Глава первая. САБЛИН КАК ПРОФЕССИОНАЛ-ВОСПИТАТЕЛЬ
Глава первая. САБЛИН КАК ПРОФЕССИОНАЛ-ВОСПИТАТЕЛЬ
Прежде, чем последовать за идущим в Ригу большим противолодочным кораблем «Сторожевой», попробуем разобраться, что же представлял собой Валерий Михайлович Саблин как профессиональный политработник и офицер-воспитатель? Что за идеи обуревали его голову и чего он, в сущности, хотел добиться?
Чтобы понять замыслы замполита БПК «Сторожевой», нам придется посвятить ответам на эти вопросы несколько глав. Но наберемся терпения, ибо нам предстоит узнать много интересного и любопытного о кумире либералов.
В многочисленных либерально-журналистских изысках о Саб-лине нет числа дифирамбам в его честь. Среди них наиболее часто предпринимаются попытки создать образ не только великого радетеля за общее коммунистическое благо, но и высокопрофессионального офицера-воспитателя, мудрого учителя и талантливого наставника. Ну а как же все обстояло в действительности? Как же служил на «Сторожевом» не мифический, а вполне реальный капитан 3-го ранга Саблин? Предоставим слово прежде всего самому Саблину, который подробно рассказывал о своей службе на корабле во время допроса 1 марта 1976 года.
Итак, на вопрос следователя Добровольского: «Были ли недостатки в воспитательной партийно-политической работе на БПК “Сторожевой”?» — Саблин ответил следующее: «Как я считаю, воспитательная и партийно-политическая работа на “Сторожевом” были примерено на том же уровне, что и на других кораблях соединения. Вместе с тем, я думаю, что она была организована не лучшим образом и страдала многими недостатками, в том числе формализмом, очковтирательством и начетничеством. На “Сторожевом” не всегда на должном уровне проводились политзанятия, что можно объяснить низкой требовательностью с моей стороны к руководителям групп политзанятий, в частности, к подготовке к занятиям, семинарам и организации дополнительных занятий с личным составом, находившимся на вахте. Я не сумел добиться контроля за состоянием конспектов политзанятий, что привело к отсутствию конспектов у многих слушателей семинаров и к крайне небрежному ведению конспектов теми, у кого они были. Частая смена руководителей сказалась и на качестве политической учебы мичманов.
На состояние политучебы на “Сторожевом” влияло и недобросовестное отношение ряда руководителей групп политзанятий к своим обязанностям. Несмотря на определенные усилия, которые я прилагал для того, чтобы навести порядок в организации ведения политзанятий, существовал ряд объективных причин, которые мешали мне привести в жизнь мои благие намерения. В частности, в силу систематического нарушения распорядка дня и занятости офицеры не могли качественно готовиться к политзанятиям. Обзоры лекций для руководителей групп политзанятий были некачественны и ограничивались статьями журнала “Коммунист Вооруженных Сил”. Ряд тем в программе политучебы не отвечал требованиям современного умственного и политического развития матросов. Что вызывало их пассивность на политзанятиях... Ряд офицеров проявляли недобросовестность. Например, Смирнов на занятиях читал статью из журнала “КВС”, Рожков дважды терял журналы учета. После одной из проверок инструктором политотдела мне было за это объявлено взыскание.
Я, как замполит, не мог охватить своим вниманием все группы политзанятий (их 11). Многое зависело от должности самих руководителей-офицеров. Как раз в этом ко мне были предъявлены серьезные претензии. Я успевал бывать на занятиях только 1—2 групп. После таких посещений проводил разбор занятий с руководителями, делал замечания, советовал. Тот или иной офицер выслушивал, кивал головой в знак согласия, а спустя некоторое время я наблюдал у него все те же ошибки, т.е. я не видел у многих офицеров желания понять, исправить или сделать хотя бы как надо.
После итоговой проверки в сентябре 1975 года я смотрел оценки, выставленные слушателям во всех группах и, зная способности тех или иных матросов и старшин, видел, что оценки эти явно завышены. Проверяющие, как я понял, не желая портить нам общую картину, соглашались с оценками. Я не проявил здесь принципиальности и не настаивал на изменении оценок, не хотел, чтобы оценки по политучебе на нашем корабле были бы хуже, чем на других кораблях.
Не все благополучно было на “Сторожевом” и с организацией политинформации — посещение было очень низким, приходилось чуть ли не самому собирать личный состав на политинформацию».
