Глава 8 В СЕТЯХ ЗАГОВОРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8

В СЕТЯХ ЗАГОВОРА

Еще при Грозном российское дворянство устами Ивана Пересветова заявило о своих нуждах и требованиях. Отрепьев сознавал значение военно-служилого сословия и старался снискать его симпатии. Даже обличители мерзкого еретика изумлялись его любви к «воинству». В своем дворце Лжедмитрий не раз громогласно заявлял, что по примеру отца он рад жаловать «воинский чин», ибо «все государи славны воинами и рыцарями (дворянами): ими они держатся, ими государство расширяется, они – врагам гроза».

Советники Лжедмитрия, подытожившие казенные траты, утверждали, что за первые шесть месяцев тот истратил семь с половиной миллионов злотых. На русские деньги это составляло более двух миллионов рублей. Пытаясь найти опору непосредственно в дворянской массе, самозванец задумал расширить выборно-представительные органы дворян. Борис Годунов приглашал на избирательный Земский собор назначенных им самим представителей провинциального дворянства. Отрепьев попытался установить прямой контакт с выборными представителями уездов. Чтобы полностью учесть интересы уездных дворян, он велел им выбрать и прислать в Москву своих представителей «с челобитными о поместном верстании и денежном жалованье». Выборные представители получили право отдать свои челобитные непосредственно государю, царю Дмитрию Ивановичу.

Лжедмитрий разрабатывал планы большой войны против турок и татар. Российское дворянство с воодушевлением поддержало его замыслы. Продвижение на юг должно было обезопасить владения южных помещиков от продолжавшихся нападений кочевников и давало им надежду на новые пожалования. С помощью своего союзника – войска Донского – Отрепьев рассчитывал быстро овладеть Азовом. Падение Азова привело бы к изгнанию турок с Дона и перерезало бы широким клином татарские владения в Крыму и на Северном Кавказе. Опорной базой азовского похода стала крепость Елец. Туда из Москвы доставили осадную и полевую артиллерию, там создали склады с огромным количеством военного снаряжения и продовольствия. С весны 1606 года подготовка к походу вступила в решающую фазу. С разных концов страны к Ельцу шли отряды ратных людей. Замыслам самозванца, однако, не суждено было исполниться.

Жалованье дворянам и подготовка к войне опустошили государеву казну. Столкнувшись с финансовыми затруднениями, Отрепьев решил поправить свои дела за счет церкви. Он взял три тысячи рублей у Иосифо-Волоколамского монастыря, пять тысяч рублей – у Кирилло-Белозерского монастыря и тридцать тысяч – в Троице-Сергиевой обители. То было лишь начало. Скудеющие дворяне с жадностью взирали на несметные богатства монастырей. В кругу советников-протестантов Отрепьев охотно обсуждал проекты частичной секуляризации доходов церкви и обращения их на нужды казны и дворянства. До поры до времени церковники прощали самозванцу его подозрительные связи с католиками и протестантами. Но посягательство на их кошелек оказалось для них поистине непосильным испытанием.

Помолвка царя с Мариной Мнишек подлила масла в огонь. Фанатики честили царскую невесту как еретичку и язычницу. Они требовали вторичного крещения польской «девки». Но патриарх Игнатий не поддержал их. В угоду царю льстивый грек согласился ограничиться церемонией миропомазания, которая должна была сойти за отречение от католичества. Лжедмитрию удалось сломить сопротивление духовенства. 10 января 1606 года близкие к нему иезуиты сообщили, что противники царского брака подверглись наказанию, но никто из них не предан казни.

Свадьба Лжедмитрия дала новую пищу для агитации против него. Дело дошло до того, что юродивая старица Елена стала предсказывать царю смерть на брачном пиру. Лжедмитрию тотчас сообщили о ее пророчестве. Но он посмеялся над ним.

