Глава восьмая
Глава восьмая
Освобождая Украину
Ноябрь — декабрь 1943
«Спасибо вам, братцы, за такой бой!»
В сосновом лесу возле одноименных поселка и железнодорожной станции Кожанка мы простояли несколько дней. Ремонтировали машины, готовились к боям. В тот же день, когда мы вернулись из рейда, экипаж получил пополнение, заменили нам погибших Витю Счетникова и Васю Плаксина. Механиком-водителем был назначен сержант Иван Герасимов, заряжающим — рядовой Николай Свиридов, и мы, не теряя времени, вместе начали ремонт; парни проявили себя хорошо, к вечеру общими усилиями привели самоходку в полную боевую готовность. Теперь, во время передышки, мне удалось в какой-то степени изучить новых членов экипажа. Иван был из Ярославской области, Николай — из Курской; обоим по девятнадцать, образование — неполное среднее, оба комсомольцы. Я до тонкостей спрашивал с них знания материальной части машины, умения заменить других членов экипажа, пользоваться приборами стрельбы и наблюдения, средствами связи. Давал самые различные вводные ситуации, устраивал простейшие неисправности, пока не убедился, что все это, крайне необходимое в бою, они усвоили твердо.
Ваня Герасимов при такой интенсивной учебе волновался, на веснушчатом носу появлялись мелкие капли пота. Свиридов нагрузки переносил легче. Он был выше среднего роста, обладал большой физической силой и закалкой, спокойно мог перетаскивать траки гусениц, снаряды и четырехпудовые аккумуляторы. Проще говоря, это был богатырь, а проницательный взгляд голубых глаз говорил об уме и волевых качествах. Механик-водитель Ваня был среднего роста, с правильными чертами лица, карие глаза его светились юмором, но и под бомбежкой страха в них не было — для солдата это главное качество. На нас с Валерием новички произвели хорошее впечатление. И мы не ошиблись, вскоре наш вывод был подтвержден в бою.
В ночь с 19 на 20 ноября полк вместе с 70-й мехбригадой полковника Сиянина был переброшен в район Брусилова — райцентра Житомирской области, с задачей остановить наступление крупной танковой группировки противника: своим клином она уже достигла Краковщины и рвалась в сторону Киева.
К Брусилову мы вышли ночью. Замначштаба капитан Архипов показал нам позиции батареи, и в темноте, не ожидая рассвета, мы начали занимать оборону. Мой взвод, состоящий из двух самоходок СУ-85, был поставлен на опушку леса двумя километрами южнее Брусилова, фронтом на Морозовку, занятую немцами. С Погорельченко выбирали позицию для каждой самоходки, ночь была очень темной, изредка сквозь свинцовые тучи проглядывали клочки темно-синего ночного неба с блестками звезд и яркой луной, на мгновение освещая высоту, прикрывающую Морозовку и Краковщину.
Правее сзади нас оборудовалась рота 120-мм минометов; впереди, тоже правее, обустраивался взвод 45-мм противотанковых пушек. Самоходки комбата и Русакова окапывались юго-западнее. Главные силы полка укреплялись на западной опушке леса, у окраины Брусилова. И вдоль опушки леса занимали широкие участки обороны малочисленные подразделения мотобригады. Подумалось: ожидается контрудар, а полк разбросали повзводно. Для довольно широкого участка обороны сил было явно мало, даже с учетом пехотинцев 70-й дивизии на переднем крае.
В предутренней заре восточный ветерок доносил отовсюду солдатский говор и стук лопат. Оба мои экипажа почти без отдыха работали всю ночь, иногда падая на дно котлована от обстрела — со стороны хутора бил миномет и от Морозовки огибали высоту трассирующих очереди крупнокалиберного пулемета. Грунт, к счастью, оказался супесчаным, легким, и к рассвету мы успели отрыть и замаскировать окопы на основных и запасных позициях, правда, без щелей для экипажей. Лица у всех стали лилово-красными, от комбинезонов шло интенсивное испарение, но никто не признавался в усталости. Только загнали самоходки в окопы и хотели отдохнуть, как появились шофер ефрейтор Устин Кириллов и повар рядовой Алексей Яранцев — привезли завтрак. Ели молча, каждый думал о своем. Меня волновал один вопрос: бой предполагался неравный, тяжелый, как выдержат испытание первым боем Иван и Николай? Последний, правда, получил уже некоторый боевой опыт в разведдозоре помначштаба Степанова.
Экипаж второй моей самоходки — младшего лейтенанта Макарова, был настроен по-боевому. Наводчик Коваленко, механик-водитель Гречук и заряжающий Тюленев выглядели молодцевато, будто и не рыли всю ночь окопы и не предстоял нам смертельный бой. Их командир, Валентин Петрович, человек был сугубо штатский, но мужества и решительности ему было не занимать, я видел его в боях: он не оборонялся, а налетал и обрушивался на врага! Уточнил Валентину сектор ведения огня, порядок поддержания радиосвязи и предупредил:
— Следи за мной! Основное взаимодействие: «делай, как я».
Не успел дойти до своей самоходки, как немцы начали артподготовку, в небе появилась авиация. Несколько бомб разорвались на нашем участке, сокрушая деревья за позициями. Когда, пригибаясь, добежал до самоходки и сел в башню, снаряды рвались уже часто и по всему фронту обороны — пехоте, позициям артиллерии и самоходчиков. Пыльная буря накрыла весь район расположения, не видно было ни траншей передовой, ни безымянной высоты, отделявшей нас от Морозовки, ни даже взвода противотанковых пушек. Приборы стрельбы и наблюдения покрылись толстым слоем пыли, в башне стало темно, мы боялись, что не сможем прицельно стрелять, и, как только начала стихать канонада, бросились протирать оптику. То же делал и экипаж Макарова. А в стрелковых подразделениях солдаты раскапывали друг друга, перевязывали раненых, восстанавливали разрушенные траншеи. Сомнений не было: после такой интенсивной и продолжительной бомбардировки противник перейдет в наступление.