Теперь попробуем понять, что же поведал нам капитан 3-го ранга Саблин. Для человека непосвященного вроде бы и ничего особенного. Да, отдельные недостатки были, но он ведь так старался, так старался...
На самом же деле, сам того не подозревая, Саблин наглядно продемонстрировал истинный уровень своей профессиональной подготовки и отношения к делу.
Уже в начале своей «исповеди» Саблин напрямую заявляет, что в своей воспитательной работе он занимался формализмом и очковтирательством, т.е. фактически настоящим воспитанием подчиненных вообще не занимался, а лишь имитировал эту работу. Такое признание дорогого стоит! Намеки Саблина о том, что так же примерно дела обстояли и у других замполитов, несерьезны. Такими, как Саблин, на флоте были далеко не все. Смешны сетования Саблина и на то, что он не был в состоянии просмотреть раз в неделю 11 тетрадей руководителей групп политзанятий и задать каждому по 1—2 вопроса, из которых сразу же стало бы ясно, насколько эзи руководители готовы к занятиям. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Более того, Саблин еженедельно обязан был проводить и специальные занятия с этими самыми руководителями групп. Время для этих занятий было официально предусмотрено в недельном распорядке на каждом корабле советского ВМФ. Об этом он почему-то «забыл», т.е. таких занятий, оказывается, никогда не проводил. Как же тогда лейтенанты вообще могут стать грамотными преподавателями, когда их планово этому никто не учит? То, что после разборов Саблина офицеры на его советы откровенно плевали, говорит как о полезности этих советов, так и об авторитете самого Саблина. У грамотного, работящего и требовательного замполита и руководителя всегда к занятиям готовились, и матросы на занятиях не спали. Врет Саблин и то, что не был в состоянии охватить своим вниманием все группы политзанятий. Это же какой адский труд, обойти за три часа занятий 11 кубриков и посмотреть, занимаются там учебой люди или бьют балду?
Об итоговых политзанятиях Саблин вообще вещает как сторонний наблюдатель, а не руководитель данного процесса: взял ведомости, полистал, расстроился. Матросы, мол, тупые, а оценки у них хорошие, вот беда-то какая! Да чтобы матросы были не тупые, их надо учить, а при такой учебе, какая была на «Сторожевом», и умный последние мозги проспит. Подводя итог, можно сказать, что политическим воспитанием на вверенном ему корабле Саблин абсолютно не занимался. Единственно, что делал — это вешал лапшу проверяющим. Да и то! Его детские обманки опытные проверяющие обнаруживали очень легко. Поэтому Саблин часто попадался и его наказывали. На это он тоже горько жалуется следователю.
А вот еще «непреодолимая проблема» — безалаберный лейтенант теряет журнал учета. Но ведь рядом с ним есть мудрый Саблин, который, кстати, был обязан еженедельно этот самый журнал проверять. Но пропажу (причем дважды!) почему-то обнаруживает не муцрый замполит, а посторонние проверяющие офицеры. А где же был в это время сам мудрый замполит, а хрен его знает!
О трудностях Саблина с политинформацией вообще читать смешно, ведь это азы работы офицера-воспитателя. Для тех, кто далек от флота, поясню, что время политинформации (у нас на Балтике она проводилась по средам) определено в суточном плане и личный состав собирался на нее по команде дежурного по кораблю. После этого замполиту следовало лишь прийти в помещение, где собрались люди, посмотреть, все ли свободные от вахты на месте, проверить наличие политической карты мира и указки, а затем или выступить самому, или предоставить слово офицеру, который к этой политинформации готовился. Не открою Америки, если скажу, что если политинформации читались интересно, то матросы сами всегда старались на них попасть. Кому же не хочется узнать, что творится в мире, если об этом рассказывают со знанием дела, да еще и с юмором. Но на «Сторожевом», увы, все было совершенно иначе.
Впрочем, задумаемся, а зачем вообще нужно было Саблину заниматься плановыми политзанятиями, на которых учили верности присяге и Родине, ведь планы у него были совершенно иными? Да и на корабль, по его собственному признанию, Саблин пришел вовсе не для того, чтобы поднимать уровень боевой и политической подготовки, а для того, чтобы готовить людей к измене Родины и свержению законной власти. Зачем же ему надо было их учить обратному?
Подводя итог состоянию политического воспитания на «Сторожевом», можно смело утверждать, что Саблин ею не занимался вполне осознанно, стремясь, наоборот, вызвать у подчиненных негативное отношение как к самой системе политучебы, так и к темам, которые в ходе нее изучались. Так он исподволь начинал работу по идеологическому разложению экипажа корабля. Но следствие обмануть ему не удалось.
