1984 г. – Сороковая годовщина дня «Д»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1984 г. – Сороковая годовщина дня «Д»

В 1984 г. 6 июня 1944 г. отмечается в сороковой раз. Крупное празднование с присутствием британской королевской семьи, нескольких коронованных особ из других государств, президента Соединенных Штатов и представителей всех стран, которые принимали участие во вторжении на стороне союзников.

Coup de main Джона Хауарда – мастерски проведенный налет с целью захвата мостов через реку Орн – выглядел наиболее зрелищно. Нет ничего удивительного, что телевизионные компании изо всех стран мира искали возможности взять интервью у участников встречи. И снова не кто иной, как Джон Хауард «навел» их на меня, чтобы, мол, они могли узнать и кое-что о том, как это виделось, так сказать, «с другой стороны холма».

Уже с конца 1983 г. меня разыскивал в Гамбурге профессор Стивен Эмброуз, знаменитый историк из США, которого попросили написать к сорокалетию события «историю Моста Пегаса». Интервью продолжалось пять часов, при этом я даже не подозревал, что оно записывается. Прослушав запись, Стив позвонил мне:

– Ханс, то, через что вы прошли, просто невероятно. Причем я даже не говорю о ваших отношениях с Роммелем и вашем опыте в России. Вы должны написать собственные воспоминания. А уж я прослежу, чтобы их прочитали во всех странах мира.

Вот так и родилась идея написать книгу.

По приглашению Стива Эмброуза я в конце мая 1984 г. поехал в Нормандию, чтобы поговорить с собранной им группой американцев о вторжении союзников, о Роммеле и о русских.

– Вы примете участие в празднованиях в честь 6 июня? Уж вы-то точно играли важную роль в тех событиях.

– Ни в коем случае, – отозвался я. – Это памятный день для союзников, это их победа над Гитлером и над Германией. А мне там делать нечего.

Реакция по поводу репортажей на немецком ТВ, на радио и в прессе, в которых я рассказывал о ночи вторжения, была оглушительной. Письмам и телефонным звонкам от солдат и офицеров, служивших в моей части, не было конца.

– Слышал вас по радио… Читал вашу статью, видел фото.

– Вы были на ТВ? Вы действительно мой бывший командир? Ханс фон Люк?

– Я и не знал, что вы живы. Думал, пропали навсегда в России, а тут вдруг вижу вас на экране!

Все они хотели видеть или хотя бы слышать меня.

Прошлое вернулось.

Слава богу, с тех событий прошло уже много времени. Я мог смотреть на все в ретроспективе и не давать волю чувствам. Тем не менее встречи в Гамбурге и в других местах Германии показали мне, что даже спустя столько лет однажды завязавшаяся дружба и перенесенные вместе страдания создавали чувство солидарности, которое не имеет ничего общего со сказками про войну престарелых ветеранов.

И вот из Кельна мне позвонил Фриц Винанд:

– Как замечательно! Видел вас на ТВ. Помните? Мы были вместе в лагере на Кавказе, вы – полковник и я – молодой солдат, обоим пришлось хлебнуть горькой доли плена то в шахтах, то на стройках. А знаете ли вы, что уже с 1945 г. существует Ассоциация узников лагеря № 518, благодаря чему несколько сотен бывших его обитателей с 1950 г. собираются в Кельне, Берлине и Мюнхене? Мы встречаемся регулярно. Через две недели в Кельне. Не могли бы вы приехать?

Конечно же, я не мог не приехать. В плену нам пришлось выстрадать больше, чем во всех битвах в России, в Африке и во Франции, но мы сумели выжить – выстоять.

В помещении вместе сидели несколько пожилых господ. Как только я появился, все они вскочили.

– Наш полковник фон Люк! Какая радость! Что за чудо, что вы еще живы и теперь с нами!

У многих в глазах стояли слезы. У меня, признаюсь, тоже.

Пришлось рассказать, что происходило с нами в штрафном лагере под Киевом. О голодовке и о допросе перед моим освобождением. Затем я пожелал услышать о многих людях, которых знавал тогда и судьба которых была мне неизвестна.

