Тарантино и Джульетт Мим Юдович / 1996
Тарантино и Джульетт
Мим Юдович / 1996
Квентин Тарантино простужен, и раз это не какая-нибудь простуда, а его простуда, она получает статус злоебучей и говенной. Он небрит, в джинсах и футболке, но, даже хворый, брызжет такой мощной самовлюбленностью, что она перерастает в этакое великодушие и очаровательную непосредственность. Рядом с ним в облаке струящегося дыма — Джульетт Льюис, усталая, стройная, элегантная, в приталенном черном пиджаке и синтетической голубой сорочке. Им вместе, как они сами говорят, «по кайфу»: Тарантино — необузданный, рефлексирующий и неукротимый в работе и в жизни; Льюис — сдержанная, безотчетная и неуловимо порочная. Они сошлись на съемках фильма «От заката до рассвета» (выходит в следующем месяце), сценарий которого написал Тарантино, а поставил Роберт Родригес.
Как ни различны были их пути, Льюис и Тарантино живут в самом сердце Голливуда. Оба успешны в киноиндустрии, самобытны и в известном смысле выполняют тот социальный заказ, который Америка возлагает на знаменитость, — играть на людских страстях. (Особенно Тарантино, сменивший в рекордно короткое время образ полубога на амплуа тирана; совсем недавно критики ополчились на него за фильмы «Обычные подозреваемые» и «Чем заняться мертвецу в Денвере», к которым он не имеет никакого отношения. «Естественно, это должно было произойти, — говорит Тарантино, мотая головой. — Если ты не читаешь рецензий, они тебя не обижают. Но если люди думают, что я самодовольный горлопан, то они ошибаются»).
Как бы там ни было, оба любят свою работу.
— Каждый независимый режиссер ноет о том, как это все его заебывает, — говорит Тарантино. — Но если тебе так хреново, зачем ты этим занимаешься? Если у тебя такая горькая жизнь, брось снимать фильмы!
— Актерство для меня — это разрядка, — говорит Льюис. — Мне становится светло и легко, потому что перед маленькой камерой я вступаю в новый, несуществующий, волшебный мир. Но иногда, — добавляет она деловито, — это просто работа.
МИМ ЮДОВИЧ: Хорошо. Вы готовы?
ДЖУЛЬЕТТ ЛЬЮИС: О господи, как все по-военному.
МЮ: Почему фильмы стали такими плохими?
ДЖ. Л: Я думаю, идет война между денежными мешками и художниками. И этим мешкам почему-то кажется, что или вычурная независимость, или скверная коммерция — третьего не дано.
МЮ: А почему их так заклинило на этом?
КВЕНТИН ТАРАНТИНО: Думаю, их уже не клинит. Правила, по которым они играли до сих пор, больше не действуют, и все уже это понимают. Незыблемая формула «Тачстоун», которая существовала в восьмидесятые и не давала сбоев, сейчас не работает.
ДЖ. Л: Точно! Типа никто не ожидал, что «Один дома» станет таким хитом. Никто не мог предсказать успех «Конго».
КТ: Да уж, формулы последних десяти лет больше не работают. Сиквелы снимаются, потому что они в любом случае найдут своего зрителя. Однако эти фильмы, которые собирали сотни миллионов, теперь едва дотягивают до двадцати, а то и меньше. Думаю, Голливуд переживает самые увлекательные времена с семьдесят первого года. Потому что Голливуд увлекателен тогда, когда непредсказуем.
МЮ: Как альтернативный рок, который непонятно чему альтернативен, так, что ли?
КТ: Точно. Целую неделю, пока шла премьера «Криминального чтива», я вел шоу Кеннеди «Альтернативная нация» на «MTV». И я спрашивал: «Альтернативная — чему?» Это самое продаваемое говно там.
МЮ: Надо и Джульетт дать поговорить.
КТ: Да она и так больше всех говорит!
МЮ: Давайте переключимся на «От заката до рассвета». Кого ты там играла?