Большую опасность для планов Саблина представляли партийная и комсомольская организации корабля. В случае их сплоченности и боевитости мятежный замполит был бы обречен на поражение. Вспомним здесь недовольство замполита по итогам выборов нового секретаря парторганизации и его заместителя, которым Саблин не доверял. Поэтому с партячейкой и комитетом комсомола Саблин расправлялся по отдельному плану. И вновь предоставим слово ему самому.
Относительно комсомола Саблин сообщает: «Много недостатков имелось у меня в работе партийной и комсомольской организаций. В комсомольской работе я, как только пришел на корабль, столкнулся с откровенным формализмом и трудностями: секретарь комитета комсомола Бабаченко отличался ленью и недисциплинированностью, комсомольская работа была запущена, документы не оформлялись за многие месяцы. Когда я сказал об этом заместителю командира дивизии по политической части капитану 2-го ранга Попову (на самом деле Попов был заместителем командира 128-й бригады по политчасти. — В.Ш.), тот собрал всех секретарей комсомольских организаций в кают-компании корабля и заставил их оформить планы задним числом. Я не воспротивился этому, посчитав, что мне неудобно начинать работу с возмущения имевшимися порядками. Впоследствии я сталкивался с подобными фактами в комсомольских организациях боевых частей. Политотдел интересовался в комсомольской работе формальной стороной — есть ли план работы, как он оформлен и написаны ли протоколы комсомольских собраний. При этом проверяющие из политотдела интересовались не сутью изложенных в протоколах выступлений, а наличием в планах определенных мероприятий...
Как раз второе взыскание я получил, когда проверяющий установил плохое состояние документации в комсомольской организации БЧ-2 и других организациях. Я не снимаю с себя ответственности за неудовлетворительное состояние комсомола и могу объяснить это только своей большой занятостью, тем, что больше, чем нужно было, доверял комсомольским секретарям, пытаясь приучить их к самостоятельности. Многие комсомольские собрания отличались малой активностью, чувствовалось, что секретари плохо готовились. Я указывал на это секретарям комсомольских организаций, а спустя некоторое время замечал то же самое. Я пытался расшевелить комсомольскую активность, но часто наталкивался на равнодушие и безразличие офицеров и комсомольского актива. Иногда я чувствовал, что стучусь, как говорится, в закрытую дверь. Из политотдела ни разу никто не приходил на корабль, не изъявил желания побеседовать с комсомольцами, расспросить у них о службе и быте».
Прервем итог этим откровениям Саблина и попробуем проанализировать, о чем же он нам сейчас поведал. А поведал он о том, что за время своего пребывания на корабле он ни много ни мало, а фактически уничтожил комсомольскую организацию. Читаешь саблинскую исповедь и поражаешься, что он и в этом случае опять вроде как сторонний наблюдатель. Увидел, что у него не оформлены отчетные бумаги, вместо того, чтобы решить эту простую проблему — провести занятие с комсомольским активом и научить их работать с документами, Саблин бежит к заместителю командира бригады. И тот (а то у замкомбрига нет своих дел!) спешит на «Сторожевой», собирает актив и лично учит их, как надо работать с документами. При этом Саблин не только ему не помогает, а еще и возмущается, горя желанием устроить скандал. Зная планы Саблина относительно уничтожения корабельного комсомола, совершенно понятно, почему он так воспротивился работе капитана 2-го ранга Попова со своим комсомольским активом.
Сетования на то, что офицеры политического отдела проверяют бумаги комсомольцев и указывают им на ошибки, также бесит Саблина. Но при чем здесь формализм? Да кто тебе мешает работать с матросами-комсомольцами, кто мешает увлечь их интересными делами? Но ничего этого Саблину не надо. Вспомним, как ярко будет он выступать перед офицерами, мичманами и матросами в начале мятежа! Значит, все же умел общаться с людьми, когда это было надо ему лично! Почему же так не работал раньше? Да потому, что это было ему не надо!
Смешно читать, что с корабельной молодежью Саблин не работал, так как был слишком занят и желал приучить своих секретарей самостоятельности — это классическая «отмазка» всех начальственных бездельников.
