Ольга

Ольга

Всякие мысли, приходящие в голову во время чтения дела, скрупулёзно собранного следователями в многочисленных томах, выступают между строчками и судьбами родственников. Никто не знал и не узнает о них, кроме тех, кого это касается. Но и им бесполезно рассказывать — каждый из нас по-разному воспринимает прошлое и по-разному переживает. Кто-то предпочитает о мне тогдашнем совсем забыть, но помнить обо мне сегодняшнем.

Конец 80-х и начало 90-х связаны с человеком, который остался до сих пор мне дорог. Хотя бы потому, что это первая моя супруга, не только подарившая мне первенца — сына Илью, но и мужественно переносившая отсутствие мужа, нелепости и невзгоды, до конца оставаясь мне преданной, по крайней мере, до моего исчезновения и признания меня пропавшим без вести, прождав и после этого еще два года.

Наша совместная с Ольгой жизнь состояла почти из одних расставаний. Сдержанность и рассудительность,лежащая в основе её характера, сглаживали многие углы и шероховатости, создаваемые и мной, и жизнью.

Познакомились мы ещё в мою бытность курсантом высшего военного училища. Она сразу понравилась родителям и задолго до свадьбы была принята в семейный круг. Именно при ней происходили все изменения моей судьбы, она была очевидцем всех попыток и потуг наладить жизнь после моей демобилизации. На её глазах (конечно, не явно и не открыто) прошла смена рода занятий курсанта-офицера, до телохранителя-шефа безопасности и, в конечном итоге, — участника группировки.

Не знаю, насколько она понимала происходящее и как его воспринимала, но в редкие наши встречи эта женщина делала всё, чтобы домашний очаг был как можно теплее и надёжнее. Лишь иногда я слышал от неё редкие вопросы, не прямые, но всегда понятные, без претензий и вызовов. Вряд ли какая другая смогла бы терпеть ради семьи и испытываемых чувств, что-то подозревая, а то и впрямую понимая. Всё, что выпадало на нашу совместную долю, она тихо перемалывала и несла на женских плечах, не оставляя никаких отпечатков на общей атмосфере семьи.

Даже, несмотря на мое частое отсутствие, наверняка неудовлетворенность и, возможно, подозрения, она никогда не позволяла себе никаких вольностей.

После расставания с армией и окунания в новую, непривычную жизнь, у меня не было ни времени, ни сил на них с сыном, хотя очень этого хотелось — на сон оставалось не больше пяти часов, в тренажёрный зал я попадал после полуночи, приходя домой уже ночью. Всё, что я мог сделать для молодой мамы и нашего сына — постирать и прополоскать пелёнки. Тем не менее, рано утром меня всегда ждал тёплый завтрак и тёплый поцелуй на удачу.

Может быть, всё испортило моё стремление во что бы то ни стало обеспечить достойное, на мой взгляд, их существование? Желаемого я добивался, но какой ценой? Разваливая наши отношения, лишая нас, тех бесценных часов, сегодня уже не восстановимых, ради которых люди и сходятся, и заключают браки.

Мы все вынуждены платить за исполнение желаний, конечно, больше страданий перепадает, как нам кажется, менее занятым, и тем, от кого зависит меньшее.

Не могу сказать, когда и где я перешагнул ту черту. Явно одно — сделав выбор в сторону чаши весов, на которой была безопасность личная и семьи, правда, сам доведя ситуацию до этой опасности, я поставил наши отношения в область виртуального. Стало важным просто их наличие и место в сердце, но одновременно увеличивалось расстояние между нами.

Может, потому что стало очевидно — чем дальше я, тем безопасней для меня и для них. После того, как эта пресловутая безопасность, при всём моём желании, так и не смогла соединиться с благополучием, моё существование вылилось в одиночество, образовав пустоту и неудовлетворённость. Ведь когда понимаешь, при достижении долгожданной цели, что событие это, увы, уже несвоевременно и имеет не ту необходимость и ценность, что прежде, появляются неожиданные неутолённость и самоуничижение в собственных глазах.

Стоит задуматься, и понимаешь, что на сегодняшний день всё, что ты делал — не совсем, а может, и совсем не то направление, которое приведёт к тому, что желают оба супруга и, конечно, чадо. Но уже погружённый в зависимости и обязанности, окружённый опасностями, понимаешь, что другого пути нет.

Образовавшиеся пустоты требовали заполнения, принятые и самостоятельно определённые правила ставили табу на совместном проживании, мало того, всеми усилиями я пытался показать окружению Григория и ему самому неважность для меня, и уже оторванность от моей семьи, чтобы уменьшить возможность шантажа. Но это мало зависело от нас, больше от причинно-следственных связей, часто принимаемых нами как случайности. А потом Гусятинский хорошо изучил мои принципы и умело пользовался ими, наверняка в глубине души радуясь такой старомодности.

Отношения наши с Ольгой долгое время находились в состояний взболтанной взвеси, при котором нет ни осадка, ни прозрачности, ни стабильности, но вот-вот может либо что-то произойти, либо, наконец-то проясниться и стать как прежде.

Несмотря на жёсткую самодисциплину, к которой я вынужден был прибегнуть после года «зависания» и проживания в банях и непонятных квартирах, из-за неприятностей с розыском, оставшиеся на все последующие годы как зависшая над оголенной шеей гильотина, вплоть до задержания, и конечно перегруженностью с «работой», отношения с женщинами удавались «редко, но метко», пока я не познакомился с юной дамой в офисе своего друга. Правда, пока наши отношения перешли в серьёзную фазу и поставили перед выбором, прошло ещё несколько лет.

