Н. Вавилов и ВИР

Бюро по прикладной ботанике до революции

Бюро по прикладной ботанике, в 1930 году преобразованное во Всесоюзный институт растениеводства (ВИР), было основано ещё в дореволюционное время, в 1894 году. Его первым руководителем был Александр Фёдорович Баталин (1847-1896 гг.), физиолог растений, флорист, занимавшийся систематикой растений. А. Ф. Баталин изучал флору Псковской губернии; провёл обработку гербарной коллекции центрально-азиатских территорий; преподавал в Военно-медицинской Академии. С 1892 по 1896 годы он был директором Петербургского ботанического сада, а с 1894 до 1896 года занимался организацией работы Бюро по прикладной ботанике, инициатором создания которого он был. Научную деятельность А. Ф. Баталина высоко ценил Ч. Дарвин, находившийся с ним в переписке.

В должности директора Бюро прикладной ботаники А. Ф. Баталина сменил Александр Александрович Фишер фон Вальдгейм (1839–1920 гг.). Он руководил деятельностью Бюро с 1896 по 1899 годы. В начале своей научной карьеры А. А. Фишер фон Вальдгейм работал на кафедре ботаники Московского университета, которой заведовал его отец ? Александр Григорьевич Фишер фон Вальдгейм. С 1869 по 1896 годы он занимал профессорскую должность в Варшавском университете; был специалистом по головнёвым грибам. Он написал "Курс ботаники", изданный в 1884 году. В 1896 году Александр Александрович стал директором Петербургского ботанического сада и руководителем Бюро по прикладной ботанике. Его дед, Готтгельф (Григорий) Иванович Фишер фон Вальдгейм (1771-1853 гг.) ? палеонтолог, ученик Жоржа Кювье, приехал в Россию в 1804 году. В Москве он организовал Общество любителей природы и длительное время руководил им, одновременно занимая профессорскую должность в Московской медико-хирургической академии.

В 1899 году А. А. Фишера фон Вальдгейма на посту руководителя Бюро по прикладной ботанике сменил Иван Парфентьевич Бородин (1847-1930 гг.). В этой должности он находился до 1904 года. И. П. Бородина называли "патриархом русской ботаники". В 1869 году, после окончания Петербургского университета, 22-летней И. П. Бородин был избран заведующим кафедрой ботаники Лесного института. Его первая крупная научная работа "Физиологические исследования над дыханием листоносных побегов" была опубликована в 1876 году. В 1888 году увидели свет два учебника: "Курс анатомии растений" и "Краткий учебник ботаники", 15-ое издание которого вышло в 1929 году. В 1897 году был опубликован его "Краткий очерк микологии". И. П. Бородин увлекался теорией "жизненной силы". Особенно ярко эта его приверженность проявилась в статье "Протоплазма и витализм". С критикой мировоззренческих взглядов И. П. Бородина выступал К. А. Тимирязев. В 1902 году Бородина избрали действительным членом Академии Наук по отделению систематики; тогда же он занял должность директора Ботанического музея Академии. В 1904 году И. П. Бородин перешёл на должность профессора в Петербургский университет.

В 1905 году к руководству Бюро по прикладной ботанике пришёл Роберт Эдуардович Регель (1867-1920 гг.)[14]. В 1888 году Р. Э. Регель окончил Петербургский университет и три года стажировался за границей. По возвращении, с 1891 по 1893 год он состоял консерватором Петербургского ботанического сада, а с 1893 по 1897 ? приват-доцентом Петербургского университета. Диссертацию на степень магистра ботаники он защитил на тему "Ячмени с гладкими остями". Придя к руководству Бюро по прикладной ботанике, Р. Э. Регель чётко сформулировал цели и задачи коллектива и дал определение прикладной ботанике: "прикладная ботаника есть специальная отрасль общей ботаники, избравшая своим объектом возделываемые, а также дикорастущие полезные, сорные и вредные растения; таким образом, она является лишь специальной отраслью общей ботаники, ограничиваемою выбором имеющих отношение к сельскому хозяйству и подлежащих научному изучению растений". Особое внимание он уделял сбору коллекции семян различных культур, изучению стабильных и лабильных признаков растений, географии их распространения. Им, по единой методике, было организовано географическое изучение коллекции на нескольких пунктах. Коллекция ячменей, собранная Р. Э. Регелем, в 1920 году насчитывала 2932 образца. Таким образом, основные направления работы современного ВИРа ? сбор растительного материала и его географическое изучение, были чётко определены Р. Э. Регелем. Кроме того, Р. Э. Регель особо подчёркивал, что сборы необходимо ограничить растениями, имеющими непосредственное отношение к сельскому хозяйству, то есть он делал акцент на хозяйственной, практической стороне исследовательской работы прикладного ботаника.

