ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ И БЕАТРИЧЕ ПОРТИНАРИ Любовь небесная

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ И БЕАТРИЧЕ ПОРТИНАРИ Любовь небесная

Сколько именно из того, что у него имеется – ума, силы чувств, таланта, напряжения, озарений, – влюбленный отдаст своей любви? Да все, что у него есть, по-настоящему влюбленные просто иначе не умеют. Куда же это все денется? Растворится в ответных чувствах второй половинки пары. Если, разумеется, они есть. А если нет? Тогда может стрястись что угодно. Иногда вся эта чудовищная энергия, не будучи использованной в мирных целях, вырывается на простор и начинает крушить все подряд. Вплоть до предмета такой любви, не ответившего на чувства, – это грустно и некрасиво, но некоторым до более высокого применения этой чудовищной силы просто подняться не дано. Зато великие потому и являются таковыми, что все у них тратится на нечто поразительное и достойное уважения – даже то, от чего отказалась их любовь. Это поразительное достается нам всем, и спасибо им за это. Лучшего применения для несчастной любви и придумать невозможно.

Рим – слава Италии, ее свидетельство о древности рода, красивая вывеска, действительный уже три тысячи лет паспорт, по которому в культуру любой страны пускают без всякой визы. Но сердце Италии отнюдь не Рим, а Тоскана. Именно в Тоскане объединенная Италия нашла свою первую столицу – с 1865 по 1871 год ей была именно Флоренция, величайший город Тосканы. Именно тосканский диалект составляет основу литературного итальянского языка. И именно тосканский поэт веками остается в Италии Литератором Номер Один, вплоть до того, что двадцатку лучших книг Италии в данную неделю уже много лет традиционно завершают его книгой, которой семь столетий от роду. Даже его проводник по Аду Вергилий обращается к нему: «О Tosco!» – «О тосканец!» Конечно, это Данте, тут и к гадалке ходить не надо.

Красивая фамилия, а зовут-то его как? Почему не обращаются как положено с полным именем и фамилией? В общем, понятно почему: его имя Дуранте – по-итальянски это значит «твердый, весомый», вполне подходящий смысл. Для нашего уха оно звучит чуть похуже, даже с оскорбительным оттенком, но ведь на каждый чих не наздравствуешься. А Данте вовсе не фамилия, а уменьшительное имя: если Дуранте – Василий, то Данте – Вася. Так вот итальянцы и называют своего первого поэта, на вась-вась; для русских сказать «Сашкина сказка о рыбаке и рыбке» или для украинцев предложить полистать Тараскин «Кобзарь» было бы недопустимой фамильярностью, а у них на Апеннинском «сапоге» это в порядке вещей. Его фамилия, Алигьери, тоже ни для кого не секрет, но по имени и фамилии итальянцы называют своего великого поэта только в чрезвычайных случаях. Скажем, чтоб назвать броненосец – так уже сложилось, что это высочайшая почесть, и все державы давали броненосцам, а позже линкорам только имена своих королей и великих полководцев. Исключения единичны, и одно из них – линкор «Данте Алигьери». Первый итальянский дредноут, двенадцать двенадцатидюймовок, как у наших «Марата» и «Октябрьской Революции», по меркам того времени – очень даже ничего. Пушкин и Лермонтов от нашего РККФ такой чести не дождались…

День рождения Данте мы уже, наверное, не узнаем никогда – записей не велось. Сам он пишет, что родился под созвездием Близнецов, это уже какая-то определенность: май—июнь 1265 года. А всего через девять лет с ним произошло чудо – он увидел Беатриче. Установлено место, где это произшло, – улочка близ церкви Санта-Маргарита, в двух шагах от дома Данте, на фото видна доска с соответствующей надписью, чтоб туристы твердо знали, где им стоять и благоговеть. А ей тогда вообще было только восемь. С этого момента вся его жизнь переменилась и началась Vita Nuova – «Новая Жизнь», так он и назвал роман, в котором попытался описать, что же все-таки с ним стряслось.