Я не могу сказать, что был не удовлетворен нашими редкими встречами с супругой — напротив, они скорее были сдерживающим фактором, где-то между страхом за них с сыном и надеждой на нас, когда-нибудь воссоединившихся, но они не могли заполнить душевных пустот, куда постоянно проваливалась моя сущность в каких-то поисках, создавая дисбаланс. А потому попадая в ситуацию, где в поле зрение появлялась привлекательная женщина, я не всегда мог устоять и падал в омут.

Разумеется подобное бывало, когда периодичность наших с Ольгой встречь стала до ненормальности редкой, и была такой уже не первый год.

Эта мерцающая между строками уголовного дела личная жизнь, обвившаяся генетической спиралью вокруг нескольких судеб других людей, обвиняюще говорила о разрушении двух семей. Конечно, многие нюансы, доходящие до утопичности в отношениях и принятых решениях, где выбор был не всегда в моих руках, но всегда с переступанием через свою гордость — прощал я так же, как и прощали меня. Но разве может длиться вечно ненормальность такого положения?!

Наступило время, и я пропал… пропал для всех. Ольге передавали деньги якобы от «профсоюза», как бы полегче сказать — мотивируя потерей кормильца. По настойчивому совету, она подала в суд на признание меня пропавшим без вести, и на этом основании — на развод. Иронией судьбы мне предстояло пройти через это еще и второй раз, но это уже во времена моей несвободы и как бы это не звучало странно - не под своим именем…

То был период, когда я прибегнул к одной японской мудрости и просто ждал, пока проходящее время либо решит за меня, либо сподвигнет кого-то к решению правильному и позволяющему пройти все подводные камни, выставленные моим же образом жизни.

Я ждал, хотя должен был покинуть всех и просто не заводить новых связей. Но я испытывал бесконечно сильные чувства и был не в состоянии специально делать больно, в результате причиняя безумные мучения всем, и себе в первую очередь.

Уже гораздо позже, когда всё разрешилось, прежде чем появиться перед Ольгой после нескольких лет отсутствия, я вынужден был убедиться в безопасности этого для нас всех, потому пришлось входить в курс дела привычными для меня методами — прослушиванием и наблюдением.

Оказалось, что идёт полным ходом подготовка к свадьбе. Я воспринял это как должное, ведь и сам был не один. Самым подходящим местом для моего «воскрешения» и разговора я определил место выступления ее будущего мужа в ЦДХ — толпа народу, пришедшего не только на представление, но и просто посещающего выставочные залы.

После того, как прошёл испуг неожиданности и она успокоилась, в её взгляде появились отголоски сожаления, но какие-то новые. Я вообще давно её не видел и понял: мы уже не так близки, что естественно, но что всегда требует доказательств. Конечно, мы были заняты уже не друг другом, а всё, что нас объединяло, — прошлое и сын. А потому мы договорились, что наши дальнейшие отношения станут просто отношениями между двумя родителями.

Но если я поступал так из-за возникших чувств к другой женщине, которые не смог перебороть, то Ольга образовала новую семью, изначально отталкиваясь от необходимости, хотя — кто знает… Оставив всё, что у нас было, я окунулся в надежду и новые переживания, захватившие меня полностью. Но слишком многое мешало и слишком многое было против, оставалось бороться и, прежде всего, — с собой.

Что ещё бросилось в глаза из прочитанных допросов, так это отношение до ареста к кому-либо из нас других людей — разных профессий, занимаемых должностей, возрастов — от друзей до когда-то бывших начальников и вообще знакомых.

Позволю себе заметить, что подобный нонсенс — не исключение и не редкость. Даже зная род занятий (не до конца, конечно) и понимая, что человек архикриминален, уважение, признательность и желание общаться, имея его в своём кругу, — норма.

Никаким препятствием почти никогда не было понимание кого-то о роде деятельности в развитии деловых, партнёрских и дружеских отношений. Если люди знали (и не важно, какое при этом место они занимали в иерархии общества), что вы имеете отношение к «браткам» или более интеллектуальным нарушителям закона, это не было основанием исключить вас из круга своего общения, скорее наоборот, это льстило и даже нравилось.

И как странно было читать показания (я говорю не о себе, а о прочитанном в отношении других), в которых мнение тех же самых чиновников, бизнесменов, банкиров, милиционеров меняется до диаметрально противоположного.

Но что же удивляться? Возьмите простой пример — дачу небольшой суммы денег ГИБДДшнику, находящемуся при исполнении служебных обязанностей, дабы избежать ответственности, а часто просто так, потому что предъявленного вам нарушения и не было. Как запросто мы это делаем, и как рады, когда за небольшую мзду можем избежать наказания (впрочем, и за большие деньги — ещё большего наказания и избежания настоящего суда, если речь идёт о нарушении Уголовного Кодекса). Мало того, часто благодарны за предоставленную возможность не иметь проблем.

А как радуемся и считаем справедливым, когда кого-то из них хватают на подобном же действии и судят — мол, так и надо, в том числе и за нанесённые нам обиды. И как злимся, когда офицеры отказываются «стать богаче» на предлогаемую монету, и начинают заполнять протокол, спрашивая на «полную катушку» за наши вины. И уж совсем досадуем, когда кого-то из нас, дающих взятку, на ней ловят.

Согласен, сравнение не совсем корректно, но здесь я пытаюсь осветить сам принцип. Между прочим, я помню многих людей, знакомых и со мной, и даже с «Валерьянычем» («Солоником») в Греции, в те моменты, когда в нашем обществе появлялись другие и даже высокопоставленные на тот период соискатели греческого гражданства. С его слов, которые подтверждались после, среди его знакомых были даже два депутата, ныне неплохо себя чувствующие. Причем они были знакомцами в тот период, когда он был в розыске и они об этом прекрасно знали!

