«Казаки-разбойники»

«Казаки-разбойники»

Чего-то мне надоели «казаки-разбойники»! Вообще немножко надоели все старые игры — хочется играть в новые. Мамочка рассказала про волейбол и теннис — замечательные игры, но в нашем дворе их «организовать» нельзя.

А «казаки-разбойники» мне, наверное, потому надоели, что, когда мы были маленькие, мы в них действительно играли — прятались недалеко, выслеживали, догоняли, ловили, убегали, а потом все во дворе собирались и обсуждали, кто что здорово сделал или кто совсем дурак! А последнее время, если ты «разбойник», то ты убегаешь далеко от дома, очень далеко, там немного сидишь — всё равно тебя никто не найдёт — и сразу домой. И все «разбойники» так делают. А «казаки» бегают, как дурачки, около дома и рядом, но никого нет, и они тогда тоже домой идут! Это уже вообще не игра, а «полная глупость», как Ёлка любит говорить.

Сегодня я не смогла отказаться, так уж получилось. Но решила — играю последний раз. Попала в команду «разбойников», дали сигнал, и я помчалась — вот бегать я очень люблю! Бегу, несусь, ни о чём не думаю! Бегу в сторону Крестовского рынка, потом куда-то завернула, потому что мне не важно, куда бежать, главное подальше — там уж точно никогда не найдут! Вдруг как-то бежать стало неудобно — всё куда-то заворачиваю, заворачиваю, и под ногами пыль и камни. Остановилась.

Смотрю вокруг — что это за место такое, это совсем не Москва, а что-то непонятное и странное! Сарайчик, к нему боком другой, а слева страшненький домик наполовину в землю врос. И всё нелюдимое, я кричу: «Здравствуйте! Кто-нибудь дома есть?» — никто не отвечает, и никого не видно. Мне очень хочется поскорее отсюда уйти, но я понимаю, что забежала, как дурочка, в какое-то не очень хорошее место, и теперь надо подумать, как отсюда выбраться. Назад лучше не ходить — я бежала не глядя, ничего не помню, — буду очень долго искать дорогу домой. Надо попробовать вперёд, для начала хотя бы посмотреть.

Сделала несколько шагов между сарайчиками и «домом» и упёрлась в невысокий забор — через него видно: небольшой пустырь, а дальше обычные небольшие дома. Вот туда мне и надо, но забор весь в колючей проволоке, его никак не перелезть. Правда, под такой забор можно подлезть — всегда найдётся или ямка какая-нибудь, или просто лаз мальчишки сделали. Ищу, ищу — быстро нашла, за сарайчиками. Лаз небольшой, но мне вполне хватит. Я около него легла — он шире меня, это самое главное, а по толщине я везде пролезу. Поползла — небольшое углубление, и голова уже там, на пустыре, — как здорово! Я ещё несколько ползков сделала и стала вставать — ой, ОЙ! — как больно, очень больно, я даже вскрикнула, и сердце сильно застучало! Почему так больно? Обернулась, посмотрела — это я рано встала, и колючая проволока мне спину, наверное, продрала! Ладно, надо скорей домой идти! Иду, иду, вижу рынок, сворачиваю — знаю, где короче пройти. Но иду плохо, всё хуже и хуже. Чувствую, что-то по ногам течёт, посмотрела — кровь. На ногах нет ран — значит, из спины. У Папы есть такая поговорка хорошая: «Дураков не сеют и не жнут!» — это про меня. И я уже очень плохо иду. И тогда я себе говорю: «Нина, всё хорошо, всё очень хорошо! Иди, не позорь семью!»

Звоню в дверь. Мамочка дверь открывает — смотрит на меня, и глаза у неё становятся широкие-широкие. Она прижимает палец к губам — мол, тихо, под мышки меня берёт, тащит в ванную, это близко. Быстро туда затаскивает и быстро запирает дверь.

— Что, Нинушенька? — спрашивает тихо. — Где?

— Спину поцарапала, — говорю, — или продрала, не знаю…

Мамочка быстро снимает с меня платье и тихонько охает. Она ставит одну из Папиных фотографических досок на ванну и сажает меня — я сижу на доске, ноги в пустой ванне. Мамочка включает воду и газ, пробует рукой воду, говорит мне очень тихо:

— Рубашка в одном месте присохла — надо размочить, я сделаю немножко тёплую…

В дверь стучат, и Бабушкин голос спрашивает тревожно:

— Почему вы заперлись? Что случилось?!

— Всё хорошо! — говорит Мамочка. — Я Нинуше коленку мажу!

И поливает мне спину водой — вода тепловатая, но мне холодно, и вдруг кажется, что я куда-то вся стекаю.

— Почему вы заперлись? Открой дверь! — У Бабушки какой-то двойной голос — то ли с рыданием, то ли с гневом.

— Держись за меня! — говорит Мамочка, и у неё уверенный голос. — Сейчас быстро промоем — стрептоцид, йод, забинтуем — у меня здесь всё есть! Раны глубокие — придётся потерпеть!

— Хорошо! — говорю и держусь за неё.

— Открой дверь! — И Бабушка вдруг как стукнет кулаком по двери.

— Мама! — У Мамочки сухой, почти спокойный голос. — Всё в порядке!

— Открой дверь, изверг! — кричит Бабушка и как даст несколько раз кулаком по двери.

Мы с Мамочкой смотрим друг на друга с изумлением. Я собираю все свои силы и говорю почти нормальным громким голосом:

— Ба! Ну что ты, коленок драных, что ль, не видела?

— Ну хорошо, деточка, хорошо, милая! — Бабушка тихо плачет, потом отходит от двери.

Вечером я лежу вся забинтованная на Бабушкиной кровати на боку. Все ко мне «приходят в гости»: Мишенька гладит меня по голове, Анночка говорит, что Мамочка сказала: «Нинушенька быстро поправится, на мне и на ней всё как на собаках заживает!» Ёлка говорит:

— Видишь, как здорово, — в школу теперь несколько дней можно не ходить!

Приходит Папа, берёт стул, садится рядом:

— Ну, Мартышка, расскажи вкратце!

Я рассказываю. Папа внимательно всё слушает и, когда я заканчиваю, говорит:

— Мартышка, когда ты в следующий раз полезешь в собачий лаз, ты…

Я его прерываю и говорю:

— Не собачий лаз — это мальчишки делают!

Мы начинаем спорить — Папка страшный спорщик, но, вообще-то, мы все страшные спорщики, а тут Папка быстро сдаётся.

— Хорошо, не важно, как назвать, — говорит он, — но если ты подлезаешь под забором или каким-то другим препятствием, то запомни: после того как голова оказалась за препятствием, как бы на свободе, ты, не меняя позы, вжавшись в землю, ползёшь не меньше десяти ползков по-пластунски — я тебе объяснял, что это такое. Потом голову поворачиваешь, смотришь, что сзади, и только после этого встаёшь.

— Поняла! — говорю.

И так вдруг хочу спать — боюсь, что прямо при Папке засну, а это очень некрасиво!

— Пора тебе спать, Мартышка! — Папа гладит меня по голове, встаёт, делает один шаг и говорит: — Значит, теперь ты знаешь, как себя вести, когда в следующий раз ты полезешь в собачий лаз!

Я начинаю хохотать!

Больно в спине, но всё равно хохочу!