Глава 25 Молочный: был ли Сталин агентом охранки?

Глава 25

Молочный: был ли Сталин агентом охранки?

В “нефтяном царстве” Баку Молочный попробовал вдохнуть новую жизнь в разрушенную большевистскую организацию. Он вновь работал со Спандаряном, Серго и Буду Мдивани. Собрав остатки дружины, он, по словам маузериста Куприашвили, “начал обдумывать нападение на почтовый корабль”; добычу он планировал пустить на финансирование “Бакинского пролетария”.

Но времена наступили скверные. “Партия больна”, – писал Сталин. “Хороших новостей нет. Мы не рабочие”, – жаловался он Цхакае и добавлял, что теперь считает правильным воссоединение с меньшевиками. Ленин ненавидел примиренчество, но тяжелые обстоятельства вынудили Сталина сделаться примиренцем. Закаленные комитетчики – члены комитетов в России – все сильнее разочаровывались в Ленине и эмигрантах. “Почему эти чертовы “течения” должны нас раскалывать… что за бессмысленные склоки – обе стороны заслуживают порки!” Сталин требовал учреждения Русского бюро, которое руководило бы партией в самой империи, и создания национальной газеты, печатаемой в России, а не за рубежом. Центральный комитет он в печати называл “фиктивным центром”.

Идеи Сосо о будущем партии дошли до Центрального комитета в Париже. В январе 1910-го ЦК сделал его членом только что образованного Русского бюро. Это был знак высокой оценки его энергичности и организаторских способностей. Из кавказского активиста он стал российским большевистским вождем, тем не менее в Баку он вел собственную игру против Шаумяна.

“Сталин и Спандарян сосредоточили всю власть в своих руках”, – сетовала жена Шаумяна Екатерина, дочь нефтяника. Зажатый между давлением Сталина и царскими репрессиями, Шаумян, как и многие другие, устроился на постоянную работу, причем у симпатизировавшего марксистам нефтяника Шибаева. Он пытался выбраться из подполья. “Все “взялись за ум” и устроились на работу, – писал Сосо Цхакае. – Все, кроме меня. Да, я не “взялся за ум”. За мной охотится полиция!” Неподкупный Сталин никогда не “взялся за ум” и ненавидел тех, кто “взялся”, таких как Шаумян, “который уже три месяца как оставил нашу работу!” Он пробовал вернуть Шаумяна на путь истинный. Оставшись один после смерти Като, Сталин ненавидел семейное счастье Шаумяна[134] и осуждал его жену Екатерину: “Эта женщина, как самка, думает только о своих птенцах, она часто враждебно смотрела на меня, потому что я втягивал ее Степана в такие конспиративные дела, которые пахли тюрьмой”. А Екатерина Шаумян жаловалась на то, что Сталин строил козни Шаумяну и вел себя как вздорная баба.

Сталин поехал в Тифлис “по финансовым делам” – эвфемизм для обозначения экспроприаций и рэкета. Он не знал, что умер его отец – возможно, это случилось в то же время. Бесо, бездомный пьяница, попал в Михайловскую больницу. Из медицинских документов ясно, что он умирал от туберкулеза, колита и хронической пневмонии. Он умер 12 августа, ему было пятьдесят пять лет. Он не пытался связаться с Сосо. У него не было ни родственников, ни денег, и его похоронили в нищей могиле¹. Для большевика, подписывавшегося “Сын Бесо”, его отец умер много лет назад[135].

Когда Сталин вернулся на Каспий, к нему приехала его подруга по ссылке – Стефания Петровская. Охранка вскоре охарактеризовала ее как “сожительницу” руководителя “Бакинского комитета РСДРП”. Очевидно, она была по-настоящему ему предана, потому что не вернулась в Москву или Одессу, но последовала за ним в Баку.

Он сделал ей высший комплимент: сменил псевдоним К. Като на К. Стефин – от имени Стефания; это уже ближе к “Сталину”. Для такого шовиниста брать в качестве псевдонима имена возлюбленных довольно необычно. Очевидно, Стефания была ему дорога. Они стали жить вместе – вернее, как писала тайная полиция, Молочный проживал “у своей сожительницы”.

Тем временем началась череда странных скандалов, в ходе которых выяснилось, что сталинская партия кишит царскими шпионами. Из-за этого Сталин начал истерическую кровавую охоту на предателей – и в итоге только убил невиновных и навлек подозрение на себя. Все началось в сентябре 1909 года, когда собственные источники Сталина в тайной полиции предупредили его, что двойной агент донес о его драгоценной подпольной типографии. На типографию планировался налет. Станок нужно было срочно переместить в другое место.