Вспоминается заискивание ищущих помощи и даже гордость от знакомства с такими людьми, как Ананьевский, «Ося», «Аксен», «Сильвестр» и так далее, причём при знакомстве с другими, некоторых из них представляли просто как очень влиятельных людей, после объясняя, кто они на самом деле, что, впрочем, не умаляло их достоинств и уважения к ним. Хотя и здесь, по всей видимости, находились люди честные. Но, как правило, подобные никому не нужны, да и мало кому нравятся, потому как находятся почти в постоянном диссонансе с тем, что хочется слышать и каким хочется слыть в обществе. Режут, понимаешь, правду-матку, а это мало кому приятно. Да и честный бизнес большие прибыли не приносит, а раз так…

…Получив 13 лет на первом суде и видя, что может получиться и, скорее всего, получится после второго, я начал сомневаться в том, что делаю — подготовка начинала казаться мне бесполезной. К тому же, читая очередные шесть десятков томов, никак не мог поверить, что всё это обо мне…

Наконец последний том обработан, подписаны все бумаги, печать предприняла предварительный штурм. Поддержка семьи и сокамерников, и даже некоторых из представителей следственной группы придаёт надежду.

Снова выбор присяжных заседателей, и опять свои нюансы. Среди тридцати с лишним человек был один представительского вида, наверное, достаточно добившийся в своей жизни — высокий лоб, интеллигентность, самоуважение, помноженное на безошибочную самооценку, выражались в правильных чертах лица, несущих признаки грузинского народа. Должно было рассматриваться и покушение на Отари Квантришвили. В связи с этим, мой защитник жёстко стал на позицию исключения этого человека из числа присяжных, но моё мнение перебороло опытность адвоката одной Фразой: «Бог не в силе, а в правде». Не знаю, кто сыграл какую роль в моей судьбе, но что-то подсказывает, что тот человек был принципиален и честен.

На втором суде меня сделали свидетелем по тем преступлениям, за которые я уже был осужден и которые на сей раз, в числе других, предъявлялись уже не мне, а Пылёву, то есть присяжные, слыша подробности предыдущего суда, при вынесении вердикта исходили, хотели они этого или нет, из всего услышанного, что сильно уменьшало мои и так микроскопические шансы. Как по этому поводу высказался Бижев: «Последнюю целую ножку от табурета выбили». Что значит в переводе: «Выбросили на необитаемый остров, а выживать или нет - дело твоё».

Вообще, это вопиющее нарушение УК РФ, мало того, Конституции. Закон доподлинно говорит о том, что при рассмотрении дела судом присяжных могут рассматриваться лишь те преступления, в которых обвиняется подсудимый на этом суде. Заметьте, ничего о предыдущих или последующих не сказано, так как присяжные не имеют права выслушивать от свидетелей показания даже о чертах характера, я уже не говорю о ранее содеянном, более того — статьи Конституции явно гласят, что за одно и то же преступление дважды ответственность человек нести не может.

В принципе, я никаких поблажек или льгот и не ждал, хотя и был уверен в желании помочь мне. Перед самым судом два старших следователя следственного комитета с неподдельным сожалением сообщили мне: чистосердечное признание и некоторые статьи Уголовного кодекса, позволяющие надеяться, в случае их употребления, на всё-таки конечный срок, вряд ли будут учтены судом, так как прежние достигнутые устные соглашения, отразившиеся положительно, скажем, на суде Пустовалова, признаны ничтожными, и что теперь я имею полное моральное право отказаться от своих показаний, это не повлечёт с их стороны никакого, обычного в таких случаях, противодействия.

Но я и здесь посчитал невозможным отступаться от своих правил, ибо где же они проверяются и для чего существуют, как не для таких ситуаций. Кстати, низкий поклон господам Рядовскому Игорю Анатольевич, Ванину Виталию Викторовичу и Воробьеву Николаю Ивановичу, взявшим на себя труд расследовать не только наказуемое, но и случаи отказа от исполнения убийств, и оформивших это как «Отказ в возбуждении уголовного дела», что, как мне кажется, помогло осветить мою замысловатую личность и с положительной стороны. И это не единственный пример, нет, не помощи, но отношения к закону, как к закону, во всех мелочах и подробностях, хотя такова обязанность каждого, взвалившего на себя ответственность слуги правосудия, правда, соблюдаемая, к сожалению, на сегодняшний день крайне редко. А Николай Воробьев, хочу заметить, вообще своим отношением ко мне, просто как к человеку, смог перевернуть имеющееся у меня мнения о нашей милиции, разумеется в положительную сторону…

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

об отказе в возбуждении уголовного дела

г. Москва 25 июня 2007 г.

Следователь по особо важным делам управления по расследованию бандитизма и убийств прокуратуры

г. Москвы Ванин В.В., рассмотрев материалы проверки сообщения о преступлениях, предусмотренных ст. 102 УК РСФСР, ч.2 ст. 105 УК РФ, полученные в ходе расследования уголовного дела № 232689 по обвинению Шерстобитова А.Л. и др. по ст. ст. 210 ч.2, 209 ч.2, 105 ч.2 и др. УК РФ,

УСТАНОВИЛ:

Собранные по делу доказательства полностью подтверждают участие Шерстобитова А.А. в «медведковской» банде, входившей в состав преступного сообщества, и совершение в ее составе совместно с соучастниками следующих преступлений:

— 11 декабря 1997 г. по адресу: г. Москва, Щелковское шоссе, д. ЗЗ путем взрыва убийства Белоус В.И. и покушения на убийство Шестак Ю.Д. и Никитиной Г.Н. из корыстных побуждений, общеопасным способом, организованной группой, сопряженных с бандитизмом;

— 26 декабря 1997 г. по адресу: г. Москва, ул. Амурская, д.24 умышленного уничтожения и повреждения чужого имущества путем взрыва;

— 22 июня 1999 г. по адресу: г. Москва, 1-й Щипковский нор., д.1 с применением огнестрельного оружия покушения на убийство Таранцева А.П. из корыстных побуждений, общеопасным способом, организованной группой, сопряженных с бандитизмом, и неосторожного причинения смерти Нотрищеву С.В.;

— а также совершение им незаконного изготовления взрывных устройств организованной группой; незаконного производства специальных средств, предназначенных для негласного получения информации и нарушения с их использованием тайны телефонных переговоров; подделку официального документа в целях его использования с целью облегчить совершение другого преступления.

