Поиск нелегалов
Поиск нелегалов
В апреле 1944 года в Одессе активно действовала группа наших агентов-нелегалов, внедрившихся в одну из школ «Абверштелле» по линии армейской контрразведки еще в начале войны. Во время боев за город с разведчиками, естественно, была потеряна связь, ее нужно было как можно скорее восстановить, потому что, несмотря на то что война заканчивалась, противник был еще силен, и во избежании дополнительных потерь нужно было знать о планах гитлеровцев по передислокации их частей и подразделений на новые рубежи. Обладание такой информацией позволяло нашему командованию целенаправленно наносить удары по противнику нашей артиллерией и авиацией. Для летчиков-бомбардировщиков знание позиций противника — полдела в успехе при бомбометании.
Того требовала оперативная обстановка. По замыслу руководства советской военной разведки фронта эти нелегалы из разведывательно-диверсионной группы (РДГ) должны были отступать вместе с немцами для того, чтобы продолжить свою работу на территории Румынии, Венгрии и Германии. Они нуждались в новых условиях связи с Центром, деньгах и новых шифрах. Нужно было срочно направить связника.
П. И. Ивашутин по договоренности с начальником разведывательного отдела фронта генералом Роговым А. С. отобрали четырех лучших военных разведчиков во главе со старшим лейтенантом Иваном Трегубенко.
Петр Иванович их тщательно проинструктировал и поставил конкретное задание — пробраться в Одессу еще до того, как город будет освобожден советскими войсками. А в том, что Одесса будет скоро очищена от немецких войск, никто не сомневался. Прекрасно понимали это и фашисты, которые с удвоенной энергией и утроенной осторожностью проводили свои последние фронтовые операции.
— Ваша задача, товарищи, из тех данных, которые вам вручены, необходимо конспиративно выйти на указанных наших граждан, не привлекая внимания посторонних лиц. Немцы сейчас напуганы, поэтому максимально осторожны, так сказать, блюдут бдительность, — инструктировал Петр Иванович военных разведчиков. — В случае задержания примите решение на месте, так сказать, по обстановке. Но ни в коем случае нельзя, чтобы в руки Абвера попали наши шифры и коды. Освобождаться от компрометирующих вас документов и других секретных материалов надо будет вплоть до подрыва их гранатой. Специалисты вам расскажут, как это лучше сделать.
— Товарищ генерал, мы не допустим такого, чтоб с гостинцами для друзей нас сцапали оккупанты, — южнорусским говорком с типичным «гаканьем» попробовал отшутиться Иван Трегубенко. — Такой радости мы им не предоставим. Живыми фашистам не дадимся, и секретов они не получат. Мы их вместе с собой на тот свет заберем, а там еще раз придушим.
— Не надо, товарищ Трегубенко, упрощать задачу, как также и не надо ее бояться, — ответил Ивашутин. — Все вы хорошо подготовлены и прекрасно вооружены. Метко стреляете, владеете в совершенстве ходовыми иностранными языками — немецким и румынским. Опыта и смелости вам тоже не занимать. А предупредить — это почти то же самое, что и вооружить. В жизни, как в шахматах, побеждает предусмотрительность, а скромная предусмотрительность лучше безрассудного риска. Предосторожность проста, а раскаяние многосложно. Так что только с этими мыслями и в дорогу…
Петр Иванович поднялся из-за стола, похлопал старшего лейтенанта Ивана Трегубенко по плечу и каждому из разведчиков пожал руку.
— Удачи вам, невидимая гвардия! — улыбнулся Ивашутин.
Легенду прикрытия им он откорректировал сам. Трегубенко должен был играть роль пленного советского офицера, двое других разведчиков — эсэсовцев, а четвертый — румынского жандарма. Соответствующие форма, удостоверения личности и знания необходимых языков у них имелись.