Около десяти со стороны Морозовки и Краковщины послышался гул моторов. Вскоре на высоту стали выползать танки, на ходу ведя огонь из пушек и пулеметов. Они уже приближались к передовой позиции, оборудованной пехотинцами в километре от переднего края, когда из-за высоты одна за другой показались три цепи фашистской пехоты. Обстановка стала ухудшаться с каждой минутой. «Сорокапятки» слишком рано открыли огонь по «тиграм», и противник не преминул этим воспользоваться! Наши не успели произвести и десяти выстрелов, как танки перенесли на них огонь своих пушек и за считаные минуты в клочья разнесли обе пушки — мы видели, как взлетают колеса и лафеты того, что было орудиями. Из двух расчетов в живых осталось двое, мы занесли их в окопы минометной роты и оказали первую помощь. Я тогда с горечью подумал: вот она, роль командира! Рано открыл огонь! И врагу не нанес урона, и сами почти все погибли!
Сзади справа зачастили минометные выстрелы, это соседняя рота ударила по наступающей за танками пехоте. Ротный с НП мастерски корректировал огонь минометов, заставляя немцев падать — отлеживаться в воронках и ямах. Почти остановили наступление и танки, пехота стала прятаться за их стальные корпуса.
Открывать огонь с такого большого расстояния по «тиграм», да еще под острым углом не имело никакого смысла. Но и подпускать немцев к лесу — тоже нельзя. Принял решение сблизиться с вражескими танками и ударить им в левый фланг, по бортам. Сигнальными флагами дал команду Макарову «делай, как я!» и сразу же приказал своему механику:
— Иван! Вперед!
Герасимов, не мешкая, задним ходом вывел машину аппарелью из котлована и помчался вперед! От самого леса в сторону Морозовки тянулась гряда деревьев с кустарником, миновали разбитые «сорокапятки» и на большой скорости устремились вдоль зеленой гряды навстречу врагу. Слева мелькали лесные заросли, укрывая наши самоходки от глаз вражеских экипажей.
— Ваня, стой! — скомандовал, когда самоходка вышла на уровень головного танка. — Развернуть машину влево на девяносто градусов! По головному танку, бронебойным! Целиться под башню! Прицел постоянный! Огонь! — последовала команда всему экипажу по ТПУ.
Внутри башни в сложном комплексе ходов началось энергичное движение — рычагов, педалей, маховиков и ручек, слышались металлические удары гильз о лапки экстрактора и наконец стук закрываемого затвора! Экипаж действовал! И очень слаженно! Вихрем исполнялись команды, четко докладывалось исполнение каждой, пришлось даже унять лихорадку:
— Действовать спокойнее!
— Бронебойным готово! — выкрикнул заряжающий.
— Выстрел! — отозвался Королев, тут же нажав на спуск.
Через мгновение из «тигра» взметнулась шапка черно-сизого дыма, и следом — два языка синего пламени!
— По ближнему танку! Целиться так же! Огонь!
Вспыхнул и второй танк! Экипаж Макарова зажег левофланговый танк клина. Остальные танки закрылись дымовой пеленой. За дымом мы различали только темные силуэты, по которым и пришлось вести огонь. И все же нам удалось поджечь еще три «тигра»! Столько же заполыхало и от снарядов экипажа Макарова! Оставшиеся танки стали наконец отходить. Отходили они задним ходом и, уже выйдя из дымовой завесы, открыли по нам огонь из своих мощных 88-мм пушек. Валерий успел выпустить вдогонку еще снаряд! И в этот момент нашу машину сильно тряхнуло со стуком внутри боевого отделения! Я сразу бросил дымовую гранату впереди самоходки, чтобы немцы подумали, что мы горим. По самоходке Макарова тоже нанесли два рикошетных удара, и оба снаряда взорвались возле башни. Оставшиеся немецкие танки скрылись за высотой.
Когда прекратился обстрел, я выскочил из самоходки и, оглядев ее, ахнул! На лобовой броне зияла пробоина! Мало того! Сбиты два запасных топливных бака, стакан антенны, бревно-самовытаскиватель, покорежен правый подкрылок! Сразу бросился в башню и сквозь задымление боевого отделения увидел — неразорвавшийся снаряд! К нашему счастью, это оказалась болванка без взрывателя! Но если бы она, пробив броню, попала в боезапас, самоходка превратилась бы в металлолом, а от экипажа вообще ничего бы не осталось! С облегчением вышвырнул ее вон из башни!
Дав сигнал Макарову «делай, как я», приказал Ивану возвращаться на свои позиции.
На опушке леса нас встречали Ишкин, помначштаба полка Степанов и корреспондент газеты «Вперед, на запад!» старший лейтенант Панов. Все они крепко жали нам руки, а Василий Васильевич и расцеловал оба экипажа. Подошли и ротный минометчиков с ординарцем — и вот ведь! — принесли нашим двум экипажам очень вкусный обед.
— Спасибо вам, братцы, за такой бой! — воскликнул комроты, подняв руку с алюминиевой фляжкой. — Откровенно говоря, думал, сомнут нас «тигры»! Подумать не мог, что две самоходки рванут в контратаку против десятка тяжелых танков! А когда вы выровнялись с ними, да крутанулись, вдарили по ним огнем — тут уж и глазам своим не поверил! А потом вижу! Один танк горит! Следом второй! Третий!.. Восемь «тигров» спалили! Вот мы и прихватили для вас обед. Да и по чарке за такой бой не грешно выпить!
Звали старшего лейтенанта Юрий Степанович Смирнов. Долго после войны я искал его — через минометчиков, через совет ветеранов 70-й мехбригады, но так и не нашел, а очень хотелось бы вспомнить с ним тот невероятный бой.
Внезапно по району расположения полка по цепочке передался радостный возглас: «Антон едет!». Это означало приезд нашего почтальона Антона Дмитриевича Некрасова. Послышалось тарахтенье мотоцикла со стороны Брусилова.
— Точно! Фельдъегеря едут! — радостно воскликнул Валерий.
