Время для размышлений

Время для размышлений

В отличие от нас, затерянных в глуши Западной Сахары, Господу не пришлось ждать завтрашних газет, чтобы узнать об убийстве архиепископа Оранского. Один из его самых верных слуг принес последнюю жертву, приняв смерть во имя креста, и в тот же самый миг другой человек, простершись ниц в сторону Мекки, вознес слова-благодарности за успех святого дела. И оба они искренне верили в Бога любви, некогда вдохнувшего жизнь в их общего праотца Адама.

На сей раз мусульманин убил христианина в Африке. Судя по прессе, в Европе спокойствием тоже не пахло. В бывшей Югославии, где раньше мир между конфессиями держался только на авторитете Тито, после его смерти христиане и мусульмане принялись тысячами вырезать друг друга. На зеленом острове по другую сторону Европы, где мусульман вообще-то днем с огнем не сыскать, христиане убивали других христиан за то, что одни из них в вечерних молитвах обращались к Господу напрямую, а другие — через посредничество Девы Марии. И христиане, и мусульмане, и иудеи согласны, что мы все происходим от одного корня. У Адама и Евы родилось два сына, Каин и Авель, и один из них убил другого, потому что дым от его жертвенного костра поднимался к небу не Таким прямым и ровным столбом.

У нас в Скандинавии религиозный фанатизм давно уже пошел на убыль. Мы переболели непримиримостью и гневом еще в эпоху викингов. Но когда в конце первого тысячелетия новой эры Евангелие, наконец, достигло наших краев, наши предки долго не рассуждали — подняли паруса над своими длинными кораблями и отправились в Иерусалим рубить головы мусульманам. Будучи добросовестным норвежским школьником я, разумеется, запоем читал королевскую сагу «Круг земной» Снорри и восхищался тем, как викинги совершали походы в Святую Землю в XI и XII веках и как заодно уничтожали неверных вдоль берегов Португалии, Испании и Северной Африки. Некоторые из них вполне могли бросить якорь в удобной бухте алжирского Орана и заблаговременно отомстить за убийство, совершенное, когда мы слушали об Адаме и Еве, за закрытыми дверьми католического собора. Именно под знаком креста могущественный король Сигурд Крестоносец предпринял поход на Святую Землю и, расчищая путь на Иерусалим для крестоносцев, разорил прибрежные города Северной Африки. Все золото, отнятое его людьми у последователей Аллаха, он отдал митрополиту Константинополя и поставил весь флот и почти всех воинов под флаги борцов с мусульманами. А сам вместе с остатками армии вернулся домой, проехав верхом через всю Европу. Его предшественник на норвежском троне, король Олаф II, к тому времени был уже причислен к лику святых за то, что крестил Норвегию простым и эффективным способом — отрубая голову каждому, кто отказывался верить во Христа. История учит, что христиане далеко не всегда склонны жить по канонам своей веры.

На следующий день после свадьбы нам с Жаклин предстояло вернуться в наш дом на Канарских островах. Тем же рейсом отправлялся назад в свою епархию и отец Луи. По какому-то недоразумению прошла информация, что на рейс из Касабланки осталось только одно свободное место, и Жаклин поехала вместе с обоими священниками в аэропорт, чтобы усадить на самолет хотя бы кого-нибудь одного из них. Отец Луи уже находился на борту, когда в Эль-Аюн пришло известие о трагедии в Оране. Мы же узнали страшную новость только вечером, из уст отца Акачио. Он оставался внешне спокойным, в его словах не звучало ни ненависти, ни жажды мщения. Еще менее он казался озабоченным собственной участью, хотя вскоре должен был остаться единственным христианином в краю, где все прочие молились Аллаху. «Церковь всегда имела своих мучеников», — спокойно заметил святой отец. Мученичество зародилось гораздо раньше, чем появился на свет Мухаммед. К тому времени христианство вело борьбу за существование уже более пяти сотен лет. Почти двухтысячелетняя история церкви освящена именами многих мучеников. И на смену его другу в Оран уже едет новый проповедник христианства, архиепископ Клавери.

Проводив Жаклин в аэропорт, я оставался в таком же незамутненном состоянии духа. Утреннее солнце мирно освещало изумляющие своей новизной извечно юные пески Сахары, с которыми связано столько исторических событий и вершин человеческой мысли. Внезапно я понял, что мне совершенно нечего делать и что я свободен, как птица. Никаких обязательств, никакого графика. Я не планировал этого отдыха, но тем не менее он пришел как замечательный и долгожданный подарок.

