дутов (я жил в №№ Коробкова) и просил меня, для ускорения взятия г. Орска, предложить Войсковому Кругу командировать его, где он будет руководить боем. Я на утро выступил на Круге с предложением… Круг согласился и тут же пригласил Дутова (о моей беседе с ним никто не знал). Я повторил приказ Круга Атаману Дутову и добавил: «Приступайте, атаман!» Он ответил — Приказание Хозяина земли Области Оренбургских казаков исполню в точности… кланяется Президиуму, Кругу и уходит под громкое «ура». Через трое суток, даже не полных, получаем от него телеграмму, которая говорит: «Орск взят, на земле Оренбургских казаков не осталось ни одного большевика», а когда явился Дутов на Круг, то произошло что-то невероятное: шум, крик урра (так в документе. — А.Г.), аплодисменты, от которых приходилось беспокоиться о барабанной перепонке, и, наконец, когда успокоились, Дутов начинает свой доклад словами: «Орск у ног хозяина». Говорить не дают — «урра». Продолжает: «Приказание Круга исполнено» — и доложил подробности взятия Орска…»[1043]

Закрадывается крамольная мысль — не специально ли Дутов тянул со взятием Орска до открытия Войскового Круга, когда это событие получило бы наибольший резонанс, а сам атаман мог бы наиболее полно пожать плоды этой победы и существенно укрепить свой авторитет перед депутатами Круга?! Мне не приходилось встречать документов о преднамеренном затягивании осады, однако нельзя сказать, чтобы Дутов прежде приложил все усилия, чтобы взять город[1044].

Нам не так много известно о деятельности Дутова как полководца, об оперативном руководстве армией с его стороны. По сути, лишь с июля 1918 г. по начало апреля 1919 г. и затем с октября по декабрь 1919 г. Александр Ильич реально лично осуществлял оперативное руководство сколько-нибудь значительными силами. Большую часть этого времени на фронтах его войск наблюдалось либо затишье, либо отступление, не представляющее интереса в военном отношении. Выяснить, был ли Дутов только лишь военачальником или ещё и полководцем, и если был, то насколько хорошим, можно, только разобрав какую-либо конкретную операцию, осуществлённую под его руководством. В этом отношении Орская операция, пожалуй, наиболее показательна.

Подробности взятия Орска были следующими. 26 сентября утром Дутов прибыл на станцию Сара — конечный пункт недостроенной железнодорожной ветки Оренбург — Орск. Со станции атаман проследовал в штаб Орского фронта, расположенный в хуторе Бережнов. Из штаба Дутов отправился на передовую, на участок 14-го Оренбургского казачьего полка, осмотрел подступы к городу. На рассвете следующего дня он выехал к Кумакским горам, расположенным с другой стороны от города, посетил станицы Банную, Кумакскую и Новоорскую, призывая казаков встать на время операции в ряды дружин самообороны. Запись шла успешно. К примеру, одна только станица Таналыцкая дала 1000 добровольцев сверх мобилизованных, причём в их рядах были лица старше 55 лет, разумеется, вооружение было самым разнообразным.

Основная проблема со взятием Орска заключалась для белых в том, что линия обвода вокруг города составляла 65–75 вёрст, и полностью блокировать всё это пространство Дутов был просто не в состоянии из-за отсутствия необходимого количества войск. Окарауливание же этой территории слабыми постами являлось лишь пассивной и самой неудачной формой осады. Попытки штурмовать город с запада были обречены на провал — подступы к городу на этом направлении представляли собой длинные пологие скаты, которые легко простреливались из города. Дутов избрал для атаки противоположное, восточное направление[1045].

По данным разведки, в городе сосредоточилось около 7500 красных, имевших не менее 30 пулемётов, были возведены окопы и блиндажи. Большевистскому руководству Орска Дутовым был предъявлен ультиматум о сложении оружия, срок действия которого истекал в ночь на 27 сентября. В случае сдачи Дутов обещал всех пленных, включая большевиков, оставить в живых и направить в Тоцкий лагерь, где их судьбу решит центральное правительство. В случае отказа Дутов сообщил, что не сможет гарантировать жизнь ни одному человеку[1046].

Однако в ответ на ультиматум красные вместо сдачи повели наступление из Орска на Оренбург. Левая колонна (1-й Оренбургский рабочий полк, эскадрон кавалерии и батарея) наступала вдоль реки Урал, правая (28-й Уральский пехотный полк, эскадрон кавалерии и 2 орудия) — двигалась в направлении станции Сара. Такой прорыв был чреват для Дутова — далее красные могли продвинуться практически беспрепятственно вплоть до Оренбурга, в тылу у Дутова войск почти не было. В срочном порядке из Оренбурга к Орску стягивались подкрепления. Для ликвидации прорыва спешно организовывались станичные дружины самообороны[1047]. 29 сентября весь день шёл проливной дождь, препятствовавший развитию операции. На следующий день возле станции Сара произошёл ожесточённый бой. Красные потеряли до 300 человек убитыми и ранеными, белые — 9 убитыми и 84 ранеными[1048]. После боя обе колонны красных соединились у станицы Ильинской и с арьергардными боями ушли на юг — к линии Ташкентской железной дороги, где лишь 15 октября в районе станций Мартук и Каратугай соединились с частями Туркестанской армии Г.В. Зиновьева. Ликвидировать эту группировку белые так и не смогли, однако, по словам Дутова, казаки преследовали отступавших красных в течение пяти часов. Как выяснилось, наступление красных от Орска на Оренбург было составляющей общего, но провалившегося плана наступления красных на Актюбинском фронте[1049].

Для взятия Орска было решено обороняться с запада от города и наступать с востока — от Кумакских гор. Воспользовавшись ослаблением орского гарнизона (осталось около 1500 человек) в связи с уходом двух колонн красных, с утра 27 сентября, после сильной артиллерийской подготовки белые (в основном 15-й Оренбургский казачий полк и башкирский батальон) начали наступление на сад и монастырь. К ночи удалось продвинуться на расстояние до 30 шагов от красных. Лишь ночью 28 сентября, когда красные с громадным обозом (около 1000 повозок) стали отступать из города на Актюбинск, Орск был занят белыми. Отход красных стал полной неожиданностью для Дутова и был замечен лишь на рассвете. Тогда же в Орск на автомобиле въехал сам атаман в сопровождении казаков 15-го Оренбургского казачьего полка. Потери белых были незначительны и составили 8 человек убитыми и 84 ранеными[1050]. По большому счёту операция, несмотря на фактическое занятие города, была провальной (это признавалось уже в 1918 г.[1051]) — ни блокировать Орск, изолировав его от Актюбинской группировки красных (согласно директиве самого же Дутова № 81 от 5 сентября 1918 г.), ни добиться уничтожения живой силы противника Дутов не смог, красные ушли из города почти в полном составе. Тем не менее формально можно было трубить об очередной громкой победе.

В Орске белые захватили значительные запасы кожи. Сразу по освобождении города была назначена новая городская администрация. Уполномоченным по Орскому уезду стал М.Е. Смирнов, временным городским головой — В.В. Пальмов (расстрелян красными в 1919 г.), а начальником гарнизона — полковник А.Н. Чертыковцев. В присутствии Дутова в Орске была пущена механическая обувная фабрика, изготовившая на глазах у атамана двенадцать пар сапог. Дутов основал газету «Орский вестник», лично составив первый номер. Решив все вопросы на месте, 30 сентября в 16 часов Дутов на автомобиле выехал из Орска в посёлок Сары, расположенный возле станции Сара, верхом проехал в штаб войск, действовавших против посёлка Губерлинского, а на следующий день в 9 часов утра приехал в Оренбург на поезде[1052].

Со взятием Орска территория войска была на некоторое время полностью очищена от красных. Этот успех во многом принадлежал самому Дутову, который, несмотря на сильную оппозицию своей власти со стороны эсеров из войсковой интеллигенции и части повстанческих вожаков, сумел удержать единоличную власть в своих руках и подчинить себе прежде независимые повстанческие партизанские отряды, приведя их к традиционному виду казачьих частей и подготовив почву для создания армии. В то же время по освобождении территории войска большинство казаков посчитало свою задачу выполненной и стремилось разойтись по станицам и заняться своим хозяйством, что, конечно, было на руку большевикам и способствовало их успехам на фронте.

Не заезжая домой, Дутов по прибытии в Оренбург явился на заседание Войскового Круга и доложил обстоятельства падения Орска. За эту победу Дутов по решению Войскового Круга прямо на заседании 1 октября 1918 г. был произведён в генерал-лейтенанты[1053]. Официально производство было осуществлено «за заслуги перед Родиной и Войском», в тот же день оно было утверждено Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами России Генерального штаба генерал-лейтенантом В.Г. Болдыревым (официально приказ был подписан 4 октября)[1054]. Вряд ли Болдырев, только что назначенный на свой пост, обладал тогда достаточным авторитетом, чтобы, в случае своего несогласия, отказать оренбургскому Кругу в этом вопросе.

27 сентября Круг выразил доверие Войсковому правительству и принял постановление по политическому моменту, в котором были и такие слова: «Оренбургское казачье войско мыслит Россию федеративной демократической республикой с самым широким местным самоуправлением. Казачество, как самостоятельная ветвь среди народов Российской республики, остаётся вольным, свободным братством, сохраняя свою самобытность, право на свои земли, недра, леса и проч. угодия и собственное войсковое самоуправление, где хозяином войска является Войсковой Круг из депутатов, избираемых всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием. Борясь за свободу, равенство и братство, казаки проводят в жизнь свои идеалы, указываемые исторически сложившейся жизнью вольного казачества… Верховной властью России для установления будущего устройства государства должно быть только Всенародное Учредительное Собрание, переизбранное на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования… Оренбургское казачество твёрдо заявляет верным союзникам России, что оно не признаёт Брестского позорного договора и всех прочих постановлений советской власти и что война может быть доведена до полной победы только при содействии союзных нам держав, которые также жизненно заинтересованы в восстановлении Российского Государства, являющегося гарантией равновесия международных интересов»[1055]. Тогда же войском была признана уфимская Директория.

Доверие к Дутову было колоссальным. 5 октября товарищ председателя Круга депутат И.П. Белихов заявил: «Я вижу в нашем Атамане истинного хозяина войска. Вы видели, что его стараниями у нас созданы мастерские и выполнены другие крупные работы. Ведь известно, что после большевиков осталось всё разрушенным. Но мы видим, что теперь вся машина налажена. Я смело говорю: какие бы ни были ещё враги, но они нам не страшны, пока с нами будет Атаман»[1056]. Перед своим закрытием Круг 8 октября вынес пожелание о составлении биографии Дутова, «в которую включить полное описание его трудов по борьбе с большевиками; причём желательно включить сюда и все ходячие анекдоты и поговорки, существующие в народе и у большевиков»[1057].