Вышеперечисленные преступные действия Шерстобитова А.А. подпадают под признаки преступлений, предусмотренных ч.2 ст.210; ч.2 ст.209 УК РФ; п.п. «е», «ж», «з» ч.2, ст. 105; ч. З ст. 30, п.п. «а», «е», «ж», «з» ч.2 ст. 105; ч. З ст. 30, п.п. «е», «ж», «з» ч.2 ст. 105 УК РФ ч. З ст.223; ч.2 ст. 167; ч. 1 ст. 109, ч. З ст. 138; ч.2 ст. 138; ч.2 ст.327 УК РФ.

Вместе с тем Шерстобитов А.Л., давая признательные показания об обстоятельствах совершения указанных выше преступлений, так же сообщил о своем участии в подготовке еще других преступлений, ранее неизвестных следствию, от совершения которых он впоследствии отказался.

Так, из показаний Шерстобитова А.А. следует, что в 1997 г.г. он по указанию руководителей ОПС Буторина С.Ю. и Пылева А.А. готовил убийства активных членов т. н. «измайловской» ОПГ «Павлика» («Павлухи») и «Ти-мохи». Получив указания о необходимости совершения убийств указанных лиц, он (Шерстобитов А.Л.), будучи вынужденным подчинится, вместе с тем принял решение о формальном их исполнении, т. е. о производстве выстрелов без причинения какого-либо вреда потерпевшим.

В один из дней зимой 1996–1997 г.г. он (Шерстобитов А.А.), вооруженный мелкокалиберным револьвером с оптическим прицелом, на микроавтобусе «Форд-Эконолайн» приехал к кафе по адресу: г. Москва, Щелковское ш., д. ЗЗ, где находился «Павлик», и припарковал автомашину на расстоянии примерно 40 м от указанного кафе. После того, как «Павлик» вышел из кафе и зашел за автобусную остановку, он (Шерстобитов А.А.), будучи уверенным, что пуля не пробьет двухслойное стекло остановки, выстрелил из револьвера в направлении автобусной остановки. «Павлик», даже не поняв, что в него стреляли, вернулся обратно в кафе, после чего он (Шерстобитов А.А.) уехал места преступления, впоследствии доложив об исполнении указаний Пылеву А.А.

В тот же период времени, в один из дней, в вечернее время, он (Шерстобитов А.Л.), вооруженный мелкокалиберным револьвером с оптическим прицелом, на микроавтобусе «Форд-Эконолайн» приехал к киноконцертному залу «Пушкинский» в г. Москве, где была припаркована автомашина «Вольво», которой пользовался «Тимоха». В ожидании прихода последнего, он (Шерстибитов А.А.) остановился на ул. М.Дмитровка, примерно в 100 м от автомашины «Тимохи». Когда «Тимоха» сел в свою автомашину, он (Шерстобитов А.А.) выстрелил из револьвера в лобовое стекло, достоверно зная, что при выстреле с большого расстояния пуля его не пробьет. После производства выстрела он уехал с места преступления, а впоследствии доложил об исполнении указаний Пылеву А.А.

Так же из показаний Шерстобитова А.А. следует, что в 1998 г. руководитель ОПС Пылев А.А. поручил ему исполнить убийство совладельца развлекательного комплекса «Арлекино» Черкасова А.М. В один из дней летом 1998 г. он (Шерстобитов А.Л.), вооруженный мелкокалиберной винтовкой с оптическим прицелом, на микроавтобусе «Форд-Эконолайн» приехал к месту работы Черкасова А.М., расположенному в здании клуба «Люксор» на Театральном проезде. После того, как Черкасов А.М. вышел из офиса и сел в свою автомашину, он (Шерстобитов А.Л.), имея реальную возможность для совершения убийства Черкасова А.М., добровольно отказался от производства выстрела, а Пылеву А.А. доложил о технических неполадках, помешавших исполнению преступления. Через некоторое время он (Шерстобитов А.А.) узнал, что в Черкасова стреляли члены ОПС из числа подчиненных Буторину С.Ю., но покушение было неудачным и он выжил.

Кроме того, Шерстобитов А.А. показал, что в 1999 г. он получил указание от одного из руководителей преступной организации Пылева А.А. об убийстве женщины — руководителя фирмы «Карго-перевозки», являвшейся конкурентом фирмы «Русское золото», руководимой Таранцевым А.П., деятельность которой находилась под контролем преступной организации. Во исполнение данных указаний Шерстобитов А.А. в течении длительного времени производил слежку за объектом нападения, установил график и маршруты передвижения, используемый автотранспорт и место проживания. Не желая исполнять указанное убийство, он (Шерстобитов А.А.) умышленно откладывал его исполнение, объясняя это Пылеву А.М. надуманными причинами, затянув таким образом сроки исполнения убийства вплоть до отмены Пылевым А.А. своих указаний о необходимости совершения данного преступления.

Проведенными оперативными мероприятиями по проверке информации, изложенной в показаниях Шерстобитова А.Л., было установлено:

— «Павлуха» (Полунин А.В.) и «Тимоха» (Трифонов Т.В.) являются активными членами т. н. «измайловской» ОПГ. Мри проверке по учетам ЗИЦ ГУВД по г. Москве фактов совершения в 1996–1997 г.г. в отношении указанных лиц преступлений с применением огнестрельного оружия не зарегистрировано. Принятыми мерами установить местонахождение Полунина А.В. и Трифонова Т.В., и допросить в качестве свидетелей по обстоятельствам дела не представилось возможным в связи с длительным отсутствием их в местах регистрации:

— указанной Шерстобитовым А.А. женщиной-руководителем фирмы «Карго-перевозки» является Сотникова Г.И., однако произвести допрос последней не представилось возможным в связи с неустановлением места ее фактического проживания и местонахождения.