Откровенно врет Саблин и о том, что ему в работе с комсомолом никто не помогал. Уж если сам заместитель командира бригады лично учит его матросов заполнять дневнички комсгруппорга, куда уж дальше! Ну а саблинские сетования: ...я не воспротивился... я сталкивался... я пытался... я чувствовал, что стучусь в закрытую дверь... Детский сад, а не капитан 3-го ранга! Да не надо никуда стучаться и пытаться что-то чувствовать, надо просто по-мужски открыть эту самую дверь и навести за ней настоящий флотский порядок, вот и вся наука!
Ну а как обстоят дела с партийной организацией «Сторожевого», до какого состояния успел развалить Саблин ее? Бывший замполит «Сторожевого» рассказывает: «Партийная работа была поставлена на БПК несколько лучше комсомольской. Регулярно проводились собрания. Хотя активность была слабой. Немалая заслуга в этом секретаря партийной организации Фирсова. На собрании мы обсуждали вопросы организации комсомольской работы. Казалось, делали все, что нужно, но почему-то комсомольская работа не стала лучше, понять не могу! Социалистическое соревнование на БПК было пронизано формализмом, граничащим с очковтирательством... Это в свою очередь вызывало скептицизм, недовольство и личного состава и негативное отношение к самой идее социалистического соревнования».
Социалистическое соревнование на «Сторожевом» Саблин почти уничтожил, а вот с коммунистами, несколько забегая вперед, скажем, что у него сорвалось. Там оказались энергичные лидеры, вначале старший лейтенант Фирсов, тот, кто, рискуя жизнью, фактически лишит Саблина шансов на успех мятежа. Затем откровенно несимпатичные Саблину Виноградов и Иванов. Эти молодые коммунисты оказались Саблину не по зубам, что он, собственно, и признает на допросе. При этом заметим, что именно партийная организация пытается воздействовать на замполита, чтобы тот занялся возрождением загубленного корабельного комсомола. А что Саблин? А в ответ снова одни стенанья: делаю все, что надо, и понять не могу, почему все плохо! Закономерен вопрос: а то ли делал выпускник ВПА, да и делал ли на самом деле вообще хоть что-то?
А затем Саблин делает чистосердечное признание, да еще какое: «...Я считаю, что недостатки в индивидуально-воспитательной и партийно-политической работе, перечисленные мною, в значительной мере повлияли на то, что матросы, старшины, мичманы и офицеры “Сторожевого” сделали необдуманный, неверный шаг, согласившись с моим предложением по захвату власти на корабле с целью его использования как трибуны для политических выступлений».
Этим заявлением Саблин фактически признает, что сознательно и целенаправленно дискредитировал всю систему воспитательной работы, специально доведя ее на корабле до полного абсурда, с целью привлечения на свою сторону всех разочаровавшихся в существующей системе. Так всегда действовали и действуют высококвалифицированные агенты влияния, отрабатывающие свои гранты. Так действовал и Саблин. И хотя масштаб его деятельности был весьма небольшой — всего один корабль, но работал он как настоящий профессионал.
А как оценивает Саблин состояние дисциплины на вверенном ему корабле?
Следователь Добровольский спрашивает:
— Были ли недостатки в воинской дисциплине на «Сторожевом»?
На это Саблин начинает говорить следующее: «Состояние воинской дисциплины на “Сторожевом” отличалось в лучшую сторону от воинской дисциплины на других кораблях. Вместе с тем был и ряд недостатков».
А дальше Саблин в деталях рассказывает, что в действительности творилось под его началом на «Сторожевом», а творилось немало: драки между матросами, избиения молодых матросов, групповые пьянки офицеров и мичманов, причем не просто пьянки, а с дебошами в ресторанах, битьем зеркал и последующими водворениями на гарнизонную гауптвахту. Пьяницами и дебоширами Саблин называет сразу 3 офицеров и 6 мичманов. Пока одни пьянствовали, другие хамски вели себя с матросами. Эту группу офицеров и мичманов возглавлял лично командир корабля капитан 2-го ранга Потульный. Ну а воровство было на «Сторожевом» самым обыденным делом — матросы воровали друг у друга тельники, ремни и носки. Из кают офицеров и мичманов то и дело пропадали деньги (в том числе общественные) и вещи.
По ночам на корабле хозяйничали целые разбойничьи шайки, которые периодически вскрывали корабельный ларек и сухую про-визионку. Иногда грабителей ловили, но чаще нет. Дошло до того, что во время похода на Кубу из каюты командира отряда кораблей капитана 2-го ранга Рассукованного был украден его личный фотоаппарат. Произведенные поиски ничего не дали. Что и говорить, хорошо воспитывал своих подчиненных капитан 3-го ранга Саблин.