“Т. Сталин прибежал ко мне на завод, – вспоминал его помощник Вацек, – и поручил срочно достать деньги, каковые в сумме 600 руб. мною были получены от либерального управляющего [Манчо]”. Но этих денег не хватило. Сталин вернулся на завод с Буду Мдивани. Манчо выдал Сталину еще 300 рублей.

Сталин расположил типографию в новом секретном месте в Старом городе Баку – в темных подвалах и проходах персидской крепости. Затем он узнал, что супруги, обслуживавшие типографию, похитили деньги. Он отправил к ним маузеристов. Муж успел скрыться. Жену допросили сталинские наемники – каким-то образом ей удалось убежать и спастись от гибели.

В октябре 1909-го полиция нагрянула на конспиративную квартиру бакинского большевика Прокофия Джапаридзе (Алеши). Полицейские с удивлением обнаружили в квартире, кроме Джапаридзе, Серго и Сталина. Помощник пристава, как обычно, не проявил самостоятельности мышления и, оставив у дверей городовых, пошел советоваться с начальством. Сталин и Серго дали городовым взятку – десять рублей. Джапаридзе пришлось остаться, и его арестовали, но Сталин и Серго сумели улизнуть.

По наводке еще одного источника в бакинской охранке Сталин обвинил в предательстве секретаря Союза нефтепромышленных рабочих Леонтьева. Сталин решил, что в партию внедрились пятеро агентов охранки. Он решил убить Леонтьева, но тот пошел на провокацию и потребовал партийного трибунала. Сталин отказался проводить трибунал: на нем могли всплыть имена его “кротов” в охранке. Леонтьева отпустили, и теперь Сталина заподозрили в связях с тайной полицией. “Предательство того, с кем ты делил все, – говорил позднее Сталин, – это ужасно, ни один актер или писатель этого не передаст – это хуже самого укуса смерти!” В Баку Сталин учредил людоедскую инквизицию для поимки предателей, настоящих и вымышленных, – то же самое он в 1930-е проделает во всем СССР. Разница в том, что в Баку в партию действительно внедрились шпионы.

Сталин опубликовал имена пятерых “предателей”, но из архивов тайной полиции следует, что лишь один действительно был шпионом – остальные были невиновны. Охота на ведьм шла полным ходом. Когда в Баку явился важный московский большевик Черномазов, “товарищ Коба с презрением посмотрел на него. “Ты провокатор!” – закричал он”. На этот раз Сталин оказался прав.

Об этом раздрае с удовольствием рапортовали бакинской охранке настоящие шпионы под псевдонимами Фикус и Михаил – предатели, действительно проникшие в ряды большевиков, но так и не раскрытые Сталиным. Нет сомнений в том, что в Баку он отдавал приказы об убийстве невиновных, так же как в годы Террора.

Воцарился хаос. Сосо любил разрешать такие ситуации с помощью незаметных убийств, но на сей раз это не помогало. Он обвинил одного товарища в предательстве – тот обвинил его. Меньшевики и некоторые большевики подозревали, что сам Сталин, имеющий связи в тайной полиции, и есть главный провокатор. Так доносил ли он полиции на товарищей? Вот свидетельства против Сталина.

Безусловно, у Сталина были сомнительные связи со слугами царского режима: он постоянно получал загадочные намеки от своих источников в тайной полиции. Однажды, когда Сталин гулял по улицам Баку с товарищем, к нему подошел сотрудник охранки. “Я знаю, что вы революционер, – сказал он. – Вот, возьмите этот список, сюда включены товарищи, которые в ближайшее время должны быть арестованы”. В другой раз один товарищ пришел к Сталину на партийную конспиративную квартиру и столкнулся с пожилым жандармским офицером, выходившим из дверей. На вопрос гостя Сталин ответил, что этот жандарм сотрудничает с большевиками.

В Тифлисе во время облавы на революционеров Сталин с удивлением обнаружил в своем тайном укрытии меньшевика Артема Гио. “Вот не ожидал! – воскликнул Сталин. – Ты не арестован?” Тут вошел незнакомец. “Можешь говорить свободно, – успокоил Сталин вошедшего. – Это мой товарищ”. Гость оказался полицейским переводчиком. Он зачитал список арестованных в этот день партийцев, включавший и Сергея Аллилуева, и предупредил Сталина, что полиция арестует его сегодня ночью[136].

