«СТРАХУ НЕ ПОДДАВАТЬСЯ! ВЫРВАТЬСЯ!»

«СТРАХУ НЕ ПОДДАВАТЬСЯ! ВЫРВАТЬСЯ!»

На рассвете, наспех позавтракав, я уже у своего самолета. Погода ясная, но по небу плывут небольшие разорванные облака. Виктор Иванов, как всегда, хлопочет у машины.

— Все в порядке, товарищ командир! Мотор работает отлично, — докладывает он, поглаживая крыло самолета. — Каждый винтик ощупал. — И добавляет с довольной улыбкой: — Хороший аппарат, товарищ командир!

В то утро я повел большую группу самолетов, в которую входила и эскадрилья Амелина, на прикрытие наземных войск. Над линией фронта встретили около двадцати «Фокке-Вульфов-190». Они пытались связать нас боем. Теперь наверняка появятся пикирующие бомбардировщики. Принимаю решение дать короткий, решительный бой с «фоккерами», используя преимущество в высоте. Атакуем. Но противник боя не принимает и уходит к Яссам. Может быть, у него кончается горючее, а может, это уловка. Слышу по радио:

— Ястребы, ястребы, будьте внимательны! С юга, со стороны солнца, приближается большая группа пикирующих бомбардировщиков.

И я тут же увидел: около тридцати «Юнкерсов-87» под прикрытием «мессершмиттов» направляются к линии фронта со стороны Ясс. К ним присоединяются и «фоккеры», собравшиеся группой. Путь противнику надо преградить немедленно.

Всей группой отходим на территорию, занятую немцами. Оказываемся сзади и выше бомбардировщиков. Их хвост остался неприкрытым, так как истребители выдвинулись вперед. На скорости со стороны солнца атакуем «юнкерсов». Не успеваю переносить огонь с одного самолета на другой: некогда следить, сбил ли, нет ли. Но вот вижу — один «юнкерс» горит. Его зажег Амелин. Немцы, стараясь облегчить самолеты, стали бросать бомбы на свои же войска. А к Лене сзади снизу уже заходит четверка «мессершмиттов».

Передаю по радио:

— Леня, сзади «мессы»!

Несусь им наперерез. Противник отворачивает. Но успел открыть огонь: самолет Амелина пошел на снижение. Да, так и есть, его подбили… Он передает:

— Выхожу из боя.

Приказываю ведомому прикрыть Амелина, а остальным летчикам — отбивать врага короткими атаками.

Немецкие самолеты начали уклоняться от боя — уходить в южном направлении. Не выдержали нашего натиска. Группу мы прогнали. Ведя бой с истребителями, я напряженно наблюдал за воздушными подходами с юга. И недаром: там появилась новая группа «юнкерсов» под прикрытием «мессершмиттов». Тоже самолетов тридцать. Они приближались к линии фронта.

Принимаю решение: частью сил нанести удар по бомбардировщикам, а частью — атаковать истребители. Во главе ударной группы на скорости врезаюсь в бомбардировщики.

Началась воздушная «карусель». Нам удалось расстроить боевой порядок «юнкерсов». Но еще несколько наших самолетов получили повреждения и тоже покинули район боя. Противник, очевидно, по радио вызвал подмогу. Смотрю и глазам не верю: наших самолетов нет. Одни лишь вражеские, и их очень много: вокруг мелькают черные кресты.

Решаю набрать высоту в стороне. Направляюсь к небольшому облаку. Стрелка высотомера показывала 4000 метров. Не успел как следует осмотреться — снова раздалась команда с земли. Слышу голос командира корпуса:

— Ястребы, ястребы, приближается третья группа бомбардировщиков противника! Приказываю сбить ведущего!

Понятно: только так сорвешь налет! Сбить ведущего не просто. Но приказ надо всегда выполнять немедленно, а сейчас тем более. Передаю по радио:

— Понял вас. Иду в атаку.

Решаю атаковать в лоб. Сзади подойти к «юнкерсам» трудно: выше них сзади «мессершмитты».

Внимательно осматриваюсь: главное, чтобы враг не зашел в хвост. Лечу навстречу противнику, маскируясь небольшим облаком. Ведущий — впереди группы. Вижу его отчетливо. Со снижением иду на одну высоту. Бомбардировщики молчат. Отлично знаю уловки противника. Конечно, фашисты уже давно приметили надписи на бортах моего самолета. Выжидают. Но вот мы на одной высоте. Открывать огонь еще рано. Зато мимо меня вдруг полетели десятки трасс. Немцы не выдержали и открыли ураганный огонь.

А мне открывать огонь еще рано. Еще несколько секунд. Раз, два, три — и вот дистанция подходящая. В перекрестье прицела уже четко вижу ведущего. Бью в упор. Впритирку проношусь над ним — он словно нырнул под меня. Теперь надо на встречных курсах проскочить сквозь боевой порядок врага и сразу, с разворотом на 180 градусов, в свое расположение.

Сквозь строй «юнкерсов» я проскочил чудом — ни с одним не столкнулся. Разворачиваюсь на 180 градусов. Беру курс к своим. И тут мимо меня пронеслись «фокке-вульфы». Вот они начали снижаться. Стремительно разворачиваются. Один пристроился к хвосту моего самолета метрах в пятидесяти. Пара прикрывает его сзади. А еще дальше их целый рой — хвост кометы из истребителей. Вот когда они решили взять реванш!