8 октября Войсковой Круг закончил свою работу. В прощальной речи Дутов заверил депутатов, что правительство внимательно прислушивается к их мнению и с удовольствием принимает все указания Круга. Дутов просил депутатов разъяснить политическую линию правительства в станицах. По случаю окончания работы Круга был проведён парад сотни 1-го Оренбургского казачьего полка, Атаманского дивизиона, полуроты Башкирского полка и Войскового музыкантского хора.

Круг дал своему атаману наказ:

«1) Держать крепче и выше знамя спасения России и не ронять чести и достоинства войска Оренбургского.

2) Все постановления и приказы Войскового Круга немедленно проводить в жизнь, не делая никаких послаблений.

3) Всякие попытки, ведущие к разложению населения и строевых частей и способствующие гибели войска, прекращать самым беспощадным образом.

4) Всякое неповиновение и неисполнение приказаний пресекать в корне, предавая виновных военно-полевому суду.

5) На неповинующиеся станицы и посёлки налагать штрафы и наказывать по своему усмотрению.

Штрафные деньги зачислять в фонд помощи пострадавшим от большевиков.

6) Власть Войскового Правительства и Атамана распространяется на всё войско Оренбургское, власть Окружных атаманов и правлений — распространяется на Округ.

7) Для приведения воли Войскового Круга в исполнение в распоряжении Войскового Правительства и Окружных правлений иметь карательные отряды, численность которых зависит от усмотрения Войскового Правительства и Окружных правлений.

8) Отчёт о своих действиях Войсковое Правительство даёт только Войсковому Кругу и никому больше, Окружные Правления дают отчёт Окружным Съездам»[1058].

Накануне части Народной армии оставили Самару. Войска отходили на восток, к станции Кинель, за которой железная дорога разделялась в направлении на Уфу и на Оренбург. Основная масса армии двигалась далее на Уфу, Оренбургское направление становилось практически беззащитным, только 2-я Сызранская стрелковая дивизия под командованием полковника А.С. Бакича стала отходить на Оренбург, и то, по некоторым данным, вопреки приказу[1059]. К 10 октября белые эвакуировали станцию Кинель — весь подвижной состав был направлен на Бугуруслан, взорваны стрелки, уничтожены телеграфные провода[1060]. С этого же дня бывший Поволжский фронт в документах белых стал называться Западным. Район Бузулука, где сейчас организовывался фронт, был ранее глубоким тылом Дутова, в результате оборону пришлось создавать на пустом месте и в экстренном порядке. Во что бы то ни стало белым нужно было выиграть время, чтобы успеть стянуть сюда войска. К 11 октября Бакичу удалось наладить связь с Оренбургом и с уральскими казаками, действовавшими к юго-западу от Бузулука. В районе Тоцкого шло формирование Оренбургской казачьей сводной дивизии под командованием Генерального штаба генерал-майора Н.А. Полякова (19, 20, 24 и 25-й Оренбургские казачьи полки).

Отход белых из Поволжья превращал территорию Оренбургского казачьего войска в прифронтовую полосу. Едва ли справедливо ехидное замечание С.А. Щепихина, что Дутов в связи с неудачами на фронте бывшего своего противника Комуча «втихомолку даже посмеивался себе в кулачок… Дутова ни время, ни несчастья ничему не научили»[1061]. Полагаю, что атаман всё же отдавал себе отчёт в том, чем грозит ему и войску неблагоприятное развитие событий на фронте. Помимо превращения территории войска в прифронтовую полосу, оно лишалось железнодорожной связи с Сибирью, а также возможности получать боеприпасы с расположенных в Поволжье заводов и складов (Казань — пороховые и артиллерийские склады; Симбирск — два патронных завода; Иващенково — завод взрывчатых веществ, капсюльный завод, артиллерийские склады, запасы взрывчатых веществ на 2 миллиона снарядов; Самара — трубочный завод, пороховой завод, мастерские)[1062]. Тем более в Сибири оружейных заводов не было. Таким образом, положение Оренбургского казачьего войска в отношении какого бы то ни было снабжения значительно ухудшалось, собственной же военной промышленности на территории войска не было. Как писал Генерального штаба генерал-майор И.Г Акулинин, оренбуржцы испытывали «постоянный недостаток во всех видах армейского снабжения, особенно в пулемётах и пушках, которые к тому же в самые горячие периоды боевых столкновений вынуждены были иногда бездействовать из-за полного отсутствия патронов. Эти обстоятельства крайне неблагоприятно отражались на психике бойцов и понижали боеспособность частей. Тем более, что на стороне противника наблюдалось постоянное превосходство в огневых и технических средствах»[1063].

В этот критический для войска момент 7 октября Войсковой Круг в своей телеграмме не подчинявшемуся Дутову командиру III Уральского армейского корпуса генерал-лейтенанту М.В. Ханжину категорически потребовал «дать срочно прямой ответ, где казачьи полки Вашего корпуса и что они делают в минуту смертельной опасности войску. Мы, отцы, дали сынов своих на защиту родины и войска и вправе требовать защиты всего войска, помощи Самаре и Оренбургу»[1064]. Есть все основания полагать, что корпус Ханжина в тот период попросту бездействовал[1065].

В Ставке было принято решение о преобразовании имевшихся в оренбургском районе казачьих и армейских формирований в отдельную армию, получившую название Юго-Западной. Командующим армией был назначен наиболее авторитетный для казаков военный деятель — генерал-лейтенант А.И. Дутов, передавший пост главного начальника Оренбургского военного округа своему помощнику, Генерального штаба генерал-майору И.Г. Акулинину. Начальником штаба армии стал Генерального штаба полковник А.Н. Вагин, генерал-квартирмейстером — Генерального штаба генерал-майор Г.Ф. Одноглазков. Название армии объяснялось, скорее всего, тем, что это объединение включало в свой состав все антибольшевистские силы юго-западного по отношению к Ставке в Уфе направления. Не вполне правильно считать эту армию и её преемницу — Отдельную Оренбургскую армию казачьими. Это были армии, основу которых составляли казачьи части, однако имелись и неказачьи формирования (армейские и национальные части).

Юго-Западная армия была образована 17 октября 1918 г. главным образом из частей Оренбургского казачьего войска, впрочем, в её состав вошли также уральские и астраханские (с 20 октября) казачьи части, однако в одно время с Юго-Западной существовала и Уральская армия (известны приказы по армии за 1918 г.)[1066], обладавшая, по всей видимости, тактической самостоятельностью. Штаб Юго-Западной армии осуществлял лишь общее руководство операциями уральцев и астраханцев, что отражено в приказах по армии[1067]. Подчинение уральцев Дутову было чисто формальным, впрочем, таким же, как и их подчинение Колчаку и Деникину, так как долгое время они сражались отдельно от своих союзников по антибольшевистской борьбе[1068]. Как уже отмечалось, Дутов не мог контролировать не только соседние войска, но даже территорию собственного Оренбургского казачьего войска, поскольку территория к северу от Верхнеуральска и Троицка, включая эти значимые в рамках Оренбургского войска центры, попадала в сферу влияния III Уральского армейского корпуса генерал-лейтенанта М.В. Ханжина, также по происхождению оренбургского казака[1069].

Прибытие пехотных частей Бакича на стратегически важный левый фланг Восточного фронта белых было как нельзя кстати. Войска Дутова, действовавшие на этом фланге, крайне нуждались в усилении пехотными частями, поскольку в своей основе состояли из казачьей конницы. По уточнённым данным на 28 декабря 1918 г., Юго-Западная армия насчитывала 23 батальона и 239 сотен, или не менее 10.775 штыков и 22.707 сабель, причём из этого числа 2158 штыков (!) и 631 сабля находились в резерве Верховного главнокомандующего[1070]. То есть даже после усиления пехотными частями количество сотен в армии более чем в 10 раз превышало количество батальонов! Если бы хоть какие-то армейские части не были отведены на прикрытие этого направления, казаки, возможно, не сумели бы удержать Оренбург до 22 января 1919 г.

Бузулукский участок с 9 октября возглавил Генерального штаба полковник Ф.Е. Махин, руководство Западным фронтом перешло к чешскому генералу Чечеку[1071]. На Бузулукское направление Дутов направил 1-ю бригаду Оренбургской казачьей сводной дивизии (19-й и 20-й Оренбургские казачьи полки), батальон 2-го Башкирского пехотного полка и дивизион Уральского казачьего полка. В резерве в Бузулуке находился 11-й Бузулукский стрелковый полк, в Тоцком размещалась 2-я бригада Оренбургской казачьей сводной дивизии (24-й и 25-й Оренбургские казачьи полки). В состав создаваемой Бузулукской группы вошла и 2-я Сызранская стрелковая дивизия полковника Бакича. Задачей группы было прикрывать железную дорогу Кинель — Бузулук и задерживать продвижение противника на юго-восток, то есть на Бузулук и Оренбург[1072]. 15 октября Бакич вступил в командование боевым участком Бузулукской группы. В штабе Оренбургского военного округа, очевидно, осознали, что Бузулукский фронт при сложившихся обстоятельствах является главным, и начали его усиление. Уже 16 октября во 2-ю Сызранскую стрелковую дивизию из Оренбурга было направлено 1000 солдат (без оружия) и 250 артиллеристов с предписанием распределить их по частям в течение суток[1073].

В этот же период, вероятно, в штабе Оренбургского военного округа было принято решение о строительстве на Бузулукском направлении укреплённых позиций. Я не могу согласиться с утверждением челябинского исследователя Е.В. Волкова о том, что «в условиях манёвренной, а не позиционной гражданской войны эти земляные сооружения оказались бы бесполезны. Противник их легко мог обойти, а при определённых условиях и взять, наступая с фронта. Штаб А.И. Дутова, видимо, этого не понимал и не имел представления об особенностях гражданской войны»[1074]. На мой взгляд, эти полевые укрепления создавались исходя из текущего опыта военных действий, и их сооружение было обусловлено как собственно военными, так и моральными соображениями — строительство велось в двух полосах: на дальних подступах к землям Оренбургского казачьего войска и непосредственно возле столицы войска — Оренбурга, утрата которого казаками не только наносила сильнейший удар по авторитету атамана Дутова, но и грозила разложением его войскам, основу которых составляли казаки.

