17.10.1994

Привет, папа! Первого сентября начался новый учебный год. Два человека из моего отделения не смогли стать курсантами третьего курса. Одного парня отчислили по неуспеваемости, второго — по линии психиатрии. Ефрейтор из Джанкоя решил отпилить себе палец, и его нашли на пустыре.

В осеннем семестре мы изучаем следующие дисциплины: гигиена, гинекология, кожные болезни, гастроэнтерология, медицинская статистика, политология, физическое воспитание, физиология военного труда, нервные болезни, английский язык. Десятого декабря начнётся сессия, и с двадцать шестого декабря — каникулы. Начальник курса сообщил, что академия перешла на семилетнее обязательное обучение. Теперь мы можем стать терапевтами, хирургами или врачами-гигиенистами. Я всё так же мечтаю о психиатрии, но военных психиатров для войск не готовят. Поэтому для начала выберу терапевтическую стезю. Правда, большинство выпускников после седьмого курса поедут служить в войска в качестве начмедов частей. Как говорят офицеры, которые прошли через подобные жернова становления, до клинической ординатуры и получения узкой специализации доходит лишь каждый третий, и то через три-пять лет службы. Право остаться в академии будет лишь у золотых медалистов, которым дадут поступать в адъюнктуру. Нам сказали, что теперь диплом выпускника академии получит международный статус, но ни проверить, ни опровергнуть этого невозможно. Скорее всего, самореклама, чтобы повысить значимость обучения, так как некоторые из моих однокурсников переводятся в гражданские ВУЗы.

Вместе с положительными изменениями есть и негативные. Мэр, заботясь о бюджете города, отменил Указ Президента Бориса Ельцина о бесплатном проезде военнослужащих в общественном городском транспорте. Поездка сейчас стоит двести рублей, и иногда в день у меня может набежать полторы-две тысячи на дорогу. Четверо академических офицера подали на мэра в суд с исковым заявлением на пятнадцать миллионов рублей. Думаю, что бесполезно судиться с бывшим юристом. Я, как ходил бесплатно, так и хожу. Не обращаю внимания на цепкие руки бабушек-контролёров. Военные не подчиняются государственной системе штрафов по второму президентскому указу, который пока забыл отменить глава города.

В сентябре-октябре мне объявили три благодарности: за активность на субботнике, за успехи в учёбе и за высокие спортивные достижения. Тренируюсь и выступаю на соревнованиях. Сейчас нам сделали большую перемену между практическими занятиями и лекциями. За полтора часа успеваю переодеться, побегать, сделать упражнения на гибкость, ОФП, принять душ и на ходу перекусить. Заметил, что когда бегаю, мне меньше хочется спать, и я лучше усваиваю учебный материал. Начальник курса освободил меня от некоторых построений. Но свободные три-четыре часа я посвящаю любимой жене, так как она меня почти не видит из-за учёбы-нарядов и моих подработок. Её беременность проходит нелегко. Аллергия, отёки на ногах, токсикоз, прогрессирующий варикоз нижних конечностей, паховые грыжи. За шесть месяцев она перенесла две операции. В мае ей удалили аденоиды, а в сентябре в клинике общей хирургии — паховую грыжу, которая могла бы ущемиться во время родов. По прогнозам ребёнок должен появиться в декабре. По УЗИ мы ждём девочку.

На работе у меня всё хорошо. Больница располагается на улице Арсенальной, что в двух километрах от академии. При внезапных построениях я могу всегда отлучиться, оставив отделение под присмотр санитара. В месяц на ставку выходит тринадцать смен по двенадцать часов и четыре суточных дежурства в выходные дни. Привык к необычным пациентам, графику, персоналу, которые довольно сильно отличаются от тех, что встречал на кафедре психиатрии академии. На первом курсе я посещал тамошний факультатив или курсантский кружок, но тогда мне больше хотелось спать или я ещё не понимал основ этой науки.

Здесь же иной мир, где всегда приходится быть настороже или начеку. По моим наблюдениям, это скорее тюрьма, чем психиатрическая больница. Она и внешне ничем не отличается от соседнего женского СИЗО или Крестов. Двухместные камеры и решётки повсеместно. Между корпусами, этажами, блоками установлены двойные двери с охраной — сотрудниками внутренних войск. Говорят, что несколько лет назад все врачи были на аттестованных должностях и лишь в конце восьмидесятых они сняли погоны. Правда, некоторые продолжают носить военные рубашки и брюки.

Как-то присутствовал, а точнее удерживал пациента при подготовке к сеансу электролечения, который проводил отставной майор в выстиранных форменных брюках и рубашке. Жуть… Он истошно кричал и сопротивлялся, пока мы вшестером фиксировали его к электростолу. Ещё большие конвульсии наблюдались, когда врач опустил рубильник и электрический разряд прошёл по его телу. Мне казалось, что кожаные ремни не выдержат, а его вены на лбу лопнут от напряжения. Вспомнился мой любимый в детстве фильм «Пролетая над гнездом кукушки». Хочу сказать, что в жизни это всё трагичнее. После этого несчастный потерял сознание, изо рта пошла розовая пена, его чем-то укололи и мы отнесли его в изолятор. Пожилые медсестры говорят, что во времена СССР здесь лечили политзаключённых и половина пациентов были из числа диссидентов. Тогда электроток применялся чаще, и была очередь, тогда как в наше время всего один-два сеанса в неделю.

Все ключи у контролёров. У меня только право самостоятельно войти в сестринскую, буфет, процедурную и ординаторскую. Истории болезни хранятся в металлических сейфах, и я их с любопытством почитываю в ночные часы. Большинство — это шизофреники, совершившие убийства и насилия.

Пациентов немного — отделение на двадцать коек. Два одноместных «люкса», остальные — двухместные палаты. Моя задача — выдать вечерние таблетки, а точнее — флакончики из-под пенициллина с водой, в которых плавает смесь из антипсихотиков, иногда вывести больных на прогулку, раздать на ночь кефир и описать в журнале наблюдений, кто чем занимался после ухода врачей. Естественно, моё дежурство без права сна. В каждой палате в двери форточка из оргстекла, и мы с санитаром делим ночь на половинки и по очереди проходим по отделению. Главное, чтобы никто друг друга не задушил, не убил себя и не сбежал. Поэтому, если кто накрывается одеялом с головой и не реагирует на мои воззвания, я вызываю контролёра и мы совместно добиваемся открытия лица. Также им запрещено заниматься мужеложством, но и здесь уследить не всегда возможно.

Здесь я узнал, что такое чифирь. Это чёрный чай, который заваривается в пропорциях: стограммовая пачка на пол литра кипяченой воды. Им увлекаются не только больные, но и персонал. В мои обязанности входит наблюдение за тем, чтобы пациенты не чифирили и не варили чай на унитазах. Конечно, уследить за всеми не удаётся, и утром по их красным глазам можно догадаться, кто нарушал запрет в минувшую ночь. Но и отработанная заварка или нифеля также имеет определённую ценность. Многие из больных готовы мыть пол или стены, чтобы получить в качестве благодарности банку отработанной чайной заварки, которую они прямо на моих глазах съедают. Ну, а пальму первенства здесь занимает циклодол или паркопан. Многие из больных симулируют нейролепсию, чтобы выпросить лишнюю таблетку этого псевдонаркотика. Чай, паркопан и водка всё равно проникают в отделение, несмотря на то, что охрана проверяет сумки. Чаще всего за это увольняют нерадивых санитаров.

Политикой не интересуюсь, телевизор не смотрю, газет не покупаю. Регулярно слежу лишь за курсом доллара и ценами на основные продукты питания. Опять произошло падение рубля и повышение цен. Потом доллар опустился, но цены остались на прежнем уровне. Люди привыкли и не ворчат.

Мэр пообещал, что с 1995 года ввёдет платную медицину с новыми расценками. Например, вызов врача на дом будет стоить двадцать тысяч рублей, а за приезд скорой помощи надо будет заплатить сорок тысяч, удалить зуб можно будет за двадцать. Но мой оптимизм не иссякает, и я верю, что наступят и лучшие времена.