Я отыскал кресло на плоской крыше отеля, куда не доносился навязчивый визг транзисторов и где можно было наслаждаться тишиной под голубым небом. Кроме неба, в поле моего зрения попадали лишь верхушки пальм из близлежащих садов да беззвучно чертившие по небу узоры птицы. Время исчезло, как исчезает оно на плоту посреди океана. Никакой почты. Никакого телефона. Только звенящая тишина, под которую так хорошо думается.

— Наконец-то ты сможешь отдохнуть, — напутствовала меня Жаклин перед отъездом. По ее словам, за все пять лет нашего знакомства у меня не было ни одной недели, свободной от каких-нибудь планов или проектов. Возможно, она права, но все дело в том, что мои программы не только и не столько работа, сколько любимое увлечение.

У постороннего наблюдателя может создаться впечатление, что я — упрямый авантюрист, перепрыгивающий с одного плота на другой и безнадежно погрязший в научных баталиях. На самом же деле я очень миролюбивый человек, прежде всего заинтересованный в том, чтобы найти решение той или иной проблемы, докопаться до ее корней. Но чем больше я делаю и чем больше я вижу, тем сильнее я поражаюсь ужасающему уровню неграмотности, царящему в научных кругах, среди так называемых «авторитетных ученых». И они еще претендуют на исключительное знание! С этим надо разобраться.

Должен признаться, что если бы всякий раз, когда я очертя голову бросался в новую экспедицию или исследование, меня постигала бы неудача, я, скорее всего, в конце концов сдался бы и нашел себе какое-то другое занятие. Но неизменно, когда я делаю открытие, которое оказалось мне по силам, я увлекаюсь, и мне хочется продолжать. И дело тут не только в интересе ученого. Я просто получаю от всего этого удовольствие.

И тем не менее, Жаклин сказала чистую правду. Стоит мне закончить экспедицию или книгу, как я начинаю что-то новое. Между путешествиями, перепиской и рукописями никогда не бывает перерывов. Наверное, я сумасшедший.

«Сумасшедший, — подумал я и вдруг услышал, как это слово эхом отозвалось где-то в глубине моего сознания. — Наверное, в разговор вступил мой аку-аку», — усмехнулся я.

Жители острова Пасхи утверждали, что у меня есть аку-аку. Все их предки, и многие из ныне живущих, имели аку-аку, маленьких невидимых спутников, в нужную минуту подававших добрые советы. Никто, кроме очень толкового аку-аку не мог бы посоветовать мне приехать на их пустынный остров и начать копать именно там, где лежали скрытые от людских глаз статуи.

Я всегда с удовольствием вспоминаю о тех нескольких месяцах, когда на острове Пасхи работала первая археологическая экспедиция. Тогда там не было ни причала, ни аэропорта. На самом одиноком острове в мире жило не более тысячи человек, и только раз в году, на Рождество, туда приходил чилийский военный корабль с очередным запасом провизии для потомков тех мастеров, что некогда воздвигли сотни гигантских каменных статуй, ныне бесславно сброшенных с пьедесталов. Сейчас на острове Пасхи есть и пристань, и аэродром, а когда в 1950-х годах наше исследовательское судно бросило якорь в заливе Анакена, местные жители питались только сладким картофелем да тем, что удавалось взять у океана.

Тогда, как и сейчас, у меня оставалось много времени для размышлений и фантазий. Пока мы раскапывали статуи или отдыхали на древней каменоломне, я думал о неведомых мореходах и о носителях ушедших традиций. Дни и ночи, в которые не ощущалось бега времени. Мои мысли унеслись в прошлое, а над головой сияло все то же синее небо. Скоро я уже не мог вспомнить, где я нахожусь. Мне показалось, что я слышу голос аку-аку.

— Иа-ора-на. Каоха-нуи. Здравствуй. Давно не виделись.

Внутренне я улыбнулся. Очевидно, мы оба в хорошем настроении и не прочь пошутить. «Давненько я не слышал тебя, — подумал я. — Трудно было не потеряться с тех пор, как я покинул мирный остров Пасхи?»

— Я не покидал тебя ни на минуту. Это ты пропадал. Сперва ты перенес меня из Полинезии в джунгли Южной Америки, затем на бревенчатых и папирусных плотах мы переплыли три океана, а теперь ты засунул меня на крышу дома посреди Сахары. В чем смысл такой гонки? Ты ученый или авантюрист?