Разоблачение надвигалось неотвратимо. О самозванстве царя толковали как враги, так и друзья. Отрепьев не мог положиться даже на ветеранов. Некогда изменники братья Хрипуновы, сбежавшие в Литву, первыми «вызнали» в беглом монахе государева сына. После воцарения Лжедмитрия Хрипунов вернулся в Россию. На границе он встретил давнего знакомого капитана Боршу, проделавшего с царевичем путь от Путивля до Москвы. Взяв с Борши клятву насчет молчания, Хрипунов сообщил ему, что в Москве уже дознались, что царь не истинный Дмитрий, и скоро с ним поступят как с самозванцем.

Лжедмитрий еще сидел на троне, а его знатные противники готовы были перессориться из-за того, кто наследует его корону. Из дипломатических соображений бояре готовы были преподнести шапку Мономаха Владиславу. Кандидатура принца призвана была предотвратить раскол, который неизбежно привел бы к крушению заговора. Но католический принц удовлетворял далеко не всех московитов. Противники Владислава вспомнили о царе Симеоне Бекбулатовиче, некогда посаженном на московский трон по воле самого Грозного. Толки насчет Симеона достигли дворца, и Отрепьев счел благоразумным покончить с мирской карьерой крещеного хана. 25 марта 1606 года Симеона постригли в монахи и увезли под стражей в Кириллов монастырь на Белоозеро.

В московском войске числилось пять тысяч стрельцов. Командовал ими верный царю Петр Басманов. Стрельцы несли охрану Кремля, и пока они сохраняли преданность царю, заговорщики не могли рассчитывать на успех. Однако к началу марта 1606 года среди кремлевских стрельцов замечена была «шатость». Многие открыто толковали, что царь не истинный Дмитрий. Когда разговоры дошли до слуха Басманова, тот тайно учинил большой розыск и арестовал семь человек – организаторов смуты. Самозванец устроил показательный суд над ними и выдал осужденных на расправу их же товарищам.

Обстановка в Кремле накалилась до предела. В начале апреля во дворце произошел характерный эпизод. На званом пиру Отрепьев потчевал бояр изысканными блюдами. Среди других яств на стол подали жареную телятину, употребление которой было запрещено церковью. Василий Шуйский стал потихоньку пенять царю на нарушение церковных правил. Государь оборвал его. Но тут в спор вмешался Михаил Татищев, который считался любимцем царя. Отец Татищева верно служил Грозному, за что получил в опричнине чин думного дворянина. Михаил не оказал особых услуг Лжедмитрию, но тот возвел его в окольничие, невзирая на его худородство. Татищев грубо выбранил государя за приверженность к нечистой пище. В наказание за такую дерзость Отрепьев велел сослать Татищева в Вятку и содержать в тюрьме в колодках, «потаив имя его». Конфискованный двор окольничего он отдал одному из приехавших шляхтичей.

Расправа с Татищевым смутила заговорщиков, и они сделали все, чтобы вызволить сообщника. Через своего «братанича» Петра Басманова Василий Голицын и прочие бояре настойчиво просили государя простить Татищева. За ревнителя благочестия заступилась вся дума. Лжедмитрию пришлось отменить свой приказ и без промедления вернуть крамольника в Москву. Инцидент с Татищевым обнаружил полную зависимость Отрепьева от Боярской думы.

Прибытие Мнишка с воинством ободрило Лжедмитрия. Но успех связан был с такими политическими издержками, которые далеко перекрыли военные выгоды. Брак Отрепьева с Мариной, заключенный вопреки воле духовенства, окончательно осложнил положение. Царскую свадьбу предполагалось отпраздновать в воскресенье 4 мая 1606 года. Но в назначенный день свадьба не состоялась. В глубокой тайне жених просил у папы Римского разрешения на миропомазание и причащение Марины по православному обряду. Без подобного акта Мнишек не могла стать московской царицей. Ватикан отвечал царю решительным отказом. Попав в трудное положение, Отрепьев решил соединить церемонию свадьбы и коронацию воедино. Сложный обряд понадобился самозванцу, чтобы не раздражать ни православных, ни католиков. Московское духовенство и дума согласились исполнить его волю лишь после долгих препирательств и споров.