Кстати, Беатриче – тоже не фамилия, а имя, этот итальянский обычай мы уже изучили, но хоть, слава богу, не уменьшительное, уменьшительное Биче Данте тоже использовал, но только когда хотел быть особо нежен. У нее тоже есть фамилия – Портинари, ее отец Фолько Портинари был богатым и уважаемым флорентийским гражданином, слава богу, не дворянином – дворяне не имели во Флоренции никаких политических прав, там все было наоборот, там за тяжелые преступления человека навечно записывали в дворяне, что лишало его всех политических прав. Во всяком случае, отец Беатриче был человеком гораздо более благополучным, чем отец Данте, юрист весьма среднего достатка, вынужденный искать лишнюю копеечку, отдавая деньги в рост. Но совсем далекими друг от друга в социальном плане их семьи не были – мачеха Данте приходилась Беатриче троюродной сестрой. В общем, весной на городском празднике девятилетний мальчик увидел восьмилетнюю девочку – и старая жизнь кончилась для него навсегда. Что было дальше, мы знаем только по роману. Дети подросли, и чувства мальчика прорвались наружу. Данте начал писать стихи – не в честь Беатриче, разумеется, это немедленно перешло бы рамки приличий, а куртуазная культура сокрытия имени любимой насчитывала вековую традицию. Но это же были стихи Данте, меры эмоции тут просто не могло быть, адресат стиха вырисовывался как живой, несмотря на то что в стихах фигурировало вовсе не его имя. Формально они были адресованы той, кого в «Новой Жизни» Данте именует «дамой защиты» – обычная в ту эпоху мера предосторожности ради соблюдения внешних приличий, которая мало кого обманывала. Однако по городу поползли разговоры, Данте совершил некоторую неловкость, когда «дама защиты» покинула город, избрав ей замену не совсем должным образом, и Беатриче отреагировала – говоря словами Данте, «отказала мне в своем пресладостном привете, в котором заключалось все мое блаженство». Не поздоровалась, короче говоря.

Что ему с того? Что он, жениться на ней мечтал? Или, не дай бог, грезил о чем-то более пикантном? Да он бы умер от разрыва сердца, если бы подумал такое! То, чему мы сейчас посвящаем популярные книжки для детей среднего школьного возраста, для него было Первородным Грехом, таким кошмаром, который и с собственной женой позволен несколько раз в жизни, чтоб дети рождались. Нужно было выяснить у врача и астролога, какой день будет наиболее подходящим, и попробовать – не для мирских удовольствий, боже упаси, а выполняя свой тяжкий супружеский долг. Потом подождать пока не станет ясно, удалось ли дражайшей супруге забеременеть. Если удалось, то все, больше не греши, а если не получилось, то через несколько месяцев, в день, который опять-таки одобрят и врач, и астролог, попробуй еще раз. Так что не удивляйтесь количеству психопатов в Средневековье – а откуда взяться нормальным, если ты или грешишь и попадешь в ад, или не грешишь, но крыша тихо едет?

Данте просто об этом не думал, он любил и сходил с ума без конкретной цели. Похоже, что он просто не верил в то, что кто-то другой вообще может понять глубину и силу его чувств. Совершенно беззастенчиво он делает то, чего любой поэт стыдится и избегает – объясняет читателям простыми словами, что он хотел сказать в первой части своих сонетов, канцон и баллат (именно так, через «т») и где какая часть кончается. Вопрос о том, что же это за стихи, если их потом нужно долго растолковывать прозой, Данте не волнует – ему совершенно ясно, что его не может понять никто. Может быть, хоть почувствует? Ясно, что его стихи не остались незамеченными. Он пишет, что некие добродетельные дамы разъяснили ему, насколько противоречиво его поведение, насколько его стихи, пышущие страстью, не соответствуют Любви Небесной. Данте внял им – и в его стихах начало рождаться то, что позже назовут «сладостный новый стиль», изменивший всю итальянскую, да и мировую литературу. Он славит величие Беатриче, ее совершенство и благородство. А Беатриче пока что спокойно выходит замуж за богатого банкира Симоне де Барди. На Данте это никак не влияет: его чувство к Беатриче ничем не поколебать, тем паче суетными земными делами. Его прекрасная дама – образец всех достоинств, «разрушительница всех пороков и королева добродетели», так и написано черным по белому, и любой ее поступок может только привести влюбленного в еще большее восхищение.

Дальше в «Новой Жизни» Данте пишет о страшных предвестиях смерти его любимой. Писалось уже после смерти, поэтому сказать, были предвестия или нет, совершенно невозможно – человеческий организм в таких случаях подгоняет все под готовый ответ, потому-то Нострадамус и предсказывает без малейшей ошибки абсолютно все, вплоть до количества котят у соседской кошки, но только если это уже произошло и никаких предсказаний не требуется. Во всяком случае, Беатриче умирает в 1290 году, двадцати пяти лет – десять роковых девяток в номере года. Помните, он встретил ее в девять лет? Это число проходит через всю «Новую Жизнь» как священное, но не всегда радостное. Все, в «Новой Жизни» больше писать не о чем – книга заканчивается словами, что он скажет о Беатриче то, что не было никогда сказано ни об одной женщине.