— За исключением четырех лет в армии, куда я записался добровольцем, чтобы воевать против нацистов, всю свою жизнь я занимался только научными исследованиями. Началось все в восемнадцать лет, когда я принялся за изучение биологии. А приключения? Приключения только делали жизнь интереснее. Я никогда не ищу приключений ради них самих, но с радостью принимаю их как приятное дополнение, если к ним приводят эксперименты с древними инструментами, или поиски неизвестных культур, или борьба с закостеневшими догмами относительно доисторических судов.

— Люди говорят, что ты везунчик.

— Дело не столько в удаче, сколько в умении избегать неудач.

И тут вернулась Жаклин. Да, мне действительно повезло. Не встретить ее было бы большой неудачей.

Мы дремали в шезлонгах на крыше с видом на Сахару, а мой аку-аку все не унимался со своими вопросами.

— Не пора ли и честь знать? Свой первый медовый месяц ты проводишь на Фату-Хива, потом с другой невестой едешь на остров Пасхи, а вот теперь взял и женился посреди Сахары — прямо как мусульманин. Третья жена! Может, остановишься?

Да, действительно пора остановиться. Девять жизней и три брака. Всему должен быть предел. А в мусульманскую веру я не обращался. Просто мы с Жаклин познакомились именно здесь, благодаря священнику, который показал нам изваяния, вырезанные из камня.

— Ты веришь в Аллаха?

— У Аллаха есть много разных имен на разных языках. Я думаю, что Бог христиан — он же и Яхве иудеев, и Аллах мусульман.

Дело не в том, веришь ты в Библию или в Коран. Дело в вере в того Бога, о котором написаны эти книги. А Он един. Отец научил меня вечерней молитве. Исконный норвежец, он никогда даже не заговаривал об Аллахе, но и слово «Бог» никогда не слетало с его уст. Он всегда говорил: «Всевышний».

В школе нас учил закону Божьему священник. Меня восхитили Адам и Ева, а еще Ной с его животными. Когда мы дошли до Иисуса, я тоже слушал с интересом — у Него было чувство природы, и Он мог сказать: «Поглядите на птиц в полях, ни один знатный человек не имеет таких богатых нарядов»[1]. Но когда учитель начал рассказывать, как Иисус пришел на свадьбу и превратил воду в вино, я решил, что тут вкралась ошибка, и поднял руку.

— Тур, — обрадовался он, — что ты хочешь нам сказать?

Мой отец работал директором городской пивоварни, поэтому я не мог не высказать экспертное мнение.

— Не думаю, что это было вино, — заявил я. — Скорее, пиво. Оно вкуснее и полезнее для здоровья.

Священнику мое выступление не понравилось. Он рассердился и выгнал меня из класса, и я стоял один, дрожа от холода, в то время как мои одноклассники слушали о чудесных творениях Иисуса.

С древних времен мы поклоняемся Богу, которого принес нам Авраам из страны Ур. С тех пор, как Моисей спустился с горы с каменными скрижалями в руках, мы знаем, что нельзя лгать, воровать и убивать. Но мы по-прежнему не можем прийти к единому мнению, следует ли молиться Богу Авраамову под знаком звезды Давида, креста или полумесяца, следует ли считать днем созидания пятницу, субботу или воскресенье, грешно ли есть свинину и пить вино и допустимо ли вкушать от плоти и крови Христовой. Мы продолжаем спорить о вещах, не упомянутых в заповедях Моисея. И тем самым оскорбляем память и Моисея, и Иисуса, и Авраама.

Во время плавания на плотах, когда ты словно паришь без движения в центре сферы, образованной синим морем и синим небом, без телевизора, без гула самолетов над головой, остается много времени для неторопливых размышлений. В 1947 году, когда мы собирались переплыть Тихий океан и достичь Полинезии на «Кон-Тики», плоту из бальсового дерева, американский посол в Перу подарил мне Библию. Его столь же доброжелательный военный атташе поспорил с нами на ящик виски, что мы не вернемся из плавания. И хотя Библия так и пролежала нераскрытой в своей коробке, Всеблагой Господь позволил нам сто один день спустя достичь атолла Рароиа. Атташе за это время перевели на другое место службы, так что виски мы так и не получили, но Библия позже все-таки пригодилась.