ДЖ. Л: Я играла дочь священника, дочь Харви Кейтеля. Он разуверился и слегка обижен на Бога, потому что у него умерла жена. Мы с ним колесим на автофургоне по стране и встречаем этих двух головорезов — Квентина и Джорджа Клуни, и они берут нас в заложники. Ну, эти головорезы, конечно, дерутся там, а потом мы попадаем в притон вампиров.
КТ: Самое крутое, что эти вампиры — плотоядные инфернальные чудовища, как крысы, просто очень огромные. Там нет никаких стенаний о муках вечной жизни, для поддержания которой нужна человеческая кровь, и всего этого ревизионистского вампирского бреда. Они просто стая монстров, и ты должен убить их как можно больше, потому что они хотят убить тебя.
ДЖ. Л: И тогда моя девочка превращается в настоящую стерву. Это круто. Она должна превратиться в воина, чтобы прикончить этих тварей.
МЮ: Значит, вскрываются внутренние резервы стервозности. Скрытый потенциал характера.
ДЖ. Л: Точно! То, что не задействуется в обычной жизни.
МЮ: Хорошо, ты вскрыла запрятанную в тебе стервозность. А Джордж Клуни что? По мне, так он просто красавчик.
ДЖ. Л: Надо думать. Он крутой, а большинство людей если круты, то красивы. Помню, я считала Скорсезе сексуальным, потому что он вел себя как король.
МЮ: Знаешь, не в обиду, но мне хочется спросить: ты что, западаешь на режиссеров?
ДЖ. Л: Не только. Я западаю иногда и на официантов, на швейцаров, на носильщиков, на актеров, но не по-настоящему, так — минут на пять.
МЮ: На этого официанта я сама бы запала.
ДЖ. Л: На самом деле коридорный, по-моему, интереснее — он такой немногословный и сдержанный. Но я не играю в такие игры, я очень осторожна в этом плане. И парни не западают на меня.
МЮ: Действительно?
ДЖ. Л: Да! Или западают… Я в самом деле не знаю. Я просто стала бояться этого с прошлого года, после того как побывала в Нью-Йорке.
МЮ: Ты была в Нью-Йорке? Ну, там проблем хватает. Нью-Йорк — не самое подходящее место для одинокой девушки. Но тебе удалось отделаться от поклонников на фильме «От заката до рассвета».
КТ: В Барстоу, где снимался фильм, была в то время грандиозная ярмарка.
МЮ: Что-нибудь запомнилось из представленного?
КТ: Мне — нет. С тех пор как дизайнеры стали присылать мне бесплатную одежду, удовольствие от похода по магазинам как-то улетучилось. Больше всего запомнилось, как мы — я, Джульетт, Джордж Клуни и Чич Марин — ходили туда. Сейчас вы кое-что поймете про Джульетт…
ДЖ. Л: Ой, меткое наблюдение! Давай, я это люблю.
КТ: Джульетт — настоящий хамелеон. Если она гуляет по лесу, она ни с того ни с сего становится похожей на ящерицу. Ну, мы прогуливаемся по ярмарке и, конечно, вкушаем свою популярность и все такое. Я подхожу к одному из прилавков, и девушка, узнав меня, тараторит: «О господи, это Квентин Тарантино!» А потом мы заходим в какой-нибудь, например, «Кей-март»[15], и все дамы — откормленные тетеньки в лосинах — верещат: «Джордж Клуни! Доктор Росс!» А Джульетт никто не замечает, и не потому, что она непопулярна.
ДЖ. Л: Просто я была в красных шортах, красно-белом топике и сандалиях.
КТ: И выглядела как все! Народ даже не поворачивал головы в ее сторону. Если ее и узнавали, то думали, что ходили с ней в одну школу.
ДЖ. Л: Ну, вот если бы я была одета, как сейчас, тогда бы…
КТ: Тогда бы ты оторвалась! Сейчас ты отпадная шмара. Я тут в футболке просто отдыхаю рядом с тобой.
ДЖ. Л: У Квентина крутое шмотье.
КТ: А ты плохо смотришься, да? Ой, коза. Ладно…
ДЖ. Л: Квентин, пора бы уже официанту появиться с нашими гамбургерами.
МЮ: А у меня есть вопрос.
