ГЛАВА 77

ГЛАВА 77

Что вы сказать хотели этим, сэр?[356]

Через три дня после представления «Отелло» в Бэнкет-Хаусе там же играли «Виндзорских насмешниц». Есть рассказ о посещении спектакля монаршей особой.

Когда король вошел, заиграли трубы и корнеты, числом пятнадцать или двадцать, и когда Его Величество уселся под балдахином… он тем самым заставил послов устроиться ниже, на двух табуретках, тогда как важные королевские чины и судьи сидели на скамьях.

Но зал «высотой, в десять раз превышающей человеческий рост», по общему мнению, был слишком велик, а потому не слишком удобен. Длина его составляла 100 футов, в нем было 292 стеклянных окна. С тех пор как его выстроила Елизавета, прошло двадцать три года; король Яков называл его «старым, прогнившим сараем». Так что для представления следующей пьесы Шекспира, «Мера за меру», был подготовлен Большой зал при дворе.

Незадолго до этого у «Слуг короля» появилась еще одна пьеса, которую почти сразу сняли из репертуара. Драма называлась «Гоури» и рассказывала историю «заговора Гоури» против Якова.[357] Пьеса, несомненно, прославляла мужество и добродетели нового короля, однако ее признали неподобающей для публичного исполнения, несмотря на патриотический тон. Некий придворный писал 18 декабря:

Трагедию «Гоури» «Слуги короля» исполняли дважды при большом стечении разнообразной публики; однако то ли сюжет или манеру исполнения сочли негодными, то ли нашли неуместным изображать на сцене царствующую особу, только, как я слышал, некоторые высокие сановники сильно раздосадованы, а потому, думается, пьесу эту запретили.

Пьесу и в самом деле сочли негодной для постановки, и она исчезла, причем навсегда. Придворный угадал. Изображать на сцене правящего монарха сочли безусловным lese-majeste[358]. Это только подтверждало, сколь театрализована была роль монарха. Автор запрещенной пьесы остался неизвестен, но не исключается, что Шекспир приложил к ней руку.

Видно, король не долго гневался на своих актеров: неделю спустя они сыграли перед ним «Меру за меру». В этой пьесе герцог Винченцо, которому «не по вкусу громкие восторги и возгласы»[359]? сообщив, что желает лично изучить свои владения, дабы лучше ими управлять, покидает дворец. Герцог оставляет вместо себя сурового пуританина Анджело, но тот не оправдывает доверия своего повелителя. В пьесе мы находим столько намеков на тогдашние события и явления, что хватило бы на несколько томов комментариев; прежде всего бросается в глаза сходство между герцогом и королем Яковом. Все знали, что король не любит толпу и шумные приветствия — совсем как вымышленный правитель Винченцо. Шекспир создал нелестный портрет пуританина Анджело, вероятно, потому, что у этих сектантов начались серьезные разногласия с новым королем. Так, по крайней мере, воспринимали пьесу зрители того времени. Незадолго до описываемых событий вожди пуритан подали королю петицию с предложениями по поводу «Символа веры» и церковных обрядов, которые король категорически отверг. В конце пьесы герцог освобождает осужденных: аудитория могла воспринимать тот эпизод как отголосок тогдашних споров о королевских привилегиях. Яков полагал, что парламент целиком зависит от королевской милости, и финал «Меры за меру» можно толковать как поддержку божественного права королей. Заголовок пьесы мог быть взят из трактата самого Якова о божественном праве «Basilikon Doron» где он пишет: «Пусть мера вашей любви к ближнему соответствует мере его добродетели». Делом «Слуг короля» было именно служить королю, и их роль в том числе заключалась в прославлении добродетелей их господина. Действие пьесы происходит в католической Вене, главный женский персонаж — монахиня, а сам герцог переодевается в монаха нищенствующего ордена; таким образом, Шекспир выразил возросшую толерантность к старой вере. Пожалуй, не случайно в этой пьесе, как и в «Ромео и Джульетте» и в «Много шума из ничего», именно монах дает мудрый совет пойти на хитрость ради блага героев. Шекспир всегда удивительно чутко улавливал веяния времени. Он обладал чувствительностью точного прибора, регистрирующего малейшие изменения в окружающем мире.

Истории, рассказанные в пьесах «Мера за меру» и «Отелло», взяты Шекспиром из одного источника. По-видимому, драматург неоднократно обращался к книге «Сто сказаний» Чинтио в поисках подходящих сюжетов. Такая антология, как эта, была настоящей золотой жилой для сочинителя пьес. Найдя занимательный сюжет, он ознакомился с его ранней переработкой для театра, пьесой «Промос и Кассандра» Джорджа Ветстона, написанной в 1578 году, желая отыскать в ней интересные сцены и персонажей, чтобы их позаимствовать. Он имел возможность посмотреть и более свежие постановки: тогда в лондонских театрах тема правителя, действующего инкогнито, под чужой личиной, была чрезвычайно популярна. Действие в «Мере за меру» происходит в Вене — и все же перед нами Лондон начала семнадцатого столетия, с его предместьями, вечной сутолокой, сводниками и уличными девками. Это мир Саутуорка и «Глобуса». «Мера за меру» отчасти представляет собой набросок «Короля Лира» и «Бури». Здесь тоже правитель отказывается от своего владения, однако от этой пьесы до «Короля Лира» очень далеко — это расстояние от комедии до трагедии. Стоит упомянуть, что первые сцены пьесы наиболее интересны. Это нередко в шекспировской драматургии: именно в начале работы над произведением Шекспира охватывал дерзновенный порыв вдохновения.

