Глава 4

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4

У Маслюкова было очень развито качество, которое можно охарактеризовать как чувство прогресса. Он всегда стремился к новому – и в идеях, и, если угодно, в материальной составляющей производства. Конструкторы из Ижевска вспоминают, что именно благодаря Юрию Дмитриевичу на заводе и в КБ своевременно внедрялись новые технологические системы, облегчающие труд проектировщиков.

Мы раньше как чертили: вот сделают модель кузова автомобиля, теперь дело за рабочими чертежами. А для того чтобы их сделать, необходим так называемый плазовый чертеж, в натуральную величину. Ползает конструктор, снимает шаблоны в нескольких сечениях, а затем увязывает их друг с другом на ватмане, или на кальке, или на специальной чертежной пленке. Это очень кропотливое занятие. Вообще конструктор – неблагодарная работа, там многие люди просто зрение теряют. Так вот, Юрий Дмитриевич как раз и был инициатором покупки машины, которая эти плазы вырабатывает. С моделей автоматически снимаются размеры, и машина нам рисует все нужные шаблоны.

Рассказывают, что после назначения Маслюкова главным инженером Ижевского автомобильного завода он сказал: «Будем делать новое, показывать свое лицо. Хорошо бы каждый год выпускать по новой модели автомобиля». Конструкторы отнеслись к такому предложению с огромным энтузиазмом – в основной массе это были недавние выпускники вузов, молодые креативные люди, полные энергии. У каждого было море интересных технических задумок, каждому хотелось сотворить что-то новое, и все буквально рвались в бой.

Тогда как раз объединили автомобильное и мотоциклетное КБ, стали заниматься и тем и другим. В те годы для оборонных предприятий была такая установка: на рубль, затраченный на оборону, нужно сделать столько же товаров народного потребления. Так называемая самоокупаемость. Мы тогда переняли документацию с АЗЛК и начали делать модернизацию автомобилей. Надо было новую модель накладывать на уже существующую технологическую линию. Вместо «Москвича-434» появился пикап, потом фургон мы сделали, а потом грузопассажирскую модель «комби» с комбинированным кузовом, его еще «каблучком» прозвали. Предназначался он, как и фургон, для мелкопартионных перевозок внутри города. Причем с ним были большие проблемы – правительство было категорически против, в те времена считалось, что нельзя такое продавать в частные руки. Нельзя, так сказать, давать людям подобное средство наживы. Мы сделали этот грузопассажирский автомобиль, выставили его на ВДНХ и положили рядом книгу отзывов. И люди там такого понаписали, что сразу этот автомобиль начали продавать!

Экспериментальных разработок было множество. Конечно, далеко не все из них пошли в серию – скажем, полноприводные и переднеприводные модели «Иж» в то время так и остались на стадии опытных образцов. Причины были самые разные: и недостаток финансирования, и отсутствие интереса со стороны руководителей отрасли или даже активное их противодействие. Впрочем, это уже другая история.

* * *

Дальнейшее продвижение Маслюкова по карьерной лестнице никак не повлияло на его характер и принципы: он по-прежнему оставался верен идее постоянного развития и модернизации. В частности, Юрий Дмитриевич активно поддерживал разработку и внедрение на предприятиях гибких производственных систем – автоматизированных комплексов, характерной особенностью которых является возможность быстрой переналадки с выпуска одного вида продукции на другой.

Сейчас это направление как-то остановилось, затормозилось, потому что рабочая сила в избытке, — вспоминает сотрудник Ижевского научно-исследовательского технологического института. – В то время не хватало рабочей силы, а страна очень бурно развивалась. Создавались так называемые ГПС, гибкие производственные системы. Юрий Дмитриевич был активным сторонником этого и как инженер, и как государственный деятель. Он добился финансирования нашего института в этом направлении по оборонным изделиям. И работа была выполнена очень хорошо. Здесь, на Ижевском механическом заводе, мы создали гибкие производственные системы, за работу над которыми нашему институту была присуждена Государственная премия Совета Министров СССР. Это очень высокая награда за инженерную работу. Целый комплекс был, десятки станков. Все делалось автоматизированно, даже свет можно было выключить.