КТ: Сейчас, сейчас, я еще не закончил свой рассказ. Так вот, и я со всеми своими продвинутыми поклонниками, и Джордж со своими отбросами…
ДЖ. Л: Ой!
КТ: …и Джульетт, просто как помойка…
ДЖ. Л: Ну, ну, ну.
КТ: …так вот, все мы выглядели как Бобби Шерман на фоне Чича Марина! Чич — самый охуенно известный парень на всей этой ебаной планете Земля! Я думал, нас затопчут из-за него! Мы зашли перекусить в «Дейри куинн», и тут началось… выстроилась очередь — водители грузовиков…
ДЖ. Л: Маленькие дети, видевшие «Короля-льва».
КТ: Да-да, точно! Все орут: «Эй, Чич, пусти колечко! Чич! Мистер Марин, можно ваш автограф? Чич, а где Чонг?» Он самый известный парень в Америке!
МЮ: А что люди воображают о Голливуде? Что означает голливудский миф?
КТ: Я не знаю. По мне, это проблема маркетинговых исследований и руководства, там все всё знают о том, что думает народ. Я знаю только то, что я думаю.
ДЖ. Л: Надо об этом самих людей спросить.
КТ: Когда я иду в кино, я знаю, что? хочу посмотреть, и готов поспорить, что все люди так же. Я не знаю, существуют ли вообще голливудские мифы. Мне гораздо интересней что-нибудь вроде телеканала «Е!». Основная его задача — демистифицировать знаменитостей и заставить людей думать, что они такие же обыкновенные люди, а никакие не идолы.
МЮ: А это не то же самое, что в прежние времена делали звезды, занимаясь в передачах какими-нибудь домашними делами, — как Джоан Кроуфорд со своими детьми читали когда-то по радио «Ночь перед Рождеством»? Что-то вроде глубоко опосредованной реальности.
ДЖ. Л: Согласна. Думаю, что с развитием медиа…
КТ: Нет, можно, я перебью? Две секунды всего. Я думаю, как раз все наоборот. Потому что вы просто собираете знаменитостей со всей планеты и пытаетесь представить дело так, будто они ваши соседи. А в прежние времена звезды были как боги. Никто не отождествлял себя с Джоан Кроуфорд или Кларком Гейблом — им поклонялись. Что сейчас повально происходит в Гонконге. Кинозвезды в Гонконге — как звезды тридцатых — сороковых годов, они — боги. В некотором роде они, так же как и звезды тех времен, не реальные люди, они существуют только на экране.
ДЖ. Л: Я думаю, канал «Е!» — это обожествление кинозвезд образца девяностых годов. Обыкновенное обожествляется, типа: «Смотри, она ест руками картошку фри!» Или как в некоторых статьях: «Она кладет ногу на ногу, смотрит в потолок, вздыхает и опускает голову на руку». Обычные, естественные вещи так поглощают ваше внимание, что становятся божественными. Все люди немного манерны, поэтому непонятно, чем манеры кинозвезды гораздо более интересны.
КТ: Это удивительно, потому что, читая собственные интервью, я просто дурею и становлюсь крайне мнительным. Двадцать статей талдычат о том, как я быстро говорю и размахиваю при этом руками, и я начинаю задумываться: «Ох, может быть, не надо говорить так быстро? Может быть, мне следует причесываться? Может, не надо так размахивать руками?» Я — дегенерат, придурок…
МЮ: Не надо — не меняйся.
КТ: Никому не вынести такого рода самоосознание — ни с того ни с сего вдруг начинаешь бояться самого себя. И становишься таким осмотрительным, что приходишь куда-нибудь на фотосессию, как на бой: «Нет, нет, нет, я не собираюсь ложиться в эту лужу крови и сниматься на фоне этой кирпичной стены! И не думайте снимать меня с лезвием бритвы в губах или булавками на бровях! Вы должны снять меня, как Шерон Стоун. Я хочу, чтобы все было красиво!»