Экипаж «Кон-Тики» состоял из пяти норвежцев и одного шведа. Все были протестанты, и когда океан вспучился и швырнул нас на берег, я услышал, как Торстейн крикнул Кнуту: «Кто верит в Бога, лучше молитесь!» Я думаю, молились в тот миг не менее половины из нас.

Двадцать два года спустя, когда мы собирались спустить на воду в Марокко тростниковый плот «Ра» в надежде пересечь Атлантику, нас было уже семеро, и все принадлежали к абсолютно различным культурам. Я хотел доказать, что люди могут отлично уживаться на ограниченной площади и в состоянии опасности, независимо от цвета кожи, религии и политических убеждений. На протяжении почти двух месяцев араб и еврей укладывались плечом к плечу в тесной бамбуковой хижине, а штурман из США спал, уткнувшись лицом в ноги доктора из Советского Союза. Араб из Египта был не мусульманин, а копт, представитель древнейшей христианской группы. Абдулла из Центральной Африки, черный как смоль, не будучи арабом, верил в Аллаха. На сей раз паша из Сафи подарил нам Коран, но поскольку Абдулла не умел читать, Коран так и пролежал рядом с моей Библией до нашего следующего путешествия. Тогда на борту оказался грамотный мусульманин, бербер из Марокко, и он читал его каждый день.

И Библия, и Коран, сопровождавшие нас в океанских плаваниях, завершили свой путь на моей книжной полке, где они мирно стоят бок о бок рядом с другими материалами о происхождении мировых цивилизаций. Я еще не раз буду к ним ко всем возвращаться.

Многие не понимали, почему я включил Абдуллу, обитателя Центральной Африки, в состав трансатлантической экспедиции на древнем тростниковом плоту. Никто не забирается так далеко в глубь континента в поисках моряков, а сам Абдулла никогда не бывал даже близко у океана. Но дело в том, что в Египте папирус давно исчез, и только после путешествия «Ра» каирский Институт папирологии занялся его разведением, а строителей лодок из тростника сейчас можно найти только на внутренних озерах Эфиопии и Республики Чад.

Я часто замечал, что подготовка к путешествию часто оказывается более сложной, чем само путешествие. А иногда и более опасной. Когда я вместе с французским фотографом приехал в Чад искать строителей лодок из тростника, там было неспокойно. В столице государства, Форт-Лами (ныне Нджамена), я нанял джип, чтобы по длинному караванному пути добраться до озера Чад, места обитания темнокожих из народности бамбунду. Многие из них живут посреди озера на плавучих островах из тростника. Нас предупреждали об опасностях путешествия и о том, что на обочине дороги недавно нашли отрезанные головы медицинских сестер из миссии. Уже темнело, когда мы, наконец, добрались до деревни Бол на берегу озера Чад. Вся деревня состояла из очень красивых конусообразных хижин из тростника, а в конце дороги имелся сарай, в котором любой путник мог бесплатно переночевать. Три стены, цементный пол и цементная же крыша.

Мы уже спали на полу, когда вдруг я проснулся от звуков далекой музыки — ритмичного стука барабанов и завывания духовых инструментов. Деревня казалась пустой и безжизненной, любопытство мое разыгралось не на шутку, и я выскользнул из сарая в ночь. Почти сразу же я наступил на лежащего верблюда, тот истошно заорал, и я долго еще приходил в себя, пока не нашел силы продолжить путь.

Стук барабанов становился громче, я завернул за угол и увидел открытую площадь. Вокруг единственной керосиновой лампы кружились в танце молчаливые фигуры в развевающихся одеждах. Постепенно мои глаза привыкли к свету, и я разглядел двух музыкантов. Я плотно прижался к стене хижины и не сомневался, что в непроницаемом мраке африканской ночи увидеть меня невозможно.

К моему удивлению, одна из фигур медленно отделилась от других и, не прерывая танца, двинулась туда, где я стоял. Я надеялся, что незнакомец не подойдет настолько близко, чтобы заметить меня, но тут он вытащил меч и, по-прежнему в ритме танца, принялся делать выпады в мою сторону. Меня прошиб холодный пот, когда я понял, что мое белое тело отлично видно в темноте, и именно я являюсь объектом его атаки.