Р. Э. Регеля, наряду с А. Ф. Баталиным, по праву считают основоположником прикладной ботаники в России. В 1908 году он организовал лучший, не только в России, но и во всём мире, журнал по прикладной ботанике, ? "Труды Бюро по прикладной ботанике". Он был прекрасным флористом, изучал флору "Озёрного края", уделяя особое внимание Петербургской губернии. Р. Э. Регель сплотил и воспитал замечательную школу исследователей: А. И. Мальцев ? академик ВАСХНИЛ, специалист по сорным растениям и овсам, автор широко известных статей и монографий, К. А. Фляксбергер ? кропотливый исследователь мирового разнообразия пшениц, Ф. А. Сацыперов ? специалист по подсолнечнику, другим масличным культурам и лекарственным растениям, Н. И. Литвинов, внимание которого было сосредоточено на изучении ржи, овса и других зерновых культур, В. А. Кузнецов, проводивший интереснейшие исследования по луговым травам. Труды Бюро по прикладной ботанике, как оригинальное периодическое издание, собрали вокруг себя сильный коллектив авторов.

Приведённые данные, со всей очевидностью, показывают, что перед революцией 1917 года Бюро по прикладной ботанике имело славную историю. Плодотворная деятельность учреждения высоко оценивалась не только в России, но и за рубежом. Даже в период революционных потрясений, в трудные послереволюционные годы исследовательская работа продолжалась и была весьма успешной.

В предвоенные годы (1911 г.) в Бюро прикладной ботаники проходил стажировку и молодой Н. Вавилов. С руководителем Бюро Р. Э. Регелем Вавилов познакомился в январе этого года, на съезде селекционеров в Харькове. Он настойчиво просил Роберта Эдуардовича принять его в Бюро на практику, но получил уклончивый ответ. В октябре 1911 года Н. Вавилов письмом напомнил Р. Э. Регелю об их харьковском разговоре и, в конце концов, начал практику в Бюро. Впрочем, через некоторое время, не дожидаясь окончания срока практики, он перешёл в лабораторию Артура Артуровича Ячевского ? известного миколога и фитопатолога. Приняли его хорошо, познакомили с работой, с её результатами. Направления работы лаборатории А. А. Ячевского были известны и положительно оценивались не только в России, но и за рубежом. Н. Вавилов проявил заинтересованность. Но на одном научном совещании Николай Иванович, в докладе по иммунитету растений, упрекнул Артура Артуровича в том, что он, дескать, неправильно трактует результаты исследований и делает ошибочные выводы. Возмущению Артура Артуровича не было предела. Он взял слово, в дискуссию вступать не стал, но высказал своё мнение о Николае Ивановиче и в заключение воскликнул: "И этот юнец ещё берётся меня учить!"

Бюро по прикладной ботанике после революции

Экономическая обстановка в России осложнялась. Решать финансовые и организационные вопросы Бюро интеллигенту Р. Э. Регелю становилось всё труднее. И он стал искать себе помощника, который мог бы заниматься всеми хозяйственно-организационными вопросами. Из всех возможных кандидатур как нельзя лучше подходил молодой, энергичный, пробивной Н. Вавилов. Поразмыслив, Р. Э. Регель в мае 1917 года решился предложить ему занять должность его помощника. Бюро тогда было переименовано в Отдел прикладной ботаники. Николай Иванович, работавший в то время в Саратове, довольно долго не отвечал на предложение Регеля и только спустя почти пять месяцев (в конце сентября) написал ответное письмо. В принципе он был согласен, но он поставил ряд условий, в частности, возможность параллельной работы в Саратове. 25 октября 1917 года Н. Вавилов был избран заместителем заведующего с отсрочкой появления его в отделе даже не до весны, как просил он сам, а до сентября 1918 года. Ему был установлен оклад 5000 рублей. Впрочем, в Петрограде Вавилов не появился ни в сентябре 1918 года, ни в сентябре 1919 года. Р. Э. Регель так и не получил себе помощника.

