Опять о Брунове

Опять о Брунове

Борис Брунов всегда был моим настоящим другом. Милый, остроумный, он умел рассмешить всех в трудную минуту. Борис – цирковой мальчик, из семьи цирковых артистов (мать – итальянка). Семья ездила по всему Советскому Союзу с цирком. Работая с родителями в цирке, мальчик учился в школах пяти городов.

Борис умел играть на маленькой гармошке (концертино) очень музыкально, но он удивительно плохо разговаривал на сцене. Моя борьба с его дикцией была долгой и упорной. Был Борис для всех в группе хорошим товарищем, характер имел вспыльчивый, но добрый. На клочках бумаги, мелом на стенах и дверях он рисовал на всех карикатуры, насмешливые, беспощадные и очень похожие. Самые смешные и злые – на себя. Мы с Бруновым и Штаркманом дружили, как школьники, и это облегчало бесконечные дороги.

Был с нами в группе один прекрасный молодой певец, который, к ужасу всех, оказался человеком пьющим. Всегда приходилось опасаться, что он сорвет концерт. Ведь заменить некем, и певец хороший, красивый, имел большой успех. Да вот поди же! Борис постоянно помогал уговорить или найти его. А тот мог на любой станции выбежать из вагона, хватить кружку ледяного пива, а потом болеть несколько дней. За обедом он съедал две тарелки супа, два или три вторых блюда, батон хлеба и выпивал несколько кружек пива. Певец полнел, фрак уже не сходился на нем, артист терял внешность, но остановить его было невозможно.

Состав гастрольной группы бывал непостоянным. Так, вместо Штаркмана мог быть совсем другой пианист. Ведущим ездил несколько раз Григорий Шварц – ленинградский конферансье средних лет, корректный, опытный, профессионально умелый, очень добросовестный человек и хороший товарищ.

Но уж все было не так, как с теми, на ком прочно держалась программа.

Потом я долго не встречалась с Борисом Бруновым. Он получил в Москве прописку по всем статьям и как признанный конферансье. И публика его полюбила. К сожалению, он не сделал всего, что мог сделать на эстраде и чего другие делать не умели. Однако благодаря природной талантливости и быстрой хватке, когда нам пришлось быть вместе в первых заграничных гастролях, Брунов имел там огромный успех. Во-первых, не зная ни одного языка, он вел программу в Англии, например, по-английски.

Для каждого города (в Шотландии, в Англии) он выучивал и пел песенку, аккомпанируя себе на своем любимом концертино (там в каждом городе – своя песенка).

Это вызывало бурный восторг зрителей.

Потом Борис объездил полсвета, выучивая все наизусть – хоть по-итальянски, хоть по-испански, хоть по-арабски. Память и музыкальность его поразительны.

Затем Борис Брунов не то чтобы зазнался, но просто посчитал, что хватит с него моих бесконечных придирок и замечаний, обучения и требований.

Я не смогла заставить его доделывать до конца каждую выдумку (сама всегда много работала на сцене и в кино). Он все же делал номера. Иногда – хуже, иногда – лучше. Но мне всегда казалось, что не все его возможности были выявлены.

Все же он молодец и достиг многого. Стал любимцем зрителей, признанным повсюду, кончил режиссерские курсы и ставит эстрадные программы по всему Союзу.

И жена Брунова – очаровательная Машенька – все та же, с тех самых пор, когда я ходила к его итальянской маме уговаривать ее, что невестка хорошая: во-первых, блондинка, во-вторых, очень любит Бориса.

А что у нее готовая дочка – это даже хорошо.

Но если Борис Брунов чего-то недоделал – виновата я, если у него иногда не хватало вкуса – я виновата.