Глава 9. Закон

С точки зрения иудаизма, христианства и ислама Моисей предстает, во-первых, провозвестником подлинного монотеизма, а во-вторых, величайшим духовным учителем и религиозным законодателем, давшим человечеству кардинально новый нравственный, да и юридический кодекс, оказавший решающее влияние на формирование общечеловеческих ценностей.

Оба этих принципиальных пункта в различное время и по различным причинам оспаривались представителями самых разных областей знаний – прежде всего, разумеется, религиоведами и историками, придерживающихся порой полярно противоположных мировоззренческих установок.

В первую очередь, само собой, они оспаривали сам тезис о том, что Моисей является автором Пятикнижия, не говоря уже об утверждении иудаизма, что вся эта книга от начала до конца была продиктована Моисею самим Богом, и вообще была «написана» Всевышним «черным огнем по белому огню» еще до сотворения мира.

К вопросу о происхождении Торы мы еще вернемся в третьей части этой книги, а пока отметим, что большая часть стоящих на позициях т. н. библейской критики историки и мыслители убеждены, что текст Пятикнижия является компиляцией нескольких древних источников, ни один из которых не принадлежит перу Моисея; что само еврейское законодательство складывалось постепенно и уже затем было кодифицировано оставшимися безвестными составителями Пятикнижия. Правда, дата этой кодификации постоянно сдвигается в сторону все большей и больше древности. Если еще полтора столетия назад находились те, кто утверждал, что окончательный текст Пятикнижия сложился едва ли не в 4 в. до н. э., то затем, в виду все новых и новых археологических находок и лингвистических исследователей Библии, это время было сдвинуто до 6-ого, потом до 7-ого и 8-го вв. до н. э.

Расшифровка в конце 2009-начале 10-го года надписей на глиняных черепках, найденных в Киафе и относящихся к X в. до н. э. показала, что они представляют собой варианты известных изречений Пятикнижия о необходимости защищать и оказывать помощь пришельцу, сироте и вдове. Эти надписи на черепках, разумеется, отнюдь не доказывают, что к X в. до н. э. евреи уже обладали каноническим текстом Пятикнижия. Однако, они, вне сомнения, свидетельствуют, что в эту эпоху им уже было известно то, что сегодня принято называть «Моисеевым законом», а, значит, не только не опровергают версию о том, что Моисей мог быть автором Пятикнижия, но и увеличивают вероятность того, что это утверждение соответствует действительности.

Однако пытаясь отнять у Моисея право на авторство одной из величайших книг за всю историю человечества, рационалисты на этом не останавливаются и оспаривают и приоритет Моисея в провозглашении монотеизма.

Так, на протяжении большей части 19 и всего 20-ого столетия последователи марксистско-ленинской философии утверждали, что идея Единственного Бога неминуемо рождается в ходе развития человеческого общества при появлении абсолютной монархии. Таким образом, говорили философы-марксисты, нет ничего удивительного, что рано или поздно к ней пришли евреи. Предельно четко эта мысль была выражена еще Ф. Энгельсом, и затем вновь и вновь цитировалась в различных советских учебниках по истории, философии, научному атеизму и т. д.

«Единый Бог, – писал Энгельс, – никогда не был бы осуществлен без единого царя», а «единство бога, контролирующего многочисленные явления природы, объединяющего противоположные силы природы, есть только копия единого восточного деспота, который видимо или действительно объединяет сталкивающихся в своих интересах людей»[101].

При этом ни Энгельс, ни его последователи не задавались мыслью о том, почему же монотеизм возник именно в среде евреев, никогда на самом деле не знавших абсолютной монархии, более того – в форме, отвергающей право любого монарха на абсолютную власть и передающей такую власть закону. В то же время ни в Египте, ни в Ассирии, ни в Вавилоне, ни в пришедшей им на смену Персии, ни, наконец, в Древнем Риме возникновение абсолютных монархий отнюдь не привело к появлению монотеизма. Даже если считать, что фараон Эхнатон и в самом деле исповедовал монотеизм (хотя и далеко не такой последовательный как монотеизм Моисея), то не стоит забывать, что ему не удалось утвердить эту идею со стороны вроде бы вполне готового, если верить Энгельсу, к ее восприятию египетского общества – протомонотеизм Эхнатона умер вместе с ним. Персидский зороастризм тоже на самом деле крайне далек от подлинного монотеизма, а уж о Древнем Риме с его практикой введения в сонм богов императоров и говорить нечего.

Известный христианский историк религии Э. Ренан высказал любопытную мысль о том, что евреи стали провозвестниками монотеизма исключительно в силу случайных обстоятельств, только потому, что сама жизнь в пустыне, когда человек оказывается один на один с ее огромными безжизненными пространствами – сама такая жизнь, дескать, естественным путем приводит к идее монотеизма. Но и эта идея явно не выдерживает проверки опытом: почему-то ни один из многочисленных народов, населявших Сахару, Калахари и др. известные пустыни планеты, «естественным путем» к монотеизму не пришел.

Таким образом, все попытки принизить религиозный гения Моисея, отказать ему в исключительности его личности и роли в мировой истории выглядят не просто натянутыми, но и совершенно бездоказательными, и это, кстати, признают многие честные исследователи.

Несколько иначе обстоит дело с вопросом о том, насколько на самом деле революционным и новаторским было законодательство, данное Моисеем евреям. Сторонники версии, согласно которой Моисей, вне зависимости от того был он евреем или египтянином по происхождению, был хорошо знаком с египетской и другими древними юридическими системами, довольно убедительно отстаивают мысль, что на самом деле в своем Законе Моисей лишь суммировал эти свои знания.