Показания Шерстобитова А.А. в части подготовки убийства Черкасова А.М. по инициативе Буторина С.Ю. и Пылева А.А. подтверждаются имеющимися в деле материалами об обстоятельствах совершения 22 сентября 1998 г. в г. Москве членами ОПС Белкиным, Полянским М.А., Полянским Р.А. Усалевым и Васильченко покушения на убийство Черкасова, Никитина и Смирнова, и убийства Мелешкина, в том числе и приговором Московского городского суда от 19 мая 2004 г., согласно которому Усалев, Полянский Р.А. и Васильченко осуждены за совершение данного преступления.

Показания Шерстобитова А.А. о его добровольном отказе от совершения в период 1996–1999 г.г. убийств Полунина А.В., Трифонова Т.В., Черкасова А.М. и Сотниковой Г.И., т. е. преступлений, предусмотренных п.п. «а», «н» ст. 102 УК РСФСР и п.п. «ж», «з» ч.2 ст. 105 УК РФ, следствием не опровергнуты, а все возможности их дальнейшей проверки в этой части исчерпаны.

Таким образом, объективно установлено, что Шерстобитов А.А. прекратил какие-либо действия, направленные на совершение указанных преступлений, при этом полностью осознавая возможность доведения преступления до конца. но добровольно и окончательно от этого отказавшись.

В соответствии ч.2 ст.31 УК РФ, лицо не подлежит уголовной ответственности за преступление, если оно добровольно и окончательно отказалось от доведения этого преступления до конца.

Таким образом, в действиях Шерстобитова А.А. по вышеперечисленным эпизодам отсутствуют составы преступлений, предусмотренных п.п. «а», «н» ст.102 УК РСФСР и п.п.»ж», «з» ч.2 ст. 105 УК РФ.

Учитывая вышеизложенное и принимая во внимание установленный факт добровольного отказа Шерстобитова А.А. от совершения убийства Полунина А.В., убийства Трифонова Т.В., убийства Черкасова А.М. и убийства Сотниковой Г.И., уголовное дело в отношении Шерстобитова А.А. не может быть возбуждено по основанию, предусмотренному ч.2 ст.31 УК РФ и п.2 ч.1 ст.24 УПК РФ.

На основании изложенного и руководствуясь п.2 ч. 1 ст.24, ст. ст.144, 145 и 148 УПК РФ и ч.2 ст.31 УК РФ,

ПОСТАНОВИЛ:

Отказать в возбуждении уголовного дела по сообщению о совершении преступлений, предусмотренных п.п. «а», «н» ст.102 УК РСФСР и п.п. «ж», «з» ч.2 ст. 105 УК РФ, поступившему в ходе расследования уголовного дела № 232689, в отношении Шерстобитова А.А. по п.2 ч. 1 ст.24 УПК РФ в связи с отсутствием в его деянии составов преступлений, и по ч.2 ст.31 УК РФ в связи с добровольным отказом от совершения преступления.

Копию настоящего постановления направить прокурору г. Москвы.

Небольшой, но важный совет тем, кому предстоит прохождение суда — ни в коем случае нельзя оставлять подачу ходатайств на период судебных заседаний, всё нужно делать до окончания ознакомления с материалами дела. Пока ходатайства не будут приняты, подпись свою можно не ставить. В противном случае у судьи уже бразды правления относительно вашей просьбы могут повернуть в обратную сторону, на что, кстати, он имеет полное право, с чем мы и столкнулись, хотя для меня это вряд ли было существенным.

В Российской Федерации почерпнуть опыт судов с участием присяжных заседателей почти неоткуда, а в случаях, подобных моему, и вообще невозможно. Керим Гутович держал себя в тени, чтобы выделить мои выступления, поэтому было решено, что выступать снова мне первому, как и на первом суде, даже перед обвинителем. Судья П.Е. Штундер был не против. 

Главным условием было одно — говорить злее, чем мог сказать кто-либо, злее и подробнее, и не переходя на самооправдание. Так и случилось, я опять стал главным своим обвинителем, и представитель прокуратуры Марина Семененко, делая мне авансы в виде ссылок на мои же выступления, некоторым образом помогала — надеюсь, умышленно, понимая, насколько я упростил ей работу. Она не стала превосходить меня в риторике, по всей видимости, понимая ненужность этого, поскольку вся задача состояла в подтверждении уже произнесённого самим обвиняемым, хотя, как у женщины, выступления её всё же были эмоциональны и иногда с акцентами, правда, замечу, что только в те моменты, когда повествования касались не меня, а остальных обвиняемых, особенно Пылёва Олега и Павла — того самого.

У меня было хорошее предчувствие, но никогда не возможно подготовиться к рассказу об убийстве человека перед его родственниками, даже если это такой же «бандюшок», каким был Гусятинский, и он также отдавал такие же приказания, как и мне Григорий.

Во время процесса очень быстро становится очевидна правильность или ошибочность выбранных линий защиты каждого из твоих подельников.

