Заключение

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Заключение

Книга близится к завершению. Перед нами промелькнула целая жизнь. Страница истории перевернулась. Что сказать в заключение об удивительной судьбе удивительного человека?

Прежде всего приходится признать, что, несмотря на массу самых тщательных и самых упорных исследований, загадка Черчилля так до конца и не разгадана. Трудно побороть искушение применить к нему его же определение, данное им Советскому Союзу в 1939 году: «Головоломка, окутанная тайной, внутри загадки»[435]. Черчилль был очень многогранным человеком. Клемент Эттли, один из тех, кому довелось дольше всего с ним работать, сказал: «Это был самый изменчивый человек из всех, кого я знал»[436]. Великодушный мечтатель и властный эгоист, хранитель вековых традиций и страстный коллекционер достижений современности.

Этот долгий путь длиной в девяносто лет оставил историкам четыре повода для размышления. Прежде всего, в отличие от множества героев, прославившихся очень рано и павших в цвете юных лет или на пороге зрелости, Уинстон Черчилль дважды вставал во главе Англии и решал судьбы мира уже на закате карьеры, совершенно неожиданно и почти случайно. В самом деле, если бы он умер в середине тридцатых годов, он бы остался в истории блистательным, но неудачливым политиком, как и его отец, лорд Рандольф Черчилль. Конечно, накануне войны у семидесятилетнего Черчилля за плечами была уже солидная карьера, он успел проявить себя и в составе либеральной, и в составе консервативной партий. Девять раз он был министром, при этом ему доверяли самые ответственные посты: министерство внутренних дел, адмиралтейство, военное ведомство, министерство финансов. Тем не менее, как мы знаем, карьера Черчилля вовсе не была неуклонным, размеренным подъемом к вершине власти — посту премьер-министра, в ней были взлеты и падения. В конце тридцатых годов Черчилль как раз пытался оправиться от самого болезненного своего «падения». Большинство консерваторов относилось к нему в ту пору с презрением, либералы и лейбористы — с недоверием, он растратил свой кредит доверия в непопулярных или пустых затеях, не было человека, который не назвал бы его головотяпом, непредсказуемым и неуправляемым субъектом. Поэтому, казалось, на политической карьере Черчилля можно было поставить крест. И лишь в чрезвычайной ситуации, сложившейся весной 1940 года, у него наконец появилась возможность по-настоящему проявить себя — настал его звездный час.

Дело, разумеется, вовсе не в том, что Черчилль внезапно избавился от всех своих недостатков. Он по-прежнему всюду совал свой нос, был так же нетерпелив и непостоянен, как и прежде. Однако теперь понадобились его способности неутомимого организатора, блистательного оратора, который сумел бы вдохнуть силы в приунывший народ, поделиться с ним своей энергией, расшевелить министров, генералов, дипломатов и прочих высокопоставленных чиновников. И действительно, Черчиллю удалось завоевать авторитет, новый премьер-министр пользовался огромной популярностью у народа, кроме того, он твердо верил в свой гений, бойко вел дела внешней и внутренней, а также военной политики.

После поражения на выборах в 1945 году в один миг вся его жизнь перевернулась. Потеря власти была для него не просто самым страшным унижением — отныне новый лидер оппозиции был вынужден вести жалкие баталии на крошечном пятачке парламентской трибуны. Он явно вырос из этой роли, но, вместо того чтобы совсем уйти из политики и купаться в лучах заслуженной славы, предпочел остаться в качестве лидера консервативной партии, перешедшей в ряды оппозиции. В то же время он, казалось, пребывал в разладе с эпохой, потерял чувство реальности и напоминал, как жестоко заметил Бивен, «динозавра на выставке точных измерительных приборов». Теперь Черчилля утешали воспоминания и сознание того, что он успел вписать свое имя большими буквами на страницы истории, что у него был статус первого эксперта в вопросах международной политики, — теперь он мог, подобно пророку, предсказывать будущее планеты.

* * *

Второй феномен, над которым стоит поразмыслить историкам: Черчиллю, аристократу, наделенному массой талантов и ставшему самым популярным премьер-министром в истории Великобритании, всегда удавалось сочетать верность принципам и прагматизм, теоретический подход и метод проб и ошибок. Он, впрочем, сам раскрыл секрет этой диалектики: «Всегда гораздо легче провозглашать принципы, нежели следовать им в жизни (...). Однако тот, в чьей душе убеждения пустили глубокие корни, имеет больше шансов выстоять среди стремительно изменяющихся обстоятельств и повседневных случайностей, нежели тот, кто не видит дальше собственного носа и заботится лишь об удовлетворении своих сиюминутных прихотей»[437].