Наступил 1920 год. В Петрограде разруха, голод. В январе 1920 года Р. Э. Регель, как пишут его биографы, с целью немного подкормиться поехал в деревню в Вятскую губернию к родственникам жены. По дороге заразился тифом и вскоре умер. Н. Вавилов получил предложение возглавить отдел. Теперь он уже всерьёз задумался о Петрограде. В одном из писем он рассуждал, что руководить из Саратова отделом невозможно. Но всё же оставались сомнения: у отдела не было экспериментальной базы.

4 июня 1920 года. Открылся третий съезд селекционеров в Саратове, организованный Н. Вавиловым. Там он познакомился с ректором Петроградского Агрономического института Ильёй Львовичем Джандиери. Джандиери предложил Вавилову организовать кафедру генетики и селекции растений, а при кафедре две опытные станции ? генетическую и селекционную.

В сентябре 1920 года на ботаническом съезде в Воронеже И. Л. Джандиери напомнил Вавилову о своём предложении и пригласил его в Петроград, чтобы познакомить с условиями будущей работы. Вернувшись ненадолго после съезда в Саратов, Вавилов поехал к Джандиери. Эта поездка должна окончательно решить будет ли он переезжать в северную столицу. 14 октября 1920 года Н. Вавилов принял твёрдое решение ? переехать туда. Для организации опытных станций И. Л. Джандиери отдавал ему бывшую усадьбу (дачу) великого князя Бориса Владимировича Романова, внука императора Александра II. С 1920 года не только эта усадьба, но все парки Царского села находились в ведении Агрономического института.

Приняв такое решение, Николай Иванович приступил к работе в Отделе прикладной ботаники. Примерно в тоже время, в ноябре 1920 года, в Агрономическом институте Н. Вавилова единогласно был избран заведующим кафедрой генетики и профессором этой кафедры.

Вавилов пользовался вниманием и авторитетом у ректора Агрономического института. Об этом свидетельствует, например, следующий эпизод. 7 июня 1921 года в Президиум Учёного совета Агрономического института поступила докладная записка от профессора Н. А. Наумова. Он сообщил, что получил приглашение принять участие в фитопатологической конференции, намеченной на 19–22 июля в Северной Дакоте (США). Он также просил снабдить его валютой в достаточном количестве, чтобы закупить в Америке необходимое для лаборатории оборудование и литературу. Учёный Совет поддержал просьбу Наумова и просил ректора Джандиери ходатайствовать по этим вопросам перед Наркомпросом. Однако 15 июня 1921 года, то есть оперативно, всего через неделю после постановления Президиума Учёного совета, И. Л. Джандиери подал ходатайство в Наркомпрос о командировании в США ? но не профессора Н. А. Наумова, а Н. Вавилова. В ходатайстве говорилось, что Вавилов получил личное приглашение на конференцию и в Америке ему была обещана помощь в перемещениях. Джандиери также просил продлить Вавилову командировку до 3–4 месяцев и выдать ему валюту в размере 100 тысяч рублей золотом.

После этой командировки в Америку у Вавилова были и другие зарубежные поездки. Они плохо сочетались с его обязанностями сразу по двум направлениям ? по руководству Отделом прикладной ботаники и по заведованию кафедрой генетики и селекции в Агрономическом институте; где он, кроме прочего, должен был организовать работу генетической и селекционной станций. На генетической станции Агрономического института, в отсутствии Николая Ивановича, все организационные дела решал С. М. Букасов. На кафедре генетики и селекции он же читал лекции по этим предметам. То обстоятельство, что главного руководителя длительное время не было на рабочем месте, провоцировало недовольство в коллективах. В Агрономическом институте даже была создана комиссия по проверке работы кафедры.