Вот, например, как доказывал справедливость этой теории известный советский историк А.Б.Ранович в своей статье «Миф об Исходе и Моисее».

«Далее доказано, – писал Ранович, – что «Книга Завета» является одним из многих аналогичных восточных кодексов и испытала на себе значительное влияние со стороны последних. В 1901-1902 гг. при раскопках в Сузах найдена стела с изображением царя Хаммурапи (около 1750 г. до н. э.), получающего законы от бога Шамаша, и с полным текстом этих законов. Законы Хаммурапи в течение долгого времени были на всем Востоке образцом уголовного и гражданского кодекса, каким было, например, римское право, доныне изучаемое в буржуазных странах, как совершенный образец. Обрывки кодекса Хаммурапи имеются и от 8-7 вв.: это свидетельствует, что этот свод законов был в обращении через 12-13 веков после его составления, и мог послужить образцом для еврейского законодательства. И действительно, при сравнении текста кодекса Хаммурапи и «Книги завета» мы встречаем текстуальные совпадения, свидетельствующие о заимствовании из кодекса Хаммурапи.

Кодекс Хаммурапи

п. 21. Установлено: если кто вломился в дом, его убивают на месте взлома.

п. 117. Установлено: если кто-нибудь попал в долговое обязательство, и он потому отдал за деньги жену или сына, или дочь отдал в кабалу, они должны три года оставаться в услужении в доме покупателя или кредитора; на 4-й год они должны быть отпущены на волю.

п. 124. Установлено: если кто передал другому при свидетелях на сохранение сеоребро, золото или что-либо другое, и потом отрекся от этого, то пусть он соответствующего человека уличит; тогда этот должен отдать то, от чего он отрекся, вдвойне.

п. 126. Установлено: если у кого-либо нечто, принадлежащее ему не пропало, а он все же объявил «нечто, принадлежащее мне пропало», (и) со своей стороны неправомерным образом заявил об убытке, то сообразно тому, что нечто принадлежащее ему не пропало, пусть он точно назовет перед богом свою (мнимую) пропажу. Тогда пусть он отдаст в ущерб себе то, что он рекламировал, вдвойне.

п. 200. Установлено: если кто выбил зубы лицу, равному ему, то ему выбьют зубы.

п. 206. Установлено: если кто во время драки ударил другого и при этом нанес ему повреждение, то пусть виновный поклянется: «сознательно я его не ударил»; он должен также удовлетворить врача.

«Книга Завета»

Исх., 22, 1. Если вор захвачен при подкопе, и его ударили, и он умер, нет крови на нем.

Исх., 21, 2. Если купишь раба еврея, пусть служит он шесть лет, а на седьмой год пусть выйдет на волю даром… 7. А если кто продаст дочь свою в рабыни…

Исх., 22, 6. Если отдаст кто серебро или вещи ближнему на сохранение, а они украдены будут из дома этого человека, то, если вор будет обнаружен, пусть он заплати вдвойне. 7. Если вор не будет обнаружен, пусть хозяин дома явится к богу и покажет, что он не простер руки на собственность ближнего своего… 9. Если кто даст ближнему своему осла или вола, или всякий (другой) скот на хранение и он умрет или будет поврежден или увезен, и нет очевидца, то клятва Ягве да будет между ними, что он не простер руки к собственности ближнего.

Исх, 21, 24. Око за око, зуб за зуб…

18. если ссорятся люди и ударит один другого камнем или кулаком, и тот не умрет, но сляжет в постель, 19. то если встанет и будет выходить с палкой, ударивший не повинен, но пусть заплатит за простой и пусть лечит его.

Такого же типа законодательные кодексы известны и по другим источникам. Так, в 1922 году опубликован хеттский свод законов, относящихся приблизительно к 1300 г. до н. э., представляющий собой переработку более древнего кодекса, как это явствует из самого текста, где часто указывается, какое наказание полагалось за то или иное преступление «раньше» и какое «теперь». Интересно, что и здесь находятся кое-какие совпадения с библейскими предписаниями:

Хеттский кодекс

2.6. Если кто разведет огонь на своем поле и пустит его на поле другого, покрытое посевом, и зажжет его, то тот, кто зажег, должен забрать зажженное поле и дать владельцу поля хорошее поле.

2.83. Если мужчина овладел женщиной в горах, то только мужчина считается преступником и должен умереть; но если он овладел ею в доме, то (и) женщина согрешила, женщина (тоже) должна умереть. Если муж захватил и убил обоих, то против него уголовное преследование не возбуждается.

«Книга Завета»

Исх., 22.4 если кто потравил поле или виноградник, пустив скот свой травить чужое поле, то пусть платит лучшим из поля своего и лучшим из виноградника своего… 5. Если огонь выйдет и найдет тернии и выжжет копны или жатву или поле, то должен заплатить, кто зажег пожар.

Второз., 22.23. Если будет молодая девушка обручена мужу и кто-нибудь встретит ее в городе и ляжет с нею, 24. то обоих выведите к воротам того города и побейте их камнями до смерти… 25. Если же кто в поле встретит обрученную отроковицу, и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с нею.