ДЖ. Л (кладет ногу на ногу, смотрит в потолок, вздыхает и опускает голову на руку): Ох, как это мне знакомо. Иногда просто непонятно, как можно сделать напряженную роль и не спятить. Что меня больше всего запаривает — так это то, что тебе просто надо быть естественной и одновременно трясти головой, как бесноватая в фильме «Изгоняющий дьявола».
КТ: А сколько сейчас всяких шуточек насчет того, как я воспитал Джона Траволту в отношении выбора ролей! Ну а он научил меня правильно позировать на фотосессиях.
МЮ: Хорошо. Следующий вопрос: Джо Эстерхаз — почему?
ДЖ. Л: А кто этот Джо Эстерхаз?
КТ: Это сценарист. Он ругал меня несколько раз. Точно не знаю сколько, но…
ДЖ. Л: Я ему ноги переломаю за тебя.
КТ: …в одной телепередаче, которую я не видел, он минут десять из двадцати говорил о том, как пишутся настоящие сценарии и какой он авантажный сценарист, а я при этом… просто придурок какой-то.
МЮ: Но он написал сценарии «Шлюхи», «Основного инстинкта» и «Шоу-гелз»…
ДЖ. Л: Бог мой! И он смеет говорить что-то о тебе?! Да на это можно даже не отвечать!
КТ: По правде говоря, мне понравились «Шоу-гелз». Я подумываю о написании статьи в «Филм коммент» в защиту этой картины.
МЮ: А что тебе так понравилось?
КТ: Я могу точно сказать, что мне понравилось. Джо Эстерхаз тут абсолютно ни при чем. Я думаю, его сделала звездой Шерон Стоун, она действительно великолепна в «Основном инстинкте». А «Шоу-гелз» — без дураков великий фильм: первое за последние двадцать лет честное крупнобюджетное эксплойтейшн-муви от мейджор-студии.
МЮ: А предыдущее?
КТ: «Мандинго» — один из самых любимых моих фильмов. «Шоу-гелз» — это «Мандинго» девяностых.
ДЖ. Л: Вот оно как.
КТ: И еще потрясающе, что не кто-нибудь, а именно Пауль Верхувен отважился снять этот фильм так, как он должен был быть снят. Он снял настоящий эксплойтейшн. Роджер Корман стал пионером этого направления на видео, начиная с «Раздетой для убийства». Эти фильмы всегда о группе полуголых танцовщиц и расправляющемся с ними убийце. Одной из лучших картин в этом роде стала «Обнаженная одержимость» с Уильямом Кэттом в главной роли. «Шоу-гелз» — это сорокамиллионная его версия. Вульгарность — вот что стало отличительной и потрясающей чертой «Шоу-гелз». В них нет никакой красивости. Единственная сцена, которая, на мой взгляд, вообще никакая, это когда Элизабет Беркли и Кайл Маклахлен занимаются сексом в бассейне. Однако сцена, в которой она танцует у него на коленях и заводит его, — это круто, ребята!
ДЖ. Л: Только я думаю, все это скучно.
КТ: В «Шоу-гелз» как только секс начинает надоедать, в фильм вторгается насилие. И Элизабет Беркли превращается в Пэм Грир и метелит этого плохого парня по полной программе. Так что ты покидаешь кинозал в приподнятом настроении.
ДЖ. Л: Как она убивает его?
КТ: Она не убивает его, она просто выбивает из него все говно.
ДЖ. Л: Собственными руками?
КТ: Ну, она высокая, она словно из красного дерева, на ней эти высокие сапоги, а он изнасиловал ее лучшую подругу. Просто надругался. Поэтому она берет складной нож…
ДЖ. Л: Круто. Ножи — это всегда круто.
КТ: К сожалению, она не полосует его ножом…
ДЖ. Л: У-у, а почему она не воспользовалась ножом?
КТ: …потому что парень на самом деле здоровый, но она забивает его почти до смерти!
ДЖ. Л: Он отобрал у нее нож?
КТ: Нет. Она сшибает его с ног так, что он даже не успевает и слова сказать, а потом безжалостно молотит сапогами на огромной платформе.
ДЖ. Л: Кикбоксинг. Знаю.
КТ: Она просто задолбила его! Это реально круто!