Уже сидя под арестом, Саблин написал 6 января 1976 года десять страниц убористого текста о недостатках в военно-морском флоте, озаглавленном «Заявление о недостатках на флоте». Читая это сочинение, у меня создалось твердое убеждение, что автор постарался написать все, что только вспомнил, перескакивая с пятого на десятое без всякой связи и логики, в очередной раз пытаясь создать образ бескомпромиссного и принципиального борца за правду. О чем же писал Саблин в своем опусе о выявленных им безобразиях в родном ВМФ?
Вначале он посыпает голову пеплом: «Низкое качество боевой подготовки и воспитания личного состава и стали причиной, которая толкнула многих матросов, старшин и офицеров БПК “Сторожевой” на необдуманный, неверный шаг — согласиться с моими предложениями». Эко ведь завернул! Сам же боевую подготовку и воспитательную работу на корабле завалил и этим же сам, как оказывается, толкнул личный состав в объятия своего же мятежа, а потом этим же еще и попрекает всех остальных! Вот это логика! Впрочем, в одном здесь Саблин прав. Если бы он действительно занимался и боевой подготовкой, и воспитательной работой, так, как это надо делать настоящему замполиту, то для мятежа у него бы просто не осталось времени.
Далее Саблин много и пространно пишет о заслугах своей семьи перед флотом, о своем прадедушке, погибшем на крейсере «Паллада», о служивших на флоте дедушке и отце. Этот солидный абзац завершается пафосной фразой: «И я не жалею, что отдал флоту лучшие годы жизни». Как знать, не приди Саблин на флот, возможно, лучше было бы и Саблину, и флоту.
Так как к январю 1976 года самомнения о своей исторической исключительности, да и революционного пыла у Саблина серьезно поубаивалось, то следующий абзац своей обличительной записки он начинает так: «Если наше дурацкое (грубо говоря, но конкретно) выступление привлечет внимание к положению на флоте, а мое заявление поможет хоть в чем-то разобраться в обстановке, то подтвердится известная поговорка: “Нет худа без добра”».
Вот это поворот! Теперь, оказывается, и весь мятеж-то был затеян вовсе не ради великих преобразований в стране, а всего-то для того, чтобы привлечь внимание командования флота к плохой организации Б и ПП на отдельно взятом корабле! И именно для этого слал свои ультимативные радиограммы в адрес Политбюро ЦК КПСС корабельный замполит!
Далее Саблин пишет еще лучше: «Регламент флотской жизни рушили научно-обоснованные планы из-за постоянных вводных высшего командования. С другой стороны, постоянное устранение замечаний то одного, то другого штаба. Некоторые командиры (в частности Потульный) считают, что надо работать на износ. Сход с корабля после 22 часов, вызовы из дома, совещания работы и т.д.
Личный состав месяцами не имеет нормального выходного дня, смотры, приборки и т.д. Формализм в ведении документации... На “Сторожевой” прислали плохих офицеров, пьяниц. Мой предшественник капитан-лейтенант Подрайкин был склонен к пьянству, а бывший командир БЧ-5 капитан-лейтенант Гриб — пьяница, и имел партийное взыскание. Имели по два взыскания и бывшие офицеры БЧ-3 Стриженок и Куропятник».
Далее Саблин долго рассуждает о «годковщине» и даже вроде как порицает ее. Но об истинном отношении Саблина к этой проблеме у нас отдельный разговор впереди.
Однако из написанного Саблиным опять непонятно, почему же он лично не ставил принципиально вопрос о регламентированном рабочем дне для офицеров и мичманов своего корабля, почему не поставил на место «бездушного» командира? Рычагов для этого у заместителя командира корабля по политической части было более чем достаточно. Более того, решить данный вопрос было его прямой обязанностью! Но потому-то наш «герой» решать его даже не пытался. Почему?
Плохо относится замполит «Сторожевого» и ко всяким отчетным документам. Не по душе ему было корпеть в каюте над бумажками, его призвание — глаголом жечь сердца людей! «Отчеты отдают формальностью», — пишет Саблин. Да кто тебе, родимому, мешал писать неформальные отчеты? Если ты на самом деле работал как вол и свою фактическую работу подтверждал документально, то честь тебе и хвала. А если ты ни черта не делал, а писал липовые бумажки, то это действительно плохо. За всю свою службу я не встречал ни одного начальника, который бы приказывал своим подчиненным ничего не делать фактически, а заниматься лишь составлением бумажек. Если отчеты Саблина «отдают формальностью», то в этом виноват только Саблин, а никто другой. Работать надо было лучше, гражданин замполит!