Остальные продолжали как ни в чем не бывало плясать вокруг лампы. Угрожающая фигура приблизилась настолько, что меч в любое мгновение мог вонзиться в меня. Я был безоружен и не мог убежать. Казалось, выхода не было, и тут я инстинктивно начал перебирать ногами в такт барабанам. Через мгновение я уже танцевал на пару с человеком, который держал меч у моей груди. Казалось, он находится под воздействием какого-то наркотика. Постепенно он начал отступать, а я последовал за ним, по-прежнему вплотную к его мечу. Когда мы приблизились к кругу танцующих, они расступились, чтобы дать нам место. Меч исчез в ножнах, и мы танцевали друг с другом и со всеми остальными.

В скудном свете керосиновой лампы я разглядел даму роскошных форм рядом с музыкантами, и еще я с удивлением заметил, что танцоры, похоже, начали уставать. Один за другим они выходили из круга, все в поту и тяжело дыша, и выкладывали по мелкой монетке в качестве отступного. В конце концов, мы остались только вдвоем, а через несколько минут я уже танцевал в одиночестве. Очевидно, я выиграл какое-то соревнование. Чтобы чувствовать себя в полной безопасности, я положил довольно крупную купюру в чашу, куда остальные кидали монетки. Как потом оказалось, победителю доставалась та самая пышная красотка, и никто не понял, почему я не взял ее с собой, когда свалился без сил на цементный пол нашего сарая.

На следующее утро выяснилось, что я завоевал огромное уважение среди жителей деревни. В числе моих новых друзей был и Абдулла, строитель тростниковых лодок.

Во время путешествия из сердца Африки к океанскому побережью Абдулла узнал много нового для себя, а мы узнали немало нового от него. Он единственный из всех своими глазами видел настоящий папирус и знал, как строить из него лодки, загибающиеся к носу и корме, чтобы скользить по волнам. Абдулла никогда не видел другого водоема, кроме озера Чад в южной оконечности Сахары, и не представлял волн более крутых, чем те, что поднимаются там. Оказавшись на борту «Ра», он больше доверял Аллаху, нежели нам, ничего не понимавшим в папирусных лодках, но на всякий случай привязал себе на пояс маленький кожаный мешочек с когтями леопарда и заговоренными камнями. Снаряженный таким образом, он пугал нас до полусмерти, беззаботно балансируя без страхующей веревки на скользком борту лодки. А если и соскальзывал в воду, то просто хватался за пучок тростника и со смехом забирался назад на борт.

Волею Аллаха, Абдулла появился на свет в той части Африки, которая знавала лучшие времена. Сегодня Сахара наступает на юг со скоростью около двух километров в год. Примерно пять тысяч лет назад аборигены, жившие к северу от родных мест Абдуллы, украсили пещеры на плато Тассилин-Аджер наскальными изображениями сцен охоты с лодок на гиппопотамов. Две тысячи лет назад Северная Африка все еще оставалась житницей Римской империи. Когда Абдулла пришел в этот мир, бесчисленные песчаные дюны с севера уже миновали озеро Чад и медленно наступали на тропические джунгли. Вокруг озера невозможно увидеть ни единого кустика, только бескрайнее море песка, ярко-зеленую поросль тростника вдоль кромки воды да искусственные плавучие острова, служащие домом для людей и скота.

В то время как мы живем в мире небоскребов и полетов в космос, Абдулла и двое его соплеменников, которых я привез в Египет для постройки судна, никогда не знали даже обыкновенной лестницы. Первую лестницу в своей жизни они увидели в аэропорту Форт-Лами. Они родились и выросли в живописных конусообразных тростниковых хижинах с земляным полом, и когда мы поднимались на третий этаж отеля в Хартуме, они высоко задирали ноги, словно карабкались на крутую гору. Их выхватили из мира, где единственным предметом обстановки была циновка, брошенная на пол. Поэтому, несмотря на все объяснения Абдуллы, который говорил по-французски и, следовательно, исполнял роль переводчика, один из них все же улегся спать, засунув голову под кровать. С еще большим недоверием они выслушали инструкции по использованию туалета — ослепительно чистого, с бачком, полным прозрачной воды. Сам Абдулла реагировал на все увиденное со стоическим спокойствием, и когда мы, наконец, добрались до Каира, никто, глядя на моих черных, как ночь, спутников, не мог бы заподозрить, что они меньше чем за неделю совершили прыжок из каменного века в век атомный. Всего за неделю… Но видели бы вы их глаза, когда мы привезли их в наш лагерь под сенью пирамиды Хеопса! Я выбрал именно это место, чтобы наше строительство точь-в-точь повторяло сюжеты древних рисунков. Трое из племени бамбунду ошарашенно глядели на пирамиду.