Фриц Винанд, деятельный организатор встречи, поведал мне о том, что Ассоциация узников лагеря № 518, вероятно, единственная в своем роде. В 1965 г. на регулярных встречах бывало до 426 членов, а в 1984 г. – до 375 человек.

Я спросил о Юппе Линке, нашем немецком коменданте.

– Юпп живет на ферме под Мюнхеном. Он инвалид, но по-прежнему деятелен. Можем позвонить ему.

– Юпп Линк слушает, – раздался знакомый голос, – кто говорит?

– Это Ханс фон Люк. Помните меня, Юпп? Я тут в Кельне с многими из наших товарищей по тем нелегким временам. Радостно слышать вас вновь спустя более тридцати пяти лет.

– Полковник… Ханс фон Люк… Бог ты мой! – голос у него задрожал. – Как же здорово слышать вас. Вы в порядке? Бываете в Мюнхене? Приезжайте повидаться. Я тихо и мирно живу в деревне.

– Конечно, Юпп. Конечно, приеду. Сообщу вам о приезде.

Я переходил от стола к столу. Какими же стали наши бывшие товарищи-пленные, которые в те времена выглядели все одинаково в своих грубых полотняных робах и ватниках? Мне хотелось знать о театре и оркестре, которые подарили мне столько незабываемых часов.

У одного из столиков мне пришлось задержаться.

– Помните нас? Я Глаубрехт, был тогда барабанщиком. А вот рядом Виттхаус и Вальтер Штруве, авторы и аранжировщики нашего оркестра и джаз-банда. Помните, как напели нам Глена Миллера, его «In the Mood», нота в ноту, а мы потом начинали ею каждое выступление?

К столику подошел Хельмут Веренфенниг, писавший либретто для наших оперетт:

– По возвращении я поступил в университет и стал директором колледжа. Ну а кроме того, писал стихи и прозу, которую опубликовал один австрийский издатель.

– А что с другими, например, с Карлом-Хайнцем Энгельсом, актером и режиссером, помогавшим создавать труппу? – поинтересовался я.

– Энгельса, – сказали мне, – освободили только 30 апреля 1950 г. Почему так долго, он и сам не знает. Он остался верен прежней профессии: служил театральным директором-распорядителем в Дортмунде, а потом выступал в качестве одного из директоров Реклингхаузенского фестиваля в Руре. С 1985 г. – на пенсии.

– Райнхольд «Райни» Бартель, наш тенор, еще учился пению, выступал во многих театрах, включая и знаменитую оперу в Висбадене. Со временем он стал одним из профессоров-преподавателей в университете Майнца.

Бартель написал мне несколько позднее: «Мне было так приятно услышать о вас. На радио мне как-то пришлось петь песню: «Ninou, lach’ mir einmal zu»[157]. Как же бы я хотел, чтобы ее услышал наш еврейский врач, доктор Фуксманн. Он когда-то спел мне ее. Он обожал Яна Кепуру, переводчика этой песни».

За следующим столиком сидел Древс, наш лагерный повар, самая важная личность.

– Я помню так, точно слышал вчера, как майор Замхарадзе приказал мне выдавать членам театральной труппы и оркестрантам двойную порцию овсянки. Как он объяснил мне: «Для культуры мы на все готовы».

– Я Фред Сбостны, водитель лагерного «Студебеккера». Помните, как мы вместе ездили в Тбилиси?

– Конечно! – как я мог не помнить? Нет, я помнил все, как если бы это было вчера. – И еще я помню, как туго вам приходилось, когда Замхарадзе заставлял вас красть покрышки со склада шахты. Ведь охранники могли вас ухлопать. Некоторые из наших «особых» заданий были и в самом деле рискованными – настоящими опасными приключениями.

И снова я очутился за столиком Фрица Винанда, энергичного организатора наших встреч лагерников. Вернувшись из плена, он закончил учебу и теперь служит муниципальным чиновником в Кельне, отвечает за обеспечение ухода за физически и умственно неполноценными людьми.