Однако одну работу для Отдела прикладной ботаники Н. Вавилов провёл успешно. От имени руководства ОПБ и Наркомата земледелия[15] он заключил договор с Детскосельским исполкомом о передаче Отделу сроком на 36 лет бывшей усадьбы Бориса Владимировича Романова и прилегающих к ней территорий, для организации опытной станции[16]. То есть, получить именно того, чего ему очень не хватало в Отделе прикладной ботаники. Правда, это ущемляло интересы Агрономического института, где он тоже был заведующим кафедрой, вследствие чего договор был "учинён" в тайне от руководства института. Предстояло объяснение с ректором И. Джандиери. Николай Иванович выбрал наиболее надёжный, беспроигрышный ? атакующий ? вариант. В июле 1922 года, как заведующий кафедрой генетики и селекции, он подал руководству института Меморандум. В этом меморандуме он потребовал "изменить отношение" к генетической станции. Далее он написал, что в марте 1921 года из Саратова в Детское Село прибыло 27 человек. Взаимообразно Саратовский университет оплатил переезд. Следующее привожу дословно: "Мною было многократно указываемо Петроградскому институту на необходимость ассигновки суммы на переезд, который обошёлся, к тому времени, около 4 миллионов. До сих пор, несмотря на неоднократные заверения ректора, переезд остался неоплаченным". На полях Меморандума против этого абзаца И. Джандиери написал: Недобросовестное утверждение.

Вавилов продолжал: "Без больших колебаний в конце 1920 года я согласился взять на себя организацию кафедры и станции, хотя и знал трудности впереди, в особенности в настоящее время. Учитывая исключительно благоприятное расположение института в Детском Селе: наличие огромного числа построек, домов, мебели, живого и мёртвого инвентаря, технического отдела, оранжерей, как будто полную возможность быстро развернуть научную и учебную работу при содействии института, о каковом говорилось чрезвычайно много ректором института, я шёл определённо перевести весь центр работы нашей группы селекционеров и генетиков в Детское село". И далее: "Год жизни показал, что я очень ошибся, переоценил возможности института". Отвечая на эти обвинения, И. Л. Джандиери на полях Меморандума пишет: Год жизни в Америке и по заграницам, а не в Детском Селе. Никаких занятий за это время Вавилов не проводил. Вавилов ни разу или один раз был на заседании Совета института, где и надо было поднимать эти вопросы.

Затем Николай Иванович сетует на ничтожное финансирование, ему не нравится система управления, при которой за каждой мелочью нужно обращаться к ректору, на недопустимое вмешательство в автономию кафедры[17] и пр. Далее в меморандуме: "всё это привело нас к необходимости коренным образом пересмотреть заново наше твёрдое решение сосредоточить свою работу в институте". И ещё Вавилов пишет: "в самом институтском строении есть ряд органических условий мешающих созданию настоящей высшей с. х. школы и серьёзной научной работе". На эти упрёки Джандиери ответил: Вавилов имел возможность влиять на организацию школы, но почему ни разу никакой критики мы не слышали? Почти всё нижеследующее есть либо провокация, либо недомыслие. На такие меморандумы неприлично и отвечать. И. Джандиери.

А нижеследующее, которое И. Л. Джандиери назвал "провокацией или недомыслием", заключалось в следующем. Вавилов поставил перед институтом 15 условий:

— Участок земли в 4–5 десятин у самой лаборатории и 15–16 десятин на расстоянии до версты.

— У существующего опытного участка, не допуская вмешательства архивной комиссии и садово-паркового факультета, вырубить ивы и другие деревья, окружающие огородный пруд.

— Главное здание станции следует обособить от других построек[18].

— Для нормального отопления зданий предоставить возможность самостоятельно заготавливать топливо[19].

— Электрифицировать станцию.

— Принять экстренные меры к нормальному функционированию водопровода.

— Сделать отдельный вход в помещение центрального отопления.

— Амбары, сараи, конюшни должны быть вблизи станции.

— Предоставленные в распоряжение станции оранжереи должны быть официально зафиксированы за станцией[20]. Построить новых 1012 оранжерей, высоких и светлых, без которых работа станции не может вестись.

— Выделение парников на территории станции.

— Станции необходим свой живой и мёртвый инвентарь[21].

— Оборудовать здания станции мебелью, которой в институте много[22].

— Ремонт крыши главного здания[23].

— Квартиры для сотрудников станции вблизи самого здания станции. Он требует минимум шесть 4-ёх комнатных квартир. "Часть служащих станции прошедшую зиму провели в ужасных условиях, что подтверждается медицинским осмотром".

— Необходимо финансирование станции. За год станция практически ничего не получила и существовала за счёт Отдела прикладной ботаники.