В период войны в Афганистане Юрий Дмитриевич стал председателем Военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР. Еженедельно он собирал у себя совещания с участием сотрудников военной разведки и представителей оборонной промышленности – там разбирались примеры того, как ведет себя техника в условиях боя. На полигоне, естественно, невозможно выявить все имеющиеся недостатки, но если имеется опыт реальной войны, предприятиям, выпускающим боевую технику, ни в коем случае нельзя его игнорировать. Но проблема в том, что получить необходимую информацию можно только от военных, а они не очень любят делиться данными. Полномочия Маслюкова позволили ему организовать эффективную координацию военных и производственников. По результатам каждого заседания формулировалось техническое задание для предприятий, устанавливались сроки – разумные, не волюнтаристские, но достаточно жесткие, практически в пределах двух-трех месяцев. А через неделю – новое совещание и новое задание. Любые попытки оборонщиков пожаловаться на загруженность, любые их просьбы о поблажках пресекались самым решительным образом. И качество боевой техники улучшалось буквально на глазах.

Заметим, что во время чеченской кампании подобных структур в государстве, к сожалению, уже не было. Военные изучали негативный опыт использования техники, задания для промышленности формировались, но их реализация могла занять и год, и два, и три.

* * *

О периоде работы Маслюкова в Военно-промышленной комиссии стоит рассказать отдельно. ВПК как высший рабочий орган оборонного комплекса была образована в 1957 г. взамен расформированного Спецкомитета. Первым председателем ВПК стал Дмитрий Устинов. К слову, первоначально среди сотрудников ВПК было примерно 60% военных и 40% гражданских, но к 1985 г., когда организацию возглавил Маслюков, военных там осталось только трое. Думаю, такая ситуация справедливо показалась Юрию Дмитриевичу нонсенсом, поэтому одной из задач, которые поставил перед собой Маслюков, был подбор военных кадров для работы в ВПК.

Как бы то ни было, в конце 1980-х гг. ВПК была достаточно сильным органом, руководящим реализацией военно-технической политики. Маслюков в первую очередь улучшил структуру самой Военно-промышленной комиссии. До его прихода там было множество отделов, каждый из которых занимался своей проблемой. После реорганизации их осталось всего 12: отдел материалов – так называемая «группа 100», руководившая программой по разработке стратегических материалов; отдел электронной техники; отдел вычислительной техники; отдел ядерного оружия; отдел перспективных научно-исследовательских работ; экономический отдел; отдел военно-технического сотрудничества и пять отделов по числу видов вооруженных сил, которые занимались разработкой и выпуском вооружения военной техники для каждого вида. Заметим, что при таких серьезных задачах численность сотрудников ВПК была небольшой – в разное время в организации работало в среднем 220 – 250 человек, включая административный персонал и технических работников.

Но основным усовершенствованием работы ВПК, сделанным Маслюковым, стала грамотная сегментация. Каждому отделу было найдено определенное место в общем развитии военно-промышленного потенциала страны, каждому была выделена адекватная доля бюджетных ассигнований, необходимая для выполнения поставленных задач. И распределение функций, бюджетных средств и научных усилий обсуждалось достаточно широко. По отзывам людей, работавших в ВПК вместе с Юрием Дмитриевичем, главная его заслуга состояла в том, что он умел в каждый конкретный момент времени находить самое сильное, ключевое звено, на котором нужно акцентировать внимание. На одном этапе это была микроэлектроника, на другом – станки с ЧПУ, на третьем – выпуск гражданской продукции для системы управления воздушным движением. На каждой из этих задач в разное время были сконцентрированы большие усилия, причем каждый раз удавалось оптимально распорядиться имеющимися ресурсами. Важно подчеркнуть, что проблемы распределения задач не формулировались Маслюковым единолично, а, как мы уже говорили, обсуждались на научно-техническом совете.

* * *

Практически в первые полтора года своей работы на посту председателя Военно-промышленной комиссии Маслюков инициировал три очень крупных проекта. Во-первых, комплекс работ по стратегическим вооружениям, который в то время называли «нашим асимметричным ответом СОИ». Отдельная сложность заключалась в том, что необходимо было наладить взаимодействие нескольких отраслей промышленности. Представьте себе многочисленные мелкие и крупные разногласия между министерствами, бесконечные споры о том, кому будут принадлежать ведущие функции, огромное количество нестыковок, требующих увязки, – работа тяжелейшая. До Маслюкова подобное умел делать только Дмитрий Федорович Устинов и, по слухам, отнюдь не всегда добивался результата мягкими способами. Ходили истории, что несколько раз Устинов запирал приглашенных на совещание людей в бункере и абсолютно серьезно предупреждал: «Из этого бункера не выйдете, пока не договоритесь».