Как «профессиональный революционер» Саблин, разумеется, снова в своем опусе недоволен и политическими занятиями: «Политические занятия не вызывают у матросов политической активности и на них идут, чтобы отбыть номер. Я об этом писал еще в 1961 году в Политуправление ВМФ адмиралу Гришанову, но ответа так и не получил за 14 лет». Опять двадцать пять! Если на занятия к Саблину матросы идут, чтобы «отбывать номер», и он не в состоянии их заинтересовать происходящими в мире и в стране событиями, то грош ему цена как профессиональному политработнику. Если так проводят занятия подчиненные ему офицеры, значит, он не обучает и не контролирует их. И зачем писать слезницы в Москву, когда лучше просто качественно готовиться к собственным политзанятиям и проводить их не формально, а интересно и с душой. Матросы — не бездушные машины, они всегда с интересом будут слушать увлекательного и интересного рассказчика. Впрочем, надо понимать, настоящие плановые занятия Саблина не интересовали, именно поэтому он сетует на отсутствие у матросов некой «политической активности», которая бы могла привести к настоящему матросскому мятежу, аналогичному «потемкинскому», где кровь бы лилась рекой, а офицерам мозжили головы ружейными прикладами. Увы, к печали Саблина, на «Сторожевом» ничего подобного не получилось, очень уж слабой оказалась у матросов эта самая «политическая активность».
Не нравится Саблину и организация соцсоревнования: «Нелепые социалистические соревнования на каждый выход в море ведут к формализму и очковтирательству». Ну а кто тебе мешает организовать соревнование так, чтобы дух здорового соперничества присутствовал на самом деле и экипаж стремился занять первое место по всем показателям. Кто все это должен был и организовать, и вдохновить, и, наконец, возглавить? Конечно же, заместитель командира БПК «Сторожевой» по политической части капитан 3-го ранга Саблин. Но ведь сам Саблин откровенно признает, что ничего подобного на «Сторожевом» не было и в помине!
Да что там отчетные документы, соцсоревнование и политзанятия! Если верить Саблину, то на «Сторожевом» настоящей службой занимался только он один. До него там все было из рук вон плохо: «До меня на корабле было все запущено. Замполит корабля пил, секретарь комитета комсомола был ленив. При мне же стало все иначе». Тут; как говорится, ни отнять, ни прибавить! Согласимся, что выбор между просто пьющим замполитом и непьющим, но с оружием в руках захватывающим боевой корабль, действительно непрост!
На допросе 8 января 1976 года, говоря о недостатках, которые мешали ему жить и служить в ВМФ, Саблин порет откровенную галиматью, уже в который раз описывая все, что только вспоминает: «Реальная флотская жизнь рушит научно-обоснованные планы из-за постоянных вводных высшего командования. С другой стороны — постоянное устранение замечаний то одного, то другого штаба. Некоторые командиры (Потульный) считают, что надо работать на износ, сход дают после 22 часов, вызовы из дома и т.д. Совещания, работы, построения... Личный состав месяцами не имеет нормального выходного дня. Смотры, приборки и т.д. Формализм в ведении документации, просто ставят “вып”. На “Сторожевой” присылали плохих офицеров, пьяниц... Мой предшественник капитан-лейтенант Подрайкин склонен к пьянству, командир БЧ-5 капитан-лейтенант Гриб пьяница, имеет партийное взыскание...» Далее Саблин долго поносит офицеров БЧ-3 Стриженко и Куропятника. Вот прибыл на «Сторожевой» Первый секретарь ЛКСМ Литвы. Если верить Саблину, то он ходил по кораблю и, дыша перегаром, спрашивал матросов: «Ну как служба?» Выпил в кают-компании бутылку коньяка, а с экипажем общаться не пожелал и уехал. Далее: «Секретарь ВЛКСМ на БПК “Бодрый” отличается умением прикрывать пустоту в своей работе».