Судя по времени сооружения этих укреплений, относящемуся к периоду неудач белых на Восточном фронте, их строительство в районе войсковых границ не было проявлением нежелания войскового начальства вести борьбу с большевиками вне территории войска и зарыться в землю на его границах, а подчинялось исключительно идее не допустить в войско красных и поднять моральный дух казаков. Руководил постройкой оборонительных сооружений один из лучших специалистов в своей области — начальник инженеров Оренбургского военного округа заслуженный профессор Николаевской инженерной академии генерал-лейтенант А.И. Ипатович-Горанский, являвшийся в годы Первой мировой войны начальником инженеров крепости Перемышль. Непосредственным руководителем фортификационных работ на Бузулукском направлении был назначен военный инженер К.Н. Добржинский. Было назначено несколько руководителей работ по укреплению позиций, отвечавших за строительство на различных участках.

12 октября 1918 г. полковник А.С. Бакич доносил в Оренбург: «Мною сегодня был осмотрен район по реке Бузулук [с] целью выбора здесь позиции. Ознакомившись с местностью и оценив важность прикрытия города Бузулука с Запада как политического и экономического центра уезда с сильно развитой железнодорожной станцией, я решил отказаться от укрепления позиции по рекам Ток и Бузулук, а вынести оборонительную линию вперёд на Запад, где перехватить укреплёнными группами важнейшие пути через рубеж реки Боровка, деревни Елшанская, Александровка, Духонино. Завтра произведу разведку этой позиции и приступлю к организации работ, сбора рабочих, инструмента и сапёр»[1075]. Через день в Оренбург Бакичем была направлена ещё одна телеграмма, касавшаяся фортификационных работ: «Вчера мною выбрана позиция на западной опушке Колтубанского леса по обе стороны жел[езной] дороги вдоль реки Неприк. Сегодня туда отправлены сапёры и производится разбивка. К рытью окопов будет приступлено 15 Октября»[1076]. В качестве рабочей силы при строительстве укреплений использовались военнопленные и местные крестьяне.

Документы свидетельствуют о том, что укреплённый район предполагалось создавать непосредственно в районе полотна железной дороги, с использованием преимуществ местности (наличие рек). Осенью 1918 г. на Бузулукском направлении планировалось также построить укреплённые позиции у станций Новосергиевка, Платовка, Каргала и возле станицы Сакмарской. Как уже упоминалось, позиции возводились также и на ближних подступах к Оренбургу. В частности, к югу от войсковой столицы, на Актюбинском направлении, у станции Донгуз и возле Илецкой Защиты. Позиции планировалось сомкнуть, чтобы тем самым прикрыть Оренбург в радиусе 20–25 вёрст полукольцом укреплений[1077]. Однако эти грандиозные замыслы, требовавшие значительных усилий даже в мирное время[1078], в условиях Гражданской войны были едва ли осуществимы, прежде всего из-за экономической неразвитости окраин, к числу которых можно отнести и территорию Оренбургского казачьего войска. Положение Оренбурга в военном и военно-экономическом отношениях было крайне тяжёлым. При отсутствии военной промышленности и сколько-нибудь развитой сети железных дорог провал в деле постройки укреплений был заранее предопределён.

Осенью 1918 г. белые на этом участке Восточного фронта не только не имели сил и средств для надлежащего оборудования позиций, но и не располагали достаточным запасом времени на эту работу. Как отмечал помощник атамана Дутова и главный начальник Оренбургского военного округа Генерального штаба генерал-майор И.Г. Акулинин, у оренбуржцев не было ни денег, ни строительных материалов, ни даже тёплой одежды для рабочих, что и привело к плачевным результатам[1079].

Что же представлял собой Оренбургский «укрепрайон» в действительности?! К началу боёв не были завершены работы ни на одной из локальных оборонительных позиций, не говоря уже о создании полукольца укреплений на ближних подступах к Оренбургу[1080]. На позициях в лучшем случае имелись лишь простые линии окопов[1081], нуждавшиеся в усовершенствовании, что приходилось осуществлять непосредственно при занятии их войсками[1082]. С наступлением зимы работа по достройке позиций становилась практически невозможной. Описание одной из таких позиций содержится в воспоминаниях оренбургского казачьего офицера сотника И.Е. Рогожкина, впоследствии перешедшего на сторону красных: «…район Донецкой станицы на бумаге у Дутова считался укреплённым районом, и в печати часто упоминалось для успокоения умов, как будто неприступная крепость, горожане Оренбурга, а особенно старики станичники свято верили, что укреплённый район большевики не перешагнут… а на деле было совершенно иначе: укреплённый район ничем от другой местности не отличался, за исключением разве проволочного заграждения, занесённого снегом…»[1083] По причине малочисленности войск белых о выделении каких-либо частей для заблаговременного занятия позиций и подготовки к упорной обороне не было и речи. До наших дней сохранилась десятивёрстная карта инженерного обеспечения подступов к Оренбургу, составленная осенью 1918 г. (точной даты, к сожалению, не имеется) и подписанная Войсковым инженером поручиком Кретчмером[1084]. На карте крестами отмечены те пункты, в которых предполагалось возведение укреплённых позиций, причём практически все они находились на железных или грунтовых дорогах, что служит доказательством эшелонного характера Гражданской войны на Южном Урале в период 1918–1919 гг. Кстати, такая точка зрения встречается и в воспоминаниях опытного генштабиста С.А. Щепихина[1085].

Обширность театра военных действий и суровый климат Южного Урала не позволяли вести в этом регионе боевые действия вдали от путей сообщения, поэтому возведение даже элементарных оборонительных сооружений в полосе железных дорог вовсе не являлось пустой тратой времени, а могло при должном уровне этих сооружений, умелом использовании особенностей местности и упорной обороне надолго задержать наступление противника. Яркий пример такого рода — оборона станции Аральское Море, в районе которой летом 1919 г. красные успешно сдерживали натиск частей Южной армии белых. Укреплённый район с одной стороны ограничивался пустыней, а с другой — Аральским морем[1086].

26 октября Дутов приказал Бакичу «сдерживать продвижение красных в полосе Зуевка — Соболев — Илецкий городок и Богородское (Булгаково) — Имангулово, особенно на укреплённой позиции у Колтубанского леса, имея целью выигрыш времени для окончания формирования Оренбургской казачьей сводной дивизии»[1087]. Вопреки надеждам казачьего командования, укрепления, на практике оказавшиеся фикцией, не помогли сдержать натиск красных. Уже 29 октября Бузулук пал, но красные не стали развивать наступление на Оренбург вдоль линии железной дороги. Временная приостановка их наступательной операции была, очевидно, связана с необходимостью переброски частей 1-й советской армии на Южный фронт (в частности, 16 ноября туда была отправлена Инзенская дивизия)[1088]. Части Бузулукского участка в этот период находились в крайне тяжёлом состоянии.

Боевые действия на ближних подступах к Оренбургу велись уже в январе 1919 г., однако и в этот период укрепления не сыграли сколько-нибудь значимой роли. Задача взятия Оренбурга была успешно решена красными во второй половине января 1919 г. Мне представляется неверным, исходя из опыта создания Оренбургского «укрепрайона», судить о бесперспективности полевой фортификации в условиях манёвренной войны. Как выясняется, Оренбургский «укрепрайон» существовал лишь номинально, на бумаге. И вполне закономерно то, что белые на возведённых «укреплениях» не смогли хоть сколько-нибудь задержать наступление красных. Вместе с тем в истории Гражданской войны есть примеры, когда именно наличие полевых укреплений позволяло одной из воюющих сторон добиться успеха.

15 октября 1918 г. Дутов, вероятно уже осведомлённый о своём назначении командующим Юго-Западной армией, писал Болдыреву:

«Позволяю отнять у Вас драгоценное время настоящим письмом, но всего не скажешь по телеграфу. Я глубоко тронут Вашим доверием ко мне, выразившимся в высоком назначении, приложу все свои силы и знания, дабы оправдать Ваше доверие[1089].

Настроение у нас, Оренбургских казаков, повышенное, опасность ещё теснее сблизила нас, и ко мне идут толпами с просьбами принять в ряды. Я мобилизовал всё войско до 45 лет, но, за неимением оружия, не собирал на сборные пункты, а оставил пока в станицах, где они будут заниматься. Будь винтовки и патроны, можно было бы создать целую армию из казаков. Но нет оружия (здесь и далее подчёркнуто В.Г. Болдыревым. — А.Г.), нет денег, нет седел, нет обмундирования, а главное — сапог.

На меня Самарское Правительство в большой претензии, что я продолжаю печатать местные деньги. Я не вижу другого способа выходить из невероятно тяжёлого финансового положения. С 26 октября 1917 года, вот скоро уже год, как я не получил ни одной копейки помощи и ни одного денежного знака, но в то же время не прекращал войны и дрался до конца, держал под ружьём части и вёл хозяйство войска.

Я сам отлично понимаю вред местных денег, но, если я их прекращу, завтра же будет крах. Мои мольбы о присылке знаков были тщетны, единственный случай мне прислали кредит на 10 миллионов, но и то только ассигновку, но без денежных знаков и не имея в кассе ни рубля, так эта ассигновка лежит в папке. Иметь расход в 5 миллионов ежедневно и не получать ни гроша от казны — надо же было найти какой-либо выход. Наши деньги пользуются большим доверием в крае. Глубокоуважаемый Василий Георгиевич, поймите Вы моё поистине трагическое положение. Из-за личных счётов, зависти и какой-то контрреволюционности Комитет Членов Учредительного Собрания наказал народ и войско. Разве я не дал бы Самаре ту дивизию, которая сейчас мною сформирована и послана на Бузулукское направление. Ведь не было оружия и обмундирования, всё это добыто для дивизии сейчас не полностью и путём розыска по разъездам и сёлам, куда направились дезертиры Народной Армии[1090]. Если бы Вы видели паническое бегство тыла и резервов?! Это сплошной ужас. Группа Полковника Махина сделала всё, что было в её силах. Я с невероятным трудом вывез, что мог, но винтовки, патроны ушли в Уфу[1091]. У меня в резерве нет ни одного патрона к 3-линейным винтовкам. К системе Гра я имею. К Ватерли, Японской, Бердана — ни одного. Артиллерийских — много, особенно 3-дюймовых, но горных — нет, тяжёлых — очень, очень мало. Нет аэропланов и бензина для моторов, но опять повторяю: нет денег и денег и денег. Мне кажется, что патроны могут быть высланы через Уфу или Троицк… Всё, что в силах и по средствам, сделаю не ради частных интересов, а ради общего Российского дела.