Кто здесь живет? — поинтересовался, наконец, Абдулла, сравнив размеры наших жилых палаток и пирамиды.

— Никто, — пояснил я. — Это могила.

— А сколько человек там похоронено?

— Только один.

Даже для Абдуллы это оказалось слишком.

Врут эти египтяне, — заявил он. Его скептицизм ничуть не уменьшился, когда ему сообщили, что египтяне построили это за три с половиной тысячи лет до рождения Магомета.

Коран позволял Абдулле иметь до четырех жен. Финансовая ответственность за благосостояние бамбундской красавицы, оставленной им на берегах озера Чад, легла на мои плечи. Но прошло совсем немного дней после нашего приезда в Египет, как Абдулла пригласил нас всех в Каир на свадьбу — настоящую арабскую свадьбу с музыкой, песнями и танцем живота. Мне была оказана высокая честь и доверие положить несколько банкнот в лифчик невесты, и к моменту отплытия из Марокко я уже являлся кормильцем двух жен Абдуллы в разных концах Африки. Счастливый миг третьего бракосочетания со скрытой под вуалью берберской дамой надвигался со стремительностью курьерского поезда, но тут нам удалось заманить Абдуллу на борт тростниковой лодки и уговорить повременить со свадьбой до окончания путешествия.

На календаре была весна 1969 года. В то же самое время американские астронавты заканчивали подготовку к первому полету на Луну. НАСА предложила установить нам на лодку какое-то оборудование, чтобы мы, находясь посреди океана, могли бы общаться с разгуливающими по Луне астронавтами. Мысль о том, чтобы воткнуть антенну в тело папирусного судна, названного в честь бога Солнца, для разговоров с людьми на Луне, показалась мне неуклюжей пародией, и я вежливо, но твердо отказался. К моему великому удивлению, в день отплытия на пристани Сафи появился человек из НАСА с коробкой в руках. Оказывается, там не поверили в серьезность моего отказа. Я был непоколебим, и коробка осталась у посыльного. Когда мы вышли в воды Атлантического океана, он, наверное, пролетел в самолете над нашими головами.

Абдулла оказался весьма толковым человеком, гораздо более сообразительным, чем многие другие. Сафи еще не скрылся за горизонтом, а он уже освоился с компасом и во время молитв определял по нему местоположение Мекки. Ветер и течение увлекали нас прямо на запад, как в свое время суда Колумба, поэтому направление на Мекку почти не менялось. Однако в первое же утро в открытом океане при, восходе солнца возникла неожиданная проблема. Абдулла сообщил, что кто-то рассыпал в воду соль. Согласно мусульманскому ритуалу, он зачерпнул воды и омыл лицо и руки по локоть. Затем раздался вопль. Вода оказалась не только соленой, но еще и грязной! Всю океанскую поверхность покрывал тонкий маслянистый слой мазута, в котором плавали тряпки и прочий мусор. Правда, на воде грязь бросалась в глаза сильнее, чем на черной физиономии Абдуллы. Для отправления религиозных церемоний Абдулле требовалась чистая вода. Поскольку все на борту с уважением относились к Аллаху, проблему решили быстро, решив на первое время выдавать Абдулле дополнительную порцию питьевой воды, которая хранилась в больших глиняных кувшинах. Вообще-то, в крайних случаях Коран позволял путешественнику очищаться песком, но Сахара осталась позади и с каждой минутой удалялась все дальше и дальше.

Мы уверили Абдуллу, что скоро вода очистится и будет такой же прозрачной, как двадцать два года назад, во времена «Кон-Тики». Тогда мы проплыли восемь тысяч километров по глади Тихого океана и не увидели ни единого пятна нефти и вообще никаких свидетельств, что кроме нашей шестерки на планете есть еще хоть одна живая душа.

Таким образом, Абдулла первым предупредил нас о страшной опасности: океан подвергается загрязнению!

А он у нас один, перегородки между Атлантикой и другими океанами нет. Материки, подобно островам, поднимаются из вод единого Мирового океана.