Странны, правда, две вещи: для них это должно было стать понятным ещё на ознакомлении с материалами дела, что обычно доверяют адвокатам, в то время, как свою судьбу нельзя отдавать на откуп никому. И второе: очевидность даже уже на судебных следствиях проявля ется для всех, кроме самих обвиняемых и их адвокатов! На своём опыте (вернее, на опыте своих «подельников») могу констатировать, что эта очевидность активно закрашивается самими адвокатами обещаниями желаемого исхода и объяснениями путей достижения этого. По всей видимости, ещё играет значение желание человека поверить в то, во что хочется верить, не соизмеряя очевидное с условиями и возможностями. Считается, что во время процесса менять что-то неразумно, а новый появившийся факт всегда можно исправить. На самом деле исправить можно не всегда, и прежде всего это должен понимать сам подсудимый…

…Вдруг один из адвокатов решает выгодно выделить своего подзащитного на моём фоне, а именно адвокат Павла (четвёртый по ходу следственных действий), вместо того, чтобы убедить его подтвердить мои показания в отношении меня же, что просило следствие, и спокойно после этого топать домой, поскольку ни крови, ни желания её за ним не было, и я делал всё, чтобы создать у следствия, а после и у суда такое мнение. Подтверди он его, и приходил бы в суд со свободы, так и оставшись свободным. Я считал, со слов А. Пылёва, его покойным и потому рассказал о некотором его присутствии в делах пятнадцатилетней давности, что, в принципе, он мог легко преодолеть, имея гарантию самого прокурора Москвы господина Сёмина. Увы, он ей не поверил.

Так вот, решив выделить самое «грязное из моего белья» и таким образом дать сравнить присяжным меня и своего подзащитного, правда, тем самым, показывая и нашу общую принадлежность к ОПГ, с чем я был согласен, а вот Павел и, соответственно, его адвокат, категорически отказывались, хотя показания десятков человек подтверждали именно его наличие среди нас (мало того, я давал показания, что он не в состоянии убить и по складу характера, и в связи с плохим зрением, а все его участие состояло в слежке за мной, в то время как многие называли его киллером, работающим под Григорием, даже приводя факты, сам же он отрицал все, бывшее на столько очевидным, что его действие вызывали улыбку и не только у судьи и обвинителя, но и у присяжных заседателей, которые даже не вынесли в своем вердикте «снисхождения», но признали виновным, а мог бы быть свободным). Подтверди он это, и ничего страшного не случилось бы, так как всё предъявленное ему обнулялось за давностью лет, к тому же это самое участие в организованной группе ому предъявляться не могло, так как происходящее лежало во временных рамках до 1996 года. Глупо было не воспользоваться всем этим.

Вопросы адвоката были остры и обвиняющи. Далее я привожу весь конспект протокола, говорящий лишь о том, что прежде чем что-то предпринять, нужно всё продумать до мелочей, быть уверенным в том, что задуманное будет проходить именно так, как планировалось, и станет полезным, как спасательный круг, а не утопит, как гиря, привязанная к ногам. В результате получилось второе, причём для обоих, для адвоката и его подопечного, а их неудавшийся план обернулся положительным отношением присяжных к моей персоне.

Протоколы судебного заседания второго суда

От 16 сентября 2008 года.

Адвокат Афанасьев в защиту подсудимого Макарова к подсудимому Шерстобитову:

Адвокат Афанасьев:

— Что Вам помешало явиться в органы милиции и сообщить, что Вас принуждают заниматься противоправными действиями?

Подсудимый Шерстобитов:

— До того, как я попал сюда, я раскаялся перед собой. Потому что я боялся, я понимал, что сделал. Понимал, что за это будет кара.

Адвокат Афанасьев:

— Сколько тех жизней, в отношении которых вами были совершены противоправные деяния? Сколько их было?

Адвокат Шерстобитова Бижев:

— Протестую!

Подсудимый Шерстобитов:

— Я отвечу. Я боюсь считать.

Адвокат Афанасьев:

— Вы понимали, что у них тоже есть семьи?

Адвокат Шерстобитова Бижев:

— Протестую!

Подсудимый Шерстобитов:

— Я отвечу. Да. Они были такие же, как я, и сами выбрали свою жизнь. Но свою жизнь и жизнь своей семьи я ставил выше, может быть, это не правильно, но я не мог рисковать жизнью своих близких!

Адвокат Афанасьев:

— Вы знали, используя оружие, что от применения данного оружия могут пострадать третьи лица?

Подсудимый Шерстобитов:

— Вы адвокат или обвинитель? Вы хоть представляете, что «топите» своего подзащитного этими вопросами, а не меня!

Что касается Вашего вопроса: первый эпизод с Филиным. Вы слышали про револьвер, я отказался от револьвера, винтовка была со стертыми нарезами в канале ствола, из нее можно было поразить кого угодно, в том числе и рядом стоящего, гранатомет — это то, что мне предоставили. Взрыв в Крылатском — это самая страшная страница в моей жизни, но Гусятин-ского переубедить было невозможно, а контроль был жесточайший, я и так за свою предупредительность получил от Гриши! Может, у меня и были шансы всего этого не делать, но я посчитал, что у меня их нет, и не отмалчиваюсь, но прямо говорю об этом.

Я всегда предпочитал ходить без оружия. Любое оружие несет в себе смерть. Я попытался сделать наименьший вред, и я хотя бы пытался!

Мой честный экспромт оказался удачным и неожиданным, в том числе и для меня. А адвокату не стоило забывать, что именно в том, в чем он пытается выделить меня, обвиняется и подсудимый, находящийся под его защитой, и задавая эти вопросы мне, он задаёт их и ему же, с той лишь разницей, что я нашёл в себе силы ответить правдой о себе, а атакующая сторона избегает очевидности, ясной всем, кроме них.

Перед началом одного из заседаний мой защитник через стекло просил подумать о предложении одного из пострадавших — брата убитого мною человека. Оно заключалось в следующем: обещание в некоторой официальной поддержке перед присяжными в обмен на интервью. Наверное, я согласился бы и без всяких обещаний, чувствуя себя должным. Этот человек перед уходом «двенадцати» для подготовки к вынесению своего вердикта зачитал своё обращение к ним (в чем и выражалась поддержка), где отметил, что хоть простить меня и не может, но просит их оказать «снисхождение». Кажется, обращение имело большое влияние.