Свадьбу сыграли 8 мая во дворце. Поутру молодых привели в столовую избу, где придворный протопоп Федор торжественно обручил их, после чего чету проводили в Успенский собор. Патриарх короновал католическую невесту царской короной и совершил миропомазание, но царица не взяла причастия, как того требовала утвержденная думой процедура.

Отказ Марины принять причастие возмутил православных. Едва коронация кончилась, как дьяки под разными предлогами выставили послов и иноземцев из церкви и заперли двери за их спиной. Сразу после этого патриарх обвенчал царя с Мнишек по православному обряду. Невзирая на запрет Ватикана, Марина приняла православное причастие без тени смущения или колебания. Вероотступничество не слишком тревожило Мнишек. Куда больше ее занимал тщеславный вопрос: хороша ли она в русском платье, в которое обрядили ее по настоянию бояр?

Вельможи давно уже знали, что за птица был их государь. Но они все еще усердно разыгрывали свои роли. Стоило Гришке кивком подать знак Василию Шуйскому, и тот раболепно склонялся к трону, чтобы удобнее устроить на скамеечке его ноги, не достававшие до пола. Могущество монарха было, однако, призрачно. Историческая драма все больше напоминала фарс. Бояре свысока взирали на низкорослую пару, не имевшую и тени законных прав на престол и тщившихся изобразить величие. Хотя образа висели невысоко, молодые не могли приложиться к ним, и слугам пришлось расставить скамеечки для них под иконами.

Правление Отрепьева не принесло народу перемен к лучшему. Весной 1606 года столичный посад был вновь охвачен брожением. Действуя в интересах дворян, Отрепьев далек был от мысли о восстановлении права крестьянского выхода в Юрьев день. В годы голода немало крепостных крестьян искали спасения на плодородных степных окраинах. При Лжедмитрии дума разработала закон, определявший судьбу этих беглецов. Те, кто бежал в дальние места от крайней нужды и бедности, получили разрешение не возвращаться к старым землевладельцам. Закон не предусматривал освобождения беглых. Он лишь закреплял их в крестьянстве либо в холопстве за новыми землевладельцами. Таким образом, речь шла об уступке не крепостным крестьянам, а состоятельным дворянам преимущественно южных уездов, которые успели привлечь на свои земли чужих крестьян. Законы Лжедмитрия подтвердили старые постановления о пятилетнем сроке сыска беглых крестьян.

Новый взрыв социальной борьбы оказался неизбежным. Тихий Дон на время успокоился. Но замутился Терек. Там собрались в большом числе вольные казаки, беглые крепостные и холопы, обманутые в своих ожиданиях. В далекой Москве «доброго» царя вновь окружили злые советники – лихие бояре, и казакам приходилось думать о себе самим. Триста терских казаков задумали посадить на трон нового государя. Мысль о своем казачьем «царе» подали товарищам казаки из беглых боярских послужильцев-холопов. Выбор пал на двух молодых казаков – Илейку с муромского посада и Митьку, сына астраханского стрельца. Митька отговорился тем, что никогда не бывал в Москве. Илейка жил там в прислуге у подьячего несколько месяцев. Как «бывалому» столичному жителю, ему пришлось взять на себя роль царевича. Он принял имя Петра, сына царя Федора Ивановича. Едва новый самозванец прибыл с Терека в Поволжье, «черный» люд толпами стал стекаться к нему со всех сторон. Повстанцы заняли три волжских городка и забрали найденные там пушки. Они упорно продвигались вверх по Волге на север, громя по пути купеческие караваны. Вскоре под знаменами Петра собралось до четырех тысяч человек. Казачьи атаманы, руководившие действиями «царевича», писали в Москву грозные письма, требуя передачи трона сыну последнего законного царя Федора Ивановича.

