Звени, разлучница гитара

Итак, вновь началась моя семейная жизнь. Утром сын проснулся рано, но нам с Раей после бурной ночи в наступивший воскресный день так хотелось еще поспать… Рая взяла его из кроватки и положила рядом со мною.

— Вова, побудь с папой, а я пойду кашку варить, — сказала ему она.

Эти слова зазвучали во мне сладкой музыкой. Я уже отвык от всего семейного и тепло домашнего очага стало проникать в мою душу со страшной силой. Сын уже слова некоторые произносил, но слова «папа» в его детском лексиконе не было. Это меня просто потрясло. Я подумал: «Какая все же я сволочь. Отгородился алиментами, а с ребенком поиграть, позаниматься — время не находил. Вот и получи!».

Когда сказал Рае, что сын не знает кто я, она смутилась, но быстро нашлась: «Ты приходил редко, когда он еще разговаривать не мог. Сейчас начинает разговаривать. Будем учить вместе». Правда, к обеду сын уже вовсю лепетал незнакомое для него слово. Соседей в квартире не было.

— А где же Стычки, — спросил я у Раи.

— Их не будет еще дней десять, — ответила она, — они в отпуске. Считай, что у нас с тобой начался медовый месяц.

— А в медовый месяц, «мед» нужно кушать и ночью, и днем, — сказал я смеясь и привлек ее к себе чтобы поцеловать.

— Николай, Вова смотрит, — вяло сопротивляясь, сказала она.

Но поцелуй, все же состоялся. Я заметил, что целуется она с открытыми глазами. К этому времени я уже знавал и более горячие поцелуи, но у Фаины и Кати при поцелуе глаза всегда были закрыты. Я тоже непроизвольно свои закрывал, но не сразу, а убедившись, что у партнерши они закрыты.

Чувствовалось, что она пытается заставить себя быть со мной ласковой, но все это идет не от сердца, совсем не так, как это было у Кати. Та любила меня беззаветно и целовала, можно сказать, исступленно. Но Рая совсем была не такая. Она, как царица — позволяла мне себя любить. Может быть это диктовалось ее внешностью, и она знала себе цену? Не знаю. Я решил попытался ее влюбить в себя. Но забегая вперед скажу — осуществить задуманное мне удалось лишь частично и виной тому была гитара. Но об этом чуть позже. А в первый день моего возврата мы были нежны и ласково безмятежны.

Весна в том году началась рано, и мы почти весь день с сыном прогуляли на улице. Зашли в мое общежитие. Я попрощался с парнями, забрал гитару, свои нехитрые вещички и переселился в родные пенаты. Все десять дней «медового месяца» прошли у нас с Раей в любви, но звуковое сопровождение было в допустимых децибелах, а когда приехали соседи, то и вовсе оно сошло на тишайшее пианиссимо.

Тут меня начали приобщать к заводскому смотру художественной самодеятельности. Эти смотры проходили с большой помпой и длились порой по месяцу. Завод был огромный. Каждый из его цехов выставлял на смотр свою программу.

Концерт в заводском клубе, 1960г.

В новом для меня цехе оказался вокально-инструментальный коллектив. Гитариста катастрофически не хватало — я просто вписался туда! Образовали инструментальный квартет: аккордеон, кларнет, контрабас и гитара. Руководил — аккордеонист с музыкальным образованием. Была и певица с необычайно приятным сопрано. Если бы не ее дефект (она сильно хромала), то быть бы ей на большой эстраде. На заводском смотре мы произвели фурор. Такой же успех нам сопутствовал и на краевом смотре. Игра в квартете для меня оказалась трудной. Нужно было играть с листа по «функциям» — это аккорды в буквенном обозначении. Но это позволило мне приобрести беглость пальцев во взятии всевозможных аккордов во всех позициях. Слух мой тоже окреп. Классика теперь мне давалась гораздо легче.

В цехе имелся просторный красный уголок, где проходили торжественные мероприятия. Там же мы репетировали свой концертный репертуар. Руководство цеха после наших успехов в смотре приобрело замечательный набор музыкальных инструментов. Помимо ударной установки купили прекрасную чехословацкую эстрадную гитару.

Простенький аккомпанемент у меня получался, а в остальном я был полным профаном. В краевой филармонии в эстрадном оркестре работал хороший гитарист. Это был на вид довольно высокомерный, с большим чувством собственного достоинства парень. Звали его Валерий. Играл он действительно хорошо, можно сказать, виртуозно. Досконально знал все эстрадные ритмы и медиатором владел, как молодой бог. Я «подкатился» к нему, сделав с первых же минут нашей встречи, массу комплиментов его игре:

— Вот хочу попросить Вас дать мне, начинающему гитаристу, несколько уроков игры на джазовой гитаре. Кроме Вас нет в городе никого, кто так мастерски владеет гитарой, — обратился я к нему.

