Про Новый год

Новый год в этот раз совсем не хотел наступать. Бывало такое настроение и раньше, но он всегда старался взять себя в руки и найти причину хандры. И это оказывалось несложно: например, неновогодняя погода. Ну в самом деле, какие тут хороводы вокруг елки и катание с гор, когда за окном плюс три, слякоть, все растаяло и похолодания не ожидается. В первый раз ему удалось уговорить себя, а потом и погода такая постепенно стала нормой — и ничего, привыкли.

Но сегодня просто все валилось из рук. Ведь главная обязанность любого Нового года, кроме того чтобы не опоздать и наступить ровно в полночь, — вселить в граждан уверенность в том, что он, Новый год, будет лучше уходящего. А для этого надо иметь эту уверенность самому. Вот в этот раз с уверенностью было плохо. То есть она отсутствовала напрочь. В мире творилось черт знает что: кризисы, ссоры, санкции, войны, висящие на волоске… Все это выглядело очень непразднично и, главное, никуда не собиралось деваться первого января. Как вели себя в этой ситуации коллеги по восточным странам, Новый год не знал — они почти не общались. Молча и торжественно проследовал мимо старший товарищ — еврейский Новый год. Наступил. Как будто все в порядке!

Ну, они и не такое видали.

В общем, после долгих раздумий Новый год решил не наступать. Взять и отменить наступление. Отложить до лучших времен. Ну раз он не в силах справиться со своей главной задачей. Он бродил вечерами по центральным улицам Москвы — вроде все как перед любым Новым годом: дурацкая иллюминация, бесконечные пробки, очереди и толкотня в магазинах, всеобщее возбуждение, которое могло показаться радостным, но он заглядывал в людей и видел, что почти все они стали внутри маленькими, злыми, озабоченными и колючими — и пытаются этим веселым возбуждением спастись от собственных мыслей. Возбуждение у них получалось легко, а вот веселье выходило ненастоящим, как у плохого массовика-затейника. Может быть, Новый год видел это лучше, чем сами люди. Люди, как правило, ни черта не видят. И смотреть на это было тяжело.

Неизвестно, каким образом информация о решении Нового года просочилась наружу — он ни с кем не разговаривал на эту тему, да и с кем ему разговаривать вообще? Но сегодняшний уровень распространения информации таков, что и говорить-то ни с кем не надо: подумал — и раз! Все уже обсуждают. А иногда даже не подумал, собирался только, а они уже написали, причем совсем не то, что ты собирался подумать.

Газета «Коммерсантъ» украсила первую страницу хлестким заголовком «С отступающим вас!», по экранам телевизоров понеслись всевозможные токшоу — от «Новый год: быть или не быть?» до «Новый год — еще один друг хунты». Утром тридцать первого декабря Новому году позвонили из администрации Президента и мягко, но убедительно попросили не раскачивать лодку. Несколько оробев (у него и телефона-то не было!), Новый год пробормотал, что обещает подумать, понимая, что врет: решение уже было принято.

А вечером тридцать первого на улицах стало пусто. Вообще-то в это время на улицах тридцать первого всегда становилось пусто, но сегодня было пусто как-то по-особенному — нехорошо. Люди по привычке собрались дома, накрыли столы, даже на всякий случай заготовили шампанское, включили телевизоры, где уже началась развеселая дребедень… Кое-где за столами уже налили по первой и теперь растерянно поглядывали друг на друга — за что пьем? Провожать старый? А уйдет, нет?

Новый год уже давно свернул с Тверской и шел теперь по каким-то старым переулкам — здесь было совсем тихо и безлюдно. Вдруг до него донеслось тихое всхлипывание — маленькая девочка сидела на скамейке у подъезда и почти беззвучно плакала. На ней была вязаная шапка с кошачьими ушками, лицо она спрятала в воротнике шубки и была похожа на замерзшего зверька семейства кошачьих. «Ты что плачешь? Что случилось?» — спросил Новый год, присев рядом. «Мама… говорит… Нового года не будет… а мне Дед Мороз обещал мобилку… розовую…» — с трудом разобрал он сквозь всхлипывания и сопли. Пару минут он еще сидел неподвижно, напитываясь безутешным девочкиным горем, затем вздохнул, зачем-то потрепал ее за кошачье ухо, встал и твердым шагом двинулся в сторону центра — наступать.