Когда положение Лжедмитрия в столице стало отчаянным, он вспомнил о своих давних союзниках из народа. Незадолго до своей гибели он тайно послал на Волгу доверенного дворянина Третьяка Юрлова. Гонец должен был повидать «царевича» Петра и передать казакам приказ «итти к Москве наспех». Однако «царевич» Петр шел на Москву, чтобы занять трон… Обращение Лжедмитрия не осталось секретом для бояр и побудило их спешить с исполнением своих планов.

Прибытие иноземных войск не стабилизировало, а накалило обстановку в Москве. Многочисленное посадское население, годом ранее свергшее Годунова ради Лжедмитрия, теперь угрожало посаженному им самим царю. Через неделю после царской свадьбы в Москве произошли крупные народные волнения. Солдат Вишневецкого избил посадского человека и скрылся за воротами. Народ осадил двор и потребовал от Вишневецкого выдачи виновного. К ночи подле двора собралось до четырех тысяч человек. Посадские грозились разнести хоромы в щепы и разошлись лишь под утро.

Народное возмущение застало Лжедмитрия врасплох. Он удвоил караулы в Кремле и поднял по тревоге несколько тысяч стрельцов. Польские роты бодрствовали всю ночь, не выпуская из рук оружия. Время от времени они палили в воздух, надеясь удержать москвичей от выступления.

На другой день в Москве воцарилась зловещая тишина. Торговцы отказывались продавать иноземцам порох и свинец. Самозванец получал предостережения со всех сторон. Немцы-наемники несколько раз подбрасывали в его покои подметные письма с предостережениями. Наконец, во дворец явился Юрий Мнишек со множеством доносов в руках. Царь отвечал, что среди его народа никто не имеет что сказать против государя, а если бы он, царь, что заметил, то в его власти «и всех в один день лишить жизни».

Самонадеянность самозванца не могла скрыть от окружающих его подлинных чувств. В дни свадебных пиршеств он был угрюм и подавлен, по временам им овладевало раздражение. Отрепьев знал о существовании заговора, но не подозревал, что в предательстве повинны его любимцы, которые бессовестно пресмыкались у его ног и старались усыпить все его подозрения. Лжедмитрий оказался в положении загнанного зверя.

Заговорщики следили за каждым шагом самозванца и каждое его распоряжение обращали против него самого. 12–13 мая Лжедмитрий велел вывезти за крепостные ворота пушки и приготовить крепость, чтобы потешить гостей пушечной стрельбой и военными играми. Заговорщики тотчас распустили слух, будто на играх «литва» готовится перебить бояр. Боярская агитация имела успех. Вечером 14 мая волнения в городе возобновились. Заговорщики призвали к оружию всех своих сторонников. Но войска Лжедмитрия своевременно приготовились к отпору. В последний момент Шуйские и Голицыны пошли на попятную и отменили приказ о выступлении. На другой день царь по совету Басманова и Мнишков распорядился взять под стражу нескольких человек. Охрана Кремля получила приказ не церемониться с подозрительными. В ночь на 16 мая трое неизвестных, прокравшихся в Кремль, были убиты на месте, трое других замучены на пытке.

После переворота по всей Москве рассказывали, как дьяк Тимофей Осипов решил пострадать за православие и, явившись во дворец, в лицо обличил царя как еретика и самозванца. Эту легенду, призванную освятить мятеж авторитетом человека почти что святой жизни, сочинили сами заговорщики. По словам Маржерета, Осипова схватили после того, как раскрылись тайные замыслы мятежников. Дьяка пытали в присутствии Басманова. Осипов понимал, что выбраться живым из застенка ему не удастся, и проявлял редкую стойкость.

Подвешенный на дыбу, он не переставая твердил, что на троне сидит проклятый еретик Гришка Отрепьев.

В руках властей оказался человек, посвященный во все тайны заговора. Медлить дальше было нельзя.

Наступил день 17 мая. По обыкновению Отрепьев встал на заре. Басманов, ночевавший во внутренних покоях, доложил, что ночь прошла спокойно. На Красном крыльце государя поджидал дьяк Афанасий Власьев. Поговорив с ним, Лжедмитрий ушел в покои, не заметив ничего подозрительного.