Удивительно, но это возымело действие. Валерий был чуть старше меня и оказался очень добрым человеком. Я зачастил к нему в филармонию. Он обучил меня разным латиноамериканским ритмам, научил играть «черепашкой» сольные партии. Педагогом он был просто замечательным. Никаких денег он с меня не брал, но заставлял подолгу слушать записанные им на мягкие виниловые диски игру известных джазменов.

А тут пришла долгожданная посылка из Ленинграда с изготовленной для меня гитарой. Изготовил ее известный тогда мастер Шкотов. Это был чудо-инструмент: нейлоновые струны, золотистая верхняя дека из массива ели пахла еще свежим лаком. Не нитролаком, тогда мастера не пользовались им. Это был шеллачный лак, как я узнал позже. Гриф у нее был ровный, струны располагались низко к ладам. Никакого треска. Первое время я бы с ней и спал, если бы не было рядом жены.

Пока моя Рая была в декретном отпуске по уходу за ребенком, у меня не было никаких проблем по поводу частых отлучек из дома. Краевой комитет комсомола почему-то облюбовал наш ВИА (вокально-инструментальный ансамбль) для сопровождения своих мероприятий по работе с комсомольцами края. Мы объездили почти все города Краснодарского края. На работе нам платили зарплату по среднему заработку, да и здесь кое-что перепадало. Директор завода тоже не препятствовал нашей деятельности. В то время мнение партии для производственников было законом. А комсомол и партия тогда были едины.

Каждый раз, возвращаясь из поездок в семью, я целовал свою, теперь уже по официальным документам, бывшую жену, но ставшую еще родней и ближе. Я дарил подарки ей и сыну, начинавшему уже что-то лепетать и неуверенно ходить. Загнанные советской действительностью в неестественные условия жизни, мы, две молодые семьи, комсомольцы начала 60-х годов, проживая в одной комнате, никогда не сорились, жили дружно. Вместе отмечали дни рождения, часто устраивали совместные чаепития. И, что удивительно, перестали стесняться друг друга… Мы чудом не сотворили с Раей второго ребенка, и только лишь потому, что она принимала противозачаточные шарики, продаваемые нелегально в соседней аптеке. Сказать, что я ее любил — ничего не сказать. Я ее сильно любил. Я был готов выполнять ее любое желание. И вскоре это желание последовало. Когда мы определили сына в младшую группу заводского детсада и Раиса пошла работать в свой цех, мои отлучки стали причиной локальных скандалов в нашей семье.

Игра в ВИА затягивала меня все сильней и сильней. В то время не было этих огромных тумб с динамиками, живой звук инструментов ласкал слух, а не убивал наповал запредельными децибелами все живое. Я уже стал играть довольно уверенно, друзья говорили, что не хуже Валерия. У нас был прекрасный репертуар. Помимо всяких блюзов и аккомпанемента певице, мы играли классические пьесы. Наш кларнетист прекрасно играл и на саксофоне. Два вальса композитора Петренко были гвоздем нашей программы. Но я по своему южному темпераменту любил «Антракт» из оперы Ж. Бизе «Кармен» и испанский танец из оперы М. де Фалья «Короткая жизнь». Они тоже были в нашем репертуаре.

В один из семейных скандалов Рая заявила: «Выбирай — или я, или ансамбль». Если кто-то подумает, что мной выбран был ансамбль, то сильно ошибется. Я выбрал Раю. С эстрадой было покончено раз и навсегда! Ребята не обиделись, появилась молодая «поросль» гитаристов — мой ученик. Он подхватил «знамя», и ВИА снова был в полном составе. А я получил двухмесячный отпуск для написания дипломной работы. Техникум окончил с отличием и получил место инженера-технолога в одиннадцатом сборочном цехе завода.

Семейная жизнь моя стала вновь давать заметные трещины. Я уже никуда не уезжал, сидел дома, но каждую свободную минуту оказывался с новой гитарой в руках. Это не всегда нравилось моей жене. Сказать, что я не помогал ей вести домашние дела — это не так. По утрам нес ребенка в садик, забирал после работы, играл с ним подолгу, читал детские книжки, по вечерам перед сном рассказывал сказки. А когда сын засыпал, брал новую гитару и уходил на широкий пустующий балкон и там, заложив пластину поролона под ее струны, беззвучно играл допоздна.