Полагал бы своевременно необходимым теперь же организовать склады артиллерийские, инженерные, интендантские и другие в городах Троицке, Верхнеуральске и Орске[1092] для моей армии, но средствами Вашего резерва и Вашего аппарата, ибо у меня нет ничего. Я позволяю, может быть, затрагивать вопросы не моей компетенции, но иного выхода нет. Прошу меня извинить, ибо революционная разболтанность, очевидно, и на меня повлияла.

Крайне острая нужда сказывается в проволоке, изоляторах, крючьях и аппаратах для новых линий и поправления разрушенных[1093]. Затем докладываю Вам, что я принимаю все меры укрепления подступов к Оренбургу и Уральску и самый Оренбург предполагаю подготовить как укреплённый район. Скажите откровенно, Василий Георгиевич, можно ли думать, что союзники придут в достаточных силах и какое время нужно для их подхода. В зависимости от этого и придётся вести операции. Наша Народная Армия, собранная и обученная в Оренбурге, по внешнему виду отличается сильно от Самарской. Не знаю, как будут в боях. Пока же ведут себя отлично и в строю молодцы. Посылаю завтра 1000 человек на пополнение 2-й Стрелковой дивизии, и вчера ушла на Актюбинский фронт Макленовская[1094] батарея Народной Армии. Думаю частями приучить её к бою, и нужно только вооружение. С курьером Вам посылаю все доклады и схемы, касающиеся Округа и фронта. С Орском мы покончили. Теперь все операции на Актюбинском направлении, думаю иметь успех. Покончив с Актюбинском, дам этой группе вполне заслуженный отдых дней на 5 и переброшу на Самарский[1095]. Вот примерно всё, что я хотел Вам доложить. В гор[оде] Оренбурге жители настроены панически и бегут, я очень рад и даю им возможность, чтобы не мешали делу. «Рыжие»[1096] ведут себя прилично, и в городе нет ни митингов, ни собраний. Позволю себе доложить, что я могу Вам помочь и доставить в некоторые пункты: мясо, хлеб, соль, сало, мыло, кожи, тёплую одежду, лошадей[1097]. Необходимы Ваши агенты и деньги. Продукты, указанные мной, имеются в достаточном количестве.

Теперь позволю себе частные дела. Я посылал Вам телеграмму о шефствах. Ради Бога, не подумайте о честолюбии, его, если оно и было, удовлетворили все и достаточно, дело не в этом. Раз опасность велика, все средства хороши, лишь бы опасность устранить. Я и позволил себе утруждать Вас этой просьбой. Меня одолевают с названиями, но я всё-таки не решился на это без Вашего согласия. 16-ый Оренбургский казачий полк и Атаманский дивизион они носят моё имя по приказу Войскового Круга, я здесь бессилен, да и казачьи полки имели названия по своим Атаманам — это наша традиция, признаваемая и бывшей царской властью. Остальные же части, главным образом пехотные, я уведомил, что шефство отклонено и прошу это дело прекратить. Желаю Вам полного успеха в трудном деле созидания, остаюсь Глубокоуважающий Вас и всегда преданный. А. Дутов»[1098].

Письмо свидетельствует уже о неуверенности Дутова в скорой помощи союзников (о том, что союзники должны подойти к Оренбургу не позднее середины октября 1918 г., Дутову в начале месяца говорил генерал-майор Гришин-Алмазов при их встрече в Оренбурге[1099]). Резолюции Болдырева на этом письме говорят о не слишком доверительном отношении Верховного командования к Дутову. Решения по этому письму принимались уже в конце октября — ноябре 1918 г.

В октябре была начата эвакуация оренбургских учреждений в Орск для разгрузки войсковой столицы. Позднее эвакуация была приостановлена[1100], однако в городе началась паника. В связи с этим Дутов 15 октября по просьбе городского головы выступил перед депутатами городской думы с успокоительным докладом по текущему моменту[1101]. По утверждению Дутова, вот-вот должна была прибыть помощь союзников, в войске отличная артиллерия, а снарядов якобы «некуда класть». Атаман рассказал о своих последних решениях, некоторые из них выглядели курьёзно, но свидетельствовали о решимости Дутова. В частности, он приказал снять двери с Центральной гостиницы, чтобы за ними не происходило того, что не должно было происходить в условиях Гражданской войны (речь шла, по всей видимости, о распитии водки офицерами[1102]). Кроме того, Дутов оштрафовал на 50.000 руб. фирму Аюпова за то, что её представитель немец Пфейфер нетактичным поведением в присутствии Дутова обнаружил, по мнению атамана, почти полное презрение ко всему русскому[1103]. Призывая население к спокойствию, Дутов сказал: «Я прошу вас о с т а в и т ь (разрядка документа. — А.Г.) всё мелочное и помнить, что разбойничий контрреволюционер атаман Дутов складывает и свою голову за спасение города и родины. Мне жизнь не дорога, и её не буду щадить, пока в России будут большевики. Прошу помнить, что ваш командующий всегда стоял за честь и достоинство родины!»[1104].

16 октября Дутов утвердил мобилизационный план Оренбургского военного округа, согласно которому предполагалось формирование в округе трёх корпусов: казачьего, армейского и башкирского. Формирование частей на территории округа намечалось проводить «сообразуясь с особенностями населяющих территорию Оренбургской губернии и Тургайской области народностей»[1105]. 4–5 октября были изданы приказы об обязательной регистрации и мобилизации всех офицеров до 55 лет, находящихся на территории округа, не исключая отставных[1106]. Тогда же приказом по войску была объявлена мобилизация всех казаков 1873–1898 гг. рождения и призыв из их числа казаков 1883–1898 гг. рождения во 2-м и 3-м округах[1107]. Предполагалось вести подготовку казаков 1899–1900 гг. рождения[1108]. Впрочем, организовать казаков оказалось совсем не просто. Мобилизуемые являлись на сборные пункты в большинстве своём без лошадей и обмундирования, хотя обязаны были всё это иметь при себе[1109].

Мобилизация в армейские (неказачьи) части предполагалась по мере освобождения уездов от противника. Прежде всего призыву подлежали лица 1898-го и 1899 гг. рождения (призыв 1919–1920 гг.)[1110]. Каждому полку предполагалось придать по 12 пулемётов. В идеале Дутов рассчитывал снабдить каждую сформированную стрелковую дивизию 120 пулемётами, 4 лёгкими орудиями, а также гаубичной и тяжёлой батареями[1111]. Несколько иной была мобилизация казаков. Планировалось из молодых казаков присяги 1917–1918 гг. сформировать три казачьи конные дивизии по одной на каждый военный округ Оренбургского казачьего войска и одну пластунскую (трёхполкового состава). В состав каждой дивизии включался трёхбатарейный дивизион гаубичной артиллерии (12 орудий). Полки постоянной службы и кадровые батареи сводились в три отдельные казачьи бригады. Предполагалось создание запасных частей, а также тщательная подготовка личного состава новых формирований. Мобилизацией башкирских частей должно было заниматься башкирское правительство.

Видимым результатом деятельности Дутова и его штаба (впрочем, не только их, т.к. во 2-м и 3-м военных округах военное строительство шло самостоятельно) стало то, что, несмотря на все затруднения, в конце лета — начале осени 1918 г. на Южном Урале появились первые оренбургские казачьи соединения — бригады [2-я Отдельная[1112] (полковник П.М. Лосев, 2-й и 5-й Оренбургские казачьи полки) и 3-я Отдельная (полковник М.Г. Смирнов, 3-й и 6-й Оренбургские казачьи полки] и дивизии [1-я (генерал-майор Д.М. Красноярцев, 1-й Оренбургский казачий линейный полк (до 5 октября 1918 г. — 7-й Оренбургский казачий полк), 8, 13 и 14-й Оренбургские казачьи полки, Отдельный казачий стрелковый дивизион и 1-й Оренбургский казачий артиллерийский дивизион (4-я и 10-я Оренбургские казачьи батареи), 2-я (генерал-майор М.Г. Серов, 9, 10, 15-й Оренбургские, 16-й Карагайский Атамана Дутова казачий полк (до 5 октября 1918 г. — 16-й Оренбургский казачий полк), Татищевский пластунский дивизион, 2-й Оренбургский казачий артиллерийский дивизион (5-я и 8-я Оренбургские казачьи батареи), 3-я (генерал-майор В.М. Печенкин, 11, 12, 17 и 18-й Оренбургские казачьи полки, 3-й Оренбургский казачий артиллерийский дивизион (6-я и 9-я Оренбургские казачьи батареи), Оренбургская казачья сводная[1113] (Генерального штаба генерал-майор Н.А. Поляков, 19, 20, 24 и 25-й Оренбургские казачьи полки, 4-й Оренбургский казачий артиллерийский дивизион (11-я и 12-я Оренбургские казачьи батареи) и 1-я Оренбургская казачья пластунская (Генерального штаба полковник Ф.Е. Махин)]. Значительно позже, уже в начале 1919 г., были сформированы 5-я Оренбургская казачья дивизия и 1-я Отдельная Оренбургская казачья бригада. Впрочем, уже в конце марта 1919 г. 5-я дивизия была расформирована, поскольку в войске просто не было сил для пополнения такого количества соединений[1114].

Очевидные успехи войсковой администрации в деле формирования частей и соединений стали одной из причин создания Юго-Западной армии. Приказом войскам армии от 19 октября Ташкентский и Орский фронты расформировывались, их имущество передавалось на укомплектование 1-й и 2-й казачьих дивизий[1115]. Сформирована Ташкентская группа в составе этих двух дивизий, 1-й Башкирской пехотной дивизии и приданных частей.

Ряд казачьих частей и соединений из 2-го и 3-го военных округов организационно не подчинялись Дутову и не вошли в состав его армии, действуя в составе Уральского Отдельного корпуса (затем — III Уральского армейского корпуса), а позднее Западной и Сибирской армий. В их числе были 2-я и 3-я Оренбургские казачьи дивизии, 2-я и 3-я Отдельные Оренбургские казачьи бригады, а также ряд полков и батарей.

26 октября 1918 г. был сформирован I Оренбургский казачий корпус (1-я, 2-я и позднее 4-я Оренбургские казачьи дивизии), который возглавил опытный кавалерийский начальник, генерал-майор Г.П. Жуков. Не вполне понятно соотношение полномочий командира корпуса и командующего Ташкентской группой. Корпус прикрывал Оренбургское и Орское направления со стороны Туркестана. Кстати, штат управления казачьего корпуса был выработан в Оренбургском военном округе ещё в августе 1918 г., что свидетельствует о наличии у Дутова уже в тот период масштабных планов развёртывания армии[1116]. Добавлю, что в армии Дутова была организована собственная разведывательная и контрразведывательная работа. Велась агентурная разведка в тылу красных, осуществлялся радиоперехват[1117].

