Глава XXII ЛЮДИ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ ЦАРЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XXII

ЛЮДИ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ ЦАРЯ

Для того чтобы реформировать религию, создать новое искусство, построить столицу, Эхнатон (как, впрочем, и всякий фараон) должен был окружить себя группой советников, друзей и чиновников высших рангов. Поэтому воображение подсказывает, что он, наверное, устроил грандиозную «охоту на ведьм», желая избавиться от противников и оппозиционеров и заменить их своими верными учениками, которые проводили бы целые дни, воскуряя ему фимиам.

Источники сохранили для нас имена некоторых влиятельных должностных лиц времени Эхнатона и позволяют восстановить истину. У царя просто не было возможности перевернуть – как по мановению волшебной палочки – египетскую административную систему. Каковы бы ни были его намерения, ему понадобилось определенное время, чтобы изменить структуры местной власти, не помешав государству нормально функционировать, учреждениям – работать, писцам – обеспечивать правильное распределение продовольственных пайков[101] и т. д. Экономика амарнской эпохи, как кажется, не изменилась по сравнению с предшествовавшим периодом. Эхнатон не осуществил никакого переворота. Во многих случаях он оставлял прежних чиновников на их местах.

Некоторые влиятельные фиванские вельможи не утратили своего ранга при Эхнатоне: например, Ипи, градоправитель Мемфиса, продолжавший и далее исполнять эту должность; Бек, начальник скульпторов Ахетатона, сын одного из скульпторов Аменхотепа III; визирь Рамосе, который был настоящим «связующим звеном» между традиционным Египтом и Египтом Эхнатона. Сыновья многих чиновников законно унаследовали должности своих отцов и благополучно работали – как в старых крупных городах страны, так и в новой столице.

Один из самых интересных примеров такого рода – история начальника скульпторов Бека, которую мы сейчас расскажем. Его отец работал в священном городе Гелиополе, очевидно, в храме бога Ра. Царь Аменхотеп III заметил его достоинства, а позднее – достоинства его сына. Благодаря надписи из Асуана мы знаем, что Бек был одним из учеников Эхнатона. Фараон излагал ему свое учение, предоставлял частные аудиенции, чтобы посвятить в тайны света Атона. После своего назначения на должности начальника скульпторов и начальника строительных работ Бек, вне всякого сомнения, стал одним из создателей амарнского стиля и автором нескольких шедевров, которые мы можем созерцать еще и сегодня. Возглавив главную мастерскую столицы, он руководил элитарной группой художников, которая выполняла заказы дворца. Архитекторы, скульпторы, художники Египта не следовали своей индивидуальной фантазии, но выполняли определенную символическую и теологическую «программу». Роль этих людей оценивалась очень высоко. Слово «скульптор», написанное иероглифами, в буквальном переводе означает «тот, кто дает жизнь». Художник, который собственной рукой вносит дух в косную материю, является обладателем секрета самой жизни. Вот почему во все эпохи начальник строительных работ фараона был одним из самых влиятельных государственных деятелей.

На одной стеле из собрания Берлинского музея сохранилось любопытное изображение Бека. Памятник, на котором скульптор представлен вместе со своей женой Тахерет, посвящен «Хорахти, живому Атону». У Бека огромный живот и отвислые груди. Тело его жены тоже деформировано, оно отличается слишком тяжелыми бедрами. Иными словами, оба персонажа изображены в соответствии с критериями официального искусства в его самом радикальном варианте. Образы Бека и его жены восходят к иконографии фараона как «отца и матери» всего сущего, известной нам по карнакским колоссам.

В сложном мире египетской высшей администрации главные рычаги власти, если не считать самого царя, находились в руках двух визирей. Во времена Аменхотепа III визирь Юга, Рамосе, проявил на своем месте особый талант и, кроме того, зарекомендовал себя как исключительно глубокий мыслитель.

Его фиванская гробница – главный источник, свидетельствующий о переходе от фиванской религии Амона к религии атонизма. Дело в том, что часть украшающих ее стены сцен передает дух эпохи Аменхотепа III и выполнена в самом чистом фиванском стиле, тогда как другая часть выражает идеи, характерные для правления Аменхотепа IV, будущего Эхнатона. Это – поразительный факт, который еще раз доказывает, что не было никакого конфликта, что переход от одного правления к другому и от прежней религиозной концепции к новой совершился гармоничным образом, что план фараона осуществился без каких-либо затруднений.