В ночь с 8 на 9 апреля разведгруппа благополучно перешла линию фронта через приготовленное «окно» и оказалась в оккупированном городе. В условиях хаоса и неразберихи, созданных в ходе эвакуации Одессы, а подчас и панического бегства администрации города и командования гарнизона с подразделениями вражеских спецслужб, советские разведчики все-таки вышли на нелегалов. На явочной квартире Трегубенко передал нашему резиденту дальнейшие условия по связи, деньги, а также шифры для засекречивания собранной информации.
После этого военные разведчики так же грамотно организовали свое возвращение в штаб фронта. Да к тому же еще «прихватили» с собой и говорливого «языка» — пехотного германского гауптмана (капитана). Сначала подумали — пьяного обнаружили на окраине Одессы, а он оказался элементарным наркоманом, наглотавшимся первитина сверх нормы.
Как пояснил доставленный в разведывательный отдел Ганс Штрюбе — так он значился по документам, — солдатам и офицерам вермахта начали давать «бодрящие таблетки» еще в ходе польской кампании. Так, с его слов, танкисты во время многокилометровых маршей, пилоты бомбардировщиков, экипажи подводных лодок, медперсонал, офицеры в штаб-квартире фюрера — все получали этот наркотический препарат.
А еще он заметил, что многие его друзья долдонят под кайфом одну и ту же бодрящую фразу: «Наслаждайся войной, потому что мир будет ужасен».
Употребление первитина было по существу альтернативой нашим «фронтовым ста граммам». Но наркотик есть наркотик, к нему человеческий организм быстро привыкает. Врачи уже тогда предупреждали руководство вермахта, что при его регулярном употреблении период восстановления организма становится все длиннее, а действие наркотика все слабее. Это непроизвольно приводило к увеличению дозы и развалу психического состояния личности вплоть до потери сознания и летальных исходов.
Уже к середине войны среди гитлеровского воинства участились случаи суицида. Но для фюрера проблема «износа человеческого материала» не представляла особого интереса, особенно на заключительной фазе войны. Ему нужны были «полешки» для германо-советского костра.
Советское военное командование к тому периоду располагало данными об этом препарате, Ганс только подтвердил факт поголовного использования этой бодрящей заразы.
В директиве верховного командования вермахта от 1944 года говорилось:
«Возможные осложнения от применения препаратов и даже потери не должны беспокоить совесть медиков. Ситуация на фронте требует от нас полной отдачи…
Большое впечатление препарат производит из-за значительного уменьшения потребности в сне… Первитин помогает солдатам долго выдерживать напряжение в особых условиях и поднимает настроение в любой ситуации…»
В Германии вся гитлеровская верхушка в буквальном смысле слова «жрала» так называемые «стимуляторы». Геббельс сидел на уколах морфия, Геринг — на кокаине, Гитлер — на первитине, стрихнине, белладонне, Скорцени и его боевики — на наркококтейле. Всем этим хозяйством занимались лечащий врач, доктор-профессор Морель и профессор фармакологии Герхард Орчеховски.
Военнопленный Ганс Штрюбе рассказал, что проблема «таблеток для бодрости» в немецкой армии уходит корнями в историю еще Франко-прусской войны 1870–1871 годов. Эта победа принесла Германии настоящую эпидемию. Так, многие вернувшиеся с войны солдаты и офицеры оказались больны… морфинизмом. Расследование показало, что инъекции морфия во время войны должны были не только утолять боль раненым, но и «помочь переносить тяготы походов» солдат и офицеров, находящихся в строю.
После боевых действий и длительных маршей на ночных стоянках и привалах, чтобы выспаться, германское воинство активно кололо себя новомодным тогда средством от всех болезней — морфием. Вообще история войн и история наркотиков переплетались самым тесным образом. Причина становилась следствием, а следствие — причиной.
Несмотря на создаваемый геббельсовской пропагандистской машиной образ арийского солдата, здорового и сильного духом, наркотики стали одним из ключевых факторов фашистской храбрости.