Вел мотоцикл, мчавшийся на большой скорости по ухабам и воронкам, Наум Андреев — 19-летний солдат из Чувашии, за ним сидел наш связист и экспедитор уралец Антон Некрасов, а в коляске — сыны полка Митя и Рема.
Некрасову было сорок три, но выглядел он, как всегда, молодцевато и подтянуто. Несмотря на разницу в возрасте, Антон и Наум дружили и не расставались всю войну, если не считать краткосрочных пребываний в медсанбатах. Из переплетов тоже выходили вместе, а попадать им случалось в опасные ситуации. То с секретными документами на засаду наткнутся, то под обстрел самолета угодят; случалось, по ошибке заскакивали в населенные пункты, занятые немцами. Но духом друзья никогда не падали! Действуя смело и решительно, отстреливались из автоматов и, как завороженные, уходили к своим.
У многих в полку на душе было тяжело из-за потери в последних боях друзей, другие не знали о своих родных, попавшись под оккупацию немцев, поэтому приезд почтальона всегда был праздником.
Вручив нам письма, егеря, невзирая на сильный минометный обстрел, поехали дальше. А Рема и Митя остались во взводе: «посмотреть на сожженные „тигры“».
Часто спрашивают, какое событие на войне вспоминается сейчас как самое страшное? Думаю, тут скорее подразумеваются самые опасные моменты, пережитые на фронте, в боях.
Должен сказать, в бою страха я, по существу, не чувствовал — в экстазе каком-то был. Соображал, как нанести удар, выполнить задачу, не подвести экипажи, они ведь на меня надеялись. А пехотинцы, танкисты или артиллерия на закрытых позициях — они ведь тоже рассчитывали, что мы преградим, не дадим прорваться вражеским танкам через наши боевые порядки. Страх — это опасное дело. Кто боится, тот примет неправильное решение. Страх был — в плен попасть! Это хуже, чем погибнуть! И, второе, — не прослыть трусом. Потому надо было драться бескомпромиссно. Я в этом был убежден, поэтому не думал. Раздумывать, переживать в бою… Творилось такое, что думать было некогда.
В моей фронтовой жизни одним из таких самых опасных моментов был бой с «тиграми», когда на наш взвод шло порядка 20 танков. Вот они уже надвигаются на нас, я должен открыть огонь! — и думал я тогда об одном: только бы быстрее выровняться, развернуть пушку влево на девяносто — и огонь! Кустарник там, между прочим, мог немцами и просматриваться. Но как они допустили это?! Я сам до сих пор удивляюсь! Допустили две самоходки! И мы начали их колошматить! Когда они открыли огонь, мы уже подбили один танк, и сразу — второй! третий! Дым кругом! Они нас не видят — у их наводчиков наблюдение закрылось, а мы их силуэты видим, хотя и в чистом поле стоим! Били безошибочно! Силуэты видно — так какая разница! Дистанция стрельбы была не более трехсот метров! Они сразу вспыхивали, так как борт подставили. Обидно было, когда мне рассказали, что в книге И. Г. Кордубайло «Краснознаменная гвардейская бригада наша», вышедшей вскоре после войны, про тот наш бой было написано, будто это бойцы 70-й бригады уничтожили из ПТР восемь «тигров». Действительная картина тех боев описана в моей книге «Залп по имперской» (Кишинев, самиздат, 2000). Я послал ее только друзьям, не стал никуда давать, презентации делать — от них-то какая благодарность?
К слову сказать, за эти восемь «тигров» не дали нам даже медалей. Правда, моим родителям прислали переводом 4000 рублей — по 500 за каждого «тигра».
В течение двух дней мы отбивали вражеские атаки, а главные силы полка и бригады днем и ночью вели оборонительные бои на западной окраине Брусилова.
Нам очень мешала батарея тяжелых минометов противника: беспрерывно била по нашему району из хутора Эдуардовка, мы не успевали прятаться, копаем окопы — нас обстреливают. Я забрался на высокое дерево и посмотрел, откуда они бьют. Определил расстояние: разделяло нас большое поле, величиной, мне показалось, километра четыре. Но там чернозем был, черное поле, а черный цвет зрительно скрадывает расстояние. Я этого не знал.
Вывели самоходку на позицию и начали пристрелку. И тут глазомер впервые сильно меня подвел. Даю команду Королеву:
— Прицел 40! — это значит на 4 километра.
Смотрю, недолет. Командую:
— Прицел 44! Огонь! — Опять недолет!
— 48!.. — уже во все глаза смотрю! И опять недолет!
Да что же это такое! Скомандовал на предельную дальность:
— Прицел 56! — И точно!
Только четвертым выстрелом с предельным прицелом на 5600 метров снаряды достигли цели, и батарея была уничтожена. Так, с дерева, я корректировал огонь.
Вот в газете фронтовой и написали: «Уничтожил 8 „тигров“ и артиллерийскую батарею».
На второй день главный удар противник нанес со стороны Романовки. Немцам удалось форсировать реку Здвиж и вклиниться между стрелковыми полками 70-й дивизии, создав угрозу выхода на основные позиции 137-го артполка. Комдив организовал контратаку всеми возможными силами. Наш экипаж все еще восстанавливал свою самоходку, и от полка в атаку пошли две батареи — Поливоды и Леонтьева, а также танк комполка и тыловые подразделения в составе не менее ста человек во главе с начальником артвооружения капитаном Проявкиным.
Сначала от такой внезапной и решительной контратаки немцы попятились и начали отступать. Но с появлением из-за высоты танков, которые пулеметным и пушечным огнем заставили наших залечь по берегу Здвижа, они снова перешли в наступление. Опять нависла угроза прорыва противника. Но в это время, используя выгодные позиции, по танкам, сползающим с высоты, открыли огонь наши танкисты и самоходчики, и с колокольни церкви неожиданно для нас и для немцев ударил пулемет, принудивший вражескую пехоту залечь. Первый танк загорелся от прямого попадания наводчика танка комполка Чокогуна. Немцы замешкались, и в это время значительно выдвинулась вперед самоходка Леши Рябикова. По ней тут же открыли огонь сразу из нескольких танков, но машина успела проскочить в распадок, и немцы потеряли ее из виду. А самоходка внезапно выскочила из оврага и почти в упор зажгла ближайший немецкий танк! Однако скрыться не успела, ее подожгли, но экипаж, истекая кровью, сумел выползти к своим.