Как результат, впоследствии появилось и интервью, отснятое в СИЗО 99/1, правда, без всякого предупреждения и подготовки, довольно известное и, как ни странно, имеющее максимальный рейтинг среди всех выпусков передачи «Человек и закон». И, как следствие, часовой документальный фильм, а за ним и сериал «Банды».

Правда, моё предложение проследить параллельно две судьбы, «опера» (Трушкина Александра Ивановича, кстати, все задержанные из нашего «профсоюза» при разговоре называли его «Иванычем», то ли по привычке, по аналогией с «Сильвестром», то ли просто из уважения) и мою, лишь при некоторых пересечениях, что именно и имело место в жизни, выразилось в одном — в любви к одной женщине… Но на то воля режиссёра и Господа!

По поводу отснятой ленты слышал историю из уст не самого последнего человека, имеющего к ней отношение, смысл которой в нескольких звонках «сверху», с замечанием, что главный герой получается очень положительным, и было бы неплохо представить его в более негативном свете, но «герой» оказался «заколдованным», и далеко не все попытки удавались.

Замечу, что многие эпизоды удачно схвачены, хотя далеко не всё соответствует материалам дела, но сразу было понятно, что цель не в этом. Очень многие из персонажей похожи не только характерно, но даже внешне, а главное — удалось ухватить суть того времени, и именно в судьбах людей. Ну, а то, что «о бандитах и головорезах говорить хорошо не стоит», вполне согласен. Вот только обычно к главному герою, что бы он ни делал, зритель, в основном, предрасположен положительно.

В любом случае, каждый из нас выполнил данное обещание.

Ещё одно странное обстоятельство меня удивило, хотя я должен был понять, что подобное повторится, даже если на это не будет причины, а именно — в день проведения прений, ни с того, ни с сего была привезена куча оружия. Оно должно было произвести такое же удручающее впечатление на присяжных заседателей, как и в первый раз, но, как ни странно, по всей видимости, после услышанного и увиденного и уже перегоревшего, это стало просто развлечением.

Никогда не видя ничего подобного, присяжные, как дети, спрашивая разрешения и получая его от судьи, прикасались или даже подержали в руках «железо», перебирали его, рассматривали, передёргивали затворы, интересовались, как это работает, каков калибр и что при попадании из этой «штуки» может произойти (дословно). Все их вопросы обвинитель передавал мне, и я оправдывал их надежды, отвечая на любые, почти не имеющие ко мне никакого отношения. Они, наверняка, почувствовали притяжение этих красивых и опасных вещей, и были заворожены, скорее всего, не на один день — редкостные впечатления. И, как мне показалось, всё это действо скорее произвело положительное впечатление, чем предполагаемое отрицательное.

Оперативные сотрудники и следователи, собиравшие и уносившие десятки единиц стрелкового оружия, почему-то избегали смотреть мне в глаза и здоровались с каким-то совестливым сочувствием. После я понял из их объяснений: дело было в уверенности получения мною «пожизненного срока», чего они явно не желали, и предпринятое в тот день, по всей видимости, в приказном порядке, не могло не наложиться на хорошее ко мне, несмотря на все, и взаимное уважение, образовавшееся за три года, так сказать, знакомства, что вызывало у них некоторые моральные неудобства и скованность и, видимо, казалось им не совсем правильным.

Здесь тоже не обошлось без ухищрений, выступления в прениях могли получиться сильными, и это оружие, по чьему-то мнению, понадобилось как раз для того, чтобы уравновесить возможные выступления обвинения с нашими.

Приведу здесь выступление моего адвоката, господина Бижева.

«Слово» в судебных прениях адвоката К. Т. Бижева на втором суде

«Уважаемые присяжные заседатели! Ваша Честь! Суд и следствие закончены. В начале процесса я говорил о предъявленном обвинении и о том, что Шерстобитов признаёт весь объём обвинения. Я просил вас обратить внимание на те обстоятельства, которые предшествовали их совершению, на обстоятельства, при которых они были совершены. Для чего? Для того, чтобы раскрыть внутреннюю логику тех событий, в которых участвовал Шерстобитов. Именно при выявлении внутренней логики, цепочки тех событий, которые произошли в тот период, видна нравственная позиция, человека, которая имеет большое значение для восприятия всего произошедшего и для восприятия самого человека. Это были 90-е года, когда в нашей стране происходили серьёзные события. Этот период характеризовался кризисом не только в экономической и политической системах, но и кризисом морали человеческой. Менялась экономическая ситуация, как грибы разрастались коммерческие палатки, слово «спекуляция» приобрело другое значение. Люди не понимали сути происходящего, не знали, как относиться. Вокруг коммерсантов создавались ЧОПы. Непонятно было: охраняли они их или имели денежное вознаграждение с бизнеса этих людей.