Синтезированный немецкими химиками первитин поначалу казался волшебным средством. Однако со временем принимающие его солдаты становились нервными, психически неустойчивыми, постоянно впадали в депрессии и на этом фоне совершали разного рода правонарушения.
После тщательного допроса военнопленного генералами П. И. Ивашутиным и А. С. Роговым были получены интересные материалы о силах и средствах противостоящей военной группировки вермахта, планах, вооружении и концентрации танковых соединений, арсеналах, запасных позициях. О результатах допроса фашистского офицера информировали командующего фронтом Толбухина Ф. И.
Ушла шифровка и в Москву в адрес начальника ГУКР СМЕРШ НКО СССР генерал-лейтенанта Виктора Семеновича Абакумова.
С отважными разведчиками сразу же встретился П. И. Ивашутин и от имени командования поблагодарил за смелость и находчивость в ходе проведенной острой и важной операции.
Начальник фронтовой разведки генерал Рогов А. С. представил этих разведчиков к правительственным наградам.
* * *
20 октября 1943 года Юго-Западный фронт был переименован в 3-й Украинский, начальником Управления контрразведки СМЕРШ 3-го Украинского фронта становился генерал-майор Петр Иванович Ивашутин. В начале 1944 года ему доложили, что на одном из участков фронта немецкий самолет выбросил листовки. Сначала подумали, что это своеобразные «пропуска» для предателей — будущих «хиви», но в них оказалось другое содержание. А именно приказ, подписанный Л. П. Берией и Г. К. Жуковым о якобы готовящемся «переселении украинцев, находившихся при оккупации немцев, в Сибирь».
Кроме того, начальник 3-го отдела управления передал своему шефу пачку этих листовок, собранных в прифронтовой полосе.
П. И. Ивашутин внимательно прочел их и попросил подготовить шифровку в Москву.
— Думаю, в эту галиматью никто не поверит. Поздно начинать пир, когда гости разбрелись. От немцев сегодня бегут все сателлиты, если их руководители не сумасшедшие люди. Закат Третьего рейха очевиден. Напора Красной Армии теперь ничем не остановить. Мы уже освободили половину Украины, но нигде нет ничего подобного. Никто не тревожит население. Судят и отправляют в места не столь отдаленные только преступников — пособников фашистов любой национальности: полицаев, старост, агентов, уголовников, — рассуждал генерал. — Правда, из Западной Украины в сибирские лагеря попадают оуновцы, запятнавшиеся не только сотрудничеством с немцами, но и невинно пролитой ими кровью своих земляков. Политике в русле установок прусского короля Фридриха Второго пришел конец. Никакой провинции рейхсканцлер Германии больше не получит. Рейх неумолимо сжимается, как шагреневая кожа. Побед у него больше не будет.
— Эти бандиты, нет, скорее, каннибалы, не покраснеют от придуманной лжи, — подметил П. И. Ивашутин. — Англичанин прав. Дайте в войска команду, чтобы собирали такую макулатуру и сжигали.
— Товарищ генерал, по докладам из армейских отделов, солдаты этих листовок насобирали мешки, — улыбнулся начальник отдела.
— Ну, вот и прекрасно, пусть греются у костров, — Петр Иванович привстал из-за стола и потер ладони, словно ощутивши тепло от полыхающего костра. — Надо соответствующую разъяснительную работу проводить и с местным населением, доказывая на конкретных примерах, что здесь явная подделка, злонамеренная ложь. А вообще лгать — это значит признавать превосходство того, кому вы лжете. Немцы хорошо понимают силу и мощь нашей сегодняшней армии. Кровь — загадочный сок, он обязательно проливается на пролившего его. Этих кровопийц уже никакие ухищрения не спасут — спасительных соломинок в бушующем урагане войны им не найти. Листовками пусть занимаются теперь территориальные органы госбезопасности и армейские политработники.
Информацию об упразднении Абвера Управление КР СМЕРШ 3-го Украинского фронта получило через свою зафронтовую агентуру и показания военнопленных из числа офицеров вермахта и спецслужб. Генерал-майор П. И. Ивашутин постоянно информировал ГУКР СМЕРШ о содержании полученных данных об изменениях на поле незримой битвы двух контрразведок…
А события развивались следующим образом.