Наши подразделения и части снова перешли в контратаку, но продвинулись очень мало и потеряли два танка. Атака захлебнулась. И тут внезапный удар по левому флангу противника нанесла батарея Поливоды, уничтожив сразу три танка! Танкистам бригады удалось зажечь еще два. И немцы начали отступать.
В засаде под Ястребенькой
В районе Брусилова бригада и наш 1454-й полк трое суток вели ожесточенные бои, отбивая по нескольку атак в день. Как всегда неожиданно, в ночь с 21 на 22 ноября, полк был переброшен в Ястребеньку, расположенную километрах в десяти восточнее Брусилова. Сюда противник перенес направление главного удара, сосредоточив большое количество танков и пехоты в районе Дивин и Вильшки.
В село Ястребенька, растянувшееся километра на два с севера на юг, мы вошли на рассвете с северной стороны. Белые хаты делали предутреннюю мглу более прозрачной, но дым из печных труб еще казался почти черным. Голова колонны остановилась недалеко от южной окраины села. Заглушили двигатели. И внезапно вместо чада сгорающего дизельного топлива мы ощутили несказанно родной запах только что испеченного хлеба, разбудивший острое чувство радости и одновременно тоски по домашнему очагу, близким.
Перекур длился всего несколько минут, но за эти минуты солдаты успели разыскать Антона Некрасова, Наума Андреева, Митю и Рему — качали их, подбрасывали на руках, скандируя:
— Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!..
Они действительно заслужили почестей! Это они с колокольни поливали очередями из двух пулеметов атакующих немцев! Отличная была работа!
— Офицерам к командиру полка! — выкрикнул замначштаба Архипов.
Командир полка майор Мельников поставил подразделениям боевую задачу:
— Противник крупными силами танков и пехоты при массированной поддержке авиации и артиллерии перешел в наступление в двух направлениях: Дивин — Хомутец и Дивин — Вильшка. На обоих направлениях наши части вынуждены начать отступление. Полк должен занять оборону на южной и юго-западной окраинах Ястребеньки с целью не допустить прорыва противника в северном направлении.
— А тебе, лейтенант Крысов, — подозвал меня комполка, — выйти взводом вон в ту южную рощу на высоте 187,7 и организовать там засаду.
В поисках позиции мы с Макаровым внезапно наткнулись на старые танковые окопы, уже заросшие травой и мелким кустарником, — это была удача! Не мешкая, поставили в них самоходки. Обрадовались не только мы, но и экипажи, избавленные от тяжелых земляных работ, да и времени, по существу, у нас не оставалось, противник мог объявиться в любой момент.
На небольшой высоте в сосновой роще уже находился в обороне стрелковый батальон 70-й мехбригады, командовал батальоном наш знакомый — тот самый старший лейтенант Юрий Смирнов, что благодарил нас за бой с танками. Мы с Макаровым поздоровались с комбатом за руку, и я доложил о полученной задаче. Комбат производил хорошее впечатление, высок, мужественное загорелое лицо с большим шрамом. Два ордена на груди говорили о немалом боевом опыте. Людей в его батальоне осталось мало, не более тридцати человек, зато — около десятка пулеметов, и у всех, включая комбата, — автоматы, а в нишах окопов я заметил порядочно противопехотных и противотанковых гранат. Комбат рассказал, что батальон занял здесь оборону прошлым вечером, чтобы прикрыть отход 47-го танкового полка и 1-го батальона мехбригады, которые вели тяжелые бои с превосходящими силами противника и, понеся большие потери, начали отходить.
Согласовали действия со стрелками и пулеметчиками, а потом с Макаровым и наводчиками провели тщательную подготовку данных для ведения огня из засады.
— Товарищ лейтенант, вы не почувствовали в селе запах жареной картошки и свежа-а-йшего хлеба? — вопросил Королев.
— Открывай-ка тушенку! — унял мечтателя. — Поедим ее, родимую, и нежареной да с сухарями и запьем водичкою.
Завтракали на казеннике пушки, периодически поглядывая на вражеские танки, стоявшие в боевых порядках на северной окраине села Вильшки. От нас тяжелые танки казались маленькими коробочками землистого цвета, только через бинокль мне удалось рассмотреть, что развернуты они фронтом на Ястребеньку — то есть прямо на нас.
Первая атака врага
Как всегда, авиация противника вначале нанесла бомбовые удары по Ястребеньке, а потом долбанула — бомб пятнадцать! — и по нашей роще. Заколыхалась земля! С корнями вырывало могучие сосны! Слава богу, зенитчикам бригады удалось сбить один бомбардировщик, и вражеским асам пришлось сразу повысить потолок, а значит, уменьшилась точность бомбометания.
Не успели ликвидировать последствия бомбежки, как принялись за дело артиллерия и реактивные минометы — открыли массированный огонь по позициям полка и бригады, а мимоходом и по нашей высоте, видимо, полагая, что в роще тоже есть войска. Очень меня волновало положение там, в полку, так как они не успели вырыть окопы, а тут удар за ударом да еще такие, что от сплошных разрывов даже села не видно! По нам били значительно меньше, но и в батальоне были тяжело ранены три бойца.
Около десяти, не давая нашим войскам времени привести в готовность боевые порядки, противник перешел в наступление. В батальоне к этому времени добавилось еще двое раненых и один погибший. Жалко было всем этого погибшего молодого высокого парня! И было-то ему, может, лет двадцать! Со слезами на глазах друзья его рыли могилу, а затем под залповый огонь из автоматов, поставленных на стрельбу одиночными, бросили в захоронение по горсти земли.