Однако в деле военного строительства и обеспечения войск были и серьёзные недочёты. В первую очередь крайне остро стоял вопрос нехватки в казачьих частях младшего офицерского состава. За годы Первой мировой войны офицерский корпус Оренбургского казачьего войска понёс незначительные потери и сумел сохранить подавляющее большинство кадрового офицерского состава. Этот факт, на мой взгляд, сыграл определяющую роль в переходе оренбургского казачества практически в полном составе на сторону антибольшевистских сил. Вместе с тем в Гражданскую войну ветераны Первой мировой уже имели относительно высокие чины и не могли или не хотели служить на должностях младших офицеров. Налицо было перепроизводство кадровых казачьих штаб-офицеров и острая нехватка младшего офицерского состава.

В младших офицерских чинах оказывались либо офицеры военного времени производства периода Первой мировой и Гражданской войн, либо выслужившие офицерский чин в Первую мировую или Гражданскую унтер-офицеры, что не могло не сказаться отрицательно на рядовых казаках.

Бывало, что на офицерские должности в связи с нехваткой офицерского состава назначались офицеры-неказаки или унтер-офицеры[1118]. Неказачьи офицеры активно принимались в казачье сословие. В связи с острой нехваткой младших офицеров некоторые из них, находившиеся даже на крупных по меркам войска административных должностях, отправлялись на фронт. Например, именно по этой причине временно был допущен на фронт атаман 2-го военного округа подъесаул В.Н. Захаров[1119]. Нередко командирами полков становились обер-офицеры. Многие опытные старшие офицеры — ветераны нескольких войн, наоборот, оказывались на тыловых должностях. В итоге в период Гражданской войны на должностях младших офицеров, непосредственно общавшихся с рядовым казачеством, оказывались почти исключительно офицеры военного времени, часто из нижних чинов. Такое положение вещей приводило к панибратским отношениям рядового и офицерского состава, падению авторитета офицера и, как следствие, к выходу казаков из подчинения своим командирам. Сюда же добавлялись известные недостатки территориальных казачьих формирований, когда командиры при необходимости принять суровое решение были вынуждены учитывать то, что им со своими подчинёнными придётся жить после войны по соседству.

Почти во всех казачьих полках нехватка обер-офицеров выражалась в двузначных цифрах. По данным на 15 октября 1918 г., некомплект офицеров по отношению к штату в частях войска составлял не менее 63 штаб-офицеров и не менее 801 обер-офицера[1120]. Цифры поразительные. Проиллюстрирую их на конкретном примере. По штату в казачьем конном полку полагалось 4 штаб-офицера и 45 обер-офицеров. Так, во 2-м Оренбургском казачьем полку не хватало до штатного количества 2 штаб-офицеров и 31 обер-офицера, в 5-м — 1 штаб-офицера и 40 обер-офицеров. Дутов 7 сентября 1918 г. даже обратился к казачьим офицерам с призывом не покидать свои части в связи с некомплектом[1121].

Если на 21 сентября 1918 г. один офицер-оренбуржец приходился в среднем на 16 казаков, то к 15 октября уже на 45, в Московской группе армий к 1 октября 1919 г. — на 35 нижних чинов, что было значительно хуже ситуации по Восточному фронту белых в целом[1122]. Таким образом, казачьи части были крайне бедны офицерским составом, что не могло не отразиться самым печальным образом на их боеспособности.

На вооружении оренбургских казачьих формирований находилось оружие самых разнообразных систем — винтовки системы Мосина, Бердана, Арисака, Гра, Ватерли, револьверы Нагана, пулемёты Максима, Кольта, Гочкиса, Льюиса[1123]. Винтовки иностранных систем были подчас распространены не меньше, чем русские (данные на 15 октября 1918 г.)[1124] (см. табл. 6).

Таблица 6

Подобная пестрота обусловила сложность обеспечения армии соответствующими боеприпасами. Аналогичным образом дело обстояло и с пулемётами. На фронтах Оренбургского военного округа к 21 сентября 1918 г. имелось 52 пулемёта Максима, 23 пулемёта Кольта и 2 пулемёта Гочкиса[1125]. По данным на 1 января 1919 г., в одной только 4-й Оренбургской казачьей дивизии имелось на вооружении 4 пулемёта Максима, по 8 пулемётов Льюиса и Гочкиса и 16 пулемётов Кольта[1126].

Кроме того, войска Оренбургского военного округа (на 21 сентября 1918 г.) располагали двенадцатью 3-дюймовыми орудиями, двумя 3,5-дюймовыми поршневыми орудиями образца 1895 г., двумя 48-линейными поршневыми гаубицами и бронепоездом (орудие и два пулемёта). По данным на 2 ноября 1918 г., у Дутова было 59 трёхдюймовок, 11 48-линейных орудий и 7 6-дюймовых. Запас снарядов был следующим: 12.000 3-дюймовых гранат, 38.000 3-дюймовых шрапнелей, 11.000 48-линейных бомб и 5000 48-линейных шрапнелей. Кроме того, имелось 7000 3-линейных винтовок, 5000 ручных гранат, 17.280 тесаков и бебутов, 3880 шашек, 11.700 пик и 200 пулемётов Максима[1127]. В процентном соотношении у Дутова был только 21% всех трёхдюймовок, имевшихся у белых на Восточном фронте[1128], 33,3% 48-линейных и 9,3% 6-дюймовых орудий.

Остро чувствовалась нехватка средств связи, автомобилей, бронетехники (на весь округ в сентябре 1918 г. имелся лишь один бронеавтомобиль[1129]), осветительного материала[1130]. Как всегда, не хватало средств. В частности, Оренбургский военный округ в сентябре 1918 г. должен был получить из Самары 15 миллионов руб. на формирование армии, получено же было только 4.097.626 руб. 13 коп.[1131]

Казаки по-прежнему отличались низкой дисциплиной, что вызывало неоднократные нарекания со стороны Дутова. Атаман боролся с распространёнными среди казаков самовольными реквизициями имущества у гражданского населения[1132] и с другими антидисциплинарными поступками. В приказе по Оренбургскому военному округу от 10 октября 1918 г. Дутов отметил: «…6-го октября с.г. при посещении мной кинематографов и цирка замечено, что воинские чины гарнизона теряют всякий воинский облик. Мало того что форма одежды нарушается на каждом шагу, — позволяют себе ходить с расстёгнутыми шинелями, грызть семечки на улице и в общественных местах, что свидетельствует о полной разболтанности. Совершенное отсутствие воинской выправки и такта, что, к общему стыду, замечаю иногда и среди офицеров. Считаю, что звание воина, будь он офицер, казак, солдат, настолько высоко и почётно, что им должны гордиться и ограждать его от всяких нареканий. Взаимное приветствие лишний раз должно напоминать и подчёркивать принадлежность всех воинских чинов к одной общей семье. Предписываю начальнику Гарнизона и коменданту Города обратить серьёзное внимание на поведение и форму одежды воинских чинов, категорически требуя её выполнения и строго взыскивая за всякие упущения…»[1133] Как видно, приказ почти идентичен аналогичному за август 1918 г., что свидетельствует о тщетности попыток Дутова привести казаков в порядок. В приказе по оренбургскому гарнизону от 17 октября 1918 г. отмечалось, что «несмотря на неоднократные приказы по гарнизону многие гг. офицеры ходят по городу без погон, на кокардах Георгиевские ленточки и не приветствуют друг друга и старших»[1134]. Подобная ситуация дала повод генералу С.А. Щепихину позднее утверждать, что у Дутова были «толпы вооружённых казаков `a la Заруцкий, но не было воинских частей»[1135].

Как вспоминал перебежавший позднее к красным командир 1-й сотни 25-го Оренбургского казачьего полка сотник И.Е. Рогожкин, «я с первого разу заметил порядки плохие, причитающие жалование и суточные на довольствие 2 месяца не выдавали. Обмундирование то же, казаки большинство обтрепаны, довольствие себе и лошадям доставали способом реквизиции и неумеренно (слово добавлено другим почерком. — А.Г.), где кто сколько ухватит, вооружение[: ] за исключением моей 1[-й] сотни весь полк вооружён винтовками системы Гра и в большинстве неисправными»[1136]. По мнению Рогожкина (впрочем, дважды предававшегося военно-полевому суду), последовательно сменявшиеся командиры полка были крайне неудачными: один — «форменный алкоголик, да и недалёкого, видимо, ума… по вывеске был очень представительный» (полковник Тургенев), другой — «человек трезвый и очень гуманный, но в военном деле был бездарный до бесконечности» (войсковой старшина П. Иванов), третий — «ещё чуднее… человек совсем глупый и ни к чему не способный» (полковник Калачев)[1137]. Для борьбы с дезертирами в конце 1918 г. было предписано задерживать их трудоспособных родителей и направлять на работы в окопы в прифронтовой полосе[1138].

1917 год разложил не только солдат, но и офицерство. Уже осенью 1918 г. наблюдатели отмечали, что на фронте офицеров не хватает, зато в тыловом Оренбурге они встречаются в избытке[1139]. Удивительным образом на новые условия службы накладывались прежние корпоративные традиции. В Указе Войскового правительства № 6 от 20 июля 1918 г. отмечалось:

«Многие из состоящих на службе офицеров не откликнулись на призыв Главнокомандующего фронтом действующих против большевиков казачьих отрядов и не встали в ряды бойцов на защиту войска. Были случаи отказа штаб-офицеров от исполнения поручений командующих фронтами, очевидно, потому, что командующие были моложе их чином. Не время теперь считаться со старшинством и умалять власть тех, кто, движимый любовью к родному войску и России, не жалея ни сил, ни жизни, не зная отдыха, отдаёт всего себя на борьбу со злейшим врагом казаков — большевиками и, благодаря лишь своей самоотверженной работе, выдвинут на видное место командующего отрядом или фронтом. Если успех сопутствует таким командующим, то они находятся на своём месте и смена их вредна для общего дела.

Время, переживаемое нами, слишком тяжело, не менее тяжелы сейчас и обязанности управления выздоравливающими, но страшно ослабевшими от тяжкой болезни вооружёнными силами войска, а потому командование должно быть в руках тех, кому верят и [за кем] охотно пойдут части в бой, не щадя жизни. Таковыми являются офицеры, уже выдвинувшиеся из рядов бойцов против большевизма»[1140].