– Встречи с товарищами по несчастью оставили во мне свой след, – признался мне он. – Я не могу и не хочу забывать лет, проведенных в ГУЛАГе. Для многих они послужили поворотным пунктом в судьбе. Мне предельно ясно, что только чувство товарищества, наше единство, невзирая на звания и социальное происхождение, помогли столь многим из нас выжить.

В Кельне мы задались вопросом: «Хотели ли бы мы вновь увидеть Ткибули?» Мнения разделились от «Ни за что на свете!» до «А почему бы нет? Если бы русские пустили, то можно».

Выпускник экономического факультета Эберхард Кельройтер был тогда одним из самых молодых пленных. Сегодня работает где-то под Мюнхеном. Он проявил инициативу – в 1978, 1982 гг. и в последний раз в 1985 г. побывал на Кавказе официально с группой немецких туристов. Последнюю поездку организовывал сам. С его разрешения я привожу его рассказ о ней:

«…в 1985 г. я собрал группу из шестидесяти семи человек, желавших полюбоваться красотами Грузии – границей Азии и Европы. Кроме меня, в ней никто не имел ничего общего с пленом. Моя просьба включить в маршрут поездки также и Ткибули встретила отказ: “Этим ведает Общество ветеранов”. Почему – это и по сей день для меня загадка.

6 сентября 1985 г. наша группа прибыла на Кавказ. Я поинтересовался у молодой грузинки, приданной нам в качестве гида, не могли ли бы мы проехать через Ткибули. На вопрос “зачем” я ответил: “Просто слышал об этом месте”. – “Конечно, это же по дороге к озеру Бычий Глаз, высоко в горах Эльбруса. Там мы должны посетить знаменитый собор, построенный во времена Баграта III[158], в период с 1010 по 1014 г. от Рождества Христова”.

Я был очень взволнован. Никому в группе не признался, почему мне было так важно повидать какое-то забытое Богом местечко. 7 сентября после отвратительного завтрака мы поехали на север на убогом автобусе. На дороге то и дело попадались выбоины и ухабы – ничего необычного для тех мест.

По обеим сторонам дороги виднелись чайные плантации (Грузия третья в мире по производству чая), за ними – нетронутая земля, гревшаяся под мирными теплыми лучами осеннего солнца. Параллельно с автодорогой лежала одноколейка, по которой нас некогда везли в лагерь в запломбированных товарных вагонах.

И вот после часов двух тряски мы достигли Ткибули. Проехали здание таможни и прибыли к навевающему своим видом тоску зданию вокзала, где нас некогда выпустили из вагонов и откуда нам пришлось пешком топать в лагерь. Я спросил гида, не могли бы мы ненадолго остановиться: “Естественные потребности, знаете ли”. Из укрытия я сделал несколько снимков. (Да простит меня русская фемида! Снимать там категорически запрещено.) Город, видневшийся среди холмов и гор, казался оттуда неким мирно спящим курортом. Когда я подумал о сотнях наших товарищей, лежавших там в безымянных могилах, на мои глаза навернулись слезы. Я не стыдился их.

Когда мы подъехали ближе, город предстал перед нами таким, каким и помнился мне: простые деревянные дома, запущенные улицы – городок, существовавший лишь для того, чтобы добывать ценный для промышленности уголь. Мы остановились посредине. Я заговорил с несколькими грузинами, спросил о нашем лагере и о шахтах. Они посмотрели на меня с удивлением – пленный, которого потянуло на место былых страданий? “Ваш лагерь давно свернули, – ответили они. – Остальные сохранились. Там сидят русские”. Хотя многих из них еще не было на свете тогда, или же они жили в других местах, все равно я ощущал сочувствие с их стороны.

Мы двигались дальше. Проезжали мимо объектов, которые когда-то строили, – некоторые из них теперь практически пришли в негодность. По извилистой дорожке мы поднялись к перевалу. Там в 1949 г. находилась моя последняя стройка – мы сооружали жилые помещения для рабочих шахты. Судя по виду, за домами никто не следил. Что там внутри?

Посмотрев назад, на Ткибули, я обнаружил, что не испытываю боли – красивое местечко, очень красивое, вот и все. Я сделал множество фотографий.