Между тем толпа заговорщиков – до 200 вооруженных дворян – уже двигалась к Кремлю. Бояре приурочили свои действия к моменту, когда во дворце происходила смена караула. Командир первой роты копейщиков Яков Маржерет был болен и не явился во дворец. По слухам, он примкнул к заговору и сам приказал отвести от царских покоев внешнюю охрану. Во внутренних помещениях осталось не более 30 гвардейцев. Стрельцы, караулившие Фроловские ворота, знали в лицо Василия Шуйского и Голицына. Они не выказали тревоги при их приближении. Нападение заговорщиков застало стрельцов врасплох. Они бежали, не оказав сопротивления. Завладев воротами, Шуйский и Голицын велели бить в колокола, чтобы поднять на ноги посад. Не полагаясь на сообщников, Василий Шуйский во весь опор поскакал через Красную площадь к торговым рядам. Горожане спозаранку спешили за покупками, и на рынке собралась уже немалая толпа. По приказу Шуйского ударили в набат в Ильинской церкви. Заслышав набат, Лжедмитрий послал Басманова спросить, что значит этот шум. Дмитрий Шуйский и другие бояре, с утра не спускавшие глаз с самозванца, отвечали ему, что в городе, верно, начался пожар.

Между тем звон нарастал, разливаясь по всему городу. Раздавались крики: «Горит Кремль! В Кремль, в Кремль!» Горожане со всех сторон спешили на Красную площадь. Шум поднял на ноги не одних только противников самозванца. Схвативши оружие, ко дворцу бросилась «литва». Роты, стоявшие поблизости от Кремля, выступили в боевом порядке с развернутыми знаменами. Лихая атака еще могла выручить самозванца из беды. Но бояре успели предупредить опасность. Они обратились к народу, призывая его бить поганых «латынян» и постоять за православную веру. С площади во все стороны поскакали гонцы, кричавшие во всю глотку: «Братья, поляки хотят убить царя и бояр, не пускайте их в Кремль!» Призывы бояр пали на подготовленную почву. Толпа бросилась на шляхтичей и их челядь. Улицы, ведущие к Кремлю, были завалены бревнами и рогатками. Разбушевавшаяся стихия парализовала попытки «литвы» оказать помощь гибнущему Лжедмитрию. Наемные роты свернули знамена и отступили в свои казармы.

На площади перед дворцом дело близилось к развязке. Лжедмитрий, напуганный шумом, вторично выслал Басманова из покоев. Вернувшись, тот сообщил, что толпа требует к себе царя. Самозванец не отважился выйти на крыльцо. С бердышом в руках он высунулся в окно и, потрясая оружием, крикнул: «Я вам не Борис!» С площади в окно несколько раз выстрелили, и он поспешно отошел от окна.

Басманов пытался спасти положение. Выйдя на Красное крыльцо, где собрались бояре, именем царя он просил народ успокоиться и разойтись. Наступил критический момент. Многие люди прибежали ко дворцу, чтобы спасать царя от поляков. Тут же находилось немало стрельцов, готовых послушать своего командира. Заговорщики заметили в толпе неуверенность и поспешили положить конец затянувшейся игре. Подойдя сзади к Басманову, Татищев ударил его кинжалом. Другие заговорщики сбросили дергающееся тело с крыльца на площадь. Расправа послужила началом к штурму дворца. Толпа ворвалась в сени и обезоружила копейщиков. Отрепьев заперся во внутренних покоях с 15 немцами. Шум нарастал. Дверь трещала под ударами нападающих. Самозванец рвал на себе волосы. Наконец он бросил оружие и бежал. Подле покоев Марины Отрепьев успел крикнуть: «Сердце мое, измена!» Струсивший царь даже не пытался спасти жену. Воспользовавшись потайным ходом, он пробрался из дворца в Каменные палаты на «взрубе». Глухой дворик под окнами палат был пуст, и Отрепьев впопыхах прыгнул из окошка вниз. Обычно ловкий, он на этот раз упал на землю мешком и вывихнул ногу.