Во все последующие дни мы только и делали, что доставали из воды сгустки нефти. Некоторые по размеру не превышали зернышка риса, другие были не меньше картофелины или апельсина и служили домом рыбам-прилипалам и крошечным крабам. А я-то предвкушал, что покажу моим новым друзьям великолепный, девственно чистый океан, знакомый мне по плаванию на плоту из бальсового дерева! Моя тревога достигла таких размеров, что я послал сообщение о нарастающем загрязнении мирового океана Генеральному секретарю ООН У Тану. Он дал нам разрешение поднять над «Ра» флаг ООН, поскольку мы хотели осуществить в миниатюре главную цель этой организации — быть единым миром в центре общего океана.

Ничем другим море Абдуллу не разочаровало. Наоборот, при первой встрече с китами он, как ни в чем не бывало, закричал:

— Гиппопотамы по левому борту!

Нам не удалось достичь цели с первой попытки. Мы были еще новичками. В двадцатом веке нашими самыми авторитетными консультантами были только каирские ученые, которые изучали древнеегипетские рисунки и фрески с изображениями тростниковых лодок, да еще африканцы народности бамбунду, сохранившие старинное мастерство плетения лодок из папируса, но жившие на озере Чад, а вовсе не на берегу, омываемом могучими океанскими волнами.

Никто из них не понимал, почему фараоны строили свои корабли в форме серпа, с высоко задранной кормой, часто даже загибавшейся внутрь. Все решили, что главным соображением здесь служила красота, загнутая корма — лишь продукт воображения строителя, плотники из Чада убрали веревку, соединявшую ее с палубой, подобно тетиве лука. Мы и не подозревали, что это решение окажется роковым. Судно сразу потеряло эластичность, не могло больше легко скользить по гребням волн, и пучки тростника, из которых оно состояло, начали расползаться. Когда мы достигли Барбадоса, стало ясно, что они скоро просто рассыплются.

Ровно через год после отплытия «Ра» в том же самом марокканском порту Сафи подошло к концу строительство «Ра II». Мы были готовы к новому штурму Атлантики.

Все члены экипажа первого «Ра» вызвались плыть снова. Абдулла из Чада, Норман из США, Юра из СССР, Карло из Италии, Джордж из Египта, Сантьяго из Мексики и ваш покорный слуга, норвежец. Но на сей раз я довел число участников до восьми и впихнул в крошечную бамбуковую хижину на тростниковой палубе еще и Кей из Японии.

Весь этот год Абдулла ждал в доме своей египетской жены. Теперь он твердо решил жениться на берберке, которую он оставил в порту в прошлый раз. И вдруг в норвежское посольство в Каире пришла телеграмма: Абдулла стал отцом! У него родился сын! Аллах сделал ему такой подарок, рядом с которым померкла перспектива путешествия в Америку. Счастливый папаша оказался в Каире со скоростью, которая посрамила бы все ракеты мира. Мы стояли на тростниковой палубе и махали ему вслед, и среди нас стоял и прощался с остающимися на земле новый член экспедиции, бербер с Атласских гор. Днем раньше будущий мореход служил носильщиком в нашем отеле в Сафи. Он тоже впервые увидел океан, только спустившись со своих Атласских гор, но он, как Абдулла, был мусульманин, а горное солнце и ветры пустыни сделали его кожу почти такой же черной.

Мадами умел читать, и в сумке у него лежали плавки, коврик для принятия солнечных ванн и Коран на арабском языке. Абдулла первым обратил внимание на загрязнение океана, поэтому Мадами получил задание ежедневно вести наблюдения за чистотой воды, а также сачок для вылавливания комков нефти. Мы снова плыли под флагом ООН, только на сей раз Генеральный секретарь сам попросил нас составить отчет о загрязнении океана и предоставить образцы мусора. Мы добросовестно собирали большие и маленькие комочки нефти на протяжении сорока трех из пятидесяти семи дней нашего путешествия через Атлантику. На сей раз мы доплыли до Барбадоса. В том же году на Первой конференции по вопросам экологии в Стокгольме Генеральный секретарь У Тан включил наш отчет в качестве приложения «А» к своему докладу.

Несмотря на отсутствие антенн НАСА, мы очень хорошо пообщались с Нилом Армстронгом в Лондоне на конгрессе Всемирного фонда дикой природы. Мы оба подтвердили, что человек живет на очень маленькой и хрупкой планете На Земле так мало суши и так много воды, что с Луны она показалась Нилу окрашенной в голубой цвет. А мировой океан, в свою очередь, оказался таким маленьким что его можно пересечь за несколько недель на тростниковой лодке без мотора. Лодке, которая плыла только чуть-чуть быстрее, чем комочки нефти.