XXIX Домашняя сатьяграха

XXIX

Домашняя сатьяграха

Впервые я попал в тюрьму в 1908 году. Я увидел, что некоторые предписания для заключенных совпадают с правилами самоограничения, которые добровольно соблюдает брахмачари. Таким, например, было предписание о том, чтобы последний раз заключенные ели до захода солнца. Заключенным — и индийцам и африканцам — не разрешалось пить чай и кофе. Они могли, если хотели, добавлять соль в приготовленную пищу, но не разрешалось ничего такого, что бы услаждало их вкус. Когда я попросил тюремного врача дать мне карри и разрешить солить пищу во время ее приготовления, он ответил:

— Вы здесь не за тем, чтобы услаждать свой вкус. Карри для здоровья не обязательна, и нет никакой разницы, солите вы свою еду во время приготовления или после.

В конце концов эти ограничения были отменены, хотя и не без борьбы, но оба представляли собой полезные правила самовоздержания. Навязанные запрещения редко достигают цели, но когда сам налагаешь их на себя, они несомненно благотворны. Поэтому тотчас после освобождения из тюрьмы я стал приучать себя не пить чай и ужинать до захода солнца. Сейчас соблюдение этих правил не требует от меня никаких усилий.

Как-то раз случай побудил меня совершенно отказаться от соли, и я не употреблял ее целых десять лет. В книгах по вегетарианству я прочел, что соль не является необходимым компонентом пищи человека и даже наоборот: пища без соли полезнее для здоровья. Я сделал отсюда вывод, что для брахмачари будет только полезно не солить пищу. Я читал и понял на собственном опыте, что люди слабого здоровья не должны употреблять в пищу бобовых. Сам я их очень любил.

Случилось, что Кастурбай после краткой передышки в результате операции опять стала страдать кровотечениями. Болезнь была очень упорной. Водолечение перестало помогать. Она не очень верила в мои методы, хотя и не противилась им. Однако она и не думала искать помощи со стороны. Когда все мои средства оказались напрасными, я предложил ей отказаться от соли и бобовых. Она не соглашалась, как я ни уговаривал ее, подкрепляя свои слова ссылкой на авторитеты. Кончилось тем, что она упрекнула меня, сказав, что даже я не смог бы отказаться от этих продуктов, если бы мне посоветовали. Я был опечален, но вместе с тем обрадовался тому, что могу доказать ей свою любовь, и сказал:

— Ошибаешься. Если бы я был нездоров и врач посоветовал мне отказаться от этой или какой-нибудь другой пищи, я бы сделал это без всякого колебания. Так вот: хотя меня не побуждают к этому медицинские соображения, я отказываюсь на год от соли и бобовых независимо от того, сделаешь ты то же самое или нет.

Она была потрясена и воскликнула с глубокой скорбью:

— Умоляю, прости меня. Зная тебя, я не должна была вызывать тебя на это. Обещаю отказаться от этих продуктов, но ради самого неба возьми свой обет обратно. Это для меня слишком тяжело.

— Тебе будет полезно отказаться от этих продуктов, — сказал я. — Я ничуть не сомневаюсь в том, что тебе станет лучше, когда ты это сделаешь. Что касается меня, то я не могу пренебречь обетом, данным мною с полной серьезностью. И наверно, это будет полезно и для меня, ибо всякое воздержание, чем бы оно ни было вызвано, благотворно для человека. Поэтому обо мне не беспокойся. Это будет для меня лишь испытанием, а для тебя нравственной поддержкой в осуществлении твоего решения.

Она перестала настаивать.

— Ты слишком упрям. Ты никого не послушаешься, — сказала она и заплакала.

Мне захотелось поведать об этом случае, как о примере сатьяграхи и одном из самых сладостных воспоминаний моей жизни.

После этого Кастурбай стала быстро поправляться. Что ей помогло: отказ от соли и бобовых и другие изменения в питании, а может быть, мое строгое наблюдение за точным выполнением других жизненных правил или же, наконец, душевный подъем, вызванный этим случаем, и в какой именно степени — сказать не могу. Но она скоро выздоровела, кровотечения прекратились совершенно, а репутация моя как знахаря еще более упрочилась.

Что касается меня, то я лишь выиграл от новых ограничений. Я никогда не жалел о том, от чего отказывался. Прошел год, и я еще больше научился владеть своими чувствами. Этот опыт способствовал развитию склонности к самовоздержанию. Долгое время спустя, уже после возвращения в Индию, я продолжал отказываться от этих продуктов. Только в Лондоне в 1914 году я нарушил это свое правило. Но об этом случае и о том, как я вновь стал употреблять соль и бобовые, расскажу в одной из последующих глав.

В Южной Африке я проверял питание без соли и без бобовых на многих своих товарищах по работе, и результаты всегда были хорошие. С медицинской точки зрения могут быть различные мнения относительно целесообразности такого питания, но с моральной точки зрения у меня нет сомнений, что для человеческой души полезно любое самоограничение. Питание ограничивающего себя человека должно отличаться от питания человека, ищущего удовольствий, так же, как и его жизненный путь. Тот, кто стремится к брахмачарии, часто наносит ущерб своей собственной цели, избирая путь приятной жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.