Глава 32 Еще одна радость

Глава 32

Еще одна радость

Сентябрь 1995

(Пять недель спустя)

Неудивительно, что Сапожник сидит за столом и пыжится, словно человек, которому весь мир лижет яйца, думал я. По нашим расчетам, 1996 год должен был принести нам около 50 миллионов чистоганом, прибыльность компаний росла день ото дня. Выручка в универмагах била рекорды, торговля товарами с нашей торговой маркой шла в гору, вопрос с лицензированием имени Стива Мэддена в качестве бренда продвигался даже быстрее, чем мы надеялись, а магазины розничной торговли, которых у нас к тому времени было уже девять, процветали. Деньги текли рекой. По выходным у дверей магазинов выстраивались очереди, а Стив стал своего рода знаменитостью, самым известным дизайнером обуви, которого девочки-подростки просто боготворили.

Единственной ложкой дегтя в этой бочке меда стало то, что я услышал от него потом.

– Думаю, пришло время распрощаться с Делукой. Если избавимся от него сейчас, сможем заодно выкупить его пакет акций компании, который мы ему продали по фиксированной цене, – Стив равнодушно пожал плечами. – Как бы там ни было, если он задержится у нас, то может продать его кому-то еще, и мы окажемся в заднице.

Я удивился. Дело в том, что количество акций, которое принадлежало Делуке, было настолько мизерным, что не играло никакой роли. И никого не интересовало – кроме самого Делуки, конечно, потому что если бы эти акции обратились в дым, ему бы пришел конец и Делука стал бы еще одной жертвой хитроумно составленного контракта, который подписывали наши сотрудники при приеме на работу.

– Ты не можешь так поступить с Гэри, – запротестовал я. – Бедняга вкалывал на нас, как вол, весь этот год, с тех пор как пришел сюда. Я не хуже тебя знаю, что иногда он настоящая заноза в заднице, и все равно, ты не можешь поступить так с одним из тех, кто работает на тебя, особенно с таким человеком, как Гэри, который предан тебе, как пес. Это чертовски несправедливо, Стив. И в корне неправильно. Только представь себе, что после этого подумают остальные. Вот такие подлости и подрывают дух компании. Все наши служащие гордятся своими пакетами акций; благодаря им они тоже чувствуют себя немножко хозяевами компании; и еще это дает им уверенность в своем будущем. Хочешь уволить его? – я перевел дух. – Ладно. Только нужно дать ему столько, сколько он стоит, может, даже чуточку больше, если на то пошло. Это единственный вариант. Все остальное – глупость. Так дела не делаются.

– Не понимаю я тебя, – Сапожник пожал плечами. – Ты же первый высмеивал Делуку. Так какого хрена ты так переживаешь, что я отберу у него его акции?

– Во-первых, я беззлобно подтрунивал над ним, а не издевался, и в конце концов у людей поднималось настроение. Я над всеми подшучиваю, Стив, в том числе и над собой. Да и над тобой тоже. Но мне действительно симпатичен Гэри; он хороший парень и чертовски преданный.

Я тяжело вздохнул.

– Послушай, возможно, ты прав и Гэри уже бесполезен для компании… может, действительно пришло время заменить его кем-то с техническим образованием, человеком с длинным послужным списком, который сможет говорить с воротилами Уолл-стрит на их языке. Но нельзя отбирать у Гэри его акции. Вспомни, он пришел к нам работать, когда мы еще шили обувь на заднем дворе фабрики. Может, он и туго соображает, но выставить его пинком под зад – значит, накликать на себя беду.

– Боюсь, ты защищаешь не того, кого нужно, – Сапожник вздохнул. – Держу пари, будь у него возможность, Делука тут же послал бы нас подальше. Я бы…

– Нет, Стив, он бы так не поступил, – оборвал я Сапожника. – Гэри честен и верен своим принципам. Он не такой, как мы. Он привык держать слово и никогда его не нарушит. Хочешь его уволить – ладно. Но не отбирай у него акции, – я понимал, что последняя фраза подразумевает гораздо большую степень власти, чем заслуживает Стив. Но штука в том, что он все еще считался основным владельцем компании – по крайней мере официально; то, что фактически ею владел я, было частью нашего тайного соглашения.

– Позволь мне поговорить с ним, – с дьявольским огоньком в глазах предложил Сапожник. – Если мне удастся уговорить его уйти по-хорошему, тебе не о чем будет беспокоиться. – Он пожал плечами. – То есть я хочу сказать, что, если мне удастся вернуть акции, мы сможем поделить их пополам.

Я сдался. Была еще только половина двенадцатого, а я уже чувствовал себя как выжатый лимон. Слишком много таблеток, подумал я. А моя семейная жизнь… в последнее время она была далеко не мед. Герцогиня с утра до ночи суетилась вокруг Картера, а я едва мог стоять на ногах от непрекращающейся боли в спине. Пятнадцатого октября мне предстояла новая операция на позвоночнике. До этого дня оставалось еще три недели, но я не мог думать об этом без содрогания. Мне предстояло пережить общий наркоз – а потом семь часов под ножом хирурга. А что, если я не очнусь после наркоза? А если и очнусь, какая гарантия, что я не останусь парализованным? Такой риск существует всегда, если имеешь дело с позвоночником, хотя доктор Грин уверял, что я попаду в хорошие руки. Как бы там ни было, я на полгода буду вынужден отойти от дел, зато потом я, возможно, навсегда забуду о боли в спине и смогу жить обычной жизнью. Да, лето 1996-го обещало стать насыщенным.

Конечно, я решил воспользоваться этим, чтобы завязать с наркотой, – даже поклялся Мэддену и Герцогине, что, как только с болями будет покончено, я тут же выкину все таблетки и стану «прежним Джорданом». Вообще говоря, если бы мне не нужно было заехать за Герцогиней, я бы так и остался сидеть в офисе, до такой степени у меня ни на что не было сил. Я снял номер в отеле «Плаза» – мы собирались провести романтический вечер вдвоем. Это была идея ее матушки – теща твердила, что нам нужно встряхнуться, поскольку в последнее время нам обоим здорово досталось. У нас появился бы шанс заново сблизиться.

– Послушай, – вымученно улыбнулся я, – у меня и без того хватает акций, да и у тебя, по-моему, тоже. А если понадобится больше, всегда можем выпустить еще, – я с хрустом зевнул. – Впрочем, какого черта, поступай как знаешь! Я слишком устал, чтобы спорить.

– Выглядишь ты и впрямь хреново, – понимающе кивнул Стив. – Не сердись, это я любя. Видишь ли, я беспокоюсь, и твоя жена тