«Не спрашивай, над чем задумываюсь я…»

Не спрашивай, над чем задумываюсь я:

Мне сознаваться в том и тягостно и больно;

Мечтой безумною полна душа моя

И в глубь минувших лет уносится невольно.

Сиянье прелести тогда в свой круг влекло:

Взглянул – и пылкое навстречу сердце рвется!

Так голубь, бурею застигнутый, в стекло,

Как очарованный, крылом лазурным бьется.

А ныне пред лицом сияющей красы

Нет этой слепоты и страсти безответной,

Но сердце глупое, как ветхие часы,

Коли забьет порой, так всё свой час заветный.

Я помню, отроком я был еще; пора

Была туманная, сирень в слезах дрожала;

В тот день лежала мать больна, и со двора

Подруга игр моих надолго уезжала.

Не мчались ласточки, звеня, перед окном,

И мошек не толклись блестящих вереницы,

Сидели голуби, нахохлившись, рядком,

И в липник прятались умолкнувшие птицы.

А над колодезем, на вздернутом шесте,

Где старая бадья болталась, как подвеска,

Закаркал ворон вдруг, чернея в высоте, —

Закаркал как-то зло, отрывисто и резко.

Тот плач давно умолк, – кругом и смех и шум;

Но сердце вечно, знать, пугаться не отвыкнет;

Гляжу в твои глаза, люблю их нежный ум…

И трепещу – вот-вот зловещий ворон крикнет.

1854