ДЖ. Л: Вау. Знаете, что я хотела бы знать? Я хотела бы знать все сплетни обо мне!
МЮ: Ну, я все не слышала. Думаю, тебе будет достаточно сплетен о случайной связи на пике твоей творческой карьеры с Брэдом Питтом — еще одной известной персоной. Это должно вполне удовлетворить твою творческую любознательность.
ДЖ. Л: А связи с другими знаменитостями? У меня больше не было ни одной знаменитости. Тот факт, что я в одной возрастной группе с Джонни Деппом и Лео Ди Каприо, вовсе не означает, что мы все переспали друг с другом.
МЮ: А ты бы хотела услышать и «голубые» сплетни обо всех?
ДЖ. Л: Да, сплетни про геев — это прикольно. Про каждого. Про Лео, например. Он спрашивает меня: «Брэд — гей?» А я говорю: «Лео, ты сам гей, ты что, не знаешь? Не слышал еще?»
КТ: Это было круто, когда Джейми Бернард, интервьюировавшая меня для ее книги, спросила вдруг: «Как вы относитесь, во-первых, к сплетням, что вы гей, а во-вторых, к тому факту, что гей-сообщество принимает ваши фильмы и объявляет вас своим?»
ДЖ. Л: Хо-хо! О Квентине тоже есть «голубые» сплетни!
КТ: А я отвечаю: «На самом деле? Круто! Во ништяк-то».
ДЖ. Л: Это потому что они несчастные. У меня был один такой.
КТ: Ты сама похожа на несчастную.
МЮ: Я слышала, ты собираешь музыкальную группу. Подумываешь оставить актерскую профессию?
ДЖ. Л: Группу — да, актерство — нет. Я подумывала об этом в прошлом году. Иногда устаешь от всего.
МЮ: От чего — от всего?
ДЖ. Л: Любовь. Любовь. Чудовищная, чудовищная любовь, все жилы вытягивает.
МЮ: Что ты имеешь в виду?
ДЖ. Л: С шестнадцати до двадцати я была с одним человеком, у нас была настоящая любовь, а потом и в его жизни, и в моей многое поменялось, и побежали эти чудовищные годы, как сейчас…
МЮ: После разрыва с Брэдом Питтом ты переосмыслила свою жизнь?
ДЖ. Л: Да, все это было непросто, я даже совершенно потерялась на некоторое время. Я чувствовала себя паршиво. Спасала работа. Съемки помогали мне — я говорила: «Ничего, я могу находиться перед камерой, я могу быть выше всего этого». Это уже в прошлом, но тогда — пару лет назад — это было огромной передрягой для меня, и я должна была вспомнить, что когда-то жила одна и у меня было чувство собственного достоинства и свои собственные мысли. Это были не просто взаимоотношения, это была моя жизнь. Но сейчас все уже прошло, и я думаю, что Брэд и Гвинет[16] — крутая пара. Думаю, он нашел хорошую девушку.
МЮ: Хорошо. Последний вопрос: что ожидает вас впереди?
ДЖ. Л: Будущее. Открытое будущее.
КТ: Я хотел бы оказаться в таком положении, чтобы я мог снимать фильм, потом играть, опять снимать, снова играть и т. д. Ведь одна из проблем режиссуры в том, что она занимает чертовски много времени. Для меня всегда было удовольствием вкладывать душу и сердце в свои работы, но съемки заканчиваются — и все. И я хочу побыть другим человеком, пожить другой жизнью.
ДЖ. Л: И чтобы она была по-настоящему опасной, непредсказуемой и необычной.
КТ: Необязательно, просто меня тянет подумать о чем-нибудь не личном. Случалось даже, что я считал дни до окончания работы над фильмом. Теперь я так не думаю. Я жду от будущего только возможности подольше поспать.
ДЖ. Л: А я ожидаю от будущего встречи с тем, кто станет моей любовью на всю жизнь.
МЮ: Я жду того же самого. Я имею в виду не того, кто станет твоей любовью, хотя, конечно, это мне тоже хотелось бы знать.
КТ: Вся Америка хотела бы этого.