Возражая Саблину, скажу, что вся флотская действительность, увы, далека от «научных планов». Военно-морское дело таково, что именно умение командира оперативно и профессионально реагировать на вводные и определяет конечный успех в бою. Странно, что это так и не смог понять офицер, полтора десятилетия носивший погоны. Да, штабы порой раздражают своей излишней опекой, но они же и учат, как надо работать. Для этого штабы и существуют! Своего командира Саблин обвиняет, что тот работал «на износ» и того же требовал с подчиненных. Странное обвинение! Потульный учился воевать сам и учил этому свой экипаж, ведь для этого, собственного говоря, он и был назначен командиром. Ну а то, что офицеры и мичманы «Сторожевого» не имели выходных и поздно сходили на берег, то это вина, как мы уже говорили выше, прежде всего заместителя командира по политической части. У замполита корабля вполне достаточно власти и рычагов воздействия, чтобы тактично указать командиру на его недоработки в воспитании подчиненных, подсказать, подправить. Если же Саблину не хватало для этого собственного авторитета, он вполне мог обратиться к заместителю командира бригады по политчасти и в политотдел дивизии. Все они находились от Саблина не за тридевять земель, а в двух шагах. Почему же он этого не сделал и не упорядочил рабочий день на вверенном ему корабле? Объяснение только одно — он и этот раздражитель старался использовать в свою пользу, чтобы склонить обиженный офицерско-мичманский состав на свою сторону. Если все будут всем довольны, то кто пойдет за ним? Жалуется Саблин на плохих офицеров, и зря! На «Сторожевой» направляли служить не самых плохих, а самых обычных. Среди них были всякие, кто лучше, кто хуже. Но ты же замполит, а потому не скули, а работай с тем личным составом, который у тебя есть. Ведь именно с ним, если что, тебе и придется идти в бой. Ну а к чему Саблин описывает, как принимал на корабле литовского представителя. Ну выпил тот с офицерами коньяка, ну прошелся по кораблю и уехал дальше по своим делам. В чем тут криминал? Совсем уж паскудно звучит саблинский донос на комсомольского секретаря соседнего корабля. Тебе-?? какое дело, как работают люди на «Бодром»? Ты лучше у себя наведи порядок и на деле докажи, что у тебя лучший корабль!
Впрочем, Саблин все же понимает, что одной критикой недостатков себя не обелить. Поэтому следующий пассаж его «исповеди» таков: «Может сложиться неправильное впечатление, что я был как бы сторонним наблюдателем всех указанных безобразий... Это будет неверным впечатлением. В политическом отделе смотрели на мои усилия, как на потуги Дон Кихота при атаке мельницы. Почему я не поднял эти вопросы на партийных конференциях? Я предлогал, что это будет очередная “атака мельницы”, но с печальными последствиями для меня. Обращаться по данному вопросу к адмиралу Гришанову — начальнику Политического управления ВМФ — я не хотел, т.к. не получил от него ответ на первое письмо в течение 15 лет, а кроме того, я не питаю к нему уважение, видя, как он, не стесняясь своей должности, обеспечивает карьеру своему сыну на флоте».
Тут все, как и обычно у Саблина, в одной тарелке и мухи, и котлеты! Замечу, что относительно презрительно смотрящих на его одинокую борьбу с недостатками работников политотдела, Саблин, как всегда, все ставит с ног на голову. По многочисленным воспоминаниям офицеров 12-й дивизии, причем как строевых, так и политработников, отношение к Саблину было самое доброжелательное. Никто его не «гнобил». Однако все дело было в том, что инициативы не было от самого Саблина. О причинах отсутствия инициативы мы можем опять только догадываться. И почему бы тебе, если ты такой правдолюб, честно по партийному не выступить на партийном собрании или на партактиве? Если ты прав и говоришь не лозунгами, а по существу, предлагаешь конкретные вещи и сам готов работать «как вол», кто же тебя осудит? Ну и, конечно же, наш «герой» снова щедро изливает желчь в адрес своего «ненавистного покровителя» адмирала Гришанова и нескрываемая зависть к его сыну. Вот, собственно говоря, и вся саблинская критика...
* * *
Уже после ареста на допросах неожиданно выяснилось, что Саблин совершенно не знает своего личного состава. Матросы для него всего лишь серая безликая масса. Он не знает никого из них ни по имени, ни по отчеству, даже тех, к кому он особо благоволил и пытался привлечь на свою сторону. Для офицера-воспитателя это стыдно. Это еще один факт, характеризующий Саблина как профессионала!