В феврале 1944 года фюрер распорядился, чтобы военная разведка и контрразведка в лице Абвера были переданы в Главное управление имперской службы безопасности (РСХА).
По мнению Шелленберга, необходимо было объединить все учреждения зарубежной разведки. Наконец, новый начальник Главка имперской безопасности Кальтенбруннер все же решился предложить Гиммлеру текст распоряжения Гитлера, имевший такое содержание:
«1. Я приказываю учредить единую немецкую службу информации.
2. Руководство секретной службой информации я поручаю рейхсфюреру СС. Он и начальник верховного командования вермахта должны согласовать, при каких обстоятельствах военная разведка может быть переведена в секретную службу информации.
Подпись: Гитлер».
После того, как Гиммлер согласился с текстом приказа, Кальтенбруннер отправился в штаб-квартиру фюрера и после обсуждения текста с Кейтелем и Йодлем представил его на утверждение Гитлеру, который с небольшими и несущественными оговорками подписал документ.
Канарис тут же был отправлен не только в отпуск, но и освобожден от должности. Отпуск у адмирала длился недолго. Бывший шеф военной разведки получил новую должность, став начальником штаба особого назначения, ответственного за ведение торговой и экономической войны. Штаб размещался в городке Эйхе под Потсдамом. Это была служба, далекая от использования возможностей для практической деятельности.
Как известно, 20 июля 1944 года Канарис отдыхал дома. Ему позвонил покушавшийся на жизнь фюрера начальник штаба войск Резерва полковник Штауффенберг. Он сообщил, что Гитлер мертв.
— Мертв? — переспросил Канарис, хорошо знавший, что полковник сам отвечал за проведение этой акции. — Ради бога, кто это сделал? Русские?
— ???
Штауффенберг понял, что Канарис знает что-то большее и значимое, поэтому вставил глупый вопрос с «русскими».
Но этот звонок был уже моментально перехвачен гестапо. Вскоре, 23 июля, во второй половине дня Канариса арестовали. Двух гостей, находившихся в это время у него — родственника Эрвина Дельбрюка и барона Каульбарса, не тронули. Не кто иной, как сам Шелленберг лично приехал, чтобы забрать адмирала и посадить в одну из одиночных камер в здании гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Началось долгое и мучительное время заключения и допросов с «гестаповским пристрастием».
3 февраля 1945 года здание гестапо было разрушено во время ночного налета нашей бомбардировочной авиацией. 7 февраля Канарис, Остер, Штренк, Гере, Зак с несколькими другими заключенными были отправлены во Флоссенбюргский концлагерь.
Там 9 апреля 1945 года состоялась казнь адмирала Фридриха Вильгельма Канариса через повешение.
Что бы ни было, как писал Карл Хайнц Абжаген, ясно одно: Канариса и его верных сотрудников, которые вместе с ним 9 апреля должны были уйти из жизни, казнили, когда приближение американских войск, казалось, предвещало их скорое освобождение. Гиммлер и Кальтенбруннер не хотели бы ни при каких обстоятельствах отдать этих секретоносителей в руки государств-союзников.
В качестве объекта обмена Канарис не подходил, — слишком много знал. То, чем он располагал, ни в коем случае не должно было достаться будущим поколениям. Об этом свидетельствует также уничтожение найденных в Цоссене документов Остера, среди которых была часть дневника Канариса. Документы сразу же были уничтожены гестаповцем Гуппенкотеном по приказу Кальтенбруннера. Отчет Канариса также должен был исчезнуть.
Кальтенбруннер и Гуппенкотен прекрасно сознавали, что нельзя оставлять в живых столь опасного врага, который лучше других мог бы дать подлинную картину всевластия Гитлера и террора Гиммлера. Поэтому Канарис должен был непременно умереть…
* * *
Но вернемся немного назад. Да, это был период заката звезды руководителя военной разведки, возглавляемой Вильгельмом Канарисом, но не самого этого ведомства, которое после ликвидации его бренда полностью попало под власть руководителя РСХА Кальтенбруннера в виде 6-го управления.