Агент охранки Фикус сообщил, что некий жандарм предупредил Сталина и Мдивани о налете на типографию. Как мы видели, она была спасена.

Так какие же отношения были у Сталина с тайной полицией?

По словам Арсенидзе, его знакомые большевики были уверены: “Сталин выдает жандармерии… адреса неугодных ему товарищей, от которых он хотел отделаться”. Арсенидзе продолжает: “Товарищи по фракции решили его допросить и судить. <…> На одно заседание суда… явилась охранка и арестовала всех судей. Коба тоже был арестован”. Уратадзе пишет, что в 1909 году “бакинская большевистская группа обвинила его открыто в “доносе” на Шаумяна”. Жордания даже уверял, что Шаумян сказал ему: “Я уверен, что Сталин донес полиции… У меня была конспиративная квартира… Адрес знал только Коба, больше никто”. Все трое обвинителей – меньшевики-эмигранты, и их свидетельства многие приняли на веру.

В документах тайной полиции со Сталиным всегда связана странная путаница. Начальник бакинской охранки Мартынов “обнаружил”, что Молочный – это Сосо Джугашвили, только в декабре 1909-го – почти через шесть месяцев после его побега. Не защищали ли Сталина органы?

Если добавить в этот ядовитый котел обвинения в предательстве, звучавшие еще в 1902-м, связи с тайной полицией и побеги из ссылок и тюрем, версия о том, что Сталин был агентом охранки, выглядит правдоподобно². Был ли будущий верховный жрец интернационального марксизма беспринципным предателем с манией величия? Если Сталин был обманщиком, значит, и весь советский эксперимент – афера? Может быть, все дальнейшие свершения, в особенности Большой террор, он предпринял, чтобы замести следы? Это была заманчивая теория – особенно в годы холодной войны.

Но на самом деле свидетельства не очень-то надежны. Рассказы меньшевиков о том, что Сталин предал Шаумяна, не выдерживают критики. Отношения у них были напряженные, но не откровенно враждебные: двое крупнейших кавказских большевиков “считались друзьями, но такой [неприязненный] оттенок отношений между ними был”. С 1907-го по 1910-й Шаумяна арестовывали лишь однажды – 30 апреля 1909 года; Сталин в то время еще находился в Сольвычегодске. В следующий раз Шаумяна арестовали 30 сентября 1911 года – тогда Сталин сидел в петербургской тюрьме. Непохоже, чтобы он организовал какой-то из этих арестов.

Сталин умел приспосабливаться и был беспринципен. Мессианский комплекс привел его к мысли, что любой его оппонент – враг дела революции; против такого все средства хороши, даже сделка с дьяволом. Но нет никаких доказательств, что Сталин предавал товарищей или представал перед партийным судом.

Его связи с тайной полицией не так уж подозрительны, как кажутся. В ноябре 1909 Фикус, внедренный агент охранки – занятно, что именно от него мы это знаем, – сообщил, что “на Тифлисской общегородской конференции присутствовал приехавший в Тифлис из Баку Коба (Сосо) – Иосиф Джугашвили, благодаря стараниям которого конференция решила принять меры к тому, чтобы партийные члены находились на службе в разных правительственных учреждениях и собирали бы нужные для партии сведения”. Таким образом, Сталин занимался партийной разведкой / контрразведкой – внедрением в тайную полицию.

Он должен был “пасти” офицеров жандармерии или охранки, делать намеки о предателях и налетах, помогать арестованным товарищам вскорости освобождаться. Если внимательно прочитать все истории о встречах Сталина с тайной полицией, даже написанные самыми злыми сталинскими врагами, становится ясно, что он не выдавал информацию, а получал. Некоторые его знакомцы, например полицейский переводчик, сочувствовали большевикам; другие по большей части сотрудничали ради денег.

Мир разведки – это всегда рынок. Кавказские полицейские отличались продажностью, и цены за освобождение товарищей были хорошо известны. Начальник Баиловской тюрьмы брал за заключенного 150 рублей и подыскивал замену[137]. В Баку мздоимством славился глава жандармского управления ротмистр Федор Зайцев. “Вскоре все наши товарищи были освобождены… за небольшую сумму, выплаченную нами ротмистру Зайцеву, который весьма охотно брал взятки”, – вспоминал Серго. Бакинский нефтяной магнат Шибаев заплатил Зайцеву 700 рублей за освобождение Шаумяна. Почти наверняка ротмистр Зайцев и был тем самым пожилым жандармом, приходившим к Сталину. В апреле 1910 года Зайцев был уволен за взяточничество.