Во-вторых, в процессе работы над предыдущим проектом стало очень ясным отставание производства средств связи, электронной и радиопромышленности от мировых стандартов. Благодаря энергии Маслюкова в 1986 г.удалось пробить постановление об ускоренном развитии этих трех отраслей, и опять-таки под руководством Юрия Дмитриевича была разработана комплексная программа, описывающая алгоритм действий на каждом этапе. Все было учтено до мелочей: сколько следует делать, допустим, микросхем, каких именно, на предприятия каких отраслей будут поставляться эти микросхемы, сколько понадобится для их производства энергии, заводских площадей, так называемых «чистых комнат»; каким оборудованием и в каких количествах будут оснащаться производственные комплексы, какой будет потребность в кадрах – и, соответственно, в какие вузы и техникумы следует увеличить прием абитуриентов и насколько.

Мы уже говорили о том, что Маслюков тонко чувствовал то, что принято называть прорывами в технологиях, – так, он всячески поддерживал идею строительства завода по производству персональных компьютеров. Будучи председателем Госплана, Юрий Дмитриевич ежемесячно проводил совещания, на которые обязательно приглашались министр электронной промышленности СССР В.Г. Колесников и министр радиопромышленности В.И. Шимко, специалисты Института точной механики и вычислительной техники им. С.А. Лебедева (там были разработаны советские суперЭВМ серии «Эльбрус»), сотрудники зеленоградского Научного центра микроэлектроники, конструкторы систем связи.

Третий проект был не менее масштабным, и притом очень необычным. Суть его состояла в резкой демилитаризации экономики, переключении определенной части научных и производственных мощностей на создание технологического оборудования и переоснащение предприятий так называемой «группы Б» – то есть тех, которые обслуживали непосредственные потребности населения. Сотрудник Маслюкова по Военно-промышленной комиссии рассказывал, что поначалу многие даже не поняли, зачем это нужно.

Юрий Дмитриевич вышел с предложением ликвидировать Министерство машиностроения для легкой и пищевой промышленности и бытовых приборов и все предприятия передать в военно-промышленный комплекс. Он настаивал на том, чтобы не создавать по этим предприятиям отдельные главки, а включать заводы в объединения оборонного комплекса, «сажать» на экономику наших объединений. Смысл этого я понял, пожалуй, только когда побывал на двух заводах, которые передавались Министерству радиопромышленности. Я увидел, что технология там отсталая, оборудование устаревшее, но благодаря тому, что их включали в состав наших научно-производственных объединений, у них резко появлялись определенные резервы, связанные с тем, что наше оборудование, которое мало использовалось или совсем не использовалось, передавалось на эти предприятия. Ну и, конечно же, Юрий Дмитриевич задействовал научные мощности наших прикладных исследовательских институтов и конструкторских бюро для разработки технического оборудования этих отраслей. Он считал, что мы просто обязаны переоснастить эти отрасли, с тем чтобы они выпускали продукцию на уровне лучших мировых образцов, как это всегда было в военно-промышленном комплексе.

Например, Министерство радиопромышленности отвечало за весь цикл холодильного оборудования для транспортировки и хранения: это и холодильные фуры, и бытовые холодильники, и промышленные, и оборудование для торговых залов и предприятий общественного питания. Также под эгидой Радиопрома появились гравировальные машины, которые с точностью до полумиллиметра наносили рисунок на ткани, или семнадцатиметровые здоровенные станки, которые разрабатывались в КБ и делались на заводе, выпускавшем командные пункты, радиостанции под светонаведение и знаменитые комплексы С300. Министерство авиационной промышленности отвечало за расфасовку сыпучих материалов и упаковку и транспортировку овощей и фруктов. В подчинение Министерству среднего машиностроения были переданы молокозаводы: при ускоренных испытаниях выяснилось, что средмашевская сталь более устойчива к коррозии при соприкосновении с молоком – по этой характеристике она оказалась почти в полтора раза лучше шведской стали, которая обычно использовалась, поэтому минсредмашевские организации стали разрабатывать модульные молокозаводы. Собственно, можно было бы привести еще массу подобных примеров. И все это работало четко.