Но несмотря на эти структурные изменения, разведывательно-диверсионные школы в виде абверкоманд и абвергрупп продолжали активно работать, забрасывая в тылы наших фронтов шпионов, диверсантов и террористов.
Однажды военные контрразведчики задержали на одной из железнодорожных станций двух подростков с сумками, в которых лежали куски угля. После беседы с ними последние признались, что уголь — это не уголь, а взрывчатка. А их забросили сюда немцы, чтобы подорвать несколько паровозов. Обучались диверсионному ремеслу они в специальной школе.
Начальник Управления КР СМЕРШ 3-го Украинского фронта П. И. Ивашутин вынужден был отправить в Центр шифровку — таких диверсантов-подростков он в своей оперативной практике не встречал. По этому поводу ветеран военной контрразведки генерал С. Остряков писал: «…верхом чудовищной бесчеловечности фашистской разведки в годы войны были его попытки использовать в диверсионных целях советских детей.
Гитлеровские изверги насильно брали из детдомов на оккупированной территории подростков 12–15 лет, увозили в Германию и обучали в детских диверсионных школах, а затем под видом бездомных, разыскивающих своих родителей, перебрасывали на самолетах в тыл Красной Армии или оставляли в освобождаемых нашими войсками районах. Им давались задания подбрасывать взрывчатку, закамуфлированную под каменный уголь, в паровозные тендеры или угольные склады на железнодорожных станциях с целью вывода из строя паровозов и крушения воинских эшелонов».
Да, действительно уникальной по своему цинизму стала попытка гитлеровской разведки использовать в качестве диверсантов детей. Расчет был на то, что подростки-диверсанты не привлекут внимание советской контрразведки, да и местные жители будут к ним снисходительнее. Никто ведь не догадается, что грязный, оборванный мальчишка-беспризорник, играющий на железнодорожной насыпи или стреляющий из рогатки галькой или щебнем, на самом деле готовится заложить или уже поставил мину под рельсы!
Ивашутин П. И. со временем через разоблаченную агентуру из числа подростков узнает, что детская диверсинная школа была создана в местечке Гемфурте, в окрестностях города Касселя.
Специальные команды рыскали по оккупированной советской земле. Основную массу детей брали из детских домов. Истощенных, больных и непригодных по другим параметрам уничтожали, а крепких увозили в нацистскую Германию. В головы подросткам вбивали мысль, что Советского Союза — их родины — уже нет и больше никогда не будет, потому что Третий рейх добивает части Красной Армии, гася оставшиеся очаги сопротивления.
Преподаватели и инструкторы, их земляки, выставлялись хорошими «дядями и тетями». Детям разрешалось то, что раньше запрещалось: поощрялись потасовки и драки, проповедовался культ физической силы, учили детей быть немилосердными и жестокими. Для развития общей культуры и создания чувства здоровой зависти к немецким детям, поставленным гитлеровцами в идеальные условия жизни, будущих диверсантов-подростков возили по Германии. Экскурсии проходили по городам рейха, зоопаркам, музеям, стадионам, школам и другим культурным заведениям.
Петр Иванович Ивашутин, работая с таким контингентом вражеской агентуры, по-родительски нередко размышлял:
«Да, часто в документах мы называем их предателями, а ведь по существу они, эти дети, являются просто жертвами войны. Война сломала судьбы многим, но горше вдвойне, что она прикоснулась к этим неокрепшим существам».
С ним был согласен в оценке сломанных судеб подростков и командующий фронтом генерал армии Федор Иванович Толбухин — редкой доброты человек. Так он оценит со временем морально-волевые качества старшего по званию и возрасту своего армейского товарища в беседе с коллегами в послевоенный период.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.