Экипаж БПК (впоследствии сторожевого корабля) проекта 1135 не слишком большой, всего по штату 191 человек. На борту в момент перехода корабля из Балтийска в Ригу находилось 194 человека. Из них 15 офицеров и 14 мичманов, остальные матросы, то есть военнослужащих срочной службы на «Сторожевом» было всего 165 человек. И ни одного из них заместитель командира по политической части не знает по имени! Ну ладно, молодые матросы, которых Саблин, может быть, еще не успел запомнить, но ведь со старослужащими он находился ежедневно бок о бок на протяжении двух лет.
Чтобы не показаться голословным, прошу ознакомиться с показаниями Саблина, данными им на допросах 5 и 6 января 1976 года. Итак, в отношении матросов срочной службы, активно ему помогавших во время мятежа. Саблин сообщает:
«Матрос Буров (имени и отчества не помню) проходил службу на корабле “Сторожевой” в должности радиометриста-наблюдателя с июня 1974 года...»
«Матрос Аверин (имени и отчества не помню). Служит на корабле “Сторожевой” с ноября 1973 года в должности минера...”
“Маггрос Сахневич (имени и отчества не помню) служит на “Сторожевом” электриком БЧ-5 с мая 1973 года и в декабре 1975 года должен демобилизоваться... Во время захвата власти на ВПК “Сторожевой” 8—9 ноября 1975 года Сахневич проявил себя довольно активно».
Так почему же Саблин не знал имен своих матросов? В том, что у него была плохая память, есть большие сомнения, ведь цитаты классиков замполит «Сторожевого» выучивал до запятой. Все дело в том, что человеческая память сохраняет лишь то, что считает нужным и полезным. Память Саблина тоже была избирательна и сохраняла как нужное и полезное для своего хозяина именно цитаты Энгельса и Маркса, а не имена подчиненных матросов. Если принять во внимание, что Саблин считал себя не замполитом и не офицером-воспитателем, а революционером, то все сразу становится на свои места. Зачем великому революционеру знать имена представителей плебса, толпа она и есть толпа — всего лишь хворост в печке грядущей революции. Этой толпе не положено иметь имен, она по определению должна быть безлика, ибо судьба каждого индивида ничто по сравнению с великой революционной целью.
О реальном авторитете Саблина как профессионала рассказали во время следствия члены экипажа «Сторожевого». Так, на допросе 2 декабря 1975 года, к примеру, откровенничал почитатель Саблина мичман Бородай: «Ни командир, ни замполит авторитетом у матросов срочной службы не пользовались. Командир капитан
2-го ранга Потульный — прежде всего за высокомерие... Саблин стоял как бы в стороне от всех событий, в том числе политикомассовой работы. Считалось, что на корабле нет замполита, а есть два старших помощника командира корабля...»
Еще более определенный отзыв мичмана Хомякова: «Командира корабля Потульного и замполита Саблина матросы, по-моему, не любили. Я несколько раз был свидетелем, когда матросы высказывали недовольство в отношении указанных лиц за то, что Потульный и Саблин не могут правильно организовать службу на корабле, не интересуются их личной жизнью, занимаются укрывательством различных поступков с той целью, чтобы сделать БПК “Сторожевой” отличным».
Данные факты говорят о том, часто Саблин был никудышным замполитом и совершенно не занимался своим прямым делом — воспитательной работой. Я имею здесь в виду не подпольную агитацию против советской власти, а настоящую конкретную воспитательную работу с людьми.
Уж не знаю, как сейчас, но в мою бытность службы на кораблях у каждого замполита была особая рабочая тетрадь со всеми анкетными данными на всех членов экипажа. Она помогала держать в памяти данные по офицерам, мичманам и матросам корабля: как зовут, где родился, где жил, где и как учился, чем увлекался, что любит читать. Это всегда очень помогало в работе с людьми.
Что касается профессиональной работы Саблина, то совершенно очевидно, что заместитель по политчасти «Сторожевого» своим кораблем абсолютно не занимался, как истинный революционер полагая, что чем хуже обстоит дело в преддверии революционных событий, тем лучше для грядущей революции.
Да, после похода на Кубу, при помощи своих связей, Саблин получил престижный орден, но затем начались будни обычной кропотливой работы офицера-воспитателя, к которой Саблин оказался совершенно не готов. Тогда-то и посыпались на него взыскания за провалы в работе с личным составом. Вопиющая некомпетентность Саблина, несмотря на все его связи, демагогичность и авторитет выпускника политической академии становились все явственней. Думаю, что не случись событий 9 ноября 1975 года, то, несмотря на могущественную поддержку в Москве, его бы вскоре убрали со «Сторожевого» за профнепригодность.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.