Дальше Данте живет, как будто и не умирала единственная любовь его жизни. Вскоре после ее смерти женится на девушке по имени Джемма, с которой был помолвлен с детских лет, рожает и воспитывает детей, участвует в тогдашней политической борьбе – он, видите ли, был белый гвельф, я могу рассказать вам, что это такое, но зачем? Кто это знает, тому не интересно; кто не знает, все равно не запомнит. В общем, он был и против Папы, и против императора, и это нам как-то близко – мы разве «за»? В итоге его изгнали из родного города, так он и умер в чужой Равенне. Причем не просто изгнали – он игрался в политику активно и с удовольствием. Воевал, полемизировал, даже стал приором, членом высшего руководства Флоренции причем именно приором «порядка и слова», то есть фактическим руководителем исполнительной власти. Но очень ненадолго: ровно два месяца он занимал эту должность с красивым названием, а потом черные гвельфы победили белых и приняли решение за допущенные в работе ошибки подвергнуть гражданина Алигьери обычному в те времена административному взысканию – сожжению на костре. К счастью для литературы Италии и всего мира, Данте успел бежать, к огромному несчастью для себя – навсегда. Он очень любил свою родную Флоренцию, и изгнание было для него особенно тягостным еще и по этой причине. «Мир для меня отечество, как море для рыб, но, хотя я любил Флоренцию так, что терплю несправедливое изгнание, все же нет для меня места в мире любезнее Флоренции», – говорил он на чужбине.

Именно вне дома он и сумел написать «Божественную комедию» – это не он так ее назвал, просто комедиями тогда называли любые произведения со счастливым концом, а «Божественная» – это оценка качества, ставшая еще при его жизни непреложной. И в Аду, и в Раю у Данте по девять кругов – то же священное число, та же девятка, что и в «Новой Жизни». Только в Чистилище их семь, поскольку число смертных грехов не Данте установил и не ему отменять. Проводником по Аду Данте выбрал Вергилия – как язычник, он был не вхож в Рай. С помощью великого поэта Данте описал Ад так живо, что о нем распускали слухи, будто бы его лицо смуглое именно потому, что опалено адским пламенем. Никто этому даже особенно не удивлялся – для человека Средневековья Ад был реальнее, чем, например, Китай. Кто в Китае побывал, кто его видел? Венецианец Марко Поло с братьями Николо и Маффео? Всего три человека, и у среднего жителя Италии шанс повторить их путешествие почти нулевой. Зато шансов угодить в Ад у каждого столько, что и рад бы уступить часть любому желающему по самой низкой цене, да где такого сыскать? Опять-таки Этна рядышком, и что такое ее огнедышащее жерло, если не вход в Ад? А выводит Данте из Чистилища и ведет его по Раю именно она – Беатриче. Это естественное решение – на самом деле, кто, кроме любимых женщин, может ввести нас в Рай? Во всяком случае, именно этот способ наиболее доступен живым.

Данте сдержал свое слово и сделал для Беатриче то, что не делал никто ни для кого, величественное здание итальянской литературы было бы иным без этой женщины, без этой любви. Впрочем, почему только для итальянской? Мало кто отрицает тот очевидный факт, что «Божественная комедия» даже для литературы всего мира оказалась зарей новой жизни, «Vita Nuova» – Данте очень угадал с названием первой книги. Редкий случай, но слава Данте оказалась прижизненной. Чтоб убедить любого в высочайших достоинствах «Божественной комедии», не требовалось никакой идеологической базы и литературоведческих ухищрений – открыл и прочел несколько страниц, всего-то и делов. Дошло даже до того, что правители Флоренции предложили изгнаннику Данте вернуться в любимый город. Цена вопроса оказалась ерундовая – признать свои ошибки, хотя бы номинально. Согласиться, что был виноват. В чем угодно, хоть в нарушении правил парковки осла у магистрата или переходе улицы на красный свет изобретенного шестью столетиями позже светофора. Простите, мол, осознал, исправлюсь, спасибо любимой Синьории за нашу счастливую жизнь! Но Данте отказался в самой резкой форме, ответив им: «Не так Данте вернется на родину. Ваше прощение не стоит этого унижения. Мой кров и моя защита – моя честь. Разве не могу я повсюду созерцать небо и звезды?» Обратите внимание, он закончил свою отповедь тем же самым словом «звезды» (в замечательном переводе Лозинского – «светила»), что и каждую из трех частей «Божественной комедии». Думаете, случайное совпадение? Лично я сомневаюсь…