Видите ли, когда началась конверсия, в основном все было организовано не пойми как, то есть на уровне «а что бы вы могли сделать?». Каждый делал все что мог, но ведь по большому счету никто просто не знал, что он должен делать и зачем это надо. У Маслюкова все было продумано в подробностях: что разрабатывается, сколько штук надо сделать, на какие предприятия это пойдет. Он прекрасно понимал, что основа функционирования системы – постоянное обновление, динамика. А для обновления необходима концентрация человеческих, финансовых и производственных ресурсов. Поэтому он не сковородки делал, к чему призывали когда-то недалекие люди, а технологическое оборудование. Маслюков считал, что для того, чтобы решить проблему с товарами народного потребления и продовольствием, нам нужно переоснастить предприятия соответствующих отраслей, и именно этим и занимался. Кроме того, обычной была такая практика (и Маслюков всегда был ее сторонником): если есть завод, который выпускает технологическое оборудование, его намеренно планировали убыточным – чтобы его продукция стоила очень дешево и ее могли купить любые заводы. А вот уже они из прибыли от своей наукоемкой продукции этот завод дотировали.

Мы привыкли считать, что военно-промышленный комплекс СССР был своего рода огромным пылесосом, выкачивающим средства из экономики, – на эту тему много и эмоционально говорили в конце 1980-х гг. Однако знакомство с сухими цифрами заставляет взглянуть на картинку под другим углом: на самом деле стоимость основных фондов девяти отраслей оборонной промышленности составляла всего около 6% от стоимости основных фондов всех предприятий страны. Процент ВВП, направлявшийся на оборону, был вполне приемлемым, даже чуть ниже, чем в Соединенных Штатах, не говоря уже об абсолютных цифрах – в денежном выражении наши военные расходы были заметно меньше.

Современные руководители часто начинают спорить – мол, у вас неверные данные, вы не в тех ценах считаете… А что значит «не в тех»? Цены, как известно, для всех были одни и те же. Тот же токарный станок что колхозу, что оборонному заводу стоил одинаково. Методика оценки стоимости зданий и сооружений была едина – что для свинофермы, что для фабрики. Никто не спорит с тем, что на оборонную отрасль работали другие отрасли промышленности, но что касается процентов от ВВП, от бюджета – это были очень скромные проценты. Конечно, денег у оборонки было намного больше, чем сейчас, однако нельзя сказать, что их было неограниченное количество. И, между прочим, на эти деньги многое делалось. Например, самолет МиГ-29 в 1985 г. поставлялся в Советскую армию по цене 8 млн 160 тыс. рублей. И в то же время те же МиГи продавали Индии по 24 млн долларов. Танк Т-72 поставляли в армию примерно по 270 тыс. рублей и продавали за границу по цене более 1 млн долларов за единицу. То есть оборонка абсолютно окупала себя. Разница лишь в том, что маржа в те времена была государственной, а сейчас она частная, да и цены на внутреннем рынке сегодня зачастую выше экспортных.

Инициированная Маслюковым программа демилитаризации помогла перестроить макроэкономическую структуру так, что 58%мощностей оборонного комплекса стало работать на перевооружение отраслей легкой и текстильной промышленности, предприятий общественного питания, медицины. Статистические данные за 1990 г. показали снижение темпов роста в промышленности, но одновременно – мощный прирост показателей по «группе Б». Колоссальный научный потенциал, накопленный в оборонке, начал реализовываться в гражданской сфере: разрабатывались сложнейшие высокотехнологичные приборы, манипуляторы для переливания крови и т.п. В июне 1991 г. завершились испытания телевизоров пятого поколения, которые ничем не отличались от существовавших тогда «филипсов» или «панасоников». По расчетам Юрия Дмитриевича, на отладку их производства должно было уйти около года – и в 1992 г. отечественные заводы перешли бы на выпуск телевизоров, по качеству не уступающих зарубежным аналогам, при этом цены на них были бы гораздо более привлекательными. Вероятно, если бы все начатые Маслюковым реформы продолжали идти своим чередом, как запланировано, наша сегодняшняя реальность была бы иной. Но – не хватило времени. Как ни печально, по иронии судьбы выполнение этих программ, рассчитанных до 1995 г., было свернуто именно тогда, когда они начали давать конкретные результаты.

* * *

Сегодня, когда обсуждают проблемы науки, часто говорят об утечке мозгов. Действительно, из-за недостаточного финансирования мы потеряли практически целые поколения научных работников. Но дело не только и не столько в этом. Главная проблема отечественной науки сегодня – невостребованность результатов исследований экономикой и обществом. С некоторых пор наука продолжает оставаться непонятной и никому не нужной «вещью в себе». Экономика современной России устроена так, что наука ей вроде как и не нужна, несмотря на все президентские комиссии и призывы к модернизации. Деньги все равно приносят не фундаментальные исследования, а нефть и газ. Реальная востребованность научных результатов изменила бы все – нашлись бы и деньги на развитие институтов, и научные работники, вырос бы престиж профессии ученого.