Далее в меморандуме Николай Иванович писал: "К сведению ректора имею сообщить, что всё оборудование станции сделано почти исключительно за счёт отдела прикладной ботаники, в него вошла часть моего личного инвентаря, привезённого из Саратова, и с переходом нашим в другое место будет взято, как занесённое в инвентарь отдела".

Н. Вавилов также требовал, чтобы все его условия были выполнены в кратчайшие сроки. Он писал: "Это определит дальнейшее существование станции в институте". Это уже угроза, ультиматум. Конечно, для И. Л. Джандиери это был удар, как говорится, ниже пояса. Человек, которому он доверял, не отказывал в доступной помощи, защищал, когда поднимались вопросы, связанные с постоянным отсутствием Н. Вавилова, с тем, что его фамилия мелькает только в списках на получение зарплаты, этот человек сильно подвёл.

Понимал неловкость положения и Вавилов. Поэтому в заключительном абзаце Меморандума он сделал неуклюжую попытку сгладить эту неловкость. "В заключение этого беглого меморандума должен отметить от лица станции и всех сотрудников искреннюю признательность и уважение настоящему ректору института проф. Илье Львовичу Джандиери, секретарю института Маргарите Осиповне Горяиновой и проректору по финансовой части Евгению Борисовичу Лопухину за посильное внимание, которое они смогли уделить нуждам станции при всей своей занятости. Только благодаря активному содействию И. Л. Джандиери станция смогла просуществовать год и выполнить, хоть в тяжких условиях, часть своего научного задания". Заведующий кафедрой селекции и генетики проф. Н. Вавилов.

Резолюция на этом меморандуме: "К делу, как курьёзнейший документ".

Среди замечаний И. Л. Джандиери на полях вавиловского меморандума есть слова, что это провокация или недомыслие. Это, так называемое, недомыслие, Николай Иванович замыслил ещё летом 1920 года, когда И. Л. Джандиери знакомил его с имеющейся в Агрономическом институте экспериментальной базой. Чтобы осуществить намеченный план Николай Иванович согласился руководить кафедрой генетики и селекции, быть в штате Агрономического института, пойти в подчинение ректору, проректорам. И, несомненно, этот меморандум был направлен на оправдание отделения станции от Агрономического института. Большинство требований Николая Ивановича в той политической и экономической обстановке были неосуществимы и он это прекрасно понимал. На фоне такой разрухи меморандум Н. Вавилова иначе, как провокацией, направленной на оправдание отделения генетической станции от Агрономического института и присоединения её к Отделу прикладной ботаники, не назовёшь. Подтверждением тому служит записка Николая Ивановича в Правление уже Пушкинского сельскохозяйственного института с предложением преобразовать генетическую станцию института в опытный участок кафедры селекции. Эта записка зарегистрирована 10 июля 1923 года. Николай Иванович пишет: "Настоящим имею честь довести до сведения правления нижеследующее: Генетическая станция института, состоящая при кафедре селекции, открытая три года тому назад по инициативе Агрономического института, фактически с самого начала её существования не могла развиваться нормально, и для того чтобы вести серьёзную работу, мне пришлось определённо связать свою работу с Отделом прикладной ботаники и селекции и возбудить вопрос о создании Центральной опытной станции прикладной ботаники и селекции, каковой и был разрешён в утвердительном смысле Всероссийским съездом по опытному делу и Наркомземом". Таким образом, Николай Иванович Вавилов создал при Отделе прикладной ботаники и селекции Центральную опытную станцию. Но Генетическую станцию сельскохозяйственного института никто не сокращал. А база, на которой эти станции сосуществовали, была одна. Поэтому, в конце записки Николай Иванович пишет: "Таким образом, настоящим я имею честь предложить правлению, согласно заявлению заведующего генетической станцией < видимо? имеется в виду С. М. Букасов>, таковую станцию преобразовать в опытный участок кафедры селекции, сократив персонал станции до 12 человек и переименовав её в опытный участок кафедры селекции". Штат генетической станции сельскохозяйственного института тогда насчитывал 26 сотрудников. Резолюция на этом документе: Согласиться назвать ? селекционное поле.

Таким образом, сельскохозяйственный институт лишился прекрасной экспериментальной базы, которую сейчас называют Пушкинские лаборатории ВИРа.