А, следовательно, не было и разрыва между старым и новым периодом в плане хозяйственного управления; Эхнатон подтвердил полномочия Рамосе и даже расширил сферу его ответственности.

Визирь ежедневно общался с царем и предоставлял последнему подробный отчет о своей деятельности. От него требовалось, как говорится в одном тексте, чтобы «все дела пребывали в здравом и невредимом состоянии». Визирь ни на миг не должен был забывать, что он носит на шее символический знак богини космического порядка и универсальной гармонии.

Одновременно с Рамосе или после него должность визиря исполнял еще один человек, Нахт, живший в южном квартале Ахетатона. Оба они были администраторами высшего ранга, выдержанными и компетентными, которые вполне справлялись с задачей обеспечения благополучного существования жителей новой столицы.

Разумеется, невозможно было требовать, чтобы все жрецы фиванских храмов покинули город бога Амона и переселились в Ахетатон. Фараон никогда и не имел намерения превратить Фивы в мертвый город. Поэтому часть религиозного и административного персонала, находившегося под началом верховных жрецов Амона, осталась на своих местах – так же, как и работники фиванской городской администрации.

Эхнатон, подобно всем фараонам, нуждался в преданных сотрудниках – и в личных друзьях, и просто в компетентных людях, которым можно было спокойно поручить то или иное ответственное дело. Амарнские тексты позволяют предположить, что Нефертити и Эхнатон сами подбирали людей для своего окружения и находили кандидатуры на ключевые посты в Ахетатоне. Мы знаем имена и должности некоторых из этих людей.

Мерира, уже упоминавшийся выше, был «верховным жрецом Атона» и следил за правильным ходом церемоний в большом храме этого бога. Хатиаи, управляющий царскими строительными работами и архитектор, отличался тем, что не скрывал своего благосостояния. Обогатившись на царской службе, он построил себе роскошное жилище, которое непрестанно совершенствовал. Хатиаи настолько гордился своим домом, что велел замуровать старый вход, дабы вынудить гостей обходить здание кругом: теперь они волей-неволей должны были любоваться изящным садом и молельней[102] этого настоящего маленького дворца.

В отличие от него начальник строительных работ Маа-Нахт-Тутеф занимал скромный дом в центре города. Что же касается знаменитого скульптора Тутмосе, то он тоже ценил преимущества обеспеченной жизни. В одном из помещений его мастерской был обнаружен знаменитый раскрашенный бюст Нефертити.

Ахмосе, хранитель царской печати и писец, называл себя «величайшим из великих, первым из придворных, тех, кого царь любит каждый день». Пареннефер был кравчим Его Величества, человеком «с чистыми руками». Ранефер выполнял особо деликатную миссию: он был возничим царской колесницы и заботился о лошадях Эхнатона. Придворного врача звали Пенту. В надписях его имя сопровождается титулом «первый служитель Диска». Майя, армейский генерал, «наполнял свои уши Правдой, исходившей из уст царя, когда находился в его присутствии». Он причислял себя к тем, кого фараон «возвеличил» за их личные добродетели и заслуги.

Итак, многие вельможи эль-Амарны были «новыми» людьми, обязанными своим богатством и карьерой исключительно Эхнатону. Один из них даже носил имя, которое переводится так: «Меня создал Эхнатон». Сам же царь называл своих приверженцев «теми, кому он [фараон] дал развиваться», а владельцы гробниц ничтоже сумняшеся объявляли царя «богом-творцом людей, созидающим как великих, так и малых».

Эхнатон отстранил от кормила центральной власти прежних должностных лиц и организовал собственную администрацию, предложив важные посты своим приверженцам. В самом этом факте нет ничего необычного.