Надо заметить, что в советское время создание высокотехнологичной электроники было сопряжено с определенными трудностями, в том числе внешнеполитического характера. Жорес Иванович Алферов рассказывал, как столкнулся в своей работе с деятельностью так называемой «Комкон» – комиссии по экспорту в СССР и страны СЭВ, которая фактически препятствовала любому импорту современных установок в страны с коммунистическими режимами:

Будучи уже широко признанными в мировом научном сообществе специалистами, имея всевозможные международные и отечественные награды, мы развивали очень перспективное технологическое направление в электронике – молекулярную эпитаксию. Оборудование частично закупали за рубежом, что-то уже начали производить у нас. Мне нужна была установка молекулярной эпитаксии. Производила такие установки одна французская компания, которая была бы рада продать ее нашей лаборатории, – тот факт, что на их установке делаются определенные работы, создавал своего рода рекламу фирме. Поначалу мы установку купили, а затем «Комкон» наложила лапу, и такие же установки, которые в первую очередь представляли собой ценность для фундаментальных исследований, стало можно покупать только без основного технологического блока. И похожих случаев было много. Из-за этого нам часто приходилось все создавать самим. Мировая электронная промышленность развивалась в условиях взаимодействия – несмотря на конкуренцию, шел широкий обмен результатами, оборудованием. Нам не давали ничего. Мы вынуждены были создавать все сами и, разумеется, иногда заново изобретали велосипед.

Хотя могу сказать, что определенный положительный эффект тут был. Можно было рассчитывать только на себя, но на самом деле в итоге мы создали мощнейшие современные отрасли промышленности – и в Миноборонпроме, и в Минэлектронпроме, и в Минрадиопроме, и в Минсудпроме… Массовая приватизация все это разрушила.

Моя жизнь была в большей степени связана с электронной промышленностью. Помню, в 80-е годы во время одной из встреч министр электронной промышленности СССР, Владислав Григорьевич Колесников, сказал мне: «Жорес, я сегодня проснулся в холодном поту». Я спрашиваю: «А что случилось?» Он говорит: «А мне приснилось, что нет «Планара». А если нет «Планара», то нет электронной промышленности в Советском Союзе. «Планар» – это компания, созданная группой инженеров в Белоруссии, которая обеспечивала нашу электронную промышленность самым современным технологическим оборудованием на уровне мировых стандартов. Например, фотолитографические степперы, которые используются в производстве интегральных схем, делали только в США, Японии и Советском Союзе. Так что сон действительно страшный. Но в тот раз он не сбылся – а вот после распада СССР это произошло. «Планар» остался в Белоруссии, а целый ряд его предприятий, которые размещались в союзных республиках, оказались в других странах. «Планар» выжил с огромными потерями благодаря заказам из Китая.

В свое время шло немало разговоров о бюрократии, о том, что отраслевые министерства привели к гибели советской экономики. Однако, если разобраться, отраслевые министерства – особенно девятка министерств оборонной промышленности – были по сути гениальным организационным изобретением. В каждом из них был собственный исследовательский центр – Главное научно-техническое управление (ГНТУ), и при разумном подходе к экономическим реформам министерства могли бы стать эффективными транснациональными компаниями.

* * *

Существует легенда, что на пост первого председателя Госплана было две кандидатуры – академик Глеб Максимилианович Кржижановский и Георгий Леонидович Пятаков, троцкист, впоследствии расстрелянный как враг народа. Кржижановский, блестящий экономист, руководитель работ и соавтор плана ГОЭЛРО, был замечательным ученым, но очень слабым управленцем. Пятаков же проявил себя как прирожденный администратор. Все эти соображения были изложены в докладе, представленном Ленину. И тот рассудил так: председателем Госплана должен быть человек, который прекрасно разбирается в науке и экономике, то есть Кржижановский, а Пятаков будет заместителем и на своем посту хорошо наладит административную работу. Интересно, что Маслюков, как и бывший в течение недолгого времени председателем Госплана Алексей Николаевич Косыгин, в определенной степени сочетал в себе оба эти качества: понимание конкретных экономических проблем, умелое использование административного ресурса и в то же время – осознание необходимости серьезного научного подхода.