Некоторые явления свидетельствовали о моральном разложении офицерского корпуса, в том числе не худших его представителей. В офицерской среде стала проявляться непочтительность (например, по отношению к казакам-старикам[1141]). Широко распространились карточная игра и другие развлечения, пьянство (возможно, вследствие безысходности положения) и даже мародёрство. В частности, командир дружины станицы Петровской, а позднее — офицер 17-го Оренбургского казачьего полка сотник Н.П. Пономарёв, по мнению генерал-майора В.В. Кручинина, относился к числу морально падших людей. «Произведённый, очевидно, во время Великой войны, из урядников, и не имеющий соответствующего образования и должного воспитания, он, своими антиморальными (так в тексте. — А.Г.) поступками по отношению жителей и их имущества, стяжал себе поистине имя мародёра, и нужно только удивляться, как такой выродок мог служить в войсках Белой Армии и носить высокое звание офицера?!»[1142]

В одном из уфимских кафе в мае 1919 г. пьяный дебош устроил прапорщик 18-го Оренбургского казачьего полка П.А. Никольский, который «в ночь на 13 мая 1919 г. в гор. Уфе… напился пьяным до потери приличного воинскому званию вида… тогда же и там же, находясь в кафе «Трудовая Артель», носил при себе бутылку со спиртом, каковой в означенном кафе и распивал, причём вёл там себя неприлично, шумя, ругаясь и ходя-шатаясь по ресторану, чем вызвал возмущение находившейся в кафе публики и требование удалить его из кафе»[1143], а затем, не желая подчиняться пытавшимся его утихомирить офицерам, заявил, что он «служит в войсках Дутова, какового только одного и признаёт, а до остального ему нет дела»[1144]. Прапорщик 8-го Оренбургского казачьего полка Ф. Бармотин в декабре 1918 г. совершил пьяное буйство, за что был разжалован в рядовые[1145]. Дошло до того, что Дутов в январе 1919 г. издал приказ: «Властью, мне данной Верховным Правителем, решительно объявляю: всякий пьяный, встреченный на улице, будет выпорот без различия званий и состояний… Роскошь, пьянство и безобразие не могут быть допущены в городе, вокруг которого льётся святая кровь защитников Родины»[1146].

Недуг коснулся и старших офицеров. К примеру, в приказе по Восточному фронту № 85 от 8 сентября 1919 г. говорилось, что командир 6-го Оренбургского казачьего полка войсковой старшина А.А. Избышев «за уклонение от боевых операций и беспрерывное пьянство» разжалован в рядовые[1147]. Надо сказать, что пьянство получило распространение также среди неказачьих офицеров.

Некоторые офицеры не гнушались ловить рыбу в мутной воде и в период братоубийственной войны занимались личным обогащением за счёт армии. Генерал С.А. Щепихин отмечал, что в злоупотреблениях был уличен оренбургский казачий офицер полковник Новокрещенов, являвшийся в 1919 г. начальником этапной части Южной армии[1148].

По данным, обнаруженным челябинским историком Е.В. Волковым, человеком, «не брезгующим никакими средствами для достижения личного благополучия», являлся видный деятель антибольшевистского движения оренбургского казачества есаул Г.В. Енборисов[1149], дело которого с декабря 1918 г. рассматривалось в Троицком окружном суде. Енборисов обвинялся в том, что, будучи сотрудником контрразведки (на должности начальника Верхнеуральского отделения военного контроля), занимался вымогательством денег у тех, кто подозревался в сотрудничестве с большевиками. В итоге несколько месяцев Енборисов провёл в тюрьме.

Утрата моральных ограничений коснулась и личной жизни офицерского корпуса. В частности, в годы Гражданской войны сам атаман Дутов и генерал А.С. Бакич содержали по нескольку любовниц, при том что были женаты и имели детей. Походный быт сопровождался и другими явлениями. Так, генерал В.А. Бородин, по одной из характеристик, «лучший и храбрейший из командиров корпусов, но имеющий слабость к молоденьким и хорошеньким адъютантам»[1150].

Взаимоотношения внутри офицерского корпуса также были далеко не простыми. Существовало деление на казачьих и неказачьих офицеров, причём некоторые представители каждой из групп с недоверием относились к другим. Этому вопросу, несмотря на традицию скрывать внутренние ведомственные противоречия, осенью 1918 г. был посвящён даже специальный материал в «Оренбургском казачьем вестнике». Штабс-капитан Насонов обратился к казачьим офицерам с открытым письмом, в котором писал: «Мне грустно видеть взаимное непонимание и недоверие, которое замечается между офицерством пехотным и казачьим… Я, сражавшийся всё время в рядах казаков, в минуты испытаний и лишений боевой жизни — видел всё величие духа и полное единение у боевого офицерства. У нас не было деления на офицеров пехотных и казачьих. Блестящие боевые офицеры: есаул Ершов, Донецков, капитан Булгаков и Володин — никогда о своих преимуществах не говорили. Они все силы отдавали борьбе с большевиками, и для пустых ребяческих раздоров у них не было времени. Нам всем нужно брать с них пример»[1151].

Конфликты существовали и среди собственно казачьих офицеров. В частности, в конце октября — начале ноября 1918 г. буквально из-за совершенно ничтожного вопроса о писарях разгорелся острейший конфликт между генерал-майором Г.П. Жуковым и его штабом, с одной стороны, и начальником 1-й Оренбургской казачьей дивизии генерал-майором Д.М. Красноярцевым — с другой. Подоплёка конфликта заключалась в неясности вопроса о подчинённости дивизии Красноярцева. Вопрос пришлось улаживать на уровне Войскового атамана и правительства[1152]. Достаточно частыми в офицерской среде стали и антидисциплинарные поступки. Так, 6 октября 1918 г. Дутов был вынужден объявить выговор одному из наиболее известных руководителей повстанческого движения в войске есаулу А.П. Донецкову «за некорректное отношение к командующему фронтом»[1153].

В годы Гражданской войны появились и нехарактерные для прежних времён нововведения. Так, в сентябре 1918 г. было образовано общество офицеров Оренбургского казачьего войска[1154]. Очевидно, это был своеобразный офицерский профсоюз для защиты корпоративных интересов. Создание такого общества было видимым проявлением политизации казачьего офицерства периода Гражданской войны. Кстати, вскоре после своего учреждения общество по решению 3-го чрезвычайного Войскового Круга было закрыто как имеющее политический характер[1155].

Тем не менее определённая тенденция налицо. Если до 1917 г. для офицеров политики, как таковой, не существовало, то в новых условиях политические пристрастия нередко предопределяли поступки офицеров. Среди оренбуржцев, не считая перешедших к красным, наиболее ярким примером офицера, для которого партийность возобладала над воинским долгом, стал член партии эсеров Генштаба полковник Ф.Е. Махин, который стал одним из активных участников военного заговора против атамана А.И. Дутова в декабре 1918 г. Махин был не одинок. «Социалистический душок» казачьи офицеры отмечали и у ещё одного старшего офицера — командира 17-го Оренбургского казачьего полка полковника Н.Г. Смирнова[1156].

Во второй половине 1918-го — первой половине 1919 г. в ожесточённой борьбе на Урале решалась дальнейшая судьба России. Обстановка на фронте Юго-Западной армии складывалась следующим образом. В состав только что образованной Юго-Западной армии телеграммой начальника штаба Верховного главнокомандующего № 309 от 17 октября была включена Бузулукская группа полковника Махина. Сам Махин получил назначение на должность командующего войсками Ташкентской группы и командующего Оренбургской казачьей пластунской дивизией и 20 октября выехал в Ак-Булак[1157], а в командование войсками Бузулукской группы вступил начальник 2-й Сызранской стрелковой дивизии полковник Бакич[1158]. Помимо Бузулукской и Ташкентской групп войск в состав Юго-Западной армии входила и Уральская группа под командованием генерал-майора В.И. Акутина. По свидетельству одного из участников Гражданской войны на Урале на стороне красных, уральцы были гораздо реакционнее (т.е. непримиримее) оренбуржцев, лучше относившихся к красным и часто остававшихся в своих станицах при отступлении белых (уральцы, как правило, в этом случаи уходили с армией)[1159].

Задачей армии было сдерживать наступление красных, причём на Бузулукском направлении предполагалась пассивная оборона на укреплённых позициях, являвшихся на самом деле фикцией[1160], до окончания формирования Оренбургской казачьей сводной дивизии, после чего, по всей видимости, предполагалось наступление. Уральская группа должна была обороняться на Саратовском направлении и прикрывать Уральскую область, а также войти в связь с Астраханским казачьим войском и войсками полковника Л.Ф. Бичерахова, действовавшими на западном берегу Каспийского моря.

Лишь Ташкентская группа Махина после перегруппировки должна была перейти в решительное наступление и взять город Актюбинск, приготовившись «к безостановочному продвижению на Ташкент»[1161]. В резерве у Дутова в конце октября оставалась лишь 5-я Оренбургская стрелковая дивизия.

Есть основания полагать, что решение Дутова наступать на Актюбинск и далее на Ташкент в своей основе имело не только военные соображения. Осенью 1918 г. к Дутову из Туркестана с секретной миссией был направлен член антибольшевистской подпольной Туркестанской военной организации поручик П.П. Папенгут (назад в Туркестан он возвращаться не стал, а впоследствии дослужился у Дутова до чина полковника, став его штаб-офицером для поручений). Папенгут должен был передать Дутову письмо полковника И.М. Зайцева с изложением подготовленного белыми подпольщиками, вероятно, совместно с британской разведкой плана общего восстания в Туркестане против большевиков, в котором должны были принять участие как белые и их союзники англичане, так и местные ферганские, бухарские и туркменские повстанцы (басмачи). Дутова просили поддержать восстание наступлением на Актюбинск, что он и предпринял. По мнению командующего войсками Туркестанской Советской Республики Г.В. Зиновьева, Дутов рассчитывал захватить Туркестан и использовать его как базу в случае отступления с Южного Урала. При этом, как писал Зиновьев, «Ашхабадский и Ферганский фронты, хотя они и были серьёзны, но не имели того решающего значения, как Оренбургский»[1162]. Момент был выбран очень удачно — после оставления Оренбурга и бегства в Туркестан и до присылки в декабре 1918 г. боеприпасов из центра с караваном А.Т. Джангильдина (20.000 винтовок, 2.000.000 патронов, 10.000 бомб, 7 пулемётов) войска Зиновьева практически не имели патронов.