Неподалеку от Каменных палат стрельцы несли караульную службу. Заслышав крики Отрепьева, они прибежали на помощь, бережно подняв с земли беспомощного царя, унесли его со двора в здание. Между тем мятежники, не обнаружив Лжедмитрия во дворце, принялись искать его по всему Кремлю. Вскоре им удалось обнаружить убежище беглеца. Самозванец обещал стрельцам золотые горы за свое спасение. Когда заговорщики попытались схватить царя, стрельцы открыли пальбу и отразили их. Но силы были слишком неравны. Толпа запрудила весь двор, а затем ворвалась в покои. Стрельцы сложили оружие.

Попав в руки врагов, Отрепьев понял, что ему конец. И все же он продолжал отчаянно цепляться за жизнь. Глядя с земли на окружавшие его знакомые лица, самозванец униженно молил дать ему свидание с матерью или отвести на Лобное место, чтобы он мог покаяться перед всем народом. Мятежники были неумолимы. Один из братьев Голицыных отнял у Гришки последнюю надежду на спасение. Он объявил толпе, что Марфа Нагая давно отреклась от лжецаря и не считает его своим сыном. Слова Голицына положили конец колебаниям. Дворяне содрали с поверженного самодержца царское платье. Оттеснив прочь стрельцов, они окружили плотным кольцом скорчившуюся на полу фигурку. Те, что стояли ближе к Гришке, награждали его тумаками. Те, кому не удавалось протиснуться поближе, осыпали его бранью. «Таких царей у меня хватает дома на конюшне!»; «Кто ты такой, сукин сын?» – кричали они наперебой. Василий Шуйский разъезжал по площади верхом на коне и призывал людей подойти поближе и «потешиться над вором».

Заговорщики опасались выпустить Отрепьева из рук и поспешили убить его там же в палате. Сын боярский Григорий Валуев подошел к нему вплотную и выстрелил в него из пищали. Дворянин Иван Воейков нанес саблей удар по голове. Около часу дня все было кончено. Труп Отрепьева поволокли ко дворцу Марфы Нагой. Народ вызвал вдову Грозного для объяснений. Нагая в страхе отреклась от мнимого сына и назвала убитого вором.

Наемники не оправдали возлагавшихся на них надежд. Некогда они покинули Лжедмитрия близ границы в самый трудный час. В Москве они проявили не больше желания умереть за того, кто платил им деньги. Некоторые шляхтичи, впрочем, пытались пробиться во дворец. Они подверглись избиению. Заодно толпа чинила расправу над чужеземцами, случайно оказавшимися на улице. Беспорядки спровоцировали бояре-заговорщики. Им помогли монахи. Осажденные в своих домах поляки наблюдали из окон за суетой монахинь. Старицы проворно сновали в толпе и то и дело кричали: «Бей поганых!»

За рубежом толковали, будто в дни восстания в Москве погибло до двух тысяч человек. Несколько поляков, очевидцев мятежа, внесли в свои дневники именные списки убитых. Сопоставление этих списков позволяет установить, что жертвами выступления стали 20 шляхтичей, близких к самозванцу, и около 400 слуг и челядинцев.

Гонсевский и его свита почти не потерпели ущерба. Василий Шуйский и другие заговорщики позаботились о том, чтобы уберечь посла и его свиту от ярости народной. Сразу после переворота они прислали войска для охраны посольского двора.

Как только самозванец был убит, бояре поспешили прекратить кровопролитие и навести порядок на улицах столицы.

В дни своего недолгого царства Отрепьев щедро жаловал чины и деньги своим любимцам. Худородный дворянин выбивался в бояре и дворецкие, мелкий дьяк становился хранителем государственной печати. К чести Пожарского, он покинул дворец самозванца в том же чине, в котором вошел в него. Кратковременное правление Лжедмитрия ничего не переменило в его жизни. Князь Дмитрий чурался тех, кто способствовал торжеству самозванца и кто затем безжалостно отделался от него.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.