Руководство кафедрой в институте Николай Иванович осуществлял вплоть до 1927 года. Но руководство это было формальным. Основное внимание, между длительными командировками за рубеж, в экспедиции и на конгрессы, он уделял Отделу прикладной ботаники. Впрочем, из-за постоянного отсутствия руководителя в 1927 году взбунтовался и коллектив Отдела прикладной ботаники. Было бурное заседание Учёного совета. Лектором на кафедре Агрономического института Н. Вавилов оставался до 1930 года.

Коллекция семян ВИРа

А теперь поговорим о знаменитой коллекции образцов семян ВИРа. С ней тоже было и есть немало курьёзов. Я как-то задал вопрос, почему коллекция ВИРа в 1940 году насчитывала 300 тысяч образцов, а в 2007 ? 318 тысяч? Получается, что за 15 лет было собрано 300 тысяч образцов, а за последующие 67 лет ? только 18??

В 1920 году тогдашний директор ВИР Р. Э. Регель считал главной задачей института сбор и изучение растительных ресурсов, имеющих непосредственное отношение к развитию сельского хозяйства России. Н. Вавилов, сменив Р. Э. Регеля, решил, что необходимо мотаться по свету и собирать всё подряд; если сейчас не нужно, то когда-нибудь, лет через 100–200, пригодится. При ответственном отношении к делу необходимо было взвесить всё за и против, рассчитать, как сейчас выражаются, составить бизнес-план. Уже в 30-х годах прошлого века такая безрассудная политика подвергалась критике. Вавилов гордился тем, что в коллекции собралось 300 тысяч образцов, а оппоненты писали: "300 тысяч мусора, который через каждые 3–4 года необходимо пересевать на сотнях тысяч делянок". В стране повальный голод, умирают десятки, сотни тысяч людей, а на что тратятся государственные деньги? Штат института раздут. Мне приходилось слышать разные цифры ? 1000 ? 1200 ? 1400 и даже 1800 человек. Из 300 тысяч образцов коллекции до 1940 года ни одного не было внедрено в производство, хотя деньги тратились огромные. Критики указывали на эти недостатки и неоднократно писали и говорили о необходимости завозить из-за рубежа современные высокоурожайные сорта и внедрять их в производство. Вавилова эта критика раздражала.

Мало того, и методика работы ВИРа с собранными семенами имела значительные недостатки:

1.  Нетрудно размножать самоопыляющиеся культуры, а как быть с перекрёстниками? Нужны изоучастки, изоляционные кабины. А где их взять на сотни тысяч образцов? Поэтому, в довоенные годы, поддерживали коллекции перекрёстников без изоляции.

2.  При поддержании перекрёстников в изокабинах (обычно 5 кв. м.) старались втиснуть под одну кабину как можно больше культур, например 2–3 корнеплода свёклы, 3–4 моркови, 2–3 растения огурца и т.  д. Результат ? обеднение исходной популяции.

3.  Недостаток средств, изоучастков и изокабин, заставлял, как говорится, выкручиваться. Подбирались образцы одной культуры, сходные по морфологическим признакам и их высевали на одном изоучастке. Переопыление неизбежно. Оригинальность образцов терялась. Использовался метод шахматного расположения делянок на поле. Так поддерживалась всхожесть семян коллекции арбуза и дыни ? делянка арбуза, делянка дыни, делянка арбуза и т.  д. Но по углам делянок плети переползали на соседние делянки, да и для насекомых-опылителей 3-5 метров не является барьером.

4.  Из экспедиций обычно привозили небольшое количество семян каждого образца (1–5, от силы 10 граммов, в зависимости от крупности семян). Это мизерная часть популяции, она не отражает всё её содержание.

5.  Образцы любой культуры из Америки через 3–5 пересевов в России совершенно изменяют свой внутрипопуляционный состав, остаются биотипы, лучше приспособленные к условиям их размножения (Майкоп, Москва, Поволжье), а преобладающие биотипы оригинала исчезают.

Зарубежные экспедиции ВИР, в большинстве, были плохо продуманы. Посещение какой-либо страны, или ряда стран с расплывчатым заданием ? сбор растительных ресурсов. Собиралось всё подряд, в том числе на рынках. Приведу пример: в конце 1970-х годов группа сотрудников ВИРа ездила в Испанию. Среди доставленного материала было около 50 образцов лука репчатого. Все они были высеяны на Майкопской опытной станции. Сотрудница по лукам, доктор наук Антонина Алексеевна Казакова, попросила меня пройтись вместе с ней по посеву. Все образцы были идентичны и в первый и во второй год жизни. Пришлось их объединять в один образец. Экспедиции должны иметь конкретную цель, а не сбор всего, что "попадёт под руку"[24].