Однако заявление домоправителя царицы Тийи, некоего Хуйи, заставляет расценивать «кадровую политику» Эхнатона как весьма специфическую. По словам Хуйи, фараон выбирал кандидатуры своих сановников не из числа благородных вельмож, как было принято, но из представителей самых низших слоев общества. Другой амарнский чиновник подтверждает столь неожиданное откровение, объясняя, что обязан своим положением прямому вмешательству царя: до этого он прозябал в нищете. Волею Эхнатона он стал доверенным лицом царя, к мнению которого прислушиваются, и приобрел значительное состояние. Он наивно сообщает нам, что безгранично удивлен, так как никогда не предполагал, что однажды достигнет подобного процветания. Третий персонаж без обиняков говорит, что его отец и мать были лишены самого необходимого, а сам он практически опустился до положения нищего. Царь Эхнатон самолично накормил и утешил его, после чего ввел в круг своих приближенных и удостоил высокого административного ранга.

Пареннефер получает в награду от царя золотые ожерелья. Прорись рельефа из гробницы Пареннефера в эль-Амарне.

Я был бедняком, – объясняет этот человек, – но царь меня создал, он меня возвысил. Я не владел имуществом, а он позволил мне приобрести слуг, стать хозяином земель, общаться с великими, тогда как мое происхождение было низким.

Все эти свидетельства как бы резюмируются в тексте, который прославляет милости Эхнатона таким образом: Он – Нил для человечества, он кормит людей; он – мать, которая дает рождение миру. Не бывает ни нищеты, ни неудовлетворенных потребностей у того, кого любит царь.

Во всех подобных высказываниях Олдред видит лишь лесть, «дипломатические» декларации, корыстные восхваления. По его мнению, амарнские «нувориши», которые во всеуслышание заявляют о своей благодарности и радуются, что избежали нищеты, – это обыкновенные придворные лжецы; их цель – создать у Эхнатона ощущение личного могущества, заставить поверить, что именно он является источником их благосостояния.

Немецкий египтолог Кеес, напротив, полагает, что признания новых амарнских сановников следует принимать всерьез. С его точки зрения, гипсовые маски (найденные в мастерских скульпторов), благодаря которым мы знаем лица многих жителей Ахетатона, доказывают, что большая часть вельмож имела скромное происхождение. Черты лиц, часто довольно грубые, как будто свидетельствуют о том, что амарнская элита сильно отличалась по своим внешним признакам от фиванской.

В этой связи можно также вспомнить, что при Эхнатоне начался процесс вытеснения классического языка, который употреблялся в Фивах, простонародными формами речи. В язык амарнского периода проникают многочисленные неологизмы азиатского происхождения, что объясняется космополитизмом столичной культуры.

Другие детали, например относительно высокий уровень комфортабельности даже самых скромных домов Ахетатона, наводят на мысль, что Эхнатон стоял у истоков того идейного течения, которое некоторые интерпретаторы – пожалуй, чересчур смело – квалифицируют как «социализм, еще не получивший своего названия». По нашему мнению, трудно отрицать, что Эхнатон открыл маленьким людям дорогу к власти и богатству, изменив систему подбора кандидатур на высшие имперские должности.

Попытки представить Эхнатона наивным мечтателем, чувствительным к самой грубой лести, не убеждают. Такая черта плохо подходит фараону, а, кроме того, у нас есть доказательства, подтверждающие, что Эхнатон вполне был способен проявить твердость и не полагался слепо даже на тех людей, которых сам возвысил. Хороший пример тому – Май, хранитель царской печати, учетчик скота и носитель опахала по правую руку царя. Он занимал довольно видное место в Гелиополе, но достиг гораздо более высокого положения в эль-Амарне, где приобрел доверие Эхнатона. Тем не менее, его карьера оборвалась в одночасье по воле царя; в гробнице Май его имя было повсюду изглажено, а изображения покрыты слоем штукатурки – в знак того, что этого человека более не существует.

Эхнатон, как мы могли убедиться, был по своему призванию духовным наставником и при любом удобном случае лично излагал свою доктрину тем, кто имел глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Он любил вступать в прямой контакт со своими подданными, что и позволяло ему, как говорится в египетских текстах, «создавать людей». Главным критерием, руководствуясь которым Эхнатон назначал человека на ту или иную должность, была способность предполагаемого кандидата понимать сущность Атонова света, причем не только в мистическом, но и в самом что ни на есть реалистическом аспекте – чиновник должен был уметь применять учение царя в своей повседневной деятельности. Для царя мало что значили семейное происхождение чиновника или его принадлежность к определенному социальному слою, но в такой политике не было ничего нового. Уже в эпоху Древнего царства люди из низов общества иногда достигали самых высоких должностей. Знаменитый Имхотеп, например, в начале своей карьеры (до того, как попал на службу к царю) был простым резчиком сосудов.