Мне стало страшно: сейчас в упор расстреляют. Передаю по радио:

— Веду бой один. Прошу помощи.

— Крепись! Сейчас наши подойдут, — слышу взволнованный голос Борового.

Напрягаю всю свою волю. Приказываю себе: «Страху не поддаваться! Вырваться!»

Рокот мотора подбадривает. Самообладание ко мне вернулось. Стремительно маневрирую. Проделываю каскад фигур высшего пилотажа. А тем временем ведущий вражеской тройки яростно обстреливает мой самолет.

Теперь все зависит от моего морального состояния, от физической силы и умения пилотировать. Очевидно, силы противника на исходе. Мне тоже приходится нелегко. Но я еще могу продержаться.

«Фокке-вульф» ко мне присосался. Когда немецкий летчик старался упредить меня и выносил нос самолета, я отчетливо видел его голову, шлемофон, даже различал злое, напряженное выражение лица. Много раз трассы проходили совсем рядом. Слышно было, как попадает в хвостовое оперение. Скорее бы боеприпасы у стервятников кончились.

Выжимаю из самолета все, что он может дать. И отрываюсь. Теперь-то вряд ли им удастся сбить меня! Но неприятно, когда за спиной фашисты.

Еще стремительнее бросаю самолет из стороны в сторону. И вдруг гитлеровцы повернули назад — им вдогонку мчались «ЯКи». «Если б вы, друзья, пораньше прилетели… — подумал я. — Жаль, не могу к вам присоединиться — стрелка бензомерa на красной черте». И я грожу кулаком вслед фашистским самолетам: «Еще встретимся!»

Тревожит мысль о товарищах. Вблизи по-прежнему своих нет. В горле так пересохло, что не могу связаться с ними по радио.

Зато как же я обрадовался, когда, благополучно приземлившись на аэродроме, увидел, что все мои товарищи вернулись домой. И только тут почувствовал, до чего устал. Но надо было доложить командиру о проведенном бое — настоящем боевом крещении самолета. Тревожила мысль: «Сбил ли я ведущего первой группы «юнкерсов»?»

Собравшись с силами, быстро иду на КП мимо большого плаката. На нем крупными красными буквами написаны фамилии многих летчиков нашей части, сообщения о боях, проведенных сегодня, и одержанных победах. Мельком вижу фамилии Амелина, Брызгалова, Евстигнеева, Мухина, свою.

Когда я вошел, Кирилл Евстигнеев заканчивал доклад о результатах боя, проведенного под его командой. Они вели бой с тридцатью восьмью «Юнкерсами-87», предпринявшими налет на боевые порядки наших войск. Группа Евстигнеева рассеяла бомбардировщики противника.

В этом мастерски проведенном воздушном бою наши летчики сбили четыре вражеских самолета. Кирилл сбил два.

Как всегда, сдержанно и скромно рассказал он о победе своей группы. Командир тепло поздравил его. А я, крепко пожав руку старому другу, начал докладывать командиру части о выполнении боевого задания. Сказал, что не уверен, сбит ли ведущий. Ольховский прервал меня:

— Не беспокойтесь, ведущий сбит. Упал невдалеке от наблюдательного пункта и разбился.

При этих словах у меня даже усталость прошла.

Вместе с Евстигнеевым мы вышли с КП.

— Да, если потеряешь самообладание, — сказал он, — не спасут ни опыт, ни даже замечательные качества наших самолетов. В сложном бою побеждает воля.

У плаката нас поджидали Амелин с Мухиным. Живы, невредимы верные друзья! Мы пошли вчетвером по аэродрому, делясь впечатлениями о сегодняшних боях.

— Тяжело было выходить из боя, — говорил Леня, — за вас всех тревожился.

— Я тоже за вас тревожился. А за тебя особенно: уж очень много их было, — сказал я.

В тот день выросли личные счета летчиков. А счет полка увеличился до 270 сбитых самолетов.

Вечером командир вызвал меня на КП и прочел письмо колхозника Конева.

Вот что писал старик колхозник:

Товарищ, командир! Очень прошу Вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитовича Кожедуба хотя бы на один день, конечно, если позволит военная обстановка, — в любой день на Ваше усмотрение. Я обниму Ивана Никитовича, как родного сына.

Район приготовил центнер меду для летчиков Вашей части. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.

Рад сообщить Вам, что мои сыновья на фронте, и до меня доходят вести, что воюют они неплохо.

Жду Вашего ответа, жду Ивана Никитовича в гости. Желаю всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой.

В. В. Конев.

Командир написал ему в ответ теплое письмо, объяснив, что пора у нас горячая и выполнить его просьбу командование сейчас не может.

В тот же вечер я рапортовал колхознику Коневу:

Дорогой Василий Викторович! Спешу сообщить, что на Вашем самолете я сбил восемь самолетов врага, из них пять хваленых «Фокке-Вульфов-190».

Теперь на моем счету сорок пять сбитых самолетов врага.

Позвольте закончить это письмо уверением, что мой боевой счет будет все время расти.

С боевым приветом капитан Кожедуб.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.