Поддержание в живом виде любой коллекции дело очень хлопотное и сложное. Расцвет работы ВИРа приходится на конец 1960-70-е годы, когда директором был Д. Д. Брежнев. Будучи первым вице-президентом ВАСХНИЛ, он имел непосредственное отношение к распределению средств, и ВИРу всегда доставалось чуть больше. Кроме того, он умел строго спрашивать с подчинённых. Даже в те годы коллекция ежегодно теряла 1–2% своего состава, по ряду объективных и субъективных причин. Опытные станции редко справлялись на 100 % с планом поддержания. С годами положение усугублялось. И в настоящее время положение не только с поддержанием, но и с изучением коллекции катастрофическое. В конце 2007 года я писал отзыв на одну прекрасную диссертацию, выполненную на одной из опытных станций ВИР. Исходный материал ? более 500 образцов коллекции. Семена почти 20 % коллекции оказались мёртвыми, невсхожими. Я сознательно не называю культуру, потому что в настоящее время подобное положение со многими коллекциями. За это нельзя винить сотрудников. Дело в том, что поставленные перед коллективом ВИРа задачи не совпадали с возможностями.

А теперь несколько слов о КПД коллекции. ВИР отчитывается количеством разосланного селекционерам коллекционного материала. По овощным культурам, например, заявка ? это 20–30 образцов, в редких случаях, доходит до ста. Селекционер высевает их на участке оценки исходного материала и отбирает пригодные для использования в его селекционной программе. Обычно это 2–3 образца. Остальное — брак. Иногда выделить что-либо полезное вообще не удаётся.

Ещё о коллекции семян ВИРа. 1963 год. После окончания Ленинградского сельскохозяйственного института я был направлен в Архангельскую область на опорный пункт ВИР. Занимался мной временно исполняющий обязанности зав. отдела овощных культур Б. И. Сечкарёв (работал с коллекцией моркови). Знакомя с работой института, он, с сожалением, поведал, что во время войны основная часть коллекции вместе с частью персонала была эвакуирована на Урал. После войны коллекция в ВИР не вернулась, железнодорожный вагон в пути где-то затерялся. Через 4–5 лет об этой ситуации я вспомнил в отделе овощных культур в кабинете Д. Д. Брежнева. Помимо Д. Д. Брежнева, присутствовала при разговоре А. А. Казакова (работала с коллекцией луков). Антонина Алексеевна сказала, что никакого вагона не было. Хотели на месте эвакуации открыть опытную станцию, но по каким-то причинам не получилось (после снятия блокады эвакуированный персонал с такой скоростью устремился в Ленинград, что забыл о коллекции), а через 3–4 года возвращать было нечего.

В конце 1987 года, в год столетия со дня рождения Н. Вавилова, мне довелось проехать Бразилию с севера (г. Бразилиа) до самого юга (г. Порту-Алегро). В ряде университетов и институтов я упоминал о ВИРе и его коллекции, в том числе о довоенных сборах образцов в Бразилии. Был большой интерес и было много просьб выслать старинные бразильские образцы. По возвращении, стремясь выполнить обещания, я обращался во многие отделы. Ни одного довоенного образца бразильского происхождения не нашлось.

В заключение повторю вопрос. В публикациях Н. Вавилова и ряда других сотрудников ВИРа (1936-1940 гг.) утверждалось, что институтская коллекция семян насчитывает 300 тысяч образцов различных с.-х. культур. Имеется много публикаций о героическом спасении коллекции ВИРа в период блокады Ленинграда. Однако в отчёте ВИРа за 2006 год, который представлен в РАСХН, фигурирует цифра 318 тысяч.

Спрашивается, почему коллекция растительных ресурсов ВИРа за последние 60 лет активной экспедиционной деятельности пополнилась всего на 18 тысяч образцов?

Возможные ответы:

1.  Указываемое количество довоенных образцов ? 300 тысяч ? не соответствует действительности;

2.  Коллекция утеряна в военное время;

3.  Активная послевоенная деятельность ВИР по сбору растительного материала ? миф.