От самой Волги до Западного Буга вся родная земля дважды покрывалась такими одиночными и братскими могилами! И многие из тех могил уже никогда не смогут отыскать родные погибших, так и не узнав, где принял свой последний бой и был похоронен их отец, брат, сын, муж…
С нашей высоты хорошо просматривалась местность за Ястребенькой до Вильшки и Дивина, откуда наступал противник. Впереди шли танки, за ними — самоходные орудия, бронетранспортеры и черными точками обозначилась пехота. Такая лавина фашистских войск не радовала, экипаж как-то притих, насторожился, а веснушчатое лицо Вани Герасимова усеяли бусинки пота. Хотя я был уверен, что экипаж Макарова не откроет огонь преждевременно, все же решил еще раз предупредить командира. Выглянув из люка, с удивлением увидел, что Ваня Тюленев, бывший партизан-разведчик, а теперь заряжающий Макарова, спускается с дерева. Подозвал его к себе:
— Зачем лазил на дерево?
— Я — с разрешения командира! Считал немецкие танки!
— И что насчитал?
— Шестьдесят танков! Двадцать самоходных орудий! Около тридцати бронетранспортеров! А пехоты, наверно, два полка наберется!
— Молодец ты, Иван Григорьевич! А Макарову передай, чтобы до нашего выстрела огонь не открывал.
— Понял, товарищ лейтенант! — ответил заряжающий и под канонаду вражеских танковых пушек ловко юркнул в свою самоходку.
Не мог я в тот момент и подумать, что с этим храбрым сильным молодым парнем говорю в последний раз, что вскоре его не будет в живых.
В нашем направлении шли пять правофланговых танков, периодически стреляя из пушек и пулеметов. За ними — до роты пехотинцев. Мы упорно молчали, не давая себя обнаружить до поры до времени. Молчали и стрелки батальона. С содроганием сердца мы слышали залпы шести- и десятиствольных вражеских минометов, с воющим металлическим скрежетом несли они смерть нашим товарищам. Но вот грянули ответным огнем по танкам наши противотанковые, полевые и зенитные орудия, собранные, видно, из всех бригад корпуса! И завязался бой! Загрохотали и самоходки нашего полка — они составляли главную силу обороняющихся! Из тринадцати самоходок, вступивших в бой в Брусилове, в полку осталось только восемь, но и это была грозная сила!
Вражеские танки медленно приближались к нашей роще, подставляя нам свои правые борта. Я с трудом сдерживал порыв Валерия нажать на спуск. Макаровцев от преждевременного выстрела удерживал мой запрет первыми произвести выстрел. Танки приблизились уже метров на четыреста! И наконец борта их оказались под прямым углом к нашим пушкам!
— Давай! — приказал Королеву.
— Выстрел! — тут же отозвался Валерий.
Через мгновение ударил и Коваленко! Затаив дыхание, мы замерли, следя за снарядами! И не успел еще стукнуть накат орудия, как загорелся ближайший к нам танк! За ним второй! Пока экипажи остальных разворачивались в нашу сторону, загорелся еще один танк! — видно, от одновременного попадания обоих наводчиков. Два оставшихся танка, маскируясь дымами от горевших машин, начали отползать назад. Разгоряченные боем наводчики успели вдогонку обоим нанести несколько рикошетных ударов, обозначившихся большими огненными вспышками-конусами на корпусах танков. Бойцы батальона тем временем пулеметным и автоматным огнем прижали к земле и не давали подняться вражеской пехоте, вынуждая ее по-пластунски отползать следом за танками.
Возле Ястребеньки бой тоже стал постепенно стихать.
— Отходят, гады! Четыре танка горят перед селом и три на минных полях! — кричал нам с дерева Ваня Тюленев.
— Ваня, сползай с дерева! Пристукнут, дождешься! — кричал ему из люка Макаров.
Настроение у всех было радостное! Еще бы — отбить эдакую лавину танков да пехоты! Такое нечасто бывает! Сегодняшних именинников — наводчиков Валерия и Гришу самоходчики и пехотинцы хвалили за меткую стрельбу, жали им руки и дружески обнимали! А ведь до этого бойцы батальона даже и не знали их! Но мы с Макаровым, разделяя общую радость, беспокоились за наш еще не окопавшийся полк, предполагая, какие потери понес он от вражеских реактивных минометов, авиации и артиллерии.
Вторая атака
Оценив с комбатом сложившуюся обстановку, пришли к выводу, что командование противника предпримет новое наступление либо сегодня, предварительно с помощью авиации или артиллерии разрушив наши минные поля; либо перенесет атаку на завтра, чтобы за ночь произвести разминирование. Вероятнее был первый вариант, поэтому мы приняли решение получше упрятать людей на время авиа- или артподготовки.
Сразу отрыли щели под углом к окопам для дежурных стрелков, для остальных — щели под самоходками, которые своим корпусом могли надежно защитить от снарядов, мин и даже от авиабомб. Работали все споро, с полной отдачей, хотя никто никого не торопил. И не напрасно! Еще не закончили со щелями, как противник начал артподготовку к следующей атаке! На минных полях вздыбилась земля! Рвались снаряды и мины! В течение получаса фашисты перелопачивали украинскую землю! А затем перенесли огонь на позиции бригады и полка, включая и нашу рощу. Мы еле успели спрятаться и упрятать стрелков, как вокруг загудела земля от сплошных разрывов! Затрещали, ломаясь, деревья, с грохотом падая на жухлую осеннюю траву! Комбат пехотинцев, находившийся в нашей самоходке, чувствовал себя не совсем уютно, машину то начинало качать, когда снаряды и мины рвались рядом, то близкий взрыв освещал боевое отделение — казалось, что мы горим, и комбат то и дело спрашивал через днище своих бойцов, как они, нет ли раненых?