Я записывал года рождения свидетелей, все они начинали со слов: "Я пришел из армии, пошел тренироваться, и вот…". Это были 20-летние люди, в голове ничего не было, и можно было их использовать. На мой взгляд, фигура Гусятинского, она была легендарной, они характеризовали его как умного и жесткого человека, который не прощал ничего. Это был человек, который имел неограниченные организаторские возможности, знал психологию. Этих 20-летних молодых людей можно было привлечь к участию, для людей постарше предполагались другие методы: способ шантажа, вербовки. Такой способ был придуман и для Шерстобитова. Он на тот момент был офицером, который хотел посвятить свою жизнь военной службе. Эта черта характера не изменилась в нем. Он пронес все это через года. Государственный обвинитель Семененко сказала, что при исполнении преступлений, он был профессионалом. Он был как военный профессионал, а никак человек, который собирается совершать преступления. Он вынужден был их совершать. Представьте, протягивают пистолет, и говорят: "Или ты вернешь оружие, или отправляй жену на панель". Безвыходная ситуация. Мы живём для того, чтобы наши дети выросли счастливыми. Чтобы наши близкие были рядом, наши родители. Вычеркните кого-нибудь из этого круга, и наша жизнь станет бессмысленной. Шерстобитов выбирает самое дорогое, самое близкое. Но он не профессионал, с ним для контроля находится человек. Гусятинский поставил его на конвейер. Эти преступления совершаются почти каждый день. И отказаться нет возможности, так как Гусятинский контролирует его семью. Не исполнить его указания нельзя. Шерстобитов вынужден совершать преступления. Каким образом они совершаются? По эпизоду выезда, во время организации убийства "Стас" он говорит: "С ним выехала женщина, я не стал стрелять, потому что мог её задеть". В эпизоде с Исаевым он отгонял этих девочек от места взрыва. По эпизоду с "Удавом" он говорит: "Я сделал 1–2 выстрела, попытавшись отсечь, чтобы не было других пострадавших". При покушении на "Отарика" он идет в разрез с приказом — валить всех, а пораженный мужеством одного из его друзей, и вовсе ни в кого более не стреляет. Это всё, что он может сделать в этой ситуации. Он понимает, что нет Гу-сятинского — и нет преступлений. Выход — ликвидация Гусятинского. Он сам говорит, что это единственное преступление, совершённое по его инициативе. Совершив это преступление, о котором никто не должен был знать, возникнет ситуация, когда начнут делить власть, и он сможет исчезнуть. В это время, по причине того, что Гусятинский за решеткой, он вынужден переждать. Бразды правления попадают в руки Андрея Пылева. Выйдя, Гусятинский понимает, что его позиция пошатнулась. Как восстановить? Ответ таков: убрать братьев Пылевых. Сначала Шерстобитов едет в Киев, пытаясь самостоятельно убрать Гусятинского, потом узнает, что в этом заинтересованы и Пылевы.

Трудно просчитать ситуацию, не успевают похоронить Гусятинского, как появляется Бачурин и предлагает ему по 200.000$ за убийство каждого из Пылевых. Однако он выбирает другой путь, надеясь, что все изменится. И он выбирает Пылевых, людей, за которыми он не знает такого прошлого, как за Гусятинским и Бачуриным. Эту ситуацию контролируют и Ананьевский, и Буторин, и всё возвращается на "круги своя". Шерстобитов не остается равнодушен. Бутко говорил: "Шерстобитов встретился и предупредил нас, чтобы мы не требовали денег от братвы, чтобы не подставлять жизнь под опасность". Здесь Шерстобитов сам, как и ранее, подвергает свою жизнь опасности.

Активность группировки в 1999 году снижается. Грибков говорит, что убежал. И остальные говорят, что по полгода бегали, пытаясь скрываться, чтобы их не нашли. Происходит период взросления этих людей, они воспринимают все это по-другому. Эти люди могут найти в себе силы, чтобы сопротивляться происходящему. Это же происходит с Шерстобитовым, он отказывается совершать взрыв на Введенском кладбище, где собралась "Измайловская" группировка, понимая, что там находится 30 человек. Отказ совершить убийство Деменкова, который болен и не представляет опасности. Отказывается от убийства Гульназ Сотни-ковой, женщины-предпринимателя. Это говорит о многом, и в том числе о том, что человек решил покончить с прошлым. И после он говорит, что он отошел от всего происходящего и уже не совершал преступлений.

Он был готов к тому, что с ним произошло. Когда его задержали, он в тот же день начинает давать показания. Нет необходимости приводить доказательства. Он нашел в себе мужество рассказать обо всем.

Я предлагаю оценить его жизнь за этот промежуток жизни и дать оценку. Благодаря его позиции его близкие остались живы. Он признает свою вину. Недавно умер Приставкин — это человек, который ездил по тюрьмам и занимался помилованием заключенных. Юристы спросили его: "Почему Вы этим занимаетесь?" И он ответил: "Милосердие-понятие не юридическое". Я хочу добавить от себя, что это понятие человеческое. Прошу признать моего подзащитного достойным снисхождения».

Так выглядели мои и моего защитника выступления — не такие длинные, но произведшие впечатление на присяжных. Оставалось последнее слово.

«Последнее слово подсудимого Шерстобитова А.Л.

перед вынесением присяжными заседателями вердикта от 22 сентября 2008 года.

— Уважаемые присяжные заседатели! Уважаемый суд! В моей семье я единственный офицер, который не получился. Отец учил меня: "Делай, что должен, и будь, что будет". Наступил 2006 год, уже шесть лет живя обычной жизнью, у меня была дилемма: либо скрыться, либо остаться с семьёй. Я сделал выбор в пользу, разумеется, последнего, понимая, что когда-нибудь, возможно, живя в одном месте, меня найдут — это просто. Я сделал выбор, понимая, что если это случится, то единственным правильным будет для меня признать свою вину во всех своих деяниях.

Я буду вам благодарен, если вы решите, что я "достоин снисхождения". Это будет для меня значить, что когда-то будет возможность вернуться к тем людям, которых я люблю и которые любят меня.

И я буду благодарен, если Вы не посчитаете меня "достойным снисхождения" — это будет справедливо».

Финальным аккордом стало напутствие судьи присяжным заседателям, перед удалением их в специальную совещательную комнату, где должны были проходить прения по вынесению вердикта. Оно должно было выглядеть нейтрально, к чести «Его чести», оно и было таковым, но всё же несколько заглаживало и без того забытые, двухнедельной давности, высказанные позиции защиты, и обвиняемых.

Интересно заметить, что в своей речи господин П.Е. Штундер произнёс фразу в наставление этим двенадцати, акцентируя внимание на том, что если в вердикте окажется «достоин снисхождения», то он, как представитель закона, не будет иметь права назначить мне наказание более 2/3 от максимального срока, то есть менее 17 лет. Но…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.