На север через озеро Бычий Глаз лежали горы Эльбрусского хребта. Туда мы и ехали. Прекрасный старый собор горделиво устремлял ввысь свои купола. Сюда привозили немногих любопытных, рисковавших забираться в такую даль. Нас тотчас же обступили горцы, крестьяне, которым мы раздавали футболки и прочие мелкие сувениры. Вышел священник, приветливый человек, с готовностью согласившийся позировать перед моим “Полароидом”. С довольной и даже гордой улыбкой он спрятал врученный ему снимок в складках своей рясы.

Когда крестьяне узнали, что мы “бундесы”, то есть приехали из ФРГ, реакция была бурной: “Родители рассказывали нам о том, как тяжко пришлось тут немецким военнопленным, о том, сколько они сделали, и о том, что многие из них умерли с голоду. Мы любим вас, немцев. Как и вы, мы очень любим свободу. Войны больше не будет – не должно быть”.

На обратном пути мы вновь проезжали через Ткибули – места наших страданий. Время накрыло все плащом забвения. И очень хорошо…»

На сем и закончился «отчет о поездке» Эберхарда Кельройтера.

То, что сделал он по собственному почину, должно однажды стать доступным для всех, и мы должны протянуть руку России.

В начале июля 1987 г. пути-дорожки привели меня в Мюнхен. Мне надо было побывать у Юппа Линка.

В Мюнхене я позвонил Эрнсту Урбану, который и должен был устроить нашу встречу. В лагере я не раз сиживал по вечерам в компании Урбана. Мы говорили, он рассказывал мне о том, как его держали между двумя раскаленными печами и поливали ледяной водой, чтобы выбить из него «признание». Урбан опасался, что наша встреча с Юппом Линком может отрицательно сказаться на здоровье последнего. Но жена Юппа сказала:

– Нет-нет, приезжайте, только постарайтесь не сильно волновать его.

По купавшейся в теплых лучах июльского солнца долине мы направились к подножью Альп – в то место, где жил Юпп. И вот мы остановились у одного из типичных баварских домиков.

– Вон Юпп, ждет нас! – воскликнул Урбан.

Опираясь на трость, ко мне заковылял Юпп. В глазах его стояли слезы. В моих тоже. Не просто встретиться с человеком через сорок лет.

Юпп бросился мне на шею.

– Все-таки дожил! Наш полковник фон Люк тут – у меня. Он в порядке и, судя по всему, не изменился. Входите, полковник, вы не знаете, как я рад вам. Познакомьтесь с женой – моя поддержка и опора.

– Муж так много мне о вас рассказывал. Я очень рада за него. Он и не знал, что вы живы, пока не увидел вас по телевидению. Приготовлю вам баварский обед, а пока побудьте тут с мужем. Он любит сидеть здесь – отсюда видны горы.

И вот мы трое – трое бывших пленных – устроились рядом. Юпп положил руку мне на плечо, и мы заговорили о тех давних временах, когда сидели в лагере на Кавказе. Прежде я и не знал, что в лагере он делал снимки – тайно и с риском для жизни – и что одна грузинка помогала ему проносить негативы за ограду[159]. Сегодня они особенно ценны, потому что представляют собой огромный раритет.

В этой мирной атмосфере в саду на лавочке мы совершенно забыли о былых страданиях, мы радовались тому, что просто живы.

После того как мы отведали мудреных закусок, мне, к сожалению, пришлось откланяться – надо было ехать дальше. Я обещал Юппу посетить его снова, как только окажусь в Мюнхене.

– Бог да хранит вас, мой дорогой Юпп. Мне никогда не забыть, как много для нас всех сделали там в лагере вы – вы, тогда еще такой молодой человек.

Последние слова, взмах руки, и машина Урбана покатилась в обратный путь.

Я не жалел, что прошлое вернулось, накрыв меня волной разнообразных ощущений. Между старой жизнью и новой словно бы вырос мостик, по которому я ходил туда-сюда, не чувствуя боли.

Моя вторая жизнь со множеством свежих и порой странных событий приобрела новый смысл.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.