И вот через командирский ПТК[57] я увидел вражеские танки! Шли они в боевых порядках, следуя за гусеничными бронетранспортерами, видимо, пущенными вперед для проверки минных полей. Наводчики обеих моих машин тоже увидели танки и без команды бросились протирать прицелы. Вскоре на башне машины Макарова появился красный флаг, означавший готовность к бою. К этому времени артиллерийский обстрел наших позиций стал стихать, хотя все еще оставался достаточно интенсивным. На этот раз на нашу группу, состоящую из двух самоходок и двух десятков солдат, наступало, отделившись от главных сил, восемь танков и до роты пехоты. Превосходство врага почти пятикратное! Шли они осторожно и километрах в полутора от рощи начали разделяться на две равные группы, одна из которых пошла к югу, в обход. Если противник зацепится за высоту, нам не поздоровится! Стрелки побежали занимать свои позиции. Нужно было что-то придумать! Приказал Макарову обороняться на прежней позиции, а сам попросил у комбата десять человек с тремя пулеметами. Своей самоходкой с группой стрелков мы вышли на южный край рощи — подготовить приятную встречу четверке отделившихся танков!
Пока неприятель перестраивал за холмами боевые порядки, видимо, рассчитывая на внезапность атаки с юга, мы срочно выбрали по одной основной и две запасных позиции для самоходки и пулеметов. Успели мы вовремя! Вскоре послышался рокот моторов. Из-за холмов показались танки. Шли они самоуверенно, открыто, без мер предосторожности.
— Товарищ лейтенант, отнюдь я уйти им не дам! — с какой-то загадочной улыбкой выдал Валерий свое любимое словцо.
— По правому танку, огонь!
Прогремел выстрел! Сквозь шаровидное облако пыли мы увидели, как на ближайшем к нам танке вспухла черная шапка дыма — а затем и языки пламени! Остальные три танка попятились и скрылись за холмами, не произведя ни единого выстрела! Мы же тем временем сменили позицию и ждали «гостей» уже в другом месте! Экипаж сидел молча, изготовившись к выстрелу. Со стороны Ястребеньки слышался сильный бой, на его отдаленном фоне более четко звучали орудийные выстрелы макаровцев и пулеметные очереди на северной опушке рощи. Это нас успокаивало: значит, бьются бескомпромиссно, не отходят.
Все три оставшихся танка вышли одновременно, но с другого направления. Пока они шарили жерлами пушек, ища нас на старом месте, Валерий саданул по среднему танку! Танк вспыхнул, и тут же сильно тряхнуло нашу самоходку, обдав ярким пламенем с правой стороны! В голове промелькнуло: в машине нет дыма, значит, не горим! — и, поднимая дух экипажа, твердым голосом скомандовал:
— По левому танку! Огонь!
Снаряд прошел рикошетом и взорвался за башней. Но вражеский экипаж уразумел, что самоходка сохранила боеспособность, и стал отходить задним ходом, маскируясь дымами. Я сразу же спрыгнул на землю глянуть на машину — и ужаснулся! Самоходка была разбита до предела! Беспомощно стояла без правой гусеницы, без ленивца и балансира, без переднего опорного катка[58]! Удар такой силы мог получиться от трех, в крайнем случае, двух снарядов. Чутьем ощутив неладное, ко мне выскочили из машины все ребята. В их глазах в тот момент я увидел испуг и растерянность, а у механика Вани Герасимова еще и отчаяние:
— Сволочи, так изуродовать машину! — с жалостью и гневом сквозь зубы выдавил он проклятье.
— Не тужи, отремонтируем, — успокоил парня. — Еще повоюем на ней, родной!
И тут мы увидели идущего к нам Макарова. За ним, опустив головы, шли водитель Миша Гречук и наводчик Гриша Коваленко. От предчувствия недоброго екнуло сердце.
— Товарищ лейтенант, экипаж боевую задачу выполнил. Атака отбита, уничтожено два тяжелых танка противника. Самоходка наша сгорела. Погиб заряжающий рядовой Иван Тюленев. Похоронили его возле сгоревшей самоходки, — доложил Валентин Петрович и, не стесняясь, вытер слезы.
Экипаж сильно переживал гибель товарища, удручила всех и потеря самоходки. Я не стал ребят ни о чем расспрашивать, отправил сразу в полк, поручив командиру прислать тягач для эвакуации нашей самоходки.
— Товарищ лейтенант, хотя мы и на одной гусенице, но, отнюдь, врага не пропустим, — возбужденно сказал Королев, протирая прицел.
— Только так, Валерий! — поддержал я своего наводчика.
Третья атака
После неудачной второй атаки прошло около часа. Немцы зловеще молчали, упрятавшись за гребнем высоты, ничем не выдавали себя. За это время подошел тягач и отбуксировал самоходку в тыл, поставив ее на яму возле ветряной мельницы между Ястребенькой и Ястребней.
Только ушел тягач, как противник начал очередную массированную артподготовку атаки. С высоты нам хорошо была видна лавина наступающих танков, шли они тремя эшелонами. На этот раз наши не выдержат, подумал, и помчался за траками, которые мы перетаскивали с подбитой «тридцатьчетверки», находящейся примерно в двухстах метрах. Тяжело было бегом таскать стальные траки, каждая пара их весила более полутора пудов. Оттуда же перетащили каток, ленивец и балансир. В бригаде ремонтников было трое: сержант Алексей Суслов, рядовые Николай Дронов и Федор Шимраенко, все трое имели большой опыт ремонта в полевых условиях, но самое главное: Дронов мог в одиночку снять и надеть десятипудовый каток, за который и ухватиться-то нелегко.