Вообще воинство Зиновьева со стороны выглядело довольно оригинально. По словам очевидца, «пёстро выглядела армия — шляпы, папахи, фуражки, кепки, даже приспособленные для головы дамские муфты… Армяки, шубы, шинели, кафтаны, тужурки… Лохматые, сделанные из кошмы сапоги…»[1163]. Помимо отсутствия одежды, войска красных не имели топлива для разогрева пищи, обогрева помещений и работы паровозов. Топили кизяком, разбирали на дрова железнодорожные постройки, позднее из Ташкента в качестве топлива было доставлено три эшелона сушёной рыбы[1164]. Тем не менее на этом фронте силы красных превышали 17.000 человек[1165] (по другим данным, их численность доходила до 30.000 человек[1166], минимальная цифра составляет 10.400—10.800 штыков и сабель при 31 орудии[1167]), что представляло довольно серьёзную угрозу для армии Дутова.

Наступление Дутова должно было послужить сигналом к восстанию в Туркестане. Однако восстание в самый разгар его подготовки из-за предательства потерпело неудачу, вследствие чего наступление Дутова оказалось бессмысленным[1168]. Сам атаман для поддержания связи с туркестанским подпольем направил в Фергану в начале октября 1918 г. есаула Н.М. Юдина с проектом договора о создании Юго-Восточного союза[1169] (по другим данным — Восточного союза[1170]). Дутов решил вернуться к идее союза, разработанной ещё в 1917 г. на юге России. Однако у реанимированного проекта были и свои особенности. В частности, огромным союзом должно было руководить оренбургское правительство с самим Дутовым во главе. По проекту Дутова в состав союза должны были войти Оренбургское, Уральское, Сибирское, Семиреченское и Астраханское казачьи войска, Башкирия, Казахстан, Туркестан, Хива и Бухара, а также, в перспективе, Кубанское и Терское казачьи войска. Допускалась внутренняя самостоятельность вошедших территорий при военно-политическом и хозяйственном взаимодействии. Столицей союза должен был стать Оренбург, откуда и исходила инициатива его создания (идею одобрил Войсковой Круг Оренбургского казачьего войска). Таким образом, Дутов вынашивал честолюбивый, но по-своему политически наивный план создания подчинённой себе огромной конфедерации. Слишком разнородные силы предполагалось включить в её состав. Впрочем, после Государственного совещания, а тем более после объединения антибольшевистских сил под властью адмирала А.В. Колчака необходимость в таком союзе отпала, как отпала и сама возможность его организации во главе с таким высокопоставленным политическим и военным деятелем, как Дутов.

На Актюбинском направлении 14–15 октября произошёл ожесточённый бой у станции Ак-Булак, однако белые успеха в наступлении на Ташкент не добились. Между тем под станцией Яйсан 19 октября они чуть не взяли в плен штаб Г.В. Зиновьева[1171]. В дальнейшем на этом участке фронта имели место даже братания красных и белых (на станции Каратугай)[1172]. В те же дни казаки на этом направлении совершили рейд в тыл красных, захватив позади линии фронта станцию Бистамак за Актюбинском[1173].

Несмотря на укрепление подступов к городу, 29 октября пал Бузулук, однако красные не стали развивать наступление далее на Оренбург, что, по всей вероятности, было связано с необходимостью переброски частей 1-й советской армии на Южный фронт. 16 ноября туда была отправлена Инзенская дивизия[1174]. Части Бузулукского участка в этот период находились в крайне тяжёлом состоянии. Ситуацию облегчило лишь то, что в первой половине ноября командование 1-й советской армии занималось переброской войск на Южный фронт и до середины ноября на Бузулукском фронте сохранялось относительное затишье, а со второй половины месяца красные повели наступление на Оренбург, причём к началу декабря фронт проходил в районе станции Сорочинская.

20 октября 1918 г. временно исполняющий обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего Генерального штаба генерал-лейтенант С.Н. Розанов телеграфировал Дутову о стратегических задачах, возлагавшихся на его армию: «Необходимо установить связь и правильность сношения с армией Алексеева, отрядов (так в документе. — А.Г.) Бичер[ах]ова и англичан, а также, принимая в расчёт выгоду дополнительного базирования на Персию, является крайне необходимым использовать Каспийское море…»[1175]

К этому времени амбиции Дутова выходили не только за пределы Оренбургской губернии, но уже и за пределы Южного Урала. 23 октября он писал Генерального штаба генерал-лейтенанту А.И. Деникину: «Ваше В[ысокопревосходитель]ство Глубокоуважаемый Антон Иванович. Пользуюсь случаем передать Вам, доблестный генерал, привет от Оренбургского казачьего войска. Подателями сего письма, два офицера Сибирской армии, мне совершенно не известны, и, хотя предъявили свои документы, тем не менее я не могу через них передать Вам наши военные дела. Наверное, к Вам уже прибыл один Сибирский генерал, который и передаст все документы[1176]. Мы же, казаки, можем только просить Вас о возможности связи с Вами. Мы дерёмся все — мобилизация задела всех до 45 лет. Ждём от Вас выхода на Волгу и взятия Саратова, тогда мы вздохнём полной грудью. Глубокий поклон борцам за матушку Русь[,] в лиц[е] Вашем приветствую всю Вашу Армию»[1177]. Дутов и другие вожди казачества на востоке России возлагали большие надежды на Добровольческую армию.

Лишь 20 (7) декабря Деникин написал свой ответ, адресованный почему-то «Главнокомандующему Добровольческой Армией» А.И. Дутову: «Милостивый Государь Александр Ильич. От имени Добровольческой Армии шлю в Вашем лице славному Оренбургскому казачьему войску низкий поклон и сердечную благодарность за Ваше тёплое приветствие в письме от 23 Октября за № 1012. С особым удовлетворением Добровольческая Армия следит за эпической борьбой, которую Оренбургское войско ведёт против нашего общего врага большевиков и преклоняется перед выдающейся доблестью и самоотвержением, с которыми Вы и Ваши казаки делаете то же великое историческое дело, которому второй год служит Добровольческая Армия. Несмотря на большое расстояние, нас разделяющее, мы делаем одно общее дело и, с Божьей помощью, дождёмся того дня, когда одновременным движением на Москву с Востока и с Юга мы сомкнёмся плечом к плечу и братски протянем друг другу руки. Прибытие Союзного флота в Чёрное море и начавшаяся высадка десанта союзников в Одессе и ожидающаяся в ближайшем времени в Крыму и на Черноморском Побережье выдвигают[1178] вопрос о создании Южного фронта и восстановлении Русской армии на всём необъятном фронте от низовьев Волги до нашей бывшей западной границы. К формированию этой армии будет приступлено немедленно по получении от Союзников обещанной ими материальной части и денежных средств, и надеемся к весне выставить внушительную вооружённую силу, с которою можно будет предпринять движение на Север для освобождения Центральной России от владычества большевиков. В этой борьбе надеемся на сотрудничество и Ваших доблестных казаков. Узнав о нуждах Оренбургских и Уральских казаков, я обратился через Начальника Английской военной миссии при Добр[овольческой] Армии Генерала Пуль (бывший Главнокомандующий Союзным десантом в Архангельске[)] с просьбой об оказании Вам и Уральскому войску помощи патронами, снарядами и снаряжением из Баку через Гурьев распоряжением Командующего там Английскими силами Ген[ерал]-Майора Томсона. Такая помощь может быть будет оказана и по Ташкентской железной дороге. Сибирский Генерал, о котором Вы упоминаете, прибыл к нам и в настоящее время принимает участие в Совещании и в городе Яссах, где собрались по приглашению Союзников все государственно мыслящие люди Юга России для предварительного обмена мнений по вопросам, связанным с восстановлением России и помощи в этом деле Союзниками. Прилагая краткий стратегический и политический обзоры, прошу в свою очередь чаще информировать о Ваших действиях, планах, организации вооружённых сил, помощи союзников и проч[ем]»[1179].

Получил ли Дутов это письмо, учитывая неудачи и отступление на фронте его армии в январе 1919 г., — неизвестно.

На основе анализа писем Дутова складывается впечатление, что оренбургский атаман очень любил лишний раз подчеркнуть свою преданность верховной власти, как военной, так и политической. 28 октября 1918 г. он направил письмо председателю Временного Всероссийского правительства Н.Д. Авксентьеву, в котором писал: «Глубокоуважаемый Николай Дмитриевич! Пользуюсь случаем выразить Вам своё глубокое уважение и пожелать Вам успеха в столь трудном деле, как строительство России в современном её положении. Оторванные от центра, мы совершенно лишены возможности знать течение политической жизни, а между тем это необходимо. Незнание подрывает авторитет местной власти, а мы дали Вам слово поддерживать Вас, поэтому хочется знать Ваши планы, Ваши стремления и желания, дабы на местах заранее подготовить почву для восприятия всех распоряжений центра. Вопросы о приходе союзников, размерах их помощи, времени начала их работы и прочем слишком остры и слишком часто задаются. Каково положение Комитета членов Учредительного собрания и Съезда их, каковы отношения с Сибирской Думой и т.п. важные дела. Но здесь, находясь в неизвестности, подчас приходится очень трудно. Я каждую неделю буду Вам посылать фельдъегеря к Главковерх и буду Вам писать; прошу не отказать в ответе. Главное затруднение у нас — отсутствие денег и денежных знаков. Всё сделал, что мог, но получить их неоткуда, да и бесполезно. Вот ровно год, как я живу самостоятельно, ни копейки помощи, ни одного знака подкрепления. Настроение в районе Оренбурга падает с каждым днём. Интеллигенция вся почти убежала, и народ безмолвствует, и в этом я вижу грозу. Надо принимать самые резкие, бьющие по первым [меры], дабы вывести народ из безмолвия, а для этого самое лучшее средство — пропаганда. Если можете, посылайте агитаторов в тыл Красной армии, наводните его листовками, газетами, воззваниями, чем хотите, но заставьте его говорить о Вас. Вас никто не знает, не верят никому, и только печать и агитация рассеют эту тьму. Большевики бьют пропагандой. Обратите на это внимание. Больше пушек и пулемётов работает агитация. Казачество твердо духом, оно держит знамя борьбы, но и его надо поддерживать. Мы от Всероссийского правительства не получили ни одного указа, ни одной грамоты, а таковые для нас, казачьих вождей, имеют огромное значение. Несколько слов Правительства будет достаточно, чтобы всё успокоить, а то все местные приелись уже. Обратитесь и к крестьянству, разъясните им казачье настроение, нашу борьбу, опять-таки наше[го] слова, как казаков, для крестьянства мало и они нам плохо верят. Таковое же обращение д[олжно] б[ыть] и [к] Нар[одной] Армии. Сейчас особенно тяжело приходится уральцам, их почти со всех сторон окружили. Нам ничего не известно о движении союзников, а это могло бы сыграть большую роль. Когда и куда придут[?] С Кавказом и Туркестаном я в связи, там дела идут отлично. Я генералу Болдыреву писал и доносил всё подробно, но не знаю, известны ли Вам мои донесения. Помогите, ради Бога, денежными знаками, без них очень тяжело. С каждым курьером на Ваше имя будут доставляться все местные газеты. Прошу передать мой привет членам Всероссийского Правительства. Глубокоуважающий Вас А. Дутов»[1180].