Приложение. Договор с Детскосельским исполкомом

Комментарии автора. Нижеследующий Договор был заключен Н. Вавиловым с Детскосельским исполкомом. В верхней части этого договора рукой Николая Ивановича написано: "Ценнейшая бумага …. не затерять!!". Поэтому текст этой ценнейшей бумаги привожу полностью с сохранением орфографии и стилистики.

Договор

Тысяча девятьсот двадцать второго года, мая двадцатого дня, мы нижеподписавшиеся, представители Детскосельского Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Крестьянских депутатов в лице заведывающего Отдела Народного Образования тов. КОСТИНА, заведывающего Земельным Отделом тов. ПРОКОФЬЕВА и заведувающего Отдела Местного Хозяйства тов. ГОЛОВЕШКО, с одной стороны, Представителя Сельскохозяйственного Учёного Комитета Народного Комиссариата Земледелия в лице Члена Комитета и директора Отдела Прикладной Ботаники и Селекции профессора Н. И. Вавилова и заведывающего Экспериментальной станцией Отдела Прикладной Энтомологии Н. (второй инициал неразборчив) Троицкого, с другой стороны, заключили настоящий договор в нижеследующем:

1.  Согласно постановления Детскосельского Исполнительного Комитета от 12 мая 1922 года, Сельскохозяйственному Учёному Комитету Народного Комиссариата Земледелия для организации Центральной Опытной Станции по прикладной ботанике и селекции с Экспериментальной Энтомологической станцией предоставляется в пользование сроком на тридцать шесть лет а/ усадьба Бориса Владимировича, находящаяся в гор. Детском Селе, по Московскому шоссе за Колонистским прудом в границах бывшего владения со всеми надворными постройками и жилыми домами, а также б/ участки земли, непосредственно прилегающие к усадьбе Бориса Владимировича с юговосточной стороны, общей площадью в двенадцать десятин.

2.  Передаваемое имущество, поименованное в ч. 1 настоящего договора, не может быть передано Учёным Комитетом другому учреждению без согласия Детскосельского Уездного Исполкома.

3.  Сельскохозяйственному Учёному Комитету предоставляется право производить ремонт и переоборудование существующего помещения и возводить новые сооружения на участке, передаваемом по п. 1.

4.  Передача указанного имущества Сельскохозяйственному Учёному Комитету производится на следующих условиях: а/ дом и надворные постройки передаются в момент подписания Договора и по заключению Договора с Отделом Местного Хозяйства на общих основаниях по (дальше слово неразборчиво) акту с инвентарными описями, б/ комнаты освобождаются Исполкомом после приспособления соответствующего помещения по указанию Отдела Народного Образования, в/ участок земли в три (десятины передаётся?) Станции немедленно по заключению настоящего Договора, г/ полевой участок, прилегающий непосредственно к усадьбе Бориса Владимировича вне ограды, передаётся Станции на общих основаниях следующими очередями, постепенно отступая от ограды: а/ осенью 1922 г. после уборки урожая передаётся две десятины б/ осенью 1923 г. после уборки урожая ещё три десятины в/ осенью 1924 г. передаётся четыре десятины г/ осенью 1925 г. передаётся ещё три десятины, всего двенадцать десятин.

5.  Станция берёт на себя расходы или производит собственными средствами распашку целинных земель, если таковые будут Земельным Отделом отведены нынешним использователям участков, передаваемых Станции по п. 4.

6.  Сельскохозяйственный Учёный Комитет Народного Комиссариата Земледелия возмещает Отделу Народного Образования все расходы по ремонту дома Бориса Владимировича, произведённому в 1922 году средствами Наробраза, а также принимает на себя расходы по ремонту конюшны, поступающей в распоряжение Наробраза в замен освобождаемых согласно пункту 4-му, конюшен в усадьбе Бориса Владимировича.

7.  Настоящий Договор вступает в силу немедленно после утверждения его Президиумом Детскосельского Исполкома.

8.  Договор учинён в двух подлинных экземплярах.

Далее идут подписи договаривающихся сторон.

На левом поле листа написано от руки: "Разсмотрен и утверждён на заседании Президиума ДС Исполкома 30/V-22

Секретарь (подпись)"