В итоге так Данте и умер в Равенне, в изгнании. Там он и похоронен. Через восемь лет после его кончины кардинал Бертрандо дель Поджетто еще будет жечь на флорентийских площадях его сочинения как еретические. А потом пройдет еще сколько-то времени, и флорентинцы обратятся к равеннцам с официальной просьбой выдать им прах Данте – признаем, мол, свою вину, мы вроде раздумали его сжигать на костре, тем паче какой вред от этого мертвому, пусть хоть кости его упокоятся в родной флорентийской земле. Равеннцы с возмущением отказали им – вы же гнали и притесняли его живым, так зачем вам его кости? Флорентинцы не успокоились и докатились в своей некрофилии до того, что упросили Папу Льва X, в миру флорентинца Джованни Медичи, приказать равеннцам выдать прах, для которого еще один флорентинец, Микеланджело Буонарроти, должен быть построить роскошную гробницу. Против Папы не попрешь – гробницу Данте вскрыли и обнаружили… пустой саркофаг! И только в 1865 году под каменной плитой в одной из капелл церкви Св. Франциска нашли деревянный гроб с надписью, гласящей, что в нем покоится Данте Алигьери. Итальянские ученые восстановили по черепу черты его лица – нос не такой крючковатый, как на сохранившихся портретах, но похож.

Трогательная история, красивая любовь, но вопросов остается просто уйма. В частности, интересно – а какой была на самом деле монна Беатриче Портинари, неужели таким ходячим воплощением морального кодекса строителей феодализма, дамой без страха и упрека? Но тогда это хоть как-то отразилось бы в мнениях прочих флорентинцев, город был ведь очень культурный, не обиженный ни писателями, ни летописцами, так как же они не заметили такой неслыханный светоч добродетели и сокровищницу достоинств? Если же речь идет о том, что влюбленный глядел на хорошие качества предмета своего чувства через увеличительное стекло, а на прочие не глядел в упор, то почему мы вообще должны ему верить? Совершенно ясно хотя бы то, что Данте ее не выдумал, в городских архивах достаточно упоминаний о ней, и основным фактам ее биографии, изложенным поэтом, они не противоречат – в общем, и на том спасибо. Но с чего это мы взяли, что она не была, скажем, злюкой, ехидиной, занудой, бестолочью или халдой? Об этом неприятно даже думать, но показания Данте мы сразу должны отвести как необъективные. А вдруг найдется достоверный документ той эпохи, повествующий о реальных недостатках этой реальной жительницы Флоренции, – что тогда?

А ничего! Данте сделал все, что обещал, и даже больше – Беатриче уже не реальная женщина, во всяком случае, не только она. Он силой своего гения сделал ее воплощением Любви, той самой, «что движет солнце и светила» – этими словами как раз заканчивается «Божественная комедия». Совершенно ясно, что в чем-то до роли столь высокого символа реальная Беатриче недотягивала, но для Данте, который ходил с ней по одним улицам и мог ожидать, да и дождался, не только радости, но и горя, это было совершенно не важно. Почему же к ней должны придираться мы, если ни одного из нас она пальцем не тронула и не сможет? Пусть реальная Беатриче Портинари покоится с миром, ведь созданная Данте остается нужной всему человечеству уже семьсот лет! Вам этого мало? Мне – достаточно. Может быть, это и хорошо, что сейчас так любить ту, с которой даже за руки не подержался ни разу, просто некому – люди стали иными, более близкими к реальности. Но и «Божественной комедии» в современной литературе что-то не видать… И на то, чтоб увидеть в наших женщинах такое же чудо, как Беатриче, нас не хватает. Именно нас, а не наших женщин. Если кто-то скажет, что Данте, влюбившийся так отчаянно в барышню, которую и видел-то несколько раз в жизни, причем всегда при свидетелях и на приличном расстоянии, просто псих ненормальный, я даже не стану спорить – ненормальный, конечно. Но кому интересны нормальные люди, кроме близких родственников? А ненормальные, вроде Данте, создают «Божественную комедию» и дарят своим Беатриче не только Vita Nuova, «Новую Жизнь», но и Vita Aeterna – Жизнь Вечную. Впрочем, не всем романам она показана – иногда все складывается так, что и скрыл бы от потомков, да не получается. Но об этом – следующий рассказ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.