Обвинять всех «выдвиженцев» Эхнатона в лицемерии несерьезно. У них не было необходимости притворяться в том, что они поклоняются Атону и чтут царя, представителя Бога на земле. Эхнатон, выслушав человека и составив себе о нем определенное мнение, принимал то решение, какое хотел. Без сомнения, он иногда ошибался в оценке компетентности своих новых администраторов. Некоторым из них, вероятно, не хватало опыта. Другие так радовались свалившемуся на них богатству, что отчасти забывали о связанных с ним обязанностях. В качестве примера можно сослаться на некоего Туту, вероятно сирийца по происхождению, который исполнял должность начальника сокровищницы. Некоторые данные позволяют предполагать, что этот персонаж не отличался скрупулёзной честностью, и как руководитель оставлял желать лучшего.

Выдвинуть против него более конкретные обвинения мы сейчас не можем. Сказать больше значило бы фальсифицировать имеющиеся в нашем распоряжении документы. То, что царь окружил себя новыми людьми, – неоспоримый факт. Однако в подобном решении не было ничего революционного. Каждый фараон, придя к власти, поступал так же. Эхнатон позволил некоторым людям низкого происхождения разбогатеть на государственной службе – но и это нельзя считать чем-то экстраординарным. Другие фараоны, жившие до него, вели себя сходным образом. Остается узнать, была ли такая «кадровая политика» систематической или случайной. Второй вариант ответа представляется нам более правильным. Эхнатон проявил мудрость, привлекая к своему двору и старых фиванских чиновников, и новых людей, «созданных» им самим. Можно ли это расценивать как социальную эволюцию Египта? Похоже, что да. Как революцию? Определенно нет.

Остается еще один невыясненный момент. Открыл ли Эхнатон доступ к египетским административным постам иноземцам (будь то сирийцы, вавилоняне или микенцы)? Много ли чужеземцев вообще было в Ахетатоне, и играли ли они какую-то другую роль, кроме коммерческой? В эпоху Нового царства египетское общество приобрело космополитичный характер. Многие египтяне побывали за границей, а люди из других стран приезжали в Египет. Экономические контакты стали довольно частыми. Скорее всего, новая столица не отгораживалась от иноземных влияний, но, к сожалению, точно определить их характер и значение не представляется возможным.

«Отец бога» Эйе и генерал Хоремхеб

В окружении фараона было два персонажа, которые заслуживают нашего особого внимания.

Эйе, носивший жреческий титул «отец бога» (или «божественный отец»), возможно, был дядей Эхнатона. Он исполнял очень важные обязанности в Фивах, при дворе Аменхотепа III, одним из первых переехал в новую столицу и там ничуть не утратил своего влияния – скорее даже приумножил его. Некоторые исследователи считают его наиболее могущественным государственным деятелем периода правления Эхнатона. Во всяком случае, точно известно, что он был одним из самых приближенных к царской чете людей. На одном изображении из его гробницы он, обнаженный, свободно беседует с Эхнатоном и Нефертити.

Эйе, искушенный во всех хитросплетениях египетской административной системы, и умевший избегать любых ловушек на своем пути, обладал уникальным по своей ценности опытом. Хорошо зная элиту страны (так как в прошлом ему не раз приходилось выполнять сложные и деликатные поручения), он был идеальным связующим звеном между Фивами и новой столицей. Без сомнения, именно поэтому он сумел продержаться на первых ролях и при предшественнике Эхнатона, и при нем самом, и потом – неизменно демонстрируя замечательную способность маневрировать и острое дипломатическое чутье придворного.

