Гитлер и цветы
Николаю Глазкову, приславшему мне переведенное им с якутского языка стихотворение М. Дорофеева «Флоксы».
Неужто Мишка Дорофеев
Попал в когорту корифеев,
Поскольку ныне сам Глазков
Его вознес до облаков?
Но вот что пишет сей эстет:
«Я вроде как бы маков цвет.
За то, что чтут меня враги,
Корить поэта не моги.
Мы разве вправе хаить флоксы
За то, что Гитлер их любил?»
— Нет! — я сказал. — Но это ж фокусы
С цветком, что сорван средь могил.
Известен фокус нам таковский.
Но я поэтов чту иных:
Рылеев, Лорка, Маяковский —
Враги уничтожали их.
Врагов у нас немало в мире.
Коль приглянусь им хоть на миг,
Готов, как лермонтовский мцыри,
Я вырвать грешный мой язык.
По мне, Глазков, твой Дорофеев —
Гляжу без розовых очков —
Иль из породы фарисеев,
Иль из блаженных дурачков.
Его ты не переводи,
А лучше выпить заходи.
Коля отозвался очень живо:
Мыслю я: во время ужина
Можно выпить не зазря —
И спешу поздравить Бушина
С наступленьем пьянваря.
Потом прислал два стихотворения, одно из них — «Бюрократическое творчество»:
Бывал я в древних городах,
Смотрел на памятники зодчества.
И удручал меня размах
Бюрократического творчества.
В названьях улиц, площадей
По непонятному велению
Присутствовал абстрактный день
Вне времени и протяжения:
Вне памятников старины,
Вне живописной этой местности,
Вне города и вне страны,
Вне исторической конкретности.
Лассали, Либкнехты и Бебели
Ни разу в жизни здесь и не были,
С врагами не боролись тут,
Заводов, фабрик, школ не строили.
Хотя их справедливо чтут,
Они стоят здесь вне истории.
Как гражданин и как поэт
По званию и по призванию
В горисполком и в райсовет
Хочу пойти и дать совет:
Верните старые названия!
8 декабря 1975 года я писал ему:
«Дорогой Коля!
Спасибо за два прекрасных стихотворения. «Бюрократическое творчество» ты прислал, надо думать, не просто так, а помня мою статью «Кому мешал Теплый переулок?», что была напечатана в «Литгазете» еще в 1965 году, и желая поддержать и продолжить ее идею борьбы против безобразия у нас со всякими переименованиями.
Я тогда ставил вопрос о возвращении исконных названий Нижнему Новгороду, Вятке, Самаре, Твери… Потом, в январе 1966-го, об этом же и о других подобных вопросах была передача Ленинградского телевидения, которая транслировалась на всю страну, а участие в ней, кроме меня, принимали Д. С. Лихачев (тогда он был членкором и вел передачу), Владимир Солоухин, Олег Волков, Николай Успенский, В. Иванов, будущий академик, кто-то еще. Передача вызвало бурю вплоть докладной записку А. Яковлева в Политбюро и объявления ее идеологической диверсией и снятие с работы нескольких работников Ленинградского телевидения во главе с директором Фирсовым.
Удачно, Коля, и второе стихотворение о том, что мы страдаем не только от бюрократизма, но и от его недостаточно умного развития. Об этом в свое время говорил Ленин.
К Николину дню шлю тебе в подарок стихотворение на близкую твоим стихам тему, о том, что надо действовать разумно и в соответствии с обстановкой.
ЖУРАВЛИ
Когда ты видишь в небе журавлей,
Наш север покидающих печальный,
Об участи их, право, не жалей,
Хотя и трудно им в дороге дальней.
Их ожидают холод, и гроза,
И голод, и тревожные ночлеги,
И молнии сверкание в глаза,
И хищников внезапные набеги…
Но несмотря на множество преград,
Сумеют они все-таки не сбиться
И в нужный день до цели долетят,
А ведь они не более чем птицы.
Все дело в том, что тягостных оков
Слепого почитания не зная,
Всегда в свой срок меняет вожаков
Летящая к заветной цели стая.
А прежнюю нашу тему считаю исчерпанной моими строками:
— Мы разве вправе хаить флоксы
За то, что Гитлер их любил?
— Нет! — я сказал. — А можно ль фокусы
Показывать среди могил?
Да, подчеркивание какой-то общности между нами и убийцей миллионов Гитлером есть фокус, и только. Зачем это? Мало ли можно найти точек сходства. У меня два уха и у него, у меня пять пальцев на руке и у него. Что дальше? А ты пристал к этому, как слепой к тесту.
Конечно, тому или иному фашисту могло нравиться то или иное произведение искусства даже русского, в частности. Но как историческое явление фашизм презирал и отвергал русское искусство и русский народ, уничтожал их. Так зачем же мне, русскому литератору совать под нос некие точки общности с Гитлером?
Будь здоров и не наводи тень на ясный день.
Обнимаю и приветствую по случаю Николина дня и спешащего за ним Нового года!»
Позднее Глазков прислал открытку с фотоснимком на ней перламутрового украшения XVIII века из Алмазного фонда:
Ты, Володя Бушин, мудр.
Мысль твоя — как перламутр…
и т. д.
Вскоре после того, как я въехал в кооперативную квартиру на Красноармейской улице, Глазков нагрянул ко мне. На шестой этаж шел почему-то пешком и голосил на весь подъезд: «Какие вы тут все счастливцы — вы живете в одном доме с Бушиным! В одном доме! Под одной крышей!..» Радостно орущим на лестнице он и остался в моей памяти.
И Николай Тряпкин… Малеевка. Кажется, февраль. Мы стоим на тропке, что вела от основного корпуса к конторе, и он читает мне. Вернее, напевает: «Летела гагара…» Их было два Коли-Николая — Глазков и Тряпкин. Как бы деревенские дурачки не от мира сего, блаженные. И какие стихи написал Тряпкин незадолго до смерти!
Не жалею, друзья, что пора умирать,
А жалею, друзья, что не в силах карать,
Что в дому у меня столько разных свиней,
А в руках у меня ни дубья, ни камней…
Дорогая отчизна! Бесценная мать!
Не боюсь умирать. Мне пора умирать.
Только пусть не убьет стариковская ржа,
А дозволь умереть от свинца иль ножа.
Ему было восемьдесят, когда он умер, но все-таки — не от стариковской ржи, а от ножа демократии. А перед смертью успел вознести страстную молитву:
За великий Советский Союз!
За святейшее братство людское!
О Господь! Всеблагой Иисус!
Воскреси наше счастье земное.
О Господь! Наклонись надо мной.
Задичали мы в прорве кромешной.
Окропи Ты нас вербной водой,
Осени голосистой скворешней.
Не держи Ты всевышнего зла
За срамные мои вавилоны, —
Что срывал я Твои купола,
Что кромсал я святые иконы!
Огради! Упаси! Защити!
Подними из кровавых узилищ!
Что за гной в моей старой кости,
Что за смрад от бесовских блудилищ!
О Господь! Всеблагой Иисус!
Воскреси мое счастье земное,
Подними ты мой Красный Союз
До Креста своего аналоя.