Жена засыпала частенько одна. Здесь полностью признаю свою вину в разладах своей семейной жизни. Регулярный секс супругов — это как смазка трущихся поверхностей работающего механизма. Перестанешь вовремя смазывать — и получи скандал! Но не только гитара меня отвлекала от общения с женой. Наличие соседей всего в каком-то метре от нашей постели не располагало меня к желанию интима. Эти два фактора подрывали мои возможность влюбить в себя жену.

Соседи по комнате вскоре купили кооперативную квартиру, и мы остались в комнате без соседей. Последовать их примеру мы не смогли из-за отсутствия денег на первоначальный взнос. Помню, за однокомнатную квартиру нужно было внести что-то около 900 рублей, но здесь была огромная очередь. А без очереди можно было купить трехкомнатную, но платить нужно было что-то около двух тысяч рублей. Строительство кооперативных домов только начиналось и сразу разгрузило очередь на получение бесплатных квартир от завода. Я стоял в этой очереди где-то в середине.

Оставшись без соседей по квартире, я получил возможность исключить один из факторов, мешавших достижению моей цели, но фактор наличия у меня гитары отменного качества, оказался решающим. У меня появились прекрасные условия заниматься музыкой. Отводил душу, когда дома не было жены, работающей во вторую смену. Сын играл в комнате с игрушками, а я играл на гитаре. Комната наша была большой. Именно в ней до нашего вселения, проводились «вечера дружбы» между жильцами мужского и женского общежитий. Именно благодаря этим вечерам создалось около десятка молодых семей.

Комендант решил нас переселить тоже в красный уголок, но размерами поменьше. Мы перебрались в новую комнату соседнего дома, именно туда, где состоялось наше первое знакомство с Раей. Этот второй дом был зеркальным отражением первого. На первом этаже по одной стороне коридора пять квартир, по другой — две. Три комнаты занимали: кухня с двумя газовыми печками, прачечная и туалетная. Дверь нашей комнаты была как раз напротив кухни. Было удобно готовить пищу и мыть посуду. Были, конечно, и неудобства — вечный галдеж на кухне, да и запахи порой изрядно доставали.

Получив диплом об окончании техникума, я мог поступать одновременно в два института. В один подать свидетельство об окончании 10 классов, в другой диплом. Я так и сделал. Когда начал готовиться, произошло событие, опустошившее мою уже вроде бы успокоившуюся душу. Когда супруга работала во вторую смену, мой сын частенько играл в коридоре с другими двумя детьми матерей-одиночек. Одна из них, Зина, часто стала заходить к нам в комнату с просьбой послушать гитарную музыку. У нее тоже была гитара, и она хотела научиться аккомпанировать своему пению.

Это была моя первая ученица. Она была старше меня на пять лет. Неудачный брак, рождение сына и вот теперь общежитие. Однажды, когда жена была на работе, стучит в дверь и говорит:

— Я сварила супчик, кормлю своего, сейчас принесу и твоему. Покормишь?

Был июль. Сын бегал в коридоре в легкой маечке и трусиках. Я в это время обложился учебниками и готовился к поступлению. Она занесла тарелку, поставила ее на край стола и ушла. Дверь осталась открытой. Пока я убирал учебники и складывал их на полку шкафа, мой сын пришел и ручонкой потянул тарелку на себя. Сильно обварил себе грудь. Вызвали скорую, пока она ехала, я натер свежего картофеля на терке и обложил ожог. Это несколько успокоило его, он стать кричать тише. Врач скорой сказал, что я сделал все правильно, но может быть заражение. Наложили антисептическую повязку и уехали.

Пришла моя Рая с работы и узнав, что произошло, устроила мне разнос. Говорила тихо, чтобы не разбудить уснувшего в своей кроватке ребенка, но лучше бы она орала во все горло и ругала меня последними словами! Набила бы мне морду, наконец! Я все стерпел бы, но она тихо и внятно сказала:

— Я ненавижу тебя и твою гитару. Ты мне уже осточертел. Живу с тобой, как по принуждению.

Упала на кровать и начала сквозь слезы причитать, как полоумная:

— Вовочка, мой милый, где ты, мой родной? Приезжай и забери меня отсюда! Ты же обещал…

Сказать, что я был в шоке — ничего не сказать. Я сидел на кровати, обхватив свою голову руками, чтобы не слышать ее причитаний. «Все не может забыть своего Вовочку, который о ней, наверное, и не вспоминает», — думал я. Не знаю, как я уснул, но на другой день я стал собирать свои довольно нехитрые пожитки.