Когда в Ястребеньке стихла артиллерийская стрельба, мы уже успели перетащить и одеть все семьдесят два трака, оставалось соединить верхнюю и нижнюю части гусеничной ленты. Было понятно, что бой закончился и как он закончился. Наши оставили Ястребеньку и отходили на север, за Ястребню! Вскоре мимо нас проскакала кавалерия. За ней отошли, отстреливаясь, мотострелковые части. Следом, прикрывая отход, отошел и наш полк. Вот-вот должны появиться немцы, преследующие наши части! А мы все еще не на ходу! Только наступавшие сумерки давали нам шанс остаться незамеченными и закончить ремонт машины. Как видно, в суматохе отхода о нас забыли, и теперь мы могли рассчитывать только на себя. Угрюмые лица ремонтников и экипажа говорили о понимании серьезности положения. Быстро отвернули бронепробку, вставили торцевой ключ и подготовили «паука» — приспособление для стягивания крайних траков гусеничной ленты. Работали молча, на пределе сил и скорости — только бы успеть закончить натяжение гусеницы, пока не подошли немцы! И тут, очень ясно по вечерней заре, мы услышали крики и автоматные очереди — немецкая пехота приближались к самоходке! Работу пришлось прекратить. Мгновенно приняли меры к защите. Приказал:
— Пушку опустить до предела! Открыть все люки! — нужно было создать впечатление подбитой машины, покинутой экипажем. — Запрещаю всем без моей команды открывать огонь из любого оружия и бросать гранаты!
Ремонтники с автоматами и гранатами залегли в яму под самоходкой, а экипаж занял свои места в машине.
Притаились. Вначале мимо нас метрах в ста прошли танки. За ними, уже метрах в пятидесяти от нас, шла пехота, на ходу стреляя из автоматов. Поравнявшись с самоходкой, автоматчики дали несколько очередей по башне. Из их громкого разговора я понял, что нашу машину они считают подбитой и пустой. Но на душе отлегло, только когда они начали отдаляться. Собираясь выйти из машины, я выглянул из-за люка и тут же юркнул вниз: к самоходке возвращался автоматчик. Стук подкованных сапог немца, когда он прыгнул на правый подкрылок машины, показался нам очень резким. Ночь была лунной, и на полике башни возле сиденья наводчика появилась тень головы фрица. Валерий прижался к мотору поворота башни, а Николай показал мне руки со сцепленными ладонями. Я кивнул, а сам подумал: а если фриц сунет в люк дуло автомата?! Но немец сунулся в люк головой. Николай тут же мертвой хваткой сжал ему горло, не дав и пикнуть. Теперь, до того, как немцы бросятся искать пропавшего, у нас было минут десять, чтобы закончить натяжение и провести регулировку гусеницы. С трудом, вдвоем с Валерием, разжали пальцы Николая, сбросили немца с машины, и все вместе взялись отлаживать гусеницу. И самоходка наконец стала на ход!
Но уйти незамеченным нам не удалось. Только заработал двигатель и машина сдвинулась с места, немцы всполошились, начали освещать участок и, заметив нас, сразу открыли огонь из танковых пушек. Но мы, взяв курсом резко вправо, чтобы выйти на гусеничный след полка, на максимальных скоростях пошли через боевые порядки, ведя огонь из пулемета и автоматов, бомбардируя фрицев гранатами Ф-1.
Прошли мы без потерь и счастливо присоединились к своим.
Первым подбежал к самоходке Василий Васильевич:
— Дорогие мои! Я уж и не знал, что делать, узнав, что ремонтируете самоходку у немцев в тылу! Доложил Погорельченко, вместе пошли к Мельникову, просили послать на выручку хотя бы две самоходки с автоматчиками! Он обещал: «Если через полчаса не появятся, тогда и пошлем!» — с волнением объяснял все еще не остывший от переживаний Ишкин.
— Спасибо тебе, Василий Васильевич!
Подошли комбат Погорельченко, за ним Макаров и Русаков с экипажами.
— Вася, я ведь при отходе искал твою самоходку, но не обнаружил. Видно, уже темнеть начало, да и отходили поспешно, — откровенно сказал комбат. — А ты молодец, за десять дней дважды из немецких лап вырвался!
Когда спрашивают, какой день на войне был для меня самым страшным, я вспоминаю Ястребеньки. Страшно было, когда наши оставили село и откатились за Ястребню — а наша самоходка стоит на яме! Сейчас-то можно и усмехнуться, а тогда жутковато было. Кавалерия проскакала, пехота пробежала, полк прошел, а мы стоим и немецкие танки идут в наступление в сотне метров. Вот и пришлось нам создать вид, что самоходка подбита и нет в ней никого живого. Да, не очень приятное было ощущение. А бедняги ремонтники, что в яме под самоходкой лежали?! Они-то, наверное, больше нашего перетрусили, каково это — видеть немцев сквозь колеса в полусотне метров!
Ночная контратака
Четыре танка бригады, пять полковых самоходок и танк комполка сосредоточились на опушке леса в километре за Ястребней. Поставили и мы свою самоходку, вдвинув ее задним ходом в кустарник, понемногу успокаивались, переводили дух после переплета, из которого едва удалось вырваться. Со стороны Ястребни, отстоявшей от Ястребеньки на полтора километра к северу, слышался глухой гул танковых моторов. Ночь внезапно нахмурилась, холодный ветер нагнал тяжелые тучи, зарядил мелкий, как водяная пыль, дождь. Наши малочисленные подразделения строго соблюдали световую и звуковую маскировку, оставляя за собой надежду на внезапность как главный козырь дальнейших действий. Полк и бригада понесли большие потери, особенно от реактивных минометов. Но немцы, наступая по открытой местности через минное поле, получили значительно больший урон, оставив на поле боя одних только танков около тридцати. И теперь, не зная реальной обстановки, дальнейшее наступление остановили, но периодически трассирующими пулями вели огонь из пулеметов в сторону нашего леса да иногда выстреливали осветительные патроны над восточной окраиной Ястребни.
Часов в десять вечера командир мехбригады полковник Луппов Владимир Васильевич собрал за стогами сена всех офицеров бригады, полка и отдал короткий приказ:
— Товарищи офицеры, в двенадцать ночи атакуем! Необходимо вернуть Ястребню, оставленную практически без боя! Действуем объединенными силами бригады и полка. — И расписал, куда какие танки пойдут на фронте шириной два километра. Заключив: — Повторяю, начало контратаки назначаю на двадцать четыре ноль-ноль.
Начштаба бригады капитан Крылов в течение пяти минут дал указания по взаимодействию и радиодезинформации.