На мой взгляд, нет никаких оснований считать это письмо, как полагает И.Ф. Плотников, попыткой давления Дутова на правительство[1181]. Налицо попытка Дутова выяснить, каково положение вверенной ему территории в административном отношении, ибо необъяснимое продолжение функционирования губернских и уездных уполномоченных Комуча после упразднения власти последнего создавало двоевластие и вело к противоречиям[1182].

31 октября Дутов разговаривал с Болдыревым по аппарату. Как записал Болдырев в своём дневнике, у Дутова нет связи с уральцами из-за порчи проводов, а «в Оренбурге появилось, по его словам, настроение паническое. Конечно, опять просит денег»[1183]. Таким образом, Дутов своими постоянными жалобами и просьбами о финансовой помощи сумел довольно быстро надоесть Верховному главнокомандующему.

Между тем в октябре 1918 г. исполнился год с начала борьбы Дутова против большевиков. Огромный интерес представляет приказ атамана, посвящённый итогам первого года борьбы. Дутов писал: «Сегодня ровно год, как Оренбург[ское] казачье войско с оружием в руках отстаивает государственный порядок и защищает войско. За этот долгий срок войско пережило многое: оно видело и единение и распад; видело удачи и поражения; испытало и разорение и пожары; на земле войска не было ни одного дня, когда бы оно не боролось с большевиками. Войско Оренбургское может гордиться своей стойкостью. Войсковое правительство в силу судеб было оторвано от своего войска, но народ и казаки сами поняли, куда их собираются вести вожди большевиков и к чему клонится весь большевизм. Казачество вольное, никогда не знавшее рабства, не могло не видеть в комиссародержавии попытки надеть германское ярмо на русскую душу и опутанного вести русского гражданина по своей указке. Гордые полученной свободой, нося в себе кровь великих сынов степей, крепко стоящие за своё, исторически сложившееся самоуправление, Оренбургские казаки не могли согласиться с большевиками, и безнадёжная вражда весной 1918 года вновь вспыхнула по всей войсковой земле, но уже с новой силой и действительной победой. Лишённые оружия, патронов, обмундирования, седел и др[угого] военного снаряжения, доблестные сыны Оренбургского войска, имея в своих рядах седых защитников вольности казачьей, неудержимым потоком, с палками и нагайками кинулись на торжествующие уже победу банды красноармейцев, и чудо совершилось: народное движение смело большевиков, и ныне мы видим прекрасные, стройные полки казаков, вооружённые взятым с бою оружием, в изобилии снабжённые артиллерией и пулемётами и имеющие все технические средства для борьбы — аэропланы, броневики и проч[ее]. Да здравствует вольное, славное Оренбургское войско! Да живёт в нём дух борцов за право и справедливость! Не сломить казачьи силы наёмникам немцев! Оренбургское казачье войско, гордое единением своей грозной силы и крепостью рядов, вышло из пламени пожаров и гибели разорения закалённым и твёрдым. Не пустит оно врага в свои пределы и будет крепко биться за матушку Русь. Слава казакам — бойцам, слава дедам и отцам, воспитавшим в русском духе своих сынов и внуков! Вечная память павшим за свободу казачества!..»[1184]

По случаю годовщины в Оренбургской городской думе при участии Дутова состоялось торжественное заседание. Любопытна оценка Дутовым текущих событий. По его мнению, в связи с разгромом Германии движение большевиков на восток России «никакими тактическими соображениями не продиктовано, а есть преступное стремление большевистского командного состава. Они просто хотят здесь всё разграбить, забрать кассы и скрыться»[1185]. С трудом верится, что Дутов настолько сильно недооценивал противника, видя в большевиках только лишь германских наёмников, а не новых хозяев России, и всерьёз полагал, что с разгромом Германии их миссия в России будет закончена.

В начале ноября Дутов посетил Актюбинский фронт, причём по возвращении в Оренбург ему 5 ноября в военном госпитале была сделана операция по удалению четырёх зубов. Как сообщалось, удаление зубов было следствием контузий. «В настоящее время я совершенно здоров и продолжаю исполнять свои обязанности», — заявил тогда атаман[1186].

11 ноября 1918 г. завершилась Первая мировая война — самая кровопролитная и жестокая из всех, что велись до тех пор. И хотя России не было в числе стран-победительниц, победоносное завершение войны бывшими союзницами для участников Белого движения, безусловно, было событием огромного значения. Белые имели все основания считать себя победившими, ведь они сохранили верность союзническому долгу и, похоже, искренне верили, что теперь, когда война на Западе завершена, высвободились целые армии, бывшие союзники не бросят русских антибольшевиков на произвол судьбы. Заверения союзников и слухи создавали твёрдую почву для таких иллюзий. Неизвестно откуда в оренбургских газетах появились сведения о движении к Перми 50-тысячной армии союзников под командованием генерала Пуля, большие надежды возлагались и на помощь англичан из Туркестана[1187]. В тот же период в Оренбурге было широко распубликовано обращение генерала Пуля к русскому народу и к оренбургским казакам с просьбой о помощи союзникам в их совместной с русскими борьбе против красных и заверениями в поддержке антибольшевистских сил со своей стороны[1188].

Дутов не обошёл вниманием окончание войны и выступил со специальным обращением к населению: «Никогда ещё мир не был свидетелем такого конца войны. Полная капитуляция миллионных армий и подчинение всем требованиям победителей есть первый случай из мировых войн… Что же мы видим в России. Может ли она радоваться с е й ч а с (разрядка документа. — А.Г.). Где то величие нашей родины, заставляющее весь мир прислушиваться к голосу русских? Где наша непобедимая ранее армия? Где те солдаты, которые покрыли себя неувядаемой славой… Где тот патриотизм, который в дни тяжёлых испытаний спасал Русь… И теперь, в начале 20-го века, Россия вновь переживает тяжёлые дни. Её столица Москва и священный Кремль вновь заняты врагом. Наступил час, когда каждый русский гражданин должен вспомнить своё историческое прошлое и вспомнить святые имена Минина, Кутузова и в их деяниях видеть для себя достойные подражания примеры… К победе, к самопожертвованию зовёт вас, русские люди, история вашей страны». Дутов хотел, чтобы Россия присутствовала на мирном конгрессе, «ибо право голоса может быть дано только тому, кто понимает государственность и кто боролся за благо своей родины…»[1189].

12 ноября опубликован еще один приказ Дутова, имевший пропагандистский характер. В этом документе атаман призывал к объединению антибольшевистских сил и к помощи в первую очередь соседям-уральцам — «нашим братьям по крови и духу»[1190].

Не имея возможности победить противника на фронте, Дутов обращается к командному составу РККА с призывом переходить на сторону белых. В опубликованном в газетах в ноябре 1918 г. обращении к офицерам, служащим в рядах красных, Дутов изложил свои взгляды по главнейшим политическим и военным вопросам, а кроме того, проявил незаурядные литературные способности и талант агитатора: «Я, атаман Дутов, стою во главе одной из армий, действующих против большевиков и их союзников австро-германцев. Обращаюсь к вам, офицеры русской армии. Неужели вы, доблестные офицеры, забыли честь и достоинство нашей Великой России? Неужели вы, офицеры Генерального штаба, можете служить в армии, разлагающей русский народ и губящей родину? Неужели вы не видите всего ужаса, который всюду оставляют после себя красные полки? Голод, холод и осиротевшие семьи расстрелянных и замученных вашими подчинёнными должны же тронуть ваши сердца! Мы, офицеры честной русской армии, совместно с союзниками ведём борьбу за восстановление чести России, и вы не можете по долгу совести вести борьбу с нами. Силы наши растут. Пройдёт время, и правда восторжествует. Куда пойдёте вы? Везде за вами будет идти имя изменника Родины. Остановитесь, ещё не поздно! Вы можете стать прежними сынами России. В ваших руках много есть способов помочь нам в борьбе с большевиками. Я от имени русского народа, как член Всероссийского Учредительного Собрания, зову вас на подвиг, на подвиг честный, на благо Родины. Атаман Дутов»[1191]. В этот же период атаман пишет свою знаменитую поэму «Набат», которая затем была опубликована во многих газетах, а в 1919 г. с незначительными изменениями даже выпущена в виде листовки[1192].

Интересна оценка Дутовым текущего стратегического положения на левом фланге Восточного фронта, изложенная им в письме к уральскому казаку, генерал-майору Б.И. Хорошхину от 15 ноября 1918 г. Дутов писал о поддержке оружием и боеприпасами, оказанной им уральцам, отмечал, что «положение Уральска очень серьёзно, но настроение казаков прекрасное. Я послал помощь, какую мог. Послал 13-й Оренбургский казачий полк и Восточный партизанский отряд, всего 1020 человек. Четыре дня тому назад послан 11 Бузулукский полк при большом числе офицеров. Положение и нашего войска тоже серьёзное. Фронт Актюбинский и Бузулукский очень активны. На Бузулукском фронте против меня около десяти тысяч. На Актюбинском такая же цифра. Сейчас обрушиваюсь на Актюбинский с тем, чтобы освободить часть войск и помочь Бузулукскому. Прошу вас всемерно настаивать на посылке нам патронов, оружия и, если возможно, сапог. О деньгах я не говорю, ибо они нужны ежеминутно и в огромном количестве. Бюджет моей армии требует ежедневного расхода в 5 миллионов рубл[ей]. Мне же знаков, вот уже год, не присылают. Недавно открыли кредит на 20 миллионов, и этот кредит в течение недели израсходован. Так как казачество борется беззаветно, не требуя ни похвал, ни вознаграждения, то это обстоятельство надо учесть и всемерно о нём напоминать. Мы Брестского мира не заключали и союзникам помогали, как умели и чем могли, а посему сейчас своевременно об этом поставить союзников в известность и при будущем государственном строительстве сохранить за казачьими войсками все их льготы и права на землю и недра, воды и леса. Думаю, что выйдем с честью из тяжёлого положения и в наши стольные города не пустим большевиков»[1193]. Из этого письма становятся понятными представления Дутова о послевоенном устройстве России и непосредственно казачьих войск.