Черчилль родился аристократом и оставался им всю жизнь, купаясь в комфорте, как и подобает отпрыску знатного рода. В детстве и юности его окружал роскошный, величественный декор Бленхеймского замка, в котором он появился на свет, куда он потом часто наведывался, где он сочетался законным браком с Клементиной и вблизи которого был погребен. Возмужав среди обелисков, воздвигнутых в честь той или иной победы британского оружия, среди картин и гобеленов, представлявших самого знаменитого капитана Королевства, Черчилль счел своим долгом передать в века это священное наследство. В этом и заключалась миссия так называемых «вековых дубов» — аристократических семейств Англии, которые, по словам Бурке, составляли силу и славу британской короны.

Разумеется, иногда Черчилль в силу каких-либо чрезвычайных обстоятельств встречался и с рядовыми британцами, хотя, надо признать, эти встречи были недолгими и довольно поверхностными. Так, в 1916 году он соприкоснулся с шотландскими стрелками, служившими в его батальоне. Наиболее тесно он общался со своими низкородными соотечественниками лишь во время Второй мировой войны. В 1940 году перед лицом страшной опасности в Англии установилась атмосфера всеобщего согласия. Народ и его лидера объединило желание выстоять и победить. И все-таки, несмотря ни на что, голубая кровь перевешивала, тогда как в политической культуре Черчилля сочетались, с одной стороны, традиции либеральной аристократии вкупе с его концепцией истории и прогресса и с другой — мягкосердечие консерватора-демократа, унаследованное им от отца. При этом Черчилль всегда представлял себе общество четко поделенным на иерархические ступени и придерживался патерналистской логики, как и подобает представителю «высших классов, рожденных править» (born to rule).

* * *

Третья загадка Черчилля — это его неиссякаемая энергия и беспримерная сила воли. Всю свою жизнь он был неутомимым бойцом. В своем обращении к норвежскому народу в 1948 году Черчилль восклицал: «Заклинаю вас, никогда не забывайте, что жизнь — это постоянная борьба!»[438]В конце концов разве викторианский мир, в котором вырос Черчилль, не был и с теоретической, и с практической точек зрения настоящим полем битвы за жизнь, освященным и узаконенным наукой? Не раз эта удивительная воля к жизни помогала Черчиллю справляться с враждебными обстоятельствами. Ярким примером тому служит проявленное им мужество, с каким он, несмотря на всю свою почтительность к монархии вообще и к государю в частности, в бытность свою первым лордом адмиралтейства настаивал на присвоении новому дредноуту имени Оливера Кромвеля, против чего категорически возражал король Георг V.

Внешне он вовсе не был похож на бойца, всецело сконцентрированного на завоевании себе места под солнцем. Его черты лица, осанка, невысокий рост скорее противоречили образу богатыря, всегда готового к бою. Зато эгоцентризм Черчилля был поистине безграничен, почти противоестествен. Исайя Берлин как врач проанализировал эту его черту характера: «Ум Черчилля всецело сосредоточен на его внутреннем богатом мире, так что поневоле задаешься вопросом, а пытался ли он когда-нибудь понять, что происходит в душах других людей, о чем они думают. Черчилль не реагирует на действия других, он действует сам. Он не светит отраженным светом, он лепит и переделывает других по своему образу и желанию»[439].

Черчилль очень рано сделал выбор в пользу деятельной жизни, наполненной борьбой. Этот выбор был продиктован его честолюбием, его желанием обращать на себя внимание, его стремлением прожить выдающуюся жизнь. В юношеском романе «Саврола», который Черчилль написал, когда ему только-только исполнилось двадцать четыре года, и который был опубликован в 1900 году, есть эпизод, объясняющий, почему юный Уинстон предпочел спокойной жизни приключения и славу. «Стоила ли, — писал он, — игра свеч? Бороться, работать, постоянно вращаться в водовороте событий, жертвовать тем, что облегчает жизнь и делает ее приятной, — и все это ради чего? Ради народного блага? Дело в том, и он не мог не признаться в этом самому себе, что власть привлекала его гораздо больше, нежели благородная цель. Честолюбие было его движущей силой, сопротивляться которой у него не хватало сил. Он мог понять радость артиста, он мог понять тех, кто посвящает свою жизнь поискам прекрасного или спорту, который доставляет огромное удовольствие и не влечет неприятных последствий. Вести спокойную жизнь, предаваясь мечтам и философским размышлениям в красивом саду, вдали от людской суеты, наслаждаться искусством, баловать свой ум самой восхитительной пищей — разве это не в тысячу раз лучше, чем всю жизнь бороться за власть? Однако он твердо знал, что мир и покой — не для него. Он обладал возвышенным, пылким и дерзким умом. Путь, который он избрал, был для него единственно возможным, и этот путь ему предстояло пройти до конца»[440].

* * *

И, наконец, четвертый повод для размышлений: жизнь и поступки Черчилля так и остались бы для нас загадкой, если бы мы не помнили о том, что он был истым викторианцем, оказавшимся (или «заблудившимся», как говорят некоторые острословы) в XX веке. Да и неудивительно, что викторианские взгляды и обычаи так глубоко укоренились в его душе, ведь двадцать семь лет — больше четверти своей жизни — он был подданным заботливой королевы Виктории. Черчиллю довелось увидеть и порадоваться последним лучам заходящего солнца Империи. Он тогда еще не принимал такого деятельного участия в государственных делах, но уже был истинным патриотом и защищал честь британского флага в самых горячих точках Империи — на северо-западной границе Индии, в Египте, Судане, Южной Африке...