К комбригу подошел начразведки нашего полка капитан Солдатов с высоким худым мужчиной лет сорока пяти, это был местный житель Мирон Репецкий, под покровом ночи ему удалось незамеченным выскользнуть из села, и в поле он встретил наших разведчиков. Мирон Гаврилович рассказал, что в Ястребне примерно двадцать танков с пехотой, располагаются они на окраине села в садах и огородах. Комбриг поблагодарил Репецкого за ценные сведения.
Мы загрузили в самоходки по три боекомплекта: один в машине и два в ящиках за башней. Исходные позиции занимали в кромешной темноте, под сводом плотных тяжелых туч, из которых сыпал холодный косой дождь вперемежку со снегом. Командиры шли впереди своих машин с белыми сигнальными флагами, механики-водители с трудом вели самоходки, напряженно высматривая белизну флага через открытые люки.
По прибытии вся боевая техника развернулась на двухкилометровом фронте, укрывшись за стогами сена, в оврагах, складках местности. За каждой машиной сосредоточился только что сформированный условный пехотный взвод из штабных и тыловых подразделений: в боевые порядки были поставлены все, за исключением караула знамен. За нашей самоходкой занял позиции «безлошадный» экипаж Макарова и поредевший взвод автоматчиков Ивана Трубина; за самоходкой комбата — хозяйственный взвод; за машиной старшего лейтенанта Статнова, стоявшей левее нас, — разведчики и Митя с Ремой, вооруженные автоматами. Наши четыре самоходки оказались в центре боевого порядка, правее — танки бригады, слева — танк комполка и остальные самоходки. Во втором эшелоне сосредоточили все бронемашины.
Ровно в полночь в небо взвились три зеленые ракеты, и все наступающие подразделения одновременно открыли огонь из пушек, минометов, зениток, пулеметов, автоматов, карабинов, трехлинейных винтовок! Загромыхал центр боевого порядка! Загрохотали фланги! И вся эта огненная масса двинулась на Ястребню! Снарядов мы не жалели. Ишкин, сидя за башней нашей самоходки, подавал заряжающему снаряды из ящиков, уложенных на верхней забашенной броне, и восклицал мне в ухо:
— Грандиозное наступление! Грандиозно! Грандиозно!
Действительно, картина наступления потрясала! Казалось, наступает крупное танковое соединение — даже армия! Противник был настолько обескуражен неожиданностью и силой удара, что даже прекратил освещение переднего края, как всегда это делал, и отвечал лишь беспорядочной стрельбой — скорее от страха, чем по приказу.
Медленно продвигаясь вперед, мы часто меняли позиции, стараясь каждый выстрел произвести с нового направления, левее или правее прежнего курса. По всему фронту атаки с надрывом разрезали ночную мглу люминесцентные прочерки пулеметных очередей, дополняя световым эффектом грозную звуковую канонаду танковых и самоходных орудий! Включив радиостанцию на прием, а все радиостанции по приказу комбрига работали на одной волне, я услышал голос самого Луппова, открытым текстом он отдавал приказы несуществующим частям:
— Выполняйте задачу: корпусом обходите с севера! Комбат, не мешкайте! Соединение, обойти село с юга! Не дайте противнику отойти на Ястребеньку!..
А мы в это время вели огонь: в одном месте один-два выстрела и передвигаемся на другое — там стреляешь, создавая впечатление огромной численности боевых машин. Не меняя темпа наступления, мы продолжали медленно продвигаться вперед. А правофланговые танки и левофланговые самоходки начали огибать село, создавая видимость угрозы окружения. Огонь противника стал ослабевать. На подходе мы слышали лишь отдельные орудийные выстрелы и редкие пулеметные очереди. Противник явно перехватывал радиообмен — клюнул на дезинформацию! Немцы покидали село! Радиоперехват врага сыграл в нашу пользу! После пленные говорили: «Мы думали, что целая танковая армия подошла».
В два часа ночи мы уже вошли в село.
Сразу же приступили к оборудованию основных и запасных позиций, хотя от многих бессонных ночей люди еле держались на ногах. Работали под постоянным обстрелом артиллерии и минометов, но к утру окопы были готовы. Перед самым рассветом к позициям подошла полковая санитарная машина, и мы отправили в госпиталь раненого комбата 3-й батареи старшего лейтенанта Павла Павловича Погорельченко. Следом за машиной прибежал Митя Медин, доложил, что меня вызывает командир полка. Шли мы с Дмитрием быстро, в тумане брезжившего рассвета часто спотыкаясь о тела убитых немцев.
В хорошо оборудованном блиндаже КП уже собрались командиры подразделений и начальники служб полка. Майор Мельников довел до нас приказ командира корпуса: «Ни шагу назад!» Вопросов не последовало, и все разошлись по своим местам. На обратном пути я попал под сильный огневой налет, до батареи пришлось добираться короткими перебежками.
Только успел проинформировать экипаж, как из села Бандуровка, расположенного километрах в двух западнее Ястребни, двинулись в атаку пять самоходных орудий «фердинанд» с пехотой. Дал им приблизиться примерно на километр и приказал наводчикам Королеву и Лапшину из экипажа Русакова открыть огонь. За считаные секунды на двух «фердинандах» слева и двух справа обозначились большие огни! Мы радовались такой меткой стрельбе своих наводчиков, пехотинцы из окопов кричали нам: «Ура! Ура!» — даже подбрасывали шапки. К сожалению, радовались мы преждевременно: «фердинанды» смогли отойти своим ходом, хотя отходить им пришлось пятясь, разворачиваться экипажи не решились, боясь, что их сожгут ударами в борт. Но и наступать дальше не стали, видно, наши попадания в лоб крепко их оглушили, несмотря на толстую броневую защиту. За «фердинандами» ретировалась и пехота.
Сразу же после отхода противника я выстрелил белой ракетой, что означало переход на запасные позиции. Герасимов завел двигатель, машина тронулась, и тут метрах в тридцати впереди вражеский снаряд ковырнул землю и рикошетом ушел в сторону!
— Выжать правый! — мгновенно выдал команду.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.