Часть I Любовная лодка Маяковского

Часть I Любовная лодка Маяковского

Две сестры и два мальчика

Однажды мы смотрели по телевидению фильм, где какая-то компания ехала на извозчике. На мое замечание Лиля Юрьевна воскликнула:

Боже, ты никогда не видел живого извозчика? Л для меня они кажутся знакомее такси с их шашечками. И в гимназию нас возили на конке. Трамваи только- только стали появляться, а асфальт был еще в диковинку, всюду были булыжные мостовые или торцовые. Да и шум улицы был совсем иной, но не только от этого, а и от криков разносчиков и лоточников, воплей старьевщиков, я уж не говорю о беспрерывном звоне колоколов, под который прошло мое детство. Я это хорошо помню, гак же как и праздники Рождества, пасхальные каникулы, и споры о Художественном Общедоступном, в которых мы услышали фамилию Станиславского. По праздникам нас с сестрой водили в синематограф, где наши сердца замирали от восторга, хотя всегда впередисидящая дама как на зло была в огромной шляпе, закрывая пол- экрана… И я помню, как мы очень боялись турок с кривыми саблями, что облепили памятник героям Плевны у Ильинских ворот, неподалеку от нашего дома…

Так как-то незаметно зашел у нас разговор о детстве с Лилей Юрьевной, которая родилась в 1891 году в центре Москвы, именно неподалеку от турок с кривыми саблями.

Отец ее Урий (Юрий) Каган был присяжным поверенным, работал юрисконсультом в австрийском посольстве, а также занимался «еврейским вопросом» — проблемами, связанными с правом жительства евреев в Москве. Девочка запомнила эксцентрично одетых австрийских актрис, которые приходили по разным делам к отцу. Мать, Елена Юльевна, была родом из Риги, окончила Московскую консерваторию по классу рояля. Отец увлекался Гёте и назвал дочь в честь возлюбленной великого немецкого поэта Лили Шенеман. А пять лет спустя родилась сестра Эльза. Дети получили блестящее воспитание, родители дали им хорошее образование, и с детства сестры говорили по-французски, по-немецки, играли на рояле. Обе были очаровательны.

«Как-то ранней весной я шла с дочерьми по Тверскому бульвару, — вспоминала Елена Юльевна. — А нам навстречу ехал господин в роскошной шубе. Он остановил извозчика и воскликнул: «Боже, какие прелестные создания! Я бы хотел видеть вас вместе с ними на моем спектакле. Приходите завтра к Большому театру и скажите, что вас пригласил Шаляпин». Мы воспользовались приглашением, и для нас были оставлены места в ложе. Вот такая была удивительная встреча».

Девочки обращали на себя внимание. У Лили были огромные глаза и ярко-рыжие волосы. Она была с норовом, самостоятельная, родители ее обожали. В гимназии преуспевала, особенно по математике, и сразу же не захотела быть «как все». Схватила ножницы и отрезала себе косы — к ужасу родителей. (А в старости наоборот: в восемьдесят пять лет заплетала косу — к восторгу почитателей.) Наверное, это был еще неосознанный отказ смешаться с толпой, подсознательное неприятие стереотипа. Эльза же была красивая, белокурая, голубоглазая девочка, очень послушная и смирная. Обе учились в гимназии на Покровке. Сестры любили друг друга всю жизнь, но старшая верховодила уже с детства.

Когда девочки были еще маленькие, мама повела Лилю с Эльзой в театр. На сестер большое впечатление произвела волшебница, которая поднимала палочку, говорила «Кракс!» и превращала детей то в кошку, то в елку. Этот трюк особенно понравился восьмилетней Лиле.

Эльза, принеси мне яблоко из столовой.

Пойди сама.

Что?!

Лиля брала отвалившуюся завитушку от буфета, поднимала ее, подобно волшебнице, и Эльза понимала, что сейчас прозвучит «Кракс!», что она превратится в котенка, и сломя голову бежала за яблоком.

Эльза, закрой занавеску.

Не хочу.

Не хочешь?!

Лиля хватала завитушку, и Эльза бросалась задергивать штору.

Конец этому рабству положила мама. Видя постоянно испуганную Эльзу, она выпытала у нее, в чем дело, и I иле здорово влетело.

В спальне их кроватки стояли рядом, и как только гасили свет, девочки начинали шептаться — играть, сочинять роман или пьесу. Действующие лица были поделены пополам, за одну половину разговаривала Эльза, за другую — Лиля. Действовали княгини, графини, князья и бароны с красивыми фамилиями. Причем красивыми им казались Соколовы, Орловы, Синицыны — от слов «сокол», «орел» и т. п. Ситуация никогда не повторялась, герои учились, болели, женились, все поголовно занимались искусством. Разнообразных искусств не хватало на всех, и одной княгине пришлось изумительно вышивать прямо с натуры. Девочки ссорились из-за того, что Лиля забирала себе самые эффектные фамилии и самое красивое искусство. Звучала игра так: «Тогда княгиня Оболенская надела платье из бледно-абрикосового муара, все вышитое с натуры осенними листьями, на голову она приколола венок из чайных роз и пошла на концерт, на котором должна была петь певица Тамара Валентиновна Орлова. А теперь ты говори, что было дальше».