Эйе подчеркивает в своих надписях, что получал духовные наставления непосредственно из царских уст. Беседы между монархом и его первым слугой происходили весьма часто. Эйе удостоился многих титулов и почетных званий: «любимца совершенного бога»,[103] царского писца, носителя опахала по правую руку царя, начальника колесничного войска, начальника всех строительных работ Его Величества. Если верить текстам из его гробницы, Эйе пользовался доверием во всей стране. Эхнатон каждодневно осыпал его милостями, ибо считал очень компетентным человеком. Потому-то Эйе и был поставлен во главе высших сановников. Будучи человеком долга, он выслушивал повеления фараона и тут же их выполнял. Царь усыновил его. Эйе проявил себя перед владыкой Обеих Земель как безупречно правдивый и честный человек. Он был служителем ка Его Величества и радовался каждый раз, когда видел фараона во дворце. Будучи поставленным во главе вельмож и царских приближенных, Эйе знал, кто из них приятен царю, мудрому и «знающему подобно Атону». Эйе, ненавидевший ложь, олицетворял для царя Маат, закон жизни.

Эйе просил царя даровать ему счастливую судьбу, долголетие, надлежащее погребение в скальной гробнице, которую фараон ему уже пожаловал (в окрестностях Ахетатона).

Этот совершенный слуга получил все, чего хотел. Он дожил до глубокой старости. Что касается его гробницы, то она является одним из главных источников для исследователей религии Атона. На ее стенах записаны основополагающие тексты атонизма: «Большой гимн Атону», другие гимны Атону и царю, молитвы. Возникает даже мысль, что гробница Эйе представляла собой настоящее святилище, посвященное учению Эхнатона.

Разумеется, Эйе получил в дар от царя множество золотых ожерелий – в присутствии восхищенной толпы. Никогда ни один придворный не был удостоен подобной милости. Однако материальные блага, коими царь вознаградил этого талантливого человека, не должны заслонять в наших глазах его религиозной роли. Заслуги Эйе не ограничивались чисто административной сферой. Пожелания, которые он высказывает в одном тексте из своей гробницы, характеризуют его как верного приверженца Атона. Эйе просит у царя: Дозволь мне целовать священную землю, шествовать впереди тебя с приношениями для Атона, твоего отца, которые суть дары твоего ка. Дозволь, чтобы мое ка жило и процветало ради меня… Чтобы имя мое произносилось в священном месте по твоей воле, а я оставался бы твоим любимцем, который следует повсюду за твоим ка, чтобы я пребывал в милости твоей, когда наступит старость.

Эйе стремился к мудрости, а не к личной власти. Частые упоминания ка позволяют заключить, что, по представлению Эйе, государственный сановник, сколь высокое место он бы ни занимал, должен заботиться прежде всего о ка – творческой энергии, от которой зависит все. Недаром Эйе говорит, что на земле он «следовал повсюду» за царским ка, иными словами, видел сакральный аспект этой жизненной энергии. Если фараон дозволял кому-то из своих подданных обрести священный статус, то лишь потому, что все слова этого человека, произнесенные на земле, были истинными. Перед лицом вечности имеет значение лишь одно качество – правдивость.

Знаменитый генерал Хоремхеб тоже принадлежал к когорте крупных государственных деятелей, глубоко преданных своему долгу и стремившихся выполнять его с достоинством и эффективностью. Кинематограф был особенно несправедлив к генералу Хоремхебу, которого превратил в неотесанного солдафона и пьяницу. Трудно представить себе более грубое искажение реальности! Титул «генерал» не должен вводить нас в заблуждение. Хоремхеб был, прежде всего, «царским писцом», то есть образованным человеком и знатоком права. В Египте руководящие посты в армии нередко предоставлялись «гражданским» лицам, так как административная компетентность считалась весьма ценным качеством для сановника, который должен был управлять войсками и распределять материальные ресурсы. Хоремхеб был не единственным военачальником в Ахетатоне, но он, вероятно, осуществлял общее руководство, надзирая за функционированием армейских служб, за содержанием солдат и состоянием казарм.

Хоремхеб защищал порядок. Из одного трудного для интерпретации документа, кажется, можно понять, что в Фивах совершались грабежи гробниц, однако благодаря Хоремхебу (который, очевидно, возглавлял действия полиции) этим преступлениям был быстро положен конец.

Хоремхеб до конца оставался верным слугой Эхнатона. В период правления солнечной четы генерал довольствовался тем, что честно выполнял свои обязанности и повиновался приказам. Он вряд ли догадывался о том будущем, которое его ожидало, и разговор о котором нам еще предстоит.