Впрочем, Черчилль никогда и не скрывал своей ностальгии по тем счастливым временам, которые, наверное, не зря называли «прекрасной эпохой» и которые он сравнивал с правлением римских императоров Антониев. «Я — дитя викторианской эпохи, — признался Черчилль в своей автобиографии. — Именно тогда основы нашего государства обрели прочность, именно тогда мы возглавили мировую торговлю и сделались хозяевами мирового океана, именно тогда в нашей душе постоянно крепло сознание величия нашей Империи и нашего долга ее сохранить»[441]. По словам Джона Колвилла, Черчилль остановил бы время, если бы это было в его силах, — после одной удавшейся на славу вечеринки Черчилль повторил слова Фауста: «Мгновение, повремени!» Вот как это прокомментировал консерватор Лео Эмери, отличавшийся завидной проницательностью: «Я всегда считал, что ключ к разгадке Уинстона в том, что он — викторианец, он воображает, что политика нисколько не изменилась со времен его отца, и не способен понять современных веяний. Этот печальный и простой факт еще не стал очевидным лишь благодаря его красноречию и жизненной силе»[442]. Забавным символом верности Черчилля обычаям прошлого была его привычка спрашивать: «Кучер на козлах?» — что означало: «На месте ли шофер?» Даже став премьер-министром, Черчилль не отказался от этой привычки. И это еще далеко не все — например, он неизменно называл Стамбул Константинополем, а Иран — Персией...

Что касается политической философии Черчилля, то его верность заветам прошлого, наследию предков, боязнь совершить поступок, недостойный рыцаря славной викторианской эпохи, во многом объясняют его поведение и стратегию. В последние недели войны он написал Клемми, немного разочарованный, но еще не переступивший порога отчаяния: «Мы должны сохранить эту огромную Империю, от которой нам нет никакого проку и за которую нас осуждают и даже оскорбляют наши же соотечественники, не говоря уже об остальном мире. (...) Несмотря ни на что, я чувствую в себе все растущее желание продолжать борьбу. Пока я у руля, я не дам спустить флаг»[443].

* * *

Коротко говоря, для того чтобы определить реальное место Черчилля в истории, нужно помнить, что расцвет его карьеры пришелся, вне всякого сомнения, на пять лет Второй мировой войны. Понять, сколь важную роль он сыграл в тех событиях, можно, если обратить особое внимание на такие факторы. Как мы уже знаем, Черчилль весь состоял из противоречий. Аристократ, «исповедовавший» демократию, националист и романтик... При этом Черчилль обладал завидной силой воли, с детства блистал множеством талантов, был то Кассандрой, то Периклом, то Цезарем, то Орфеем, то Питтом, то Вашингтоном. Нередко он совершал ошибки, не уступавшие по значимости масштабу его талантов, — настолько органично вплетались в его характер достоинства и недостатки. Вот почему одинокий «пророк» смог стать суровым лидером воюющей державы, а старый, отставший от века империалист — спасителем своей страны и защитником свободы всего мира.

Вот почему — и здесь мы переходим к другому фактору — в 1940 году Уинстон Черчилль выступил в роли посланца судьбы, он был человеком столь же исключительным, сколь исключительным был тот исторический момент. Он не только сплотил и вселил бодрость в свою страну, оставшуюся один на один с врагом, он не только вдохновил свой народ на борьбу, что было бы не под силу никакому другому премьер-министру, — он привел Соединенное Королевство к победе благодаря умелому руководству антигитлеровской коалицией, созданной его же стараниями. Конечно, его романтическое представление о войне не вязалось с сугубо прагматическим характером промышленных войн XX века. Тем не менее в 1940 году, как он сам написал незадолго до этого в биографии своего предка герцога Мальборо, решение родилось «в глазах, в мозгу и в сердце одного человека», поскольку «сфинксу войны лишь гений может дать верный ответ». Словом, «ни учение, ни опыт не могут сделать человека гениальным».

Кульминация карьеры Черчилля пришлась на 1940—1945 годы — удивительное совпадение: в тех обстоятельствах нужен был именно такой человек, не иначе как само провидение послало его (кто поручится, что без него Англия не сдалась бы в 1940 году?). И вот после яркого триумфа наступил период спада, неудач. И дело тут не только в том, что волна истории выбросила сделавшего свое дело премьер-министра на берег, едва опасность миновала и война сменилась миром. После эйфории пришла пора разочарований. Победа принесла британцам немало горьких плодов, изменив расстановку сил на международной арене. И лишь Черчиллю удалось навсегда сохранить свою немеркнущую славу образца 1940 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.