Так они шептались несколько лет. Но однажды Лиля сказала Эльзе, что больше никогда не будет играть — в этот день она влюбилась. Детство кончилось, и Соколовы, Орловы и Синицыны остались лишь не страницах Лилиного дневника — вместе со своими вышивками «прямо с натуры».

* *

Примерно в то время как Лиля начала учиться в гимназии, на далеком Кавказе крупный глазастый мальчик со своим отцом объезжал горные леса, преодолевая туманные перевалы. И отца, и сына звали одинаково — Владимирами, а фамилия их была Маяковские. Мальчик родился в 1893 году в селе Багдади, в семье лесничего, высокого, широкоплечего, черноволосого человека. Лицом сын был похож на мать — кареглазый, с каштановыми волосами, а сложением, манерами — на отца. У Володи были еще две старшие сестры — Люда и Оля. Жизнь семьи протекала в трудовой, полной забот обстановке.

И пока Лиля и Эльза играли гаммы на рояле (старшая с отвращением), Володя, набив фруктами карманы, валялся на берегу горной речушки и зачитывался Жюлем Верном и «Дон Кихотом» — грамоте его обучили «всяко- юродные сестры». Чтобы мальчик мог поступить в гимназию, семья переехала в Кутаис. Володя увлекался рисованием, и единственный в городе живописец, видя его способности, занимался с ним бесплатно. Родные были уверены, что мальчик станет художником.

Но в 1906 году относительное благополучие семьи кончилось — умер отец. Он укололся иглой, подшивая бумаги, и скончался от заражения крови. С того дня и до конца жизни у сына развилась маниакальная страсть к чистоте. Нося в кармане пиджака портативную мыльницу, он при всяком удобном случае будет мыть руки, поливать их одеколоном и всюду тщательно протирать посуду, опасаясь инфекции.

Осиротев, семья переехала в Москву, не имея ни родных, ни связей, ни денег. Сняв квартирку, мама пустила жильцов «с обедами», на что Маяковские жили, разумеется, скудно.

* *

В эти же годы в Москве, неподалеку от семейства Каган, жил мальчик, который тоже ходил в гимназию, к математическим наукам был равнодушен, но зато очень интересовался историей и социологией. Родился он в 1888 году, звали его Ося, а фамилия — Брик. Его отец был потомственный коммерсант, владелец торгового дома «Павел Брик, Вдова и Сын». На Средиземноморье он покупал темные кораллы, а потом продавал их в Средней Азии и Сибири. Максим Павлович был нормальный бизнесмен, как сказали бы теперь, за что его сыну Осипу не раз доставалось в советские времена. Семья была интеллигентная, дети, как и сестры Каган, получили хорошее домашнее воспитание. У Оси были брат Павлуша и сестра Вера, которая училась в одной гимназии с Лилей, — через нее они все и перезнакомились. Дело в том, что в женской гимназии ученицы под влиянием революции 1405 года организовали кружок по изучению политической экономии — да-да, как ни странно! — и руководителем кружка выбрали Осю Брика; он учился тогда в восьмом ? массе, и его только что исключили за революционную пропаганду (вскоре, правда, восстановили).

«Мы собирались у кого-нибудь из подруг на дому, — вспоминала Лиля, — требовали независимости Польше, Выносили резолюции. Удирали с уроков на митинги, втайне от домашних. Вскоре Москву объявили на военном положении, и мы завешивали окна одеялами. Каждый шорох казался подозрительным, и когда ночью в квартире раздался звонок, я, уверенная, что пришли с обыском, разорвала брошюрки, фотографии Марии Спиридоновой и похорон Баумана и спустила в уборной. Оказалось, что пришел дворник и просил плотнее завесить окна. Очень мне было обидно».

Не установить уже, насколько Лилю интересовала в кружке политэкономия, но она сразу влюбилась в Осю, навсегда, до конца жизни… Ей было четырнадцать, ему семнадцать. Виделись они на занятиях в кружке, встречались на елках, иногда ходили на Петровку кататься на коньках, пару раз танцевали на гимназическом маскараде. Образ жизни двух семейств был схож. Вечера обычно проводились дома, с детьми, горничная вносила самовар, и, сидя под шелковым абажуром, родители вслух читали им «Ниву» или «Город и усадьбу», внимательно рассматривая картинки.