На следующий день после премьеры пьесы «Мера за меру» граф Пембрук представил при дворе музыкальный спектакль- маскарад под названием «Юнона и Гименей». Текст не сохранился, но у нас есть все основания полагать, что ведущий королевский драматург мог оказать помощь в подготовке этой пьесы. На другой день после «Юноны» играли «Комедию ошибок», а затем, 7 января, — «Генриха V»: это было похоже на шекспировский фестиваль. Он продолжился в Лондон-Хаусе графа Саутгемптона: там днем позже показали поставленную специально по этому случаю пьесу «Бесплодные усилия любви». В ней упоминался кое-кто из окружения, или «кружка», Саутгемптона, куда в прошлые годы входили самые рьяные сторонники короля. Сэр Уолтер Коуп, королевский казначей, несколькими днями ранее писал Роберту Сесилу:

Я провел все утро в поисках актеров, трюкачей и тому подобных людей, но найти их трудно; оставлял для них записки, Бербедж при шел и сказал, что нет ни одной новой пьесы, какой бы еще не видела королева, но они восстановили одну старую вещицу, «Бесплодные усилия любви», веселую и остроумную, которая должна ей чрезвычайно понравиться. Эту пьесу назначили играть завтра у моего господина Саутгемптона… Мой гонец Бербедж готов вам служить.

Бербедж — в данном случае это, вероятно, Катберт, а не Ричард. Вряд ли величайший трагик современности стал бы служить «гонцом» у двух государственных чиновников; хотя выражение «трюкачи и тому подобные» говорит о том, что актерская профессия не пользовалась уважением у придворных.

Приводимое нами письмо интересно тем, что в нем говорится о возрождении старых пьес. В течение двух лет Шекспир написал «Отелло» и «Мера за меру», а в следующие девять — еще двенадцать пьес. Предполагают, что это свидетельствует о постепенном спаде творческих способностей драматурга и виной тому возраст или нездоровье. Однако вспомним, что он начал писать пьесы в 1586 или 1587 году, а значит, его творческий ритм оставался неизменным на протяжении всей жизни. Впереди были «Король Лир», «Макбет» и «Буря», и это доказывает, что он не утратил мощи своего таланта.

О представлении «Бесплодных усилий любви» на второй неделе января написал Дадли Карлтон: «Кажется, у нас будет Рождество круглый год, а поэтому я никогда не останусь без дела. В последние вечера празднества проходили у моего господина Кранборнса… а раньше такие же — у моего господина Саутгемптона». В следующем месяце два раза играли «Венецианского купца». Ни одного драматурга того времени так не отличала королевская семья. В том же году вышло четвертое издание в кварто «Ричарда III»; спустя пятнадцать лет после премьеры эта пьеса все еще имела успех.

К этому периоду по-видимому можно отнести еще одну пьесу, весьма необычную по композиции и настроению. «Все хорошо, что хорошо кончается»[360] по традиции называют комедией, хотя краски ее унылы и нерадостны. История о несчастной сироте Елене, которую преследует глупый и заносчивый граф Бертрам, не самая поучительная; возможно, это приспособленная для сцены, довольно скучная вариация на тему отношений между любящим и любимым, ярко представленную в сонетах. «Порочный» Бертрам — воплощение «порочного очарования»[361] того, кому адресован сонет. Письмо Елены также приобретает форму сонета. Есть в пьесе и персонаж-избавитель, старая графиня Руссильонская, Бернард Шоу сказал об этом персонаже, что это «самая прекрасная роль старухи из тех, что когда-либо были написаны». Некоторая неровность интонации пьесы навела Колриджа на мысль, что пьеса «была написана в два приема, в различные периоды жизни поэта»; обычно считалось, что это переделка старой пьесы «Вознагражденные усилия любви»[362], также приписываемой Шекспиру. Все же лучше воспринимать эту пьесу как целостное самостоятельное произведение.

Сюжет ее взят драматургом из сборника рассказов Уильяма Пейнтера «Дворец наслаждений», восходит он к «Декамерону» Боккаччо. Из этой книги заимствовал свои сюжеты и Чосер. Шекспир придал действию больший динамизм, одновременно усложнив интригу, из чистой любви к творчеству. Основной и второстепенный сюжеты развиваются параллельно, временами пародируя друг друга. Игра воображения автора причудлива, как кружевные тени на стене. Он придумал хвастуна-вояку Пароля, щедрого на пустые речи, которого сейчас можно уверенно определить как «шекспировский» тип. Шекспир любил персонажей, обитающих в непролазных дебрях многословия.

Это непростая для восприятия пьеса. Шекспир в свойственной ему манере соединил в ней несколько разнородных элементов: народная сказка соседствует здесь с реалистической комедией, басня — с фарсом. Стих зачастую усложнен, причудливый синтаксис и ритм мешают понять смысл. Елена, например, сетует на судьбу рожденных в бедности:

… жаль, что нам, низкорожденным,

Позволено не больше, чем желать.

О, если бы, облекшись в плоть и кровь,

Помчались пожеланья вслед за другом,

Чтобы ему открыть мечты, которым

Не сбыться никогда![363]

Стихи эти, требующие от читателя или зрителя внимания и значительных усилий, во многом схожи с поэзией Джона Донна, современника Шекспира. Возможно даже, что в какой- то период усложненный слог был в моде и Шекспир владел им не хуже, чем любой другой формой. Эта сложная, но в то же время и скудная на эмоции пьеса — неудачное упражнение в комедийном жанре. Чтобы объяснить эту неудачу, нет нужды выдумывать некий кризис в творчестве или личной жизни Шекспира, как поступают некоторые биографы. Темная мысль залетает в темную долину, которая при тщательном изучении оказывается бесплодным и скучным местом. Вот и все.