Маслюков прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько велико значение науки для развития экономики и создания новых технологий. Он знал это по своему опыту работы и на производстве в Ижевске, и в Миноборонпроме, и в Госплане. К сожалению, это плохо понимают сегодняшние управленцы. Большинство выдвигаемых ныне идей основной своей целью имеют получение автором идеи нового статуса, который необходим для получения новых денег, – а новые деньги помогают новому повышению статуса. Но ведь в науке деньги нужны не для статуса, а для решения конкретных задач.

Вопрос постановки задач во многом принципиален. В последнее время принято критиковать Российскую академию наук. Здесь необходимо вспомнить опыт Академии наук СССР, полноправной наследницей которой является РАН. Исследования, которые проводила АН СССР, касались всего спектра человеческих знаний, однако предварительно перед учеными ставились конкретные задачи и выделялись ресурсы на их решение. Нельзя ставить задачу таким образом: вот вы подумайте, что-нибудь изобретите, продайте и на эти деньги оснастите институт. Это прямой путь к подмене серьезных научных исследований шарлатанством.

Вспомним историю США. Исследовательские центры при крупных американских корпорациях явились одним из самых мощных стимулов, сыгравших огромную роль в послевоенном развитии Соединенных Штатов. Там велись фундаментальные исследования, из которых рождались новые технологии. Так, одна из крупнейших компаний, Bell Telephone (ныне AT&T), сыграла в свое время по-настоящему революционную роль в развитии физики, и в первую очередь электроники. В 1945 г. исполнительный директор, а впоследствии вице-президент Bell Telephone Мелвин Келли пригласил на работу Джона Бардина (впоследствии дважды становившегося нобелевским лауреатом), Уолтера Браттейна и Уильяма Шокли, поставив перед ними задачу – создать переключатель и электронный усилитель на твердом теле. Результатом стало открытие транзистора, за которое группа Бардина, Браттейна и Шокли в 1956 г. получила Нобелевскую премию и которое оказалось из разряда тех, что становятся поворотными этапами в развитии науки и экономики. Как мы знаем, транзисторы стали основой современных информационных технологий и фактически положили начало очередной промышленной революции.

Мелвин Келли, приглашая на работу Бардина, Браттейна и Шокли, сказал им, что основной их целью является создание электронного ключа, однако не менее важной частью работы станет проверка основных принципов квантовой механики для конденсированного состояния. Вот этот момент принципиально важен: когда исполнительный директор крупнейшей промышленной компании говорит на таком языке с научными работниками, от этой компании – или, допустим, министерства – можно ожидать очень многого.

И в науке, и в производстве помимо общего плана всегда важны детали, но при этом не все, а только вполне определенные, и важнейшее качество лидера – уметь видеть за общим руководством те конкретные вещи, которые двинут дело вперед. Маслюков был человеком, который понимал, какие задачи нужно ставить и для промышленности, и для развития науки, и наша беда в том, что людей аналогичного склада сегодня очень мало. Таким же чутьем на постановку научных целей обладал Дмитрий Устинов – Жорес Алферов вспоминал свое общение с ним как очень показательный пример.

В 1958 г. мы в физико-техническом институте, в нашей лаборатории, делали специальное полупроводниковое устройство для первой советской атомной подводной лодки. Прямо из лаборатории наши устройства устанавливали на подлодки. А я занимался как раз разработкой самих полупроводниковых элементов. Как-то раз в лаборатории раздается телефонный звонок, к телефону попросили младшего научного сотрудника Алферова – я еще не был тогда кандидатом наук. Говорил со мной Дмитрий Федорович Устинов. Он объяснил, что по определенным причинам установка должна быть готова хотя бы на две недели раньше, и попросил меня ускорить работу.

Я после этого переселился в лабораторию, и мы все сделали на две недели раньше. И, знаете, это серьезный показатель, когда первый заместитель председателя Совета Министров страны знает такие детали, как то, что именно делает конкретный человек для того или иного важного дела. Вообще, в советское время было не так уж мало очень ярких фигур, настоящих лидеров, в том числе в оборонных отраслях. Таким был наш многолетний министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский, с ним я встречался и общался. Или Борис Львович Ванников – нарком боеприпасов в войну и руководитель первого главного управления управляющей компании советского атомного проекта, с ним я не был знаком, но слышал очень много отзывов. Когда Борис Львович возглавил ПГУ, он много не знал, но он учился. Курчатов быстро понял, что руководителей можно и нужно обучать. Ефим Павлович Славский или Алексей Николаевич Косыгин тоже умели говорить с учеными и понимать то, что они говорят, чтобы ставить определенные задачи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.