Кодекс Хаммурапи и хеттский кодекс были не первыми и не последними восточными кодексами. Еще в 1915 и в 1919 гг. были опубликованы отрывки из сумерского кодекса, относящегося, вероятно, к эпохе 3-й династии Ура (23 в. до н. э.). В 1922 г. был опубликован также древнеассирийский кодекс, относящийся приблизительно к 1100 г. до н. э.

Таким образом, и до «Моисеевой» эпохи и после нее в передней Азии были в обращении законодательные своды, в которых еврейские законодатели нашли готовые образцы для письменного оформления обычного права и судебной практики своего времени, не нуждаясь в творчестве «богооткровенного пророка» и при этом заимствовали оттуда ряд постановлений. То обстоятельство, что «Книга завета» предполагает оседлое земледелие и уделяет значительное место денежным отношениям – явления, совершенно несовместимые с бытом кочующих в пустыне скотоводов, – показывает, что «Книга завета» не могла появиться ранее 9-8 вв. до н. э.

Что касается «этических заповедей», то они имеют свою аналогию в тех «списках грехов», какие существовали у вавилонян.

Приведем небольшой отрывок из такого списка.

Из серии «Шурпу» (заклинания против напасти, сопровождаемые сжиганием цветов, фруктов, шерсти и т. д.). Молящийся перечисляет возможные грехи, в которых он может быть повинен.

Оскорбил ли он бога, презрел богиню?

Против бога его грехи, против богини его злодеяния?

Оскорбление…, ненависть к старшему брату?

Обидел он отца и мать, оскорбил старшую сестру?

Давал ли он в малом, а в большом отвергнул?

Говорил ли он вместо «нет» «да»?

Говорил ли он вместо «да» «нет»?

Говорил ли он скверное, совершил неподобное?

Сказал ли он дурное…?

Применял ли он неверные весы и не применял весы верные?

Принимал он неправедные деньги, а праведных денег не взял?

Отверг он законного сына и утвердил сына незаконного?

Нарушил ли он межу, владение и границу?

Вторгся ли он в дом своего друга?

Приблизился ли он к жене друга своего?

Пролил ли он кровь ближнего своего?

Забрал ли он одежду ближнего своего?

Не отпустил ли он сам на волю человека?

Увел ли он честного человека из его семьи?

Распустил ли он собравшихся сожителей?

Противился ли он старшему над собой?

Были ли его уста прямы, а сердце неверно?

Было ли обещание на его устах и отказ в сердце? и т. д.»[102]

Проведенный А.Б. Рановичем сравнительный анализ шумерского и хеттского кодексов с законами Пятикнижия и в самом деле выглядит весьма убедительно. Но в том-то и дело, что законодательство Моисея отнюдь не отменяет все предыдущие достижения в области морального развития человечества. Напротив, вбирая их в себя, оно выводит представления о морали, гуманизме, духовности на принципиально новый уровень. Причем выводит не эволюционно, а именно революционно, то есть скачкообразно и в основу этой революции положена именно истина о Единственности Бога. Провозглашенная Моисеем дефиниция «Слушай, Израиль! Господь – Бог твой, Господь – один!» является формулой последовательного монотеизма и, одновременно, неприятия любых форм язычества.

Провозглашая Единственность Бога, объявляя Его единственным источником всего сущего, Моисей одновременно провозглашал и идею изначального равенства и братства всех людей, ведущих свое происхождение от одного общего предка, а значит и их исходное равенство в правах. Идея единственности Бога освобождала человека от необходимости обожествления сил природы, лежащей, согласно материалистической философии, в самой основе происхождения религии. Вместе с этим она объявляла мерзостью все виды служения этим силам с целью задобрить их и снискать их расположение – и, прежде всего, человеческие жертвоприношения и сексуальные оргии, бывшие неотъемлемой частью большинства языческих культов. Как известно, даже в Древнем Риме и Древней Греции, политеизм которых вызывает у некоторых историков и философов искреннее восхищение, вплоть до победы христианства было принято приносить человеческие жертвы.

Объявив человека духовно созданным по образу и подобия Бога, то есть существом, обладающим мощным интеллектом для саморазвития и свободой выбора между Добром и Злом, Моисей одновременно коренным образом изменил представление о ценности человеческой личности, каждого человеческого индивидуума.

Наконец, то, что изложенные в Пятикнижии законы (как те, что обязательны для исполнения только евреями, так и те, что адресуются всему человечеству) объявлялись исходящими от самого Бога и освящались Его именем, делало их законодательство Моисея принципиально отличным от всех других законодательных кодексов древности. Сами эти законы в силу своей Богоданности приобретали характер неизменных и неоспоримых моральных стандартов, не оставляющих места для морального релятивизма. Если в Пятикнижии, к примеру, провозглашен однозначный запрет на мужеложство, то отношение человека, верящего в Бога, к этому виду сексуальных отношений не может быть изменено со ссылкой на то, что со временем нравы общества меняются. Абсолютность Богоданных законов проявляется еще и в том, что они касаются всех без исключения. Им равно должны следовать все слои общества, и нарушивший их человек должен получить положенное ему наказание, независимо от своего статуса в обществе. Даже царь может быть приговорен судом к смерти, если он нарушил закон, требующий подобного приговора. И это создание единого правового и морального стандарта, исходящего из одного источника, в итоге также способствовало единению всего человечества на базе общих ценностей.

Об этом же говорит и Пол Джонсон, когда отмечает, что законодательство Моисея было огромным шагом вперед не только с моральным и правовым мышлением египтян (у которых закон носил личностный характер, то есть устанавливался и менялся фараоном в зависимости от его прихотей), но и по-сравнению с вышеописанными месопотамскими кодексами, в которых закон также объявлялся священным или освященным богами.

«Но, хотя в некотором смысле свод Моисея являлся частью ближневосточной традиции, его отличия от других древних кодексов настолько многочисленны и фундаментальны, что он представляется чем-то совершенно новым, – пишет Джонсон. – Во-первых, хотя утверждалось, что остальные кодексы выпущены Богом, они были изложены и преподнесены от имени конкретных царей, как, например, Хаммурапи или Иштар; поэтому они поддаются переработке и изменениям, и вообще носят светский характер. В то же время, согласно Библии, авторство законов, изложенных в Пятикнижии, принадлежит самому Богу, а потому ни одному израильскому царю и непозволительно было, да и не приходило в голову, издать собственный свод законов. Моисей (а впоследствии и Езекиль, продолживший законодательные реформы) был пророком, а не царем, занимался не творением, а передачей законов. Неудивительно, что в его кодексе не делается различия между законом религиозным и светским (они просто совпадают), между законами гражданскими, уголовными и моральными.

Эта неразделимость имеет важные практические последствия. Согласно духу законов Моисея, все их нарушения оскорбляют Бога. Всякое преступление есть грех, всякий грех – преступление. Нарушение законов носит абсолютный характер, и не во власти человека помиловать или сделать для кого-либо исключение… Большинство сводов законов Древнего Ближнего Востока посвящено проблемам сосбственности, причем сами люди в некотором смысле представляются собственностью, стоимость которой поддается оценке. Кодекс Моисея ориентирован на Бога. Например, в других кодексах обманутый муж может простить неверную жену и ее любовника. Напротив, кодекс Моисея требует предания обоих смерти (так как усматривает в прелюбодеянии глобальную угрозу институт семьи и общественной морали – П.Л.). Так же если другие кодексы предусматривают монаршее право помиловать даже в случае убийства, Библия подобное право отвергает, равно, как и право богатого человека откупиться от возмездия денежным штрафом; она требует казни за убийство, даже если убит «всего лишь» слуга или раб. Существует и ряд дургих преступлений, когда гнев Господень настолько велик, что никакой денежной компенсации недостаточно. В тех же случаях, когда убийство, телесное повреждение или иное прегрешение носят неумышленный характер, Бог считается менее оскорбленным и по закону возможна компенсация. Преступивший закон тогда «должен заплатить столько, сколько назначат судьи»…

…Здесь, разумеется, заключен парадокс, как, впрочем, во всех случаях применения смертной казни. Согласно теологии Моисея, человек сотворен по образу Бога, в связи с чем его жизнь не просто драгоценна – она священна. Убить человека – значит, совершить преступление против Бога, причем настолько тяжелое, что за него полагается высшая мера наказания, то есть своего рода конфискация, отнятие жизни; денежного штрафа здесь недостаточно. Таким образом, ужасный факт смерти призван подчеркнуть святость человеческой жизни! В итоге согласно закону Моисея встретили свою смерть многие мужчины женщины, которые в соответствии со светскими законами окружающих государств могли бы отделаться выплатой компенсации пострадавшим или их семьям.

В результате той же аксиомы верно и прямо противоположное: там, где другие кодексы предусматривают смертную казнь за преступление против собственности, например, грабеж во время пожара, кражу со взломом, ночное нарушение неприкосновенности жилища либо похищение жены, в кодексе Моисея о таком наказании речь не идет. По сравнению с нарушениями прав собственности жизнь человека слишком священна. Кодекс также отвергает искупление чужой вины: за преступления родителей нельзя казнить их сыновей или дочерей; за преступление мужа нельзя заставить жену заняться проституцией. Более того, не только человеческая жизнь является священной; ценной является и личность человека, воплощающая образ Божий. Если, например, среднеассирийский кодекс предусматривает ряд жестоких фиических наказаний, включая уродование лица, кастрацию, сажание на кол, забивание до смерти, то кодекс Моисея относится к телу с уважением, сводя жестокость к минимуму. Порка ограничена сорока ударами и должна выполняться «перед лицом судьи»… Фактически кодекс Моисея бы намного гуманнее любого другого, поскольку, будучи богоцентрированным, он автоматически ставит в центр всего и человека…»[103]

Разумеется, мы не сможем на страницах этой книги сколько-нибудь подробно остановиться на всех аспектах кодекса Моисея, оказавших влияния на различные стороны жизни человечества – этим вопросам посвящено множество тяжелых фолиантов на разных языках, способных составить внушительную библиотеку. Но давайте попробуем хотя бы мельком, пунктиром, остановиться на некоторых из этих аспектов.

* * *

Иудаизм насчитывает в Пятикнижии 613 заповедей, определяющих весь круг взаимоотношений между человеком и Богом, человеком и членами его семьи и человеком и обществом. На этом основании значительная часть еврейских исследований предпочитает называть иудаизм не религией, а учением, образом жизни, так как, помимо чисто религиозных, он определяет и все другие аспекты жизни своих адептов – от публичных до самых интимных.

Продолжая разговор о противопоставлении провозглашенного монотеизма язычеству, нельзя вновь не вспомнить о введении Моисеем целого ряда сексуальных запретов – на гомосексуализм, скотоложество; а также на интимные отношения близких родственников – детей с родителями, брата с сестрой, свекра с невесткой, тети и племянника, а также отчима с падчерицей, мачехи с пасынком и т. д. Все эти виды сексуальных отношений были чрезвычайно распространены практически у всех языческих народов вплоть до принятия ими христианства. Не случайно в фольклоре многих народов Европы в период перехода от язычества к христианству встречается сюжет о том, как прекрасная принцесса кончает жизнь самоубийством (или пытается это сделать), чтобы не дать отцу жениться на ней.

Запретив подобные интимные отношения, Моисей сделал гигантский шаг вперед в формировании новой сексуальной культуры человечества, противопоставив новые нормы сексуального поведения языческой чувственности, поощряющей, а порой и воспевающей самые низменные человеческие инстинкты.

В поисках смысла этих заповедей Пятикнижия многие исследователи объясняют их тем, что Моисей, дескать, заметил, что близкородственные браки часто приводят к появлению нездорового потомства и, запретив их, позаботился о физическом здоровье народа.

Однако несостоятельность этого объяснения вновь очевидна.

Во-первых, как уже было сказано, интимные отношения с близкими родственниками практиковались у многих народов древности, и никто из них на основе подобных генетических соображений от таких отношений не отказывался. Да и, к примеру, многие народы Азии не видели ничего предосудительного в удовлетворении своих сексуальных потребностей с животными, а греки и римляне аналогичным образом относились к гомосексуализму. Во-вторых, мнение о том, что близкородственные браки автоматически приводят к появлению нездорового потомства, на самом деле не соответствует действительности, и тому есть немало фактических подтверждений.

Поэтому автору этой книги куда ближе высказывания тех еврейских и христианских мыслителей, которые увидели в этих запретах положить конец половой распущенности и укрепить институт семьи. Эти мыслители указывают, что сексуальные отношения между матерью и сыном, отцом и дочерью, свекром и невесткой и т. д. в итоге затрудняют нормальные, основанные на альтруистической симпатии и подлинных родственных чувствах отношения между различными поколениями и ветвями одной и той же семьи. Видимо, с этим связан и запрет на брак с сестрой жены при ее жизни и, скажем, запрет на брак с падчерицей.

Объявляя сам институт семьи священным, вводя суровое наказания за супружескую измену и прелюбодеяние (под этим, в первую очередь, понимается вступление мужчины в интимные отношения с замужней женщиной), кодекс Моисея регламентирует и интимную жизнь супругов в еврейской семье. В частности, он запрещает мужу приближаться к жене не только непосредственно в период месячных, но и в течение семи дней после их окончания – до тех пор пока женщина, считающаяся все это время «нечистой», не совершит ритуального омовения в специальном бассейне – микве.

Чрезвычайно важно отметить, что целый ряд законов Пятикнижия посвящен защите прав, чести и достоинства женщины, бывшей зачастую в древнем мире, да и в средневековье совершенно бесправным существом. Закон Моисея надежно защищает женщину от клеветы и произвола мужа и, самое главное, создает институт развода, позволяющий расторгнуть неудавшийся брак и при этом опять-таки защищающий финансовые интересы разведенной женщины – муж должен был выплатить своей жене в случае развода «выходное пособие» в размере, указанном в их брачном договоре.

Чтобы оценить все значение закона Моисея о разводе достаточно вспомнить, как расторгались браки у других народов как в эпоху Моисея, так и тысячелетия спустя:

«Поскольку бракосочетание не было правовым актом, то и развод мог осуществляться безо всякого юридического вмешательства; мужчина все решал по своему усмотрению. Ни о каком возмещении речи не шло. На какое-либо содержание женщина также претендовать не могла.

Муж также мог прогнуть жену, если она не «слушалась» его, отказывалась выполнять супружеские обязанностиили не вызывала у него желания спать с ней, если она была бесплодна, не рожала сына, применяла предохранительные средства, вытравливала плод и просто если ему больше нравилась другая женщина. У арабов в древности муж мог прогнать жену только из-за того, что в его доме случилось или могло случиться какое-нибудь несчастье, а за всякое несчастье отвечала женщина, как хранительница дома»[104].

Не менее революционный характер носят и законы Пятикнижия, касающиеся общественно-экономических и частных отношений между людьми. Даже если принять ту точку зрения, что Моисей не является автором этих законов и что они были введены в еврейском обществе только в 10-м или даже 8 вв. до н. э., это никак не меняет отношения к ним. Причем при самой поздней датировке этих законов они относятся к эпохе, когда во всех цивилизациях древности царит рабовладельческий строй; когда раб считается такой же собственностью хозяина, как и любая неодушевленная вещь; когда моральные нормы – в той степени, в какой они вообще существуют – действуют лучшем случае внутри одной семьи; когда общество в целом уже созрело до необходимости гарантировать своим членам защиту их жизни и имущества, но ему и в голову не приходит, что оно должно заботиться о слабых и неимущих… В эту самую эпоху на Земле каким-то образом появляется закон, возводящий любовь к ближнему в ранг высшей добродетели и обязывающий общество заботиться о выживании и благополучии всех его членов.

Этот закон не только, подобно законам Хаммурапи, предписывает отпустить через определенное время на волю человека, оказавшегося в рабстве за долги, но и запрещает обращаться с ним с излишней жестокостью, а в случае нанесением им хозяином какой-то травмы предписывает отпустить этого раба на волю. Более того – отпуская раба, рабовладелец обязан выдать ему «подъемные» для начала самостоятельной жизни.

Этот закон предписывает избегать любых злоупотреблений по отношению к самым незащищенным членам общества, к каковым относит не только вдов и сирот (Исх., 22:21), но и чужеземца, решившего поселиться среди народа (Исх., 22:20). Более того: он уравнивает чужеземца в правах с коренными жителями земли – дело неслыханное не только в древнем мире, но и в средневековье. Да и сегодня в большинстве стран мира отнюдь не спешат выдавать полноценное гражданство всем, кто хочет в них поселиться.

Это законодательство не просто запрещает давать деньги в рост (правда, этот запрет уже касается только своих соплеменников), но и обязывает богатого человека дать деньги в долг бедняку (Исх., 22:24; Левит, 25:36). При этом оно запрещает отбирать у должника в качестве залога последнюю одежду и орудия труда, мучить его постоянным напоминанием о долге и, наконец, предписывает простить долг в особые годы (каждый седьмой год, отсчитываемый с момента заселения евреями Святой земли). («Второз., 15:2; 15:7-14: 24:10-17).

Точно также этот закон запрещает отбирать у бедняка его землю за долги – она может быть отобрана только до окончания ближайшего «седьмого года», то есть на период от нескольких месяцев до семи лет, а продана – максимум до ближайшего «юбилейного года», то есть не более, чем на 49 лет, после чего вновь должна быть возвращена ее владельцам. (Левит, 25:14-29).

Чтобы обеспечить пропитание даже самым бедным членам общества, Пятикнижие предписывает оставлять для них не сжатым край поля и не собирать до конца урожай в садах и виноградниках – чтобы этом могли сделать неимущие, а также – с той же целью – не подбирать упавшие при сборе жатвы колосья и плоды и ягоды при сборе урожая. (Левит, 19:9-10). Запрещено также возвращаться и забирать забытый в поле сноп – он также должен достаться пришельцу, вдове или сироте (Второз., 24:19).

Регулирует Моисеев закон и отношения между наемным работником и работодателем, предписывая последнему честно и своевременно расплачиваться за сделанный для него труд (Левит, 19:13).

Одной из величайших новаций, провозглашенных Моисеем, стало объявление субботы днем абсолютного покоя, в который запрещено не только работать самому, но и нагружать работой членов своей семьи, наемных работников, рабов и животных. Мистическое и культовое значение субботы в иудаизме огромно, однако, даже не вдаваясь в эти глубинные смыслы «седьмого дня», хочется отметить, что на протяжении даже не столетий, а тысячелетий народам древности казалось более, чем странным правило, согласно которому человек должен посвящать один день в неделю отдыху и самопознанию, да еще и давать отдых своим рабам и животным. Понадобилась поистине целая эпоха, чтобы в сознании людей утвердилось понимание важности и справедливости введенного Пятикнижием «права на отдых».

Заповедь об обязательном соблюдении субботы встречается в Пятикнижии многократно, однако наиболее ярко ее фундаментальное значение проявилось в том, что она была включена в число «Десяти заповедей» (Исх., 20:8-10). Запрет на работу объявляется в Пятикнижии и в дни главных праздников – Песаха (Пасхи), Шавуота (Пятидесятницы), Рош а-Шана (Нового года по еврейскому календарю), Судного Дня и Суккота (Праздника кущей).

* * *

Основой существования любого общества Моисеем было объявлено наличие в нем справедливого, беспристрастного и неподкупного суда, не делающего никакой разницы между богатым и бедным, знатным и простолюдином и т. д. (Исх., 23: 2-3, 6, 7-8; а также Второз, 1:17, 16:18).

Отсюда становится понятным, почему многие страницы Пятикнижия и в самом деле напоминают законодательный кодекс, детально регулирующий имущественные отношения между людьми, а также определяющий наказания за различные виды уголовных преступлений. Эти страницы и в самом деле напоминают законодательные кодексы древних народов, да и было странно, если это было бы иначе. Однако и в области уголовного права Моисеев закон с точки зрения гуманности представляет собой поистине гигантский шаг вперед по-сравнению как с современными ему, так и более поздними кодексами законов древних народов.

К примеру, смертная казнь, согласно Пятикнижию, полагается только за умышленное убийство, сексуальные преступления и за различные формы идолопоклонства. Человек, совершивший непредумышленное убийство, не подлежит смертной казни, но за родственниками убитого признается право на месть. Это право, однако, не распространяется на специальные города-убежища, в которые и предлагается удалиться нечаянному убийце – то есть наказанием ему является, по сути дела, изгнание из родных мест (Числа, 35:12). Причем Пятикнижие вводит в уголовное право и еще один, незнакомый, насколько известно автору, другим древним народам принцип: нельзя осудить человека на смерть на основе показаний только одного свидетеля, или в том случае, если есть малейшее сомнение в истинности показаний свидетелей (Исх., 23:7; Числа, 35:30).

В большинстве же других преступлений Пятикнижие требует не тюремного заключения преступника, не нанесения ему какого-либо увечья (скажем, отсечения руки за кражу), а выплаты им денежной компенсации пострадавшему от его действий человеку. Даже пресловутый принцип «око за око, зуб за зуб», как это ясно следует из контекста, трактуется именно как требование определить размер нанесенного увечьем материального и морального ущерба с тем, чтобы нанесший этой увечье человек выплатил его, а заодно оплатил и всю стоимость лечения (Исх., 21:18). Во всяком случае, именно так понималась эта заповедь в еврейском обществе на протяжении всего известного нам периода истории.

В то же время существовала и небольшая группа крайне редко встречавшихся преступлений, за которые полагалось то или иное физическое наказание – палочные удары, или даже отсечение руки (Второз., 25:2-3; 12).