Денежный поток шел и туда и обратно. Практически всем агентам охранки платили, но у Сталина такого таинственного дохода не было. Даже после удачных ограблений, заваленный пачками банкнот, он тратил на себя мало, жил почти без гроша, в отличие от настоящих агентов охранки – бонвиванов, получавших богатое вознаграждение.

Кроме того, тайная полиция следила за тем, чтобы ее агенты оставались на свободе: за деньги она хотела получать полезные сведения. Но Сталин начиная с ареста в 1908-м и до 1917-го провел на свободе лишь полтора года. После 1910-го он в общей сложности был свободен только десять месяцев.

Путаница в полицейских бумагах – важнейший пункт обвинений против Сталина и в то же время наименее убедительный. Подобные ошибки повсеместны и касаются не одного Сталина. Двойные агенты активно работали среди большевиков, но никакая организация до появления компьютеров не могла переварить миллионы отчетов и картотек. Охранка еще на удивление хорошо справлялась по сравнению, скажем, с сегодняшними щедро финансируемыми спецслужбами США эпохи компьютеров и электронного наблюдения. “Не бежал из ссылки только тот, кто этого не хотел… по личным соображениям”, – говорил один сотрудник тайной полиции. Мастерство подпольщика, кошачья изворотливость, использование посредников – все это очень затрудняло поимку Сталина. Его жестокость пугала свидетелей.

Наконец, в сохранившихся архивах охранки огромное количество доказательств того, что Сталин не был ее агентом. Опровергнуть их может только какой-нибудь бесспорный документ[138] – оставшийся незамеченным в провинциальных архивах охранки, неизвестный самому Сталину, его собственной тайной полиции, его многочисленным врагам и целой армии историков, которые почти целый век искали такую улику.

Сталин был отменно приспособлен для существования на этой “ничейной земле”. Тайная полиция вполне могла пытаться сделать Сталина своим двойным агентом в любой из его арестов (их было не меньше девяти). В то же время Сталин, зная моральную неустойчивость людей, наверняка старательно зондировал почву, выискивал слабых или продажных полицейских, чтобы сделать их своими агентами.

Когда он вербовал осведомителя в тайной полиции – кто кого обманывал? Очень может быть, что некоторые сотрудники охранки дурачили Сталина по законам конспирации и оговаривали как предателей невиновных большевиков, чтобы посеять среди партийцев разрушительную паранойю и защитить своих агентов. В таком случае ясно, почему большинство бакинских “предателей” на самом деле были невиновны, а настоящих провокаторов Фикуса и Михаила так никто и не заподозрил.

Однако прежде всего Сталин был ярым марксистом, доходившим до “полуисламского фанатизма”. Ни друзья, ни семья не могли встать между ним и его предназначением. Он считал себя неявным, но исключительным вождем рабочего класса – “рыцарем Грааля”, по выражению Спандаряна. Насколько нам известно, он никогда не отступал от своей миссии даже в самые худшие времена – почти уникальный случай.

Надо сказать, что взгляд на этот безобразный мир двуличности и шпионажа позволяет приблизиться к пониманию безумия советской истории. Он объясняет параноидальность советской ментальности, объясняет, почему Сталин безрассудно не верил предупреждениям о нападении Гитлера в 1941 году, объясняет кровавое неистовство Большого террора.

Охранке не удалось предотвратить русскую революцию, но удалось отравить сознание революционеров: и через тридцать лет после падения царизма большевики продолжали убивать друг друга, охотясь на несуществующих предателей³.

Весной 1910 года Молочный так мастерски ускользал от наблюдения, что тайной полиции надоело это терпеть. Начальник бакинской охранки Мартынов писал: “К необходимости задержания Молочного побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны и даже назначаемые вновь… немедленно проваливались, причем Молочный, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу”. Он добавлял, что Молочный проживает “часто у своей сожительницы Стефании Леондровой Петровской”.

23 марта 1910 года Мартынов арестовал Молочного, который на сей раз имел документы на имя Захара Меликянца, и “дворянку Херсонской губернии Стефанию Петровскую”. Их по отдельности допросили в Баиловской тюрьме. Молочный поначалу отрицал свою связь со Стефанией. Но затем он попросил разрешения на брак с ней. Вскоре Сталин называл ее “моя жена”.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.