Борьба за существование

Борьба за существование

1

До покупки знаменитого Архангельского село Котово было родовым имением князей Юсуповых. Когда мы там поселились, от усадьбы сохранились лишь несколько вековых лип и остатки каменного фундамента от господского дома. И стояла церковь с одним куполом, XVII века, с надгробиями Юсуповых внутри. Не знаю, уцелело ли сейчас хотя бы несколько лип, а церковь превращена в гараж и до того обезображена, что никто и не догадывается, где тут подлинная старина, где недавние пристройки и перестройки. Ни в одном нынешнем краеведческом справочнике Котово не упоминается…

В первое время мы никак не могли привыкнуть к жизни на новом месте. Вместо электричества — керосин, за водой — к колодцу, поездки в Москву потеря нескольких часов, и поезда ходили редко. Жили мы в тесноте, а все же Владимир по всем стенам развесил портреты предков. Для его рабочего стола место нашлось, а нам, остальным, приходилось заниматься за обеденным столом. Дедушку отправили в Сергиев посад и там сняли для него комнату рядом с домом, где жили с семьей дядя Владимир и тетя Эли Трубецкие: он ходил к ним обедать.

Осложнила нашу жизнь только что введенная тогда карточная система. Рабочим полагалось столько-то хлеба, служащим — меньше, иждивенцам — еще меньше, сколько именно — не помню; лишенцам карточек вообще не давали, живите, как хотите.

Карточки были введены еще до нашего изгнания с Еропкинского. Там выручали две семьи рабочих из соседних квартир. Мы их мало знали, да и согласно Карлу Марксу они должны были нас ненавидеть. Ан нет — относились с трогательным сочувствием, ежедневно уделяли по буханке черного хлеба и сколько-то белого.

Переехали мы в Котово и остались без хлеба, без круп, без жиров.

Как ни покажется неправдоподобным, выручали нас собаки. Тогда смельчаки из крестьян, жившие недалеко от государственных границ, спасаясь от колхозов, убегали в капиталистические страны, наши рубежи, видимо, не шибко охранялись.

Власти выкинули лозунг "Граница на замке!". Но нынешних электротехнических способов не изобрели, да колючую проволоку невозможно было протянуть по всем тысячам километров. Решили, собаки выручат — черные с желтыми подпалинами, с отрезанными хвостами и ушами, рослые и сильные доберманы-пинчеры. Пусть сознательные граждане их разводят, а за это выдавать собачьим хозяевам специальные карточки на продукты. Желающих нашлось много, хотя мороки с псами оказалось достаточно: их требовалось и гулять выводить, и ежедневно на три часа отправляться с ними на дрессировку. Обманутые псы не могли пожаловаться, что немалое количество продуктов, предназначенных им, и в первую очередь конина, поглощалась людьми. Три или четыре нам знакомые семьи завели собак, но кониной брезговали и отдавали мясо нам. А мы его поедали с удовольствием.

Одним из многочисленных кавалеров сестры Маши был Николай Дмитриевич Кучин, изящный, томный. Он изредка приезжал к нам в Котово, вел остроумные беседы с братом Владимиром, а Машу стремился пленить тоненькими беленькими книжечками — стихами Гумилева берлинского издания, давал ей одну книжечку, через некоторое время обменивал на другую, на третью. Откуда он их доставал — не знаю. И еще Кучин привозил нам пакеты с кониной, полученной его родственниками на собачьи карточки. Такой кавалер — и Гумилев, и конина — казался нам весьма желанным. А потом он перестал к нам ездить. Мы узнали, что его посадили. За что? Не за распространение ли стихов Гумилева? Несколько лет спустя я его встретил освобожденным из заключения на строительстве канала Москва — Волга. Разговорились, вспоминали юные годы… Потом, уже много лет спустя после войны, я его увидел стариком, больным и одиноким…

Вышло разъяснение властей, что малолетние дети лишенцев могут получать карточки. И тогда на одиннадцать членов нашей семьи выдали пять иждивенческих, продовольственных и хлебных, карточек — на моих младших сестер Машу и Катю и на трех детей брата Владимира.

Сразу резко подорожали продукты на рынке, а в газетах начали появляться статьи, что рынок — это мелкобуржуазная отрыжка и проявление частной собственности, никак не соответствующее социалистическому строю. Рынки закрыть и частную торговлю запретить!

Промтовары в магазинах разом исчезли. Куда девались изделия текстильных фабрик — не знаю. Рассказывали такой анекдот. Будто явились к Михаилу Ивановичу Калинину как к председателю ЦИКа крестьяне-ходоки с жалобой, что никаких материй и готового платья купить нельзя. Михаил Иванович в утешение им сказал, что в Африке негры вовсе голые ходят. На что крестьяне ему ответили:

— Ну, значит, социализм там уже лет пятьдесят как введен.

И еще анекдот — о пропаже продовольствия: "Пропала в нашей стране буква «м» — муки нет, мяса нет, масла нет, молока нет, макарон нет, остался лишь нарком торговли Микоян, да и тот…" Анекдот обрываю, уж очень неприличная концовка.

Домработницу Катю отпустили на все четыре стороны. С малыми детками Владимира она расставалась со слезами, успела их полюбить. Стали мы жить одной семьей, питаться вместе, готовила моя мать, в ее отсутствие жена Владимира — Елена, заработанные деньги складывали вместе. Для отца нашлось занятие — нянчиться с внуками; он их очень любил.