Законы Пятикнижия принято делить на две большие группы – «мишпатим» и «хуким» (обычно эти два слова переводятся как «установления» и «законы»). Смысл первых логически объясним и понятен: к примеру, законы о том, почему следует наказать вора, компенсировать ущерб, нанесенный чужому полю или любому другому имуществу и т. д.

Под «хуким» же понимаются Богоданные законы, смысл которых может быть постигнут человеком лишь частично, либо вообще не постижим с рациональной точки зрения.

К таким заповедям относятся, в первую очередь, запреты на употребление в пищу всех животных, не имеющих одновременно раздвоенных копыт и жвачной системы пищеварения; рыб, не имеющих чешуи и плавников; различной морской живности; целого ряда птиц, в основном хищных, птиц, морской живности и пресмыкающихся (Левит, 11:2-44; Второз., 14:1, 19, 21); а также запрет на смешение молочной и мясной пищи и др. (Исх., 23:19; 34:15). К этому же ряду заповедей, безусловно, относятся заповеди о так называемой тумъе – ритуальной нечистоте, в состоянии которой человек не должен был входить в Храм, вступать в интимные отношения с супругом и т. д. (Левит, 12:2-33, 14:2-10, 15:3;15:16; 15:19-29;18:19 и др.), а также об очищении от нее (там же и Числ., 19;2-21).

Сюда же следует отнести и многие сексуальные запреты, смысл которых невозможно объяснить на основе человеческой логики, и многие законы, касающиеся коэнов – касты священнослужителей, а также порядка жертвоприношений.

На протяжении всех минувших веков неоднократно предпринимались попытки найти естественное объяснение этим заповедям. К примеру, запрет на употребление в пищу свинины (он упоминается в Пятикнижии особо, так как свинья имеет раздвоенные копыта, но не имеет жвачной системы пищеварения) пытались объяснить тем, что этот вид мяса является скоропортящимся, особенно в жарком климате Ближнего Востока. Моисей, дескать, запретил его евреям, чтобы избежать массовых пищевых отравлений (которых, как показывает история с перепелами, и без того было немало). Но если это так, то к такому же запрету должны были прийти и многие другие живущие в различных жарких странах Азии и Африки народности, однако у них его почему-то нет.

Запрет на вступление в интимную связь с женщиной в период месячных и требование ее омовения для очищения можно было бы объяснить требованиями гигиены или, как это делал Фрезер в «Золотой ветви»[105], мистическим страхом перед менструальной кровью, но в это объяснение никак не укладывается требование к женщине подождать до ритуального омовения еще 7 дней после окончания месячных.

Таким образом, вольно или невольно мы приходим к выводу, что речь идее и в самом деле об иррациональных запретах, которые евреи исполняют потому, что они даны им Богом. Это не исключает поиск их объяснения, но и не избавляет от исполнения, даже если такого объяснения не существует.

* * *

И все же подлинное величие Моисея не только как законодателя, но и как духовного учителя человечества проявилось в том, что наряду с Законом он принес людям и заповеди, способствующие их нравственному развитию. Уже одна из Десяти заповедей – «Не возжелай…» (Исх., 20:14) обращена к внутреннему миру человека и призвана вытравить из его души зависть и недоброжелательство по отношению к ближнему.

Ко внутреннему миру, миру мыслей и чувств человека обращен и целый ряд других заповедей Моисеева закона, например, заповедь «не питать к брату твоему ненависти в сердце твоем» (Левит, 19:17).

К этому же ряду можно отнести такие заповеди, как «Не внимай пустому слуху», то есть никогда не выслушивай в спорном вопросе только одну сторону (Исх., 23:1); не обижать друг друга словами (Левит, 25:17); запрет на ложь и обман ближнего (Левит, 19:11); запрет давать заведомо дурные советы (Левит, 19:14), запрет на сплетни (Левит, 19:16) и на злословие (Левит, 19:14): призывы подавить в себе желание отомстить за причиненное зло и не быть злопамятным (Левит, 19:18), а также обязанность каждого помочь человеку, оказавшемуся в беде (Левит, 19:16).

Квинтэссенцией всех этих и других заповедей, безусловно, является заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Левит, 19:18). Не случайно, когда некий римлянин попросил еврейского мудреца Гилеля обучить его всему Закону Моисея, пока он стоит на одной ноге, произнес эту заповедь и добавил: «В ней – вся Тора. Все остальное – комментарии. Иди и учи!».

Гигантский гуманистический заряд «Пятикнижия Моисеева» проявляется и в том, что оно требует гуманного отношения не только к людям, но и к животным. Например, Пятикнижие запрещает отбирать какого-либо новорожденного животного у матери прежде, чем ему исполниться семь дней (Левит, 22:27). Запрещается также забивать овцу или корову в один день с ее детенышем (Левит, 22:28); запрещено оскоплять животных (и уж тем более – человека! – Левит, 22:24). Во время молотьбы Пятикнижие запрещает «заграждать» рот волу, чтобы животное не испытывало мучений от того, что не может воспользоваться находящейся вокруг пищей (Второз., 25:4). Кроме того, Закон обязывает возвратить заблудившихся животных их хозяину (Второз., 22:1) и обязывает человека расседлать уставшее животное, напоить и накормить его, даже если оно ему не принадлежит (Второз., 22:24).

* * *

В связи со всем вышесказанным невольно возникает вопрос о том, в чем же, согласно учению Моисея, заключается награда за следование заповедям Всевышнего и наказание за их нарушение?

Не секрет, что одним из непременных составляющих любой религии является вера в загробную жизнь, посмертное воздаяние человеку за его добрые и злые дела. В египетской религии идея суда над душами умерших и воздаяния ей по ее делам появляется в эпоху Среднего царства и подробно излагается в «Книге мертвых». Именно знаменитая 125-ая глава этой книги, в которой приводится отчет умершего перед судом Осириса, дает нам представление о моральном кодексе египтян и о том, в чем заключается его схожесть и отличие от Моисеева закона. «Эта идея нравственной ответственности человека и связь ее с верой в загробную жизнь, в страшный суд чрезвычайно характерна, – писал советский историк религии С.А. Токарев, выражая типичную точку зрения марксистско-ленинской философии по данному вопросу. – Очевидно, она была разработана жрецами в интересах господствующего класса как ответ на растущие классовые противоречия. Рабовладельцы и жрецы стремились запугать суеверную массу порабощенного народа загробными наказаниями и утешить их надеждой на загробную награду»[106].

Если бы учение, которое нес Моисей, было бы порождением и продолжением, развитием египетской религии, как это пытаются представить некоторые религиоведы, то она бы, безусловно, несла в себе идею загробной жизни и посмертного воздаяния. Однако, как уже отмечалось в первой части этой книги, во всем Пятикнижии нет ни слова о жизни после смерти, о посмертном существовании души и т. д. Те же исследователи признают, что подобные воззрения возникают у евреев относительно поздно и объясняют их влиянием греческой философии. Талмуд, разумеется, придерживается по данному поводу иной точки зрения; его мудрецы настаивают, что намеки на будущее воскрешение мертвых и вечность души имеются и в Пятикнижии, но это в любом случае только намеки.

В явной же форме награда, которую обещает Пятикнижие за исполнение заповедей Творца, вполне конкретна и материальна: долгая и благополучная жизнь на земле; возможность продолжить себя в детях и порадоваться их счастью; обильные урожаи и хороший приплод скота. И, наоборот, наказанием являются неурожай, голод, болезни, гибель от руки врагов и изгнание с родной земли:

«И будет, если вы будете послушны повелениям, которые Я даю вам сегодня: любить Господа Бога вашего и служить Ему всем сердцем вашим и всей душой вашей, то дам Я дожди земле вашей в срок, от начала и до конца зимы, и соберешь ты свой хлеб и вино, и оливковое масло; и дам траву для скота на луга твои: и будешь ты есть досыта. Однако берегитесь, чтобы ваши сердца не поддались соблазну, чтобы не свернули вы с пути и не стали служить другим богам и поклоняться им. Ибо тогда разгневается на вас Господь, и замкнет небеса; и не будет дождя, и земля не станет приносить свои плоды; и исчезнете вы вскоре с той благодатной земли, которую Господь дает вам. примите эти слова Мои всем сердцем вашим и всей душой вашей… Чтобы дни ваши и дни сыновей ваших умножились на земле, которую Господь клятвенно обещал отцам вашим, – как дни существования небес над землею» (Второз., 11:13-29).

Фундаментальной идеей учения Моисея является идея свободы выбора – человек тем и отличается от животного и стоит даже выше ангелов, что в отличие от тех и от других наделен такой свободой – и в этом, по большому счету, и заключается суть его подобия Богу. Но предоставляя человеку свободный выбор, Бог в Пятикнижии постоянно подчеркивает, что выбирая, следовать ли ему по пути исполнения данных Богом нравственных и религиозных норм, или презреть эти нормы, является выбором между Жизнью и Смертью как для себя, так и для своих потомков. И дело тут не в жизни души после смерти (хотя не исключено, что и в ней), а в той, постоянно в той или иной форме муссируемой Пятикнижием мысли, что только основанное на высоких моральных нормах общество является жизнеспособным и имеет будущее.

При этом Моисей подчеркивал, что выполнение данных через него заповедей отнюдь не требуют от человека неких чрезмерных усилий, аскетизма, духовного подвижничества и т. д. Нет, их справедливость и полезность для общества вполне доступна пониманию любого, даже не обладающего высоким интеллектом человека; да и следование им посильно любому. Таким образом, согласно Моисею, каждый человек вполне способен исполнять волю Бога, пытаться постичь Его, вести праведный образ жизни и подняться на самые высокие нравственные и духовные вершины:

«Заповеданное, что я тебе сегодня предписываю, не слишком таинственно или удалено от тебя. Не на небесах оно, чтобы ты сказал: «Кто поднимется на небо и принесет это нам, чтобы мы могли это слушать и исполнять?». Не за морем оно, чтобы ты говорил: «Кто отправится за море и принесет это нам, чтобы могли это слушать и исполнять?». Оно очень близко к тебе, на устах твоих и ан сердце твоем, чтобы мог ты это исполнять». (Второз., 30:11-14).

Эта доступность в сочетании с огромным духовным и нравственным зарядом, которое несло в себе учение Моисея, в итоге и стали теми факторами, которые не просто обеспечили жизнеспособность иудаизма, но и привели к тому, что он стал основой для рождения двух религий, воспринятых значительной частью человечества.

Повторим, задача этой главы заключалась лишь в крайне поверхностном знакомстве читателя с базовыми нормами Моисеева закона, но хочется верить, что этого оказалось достаточно для понимания им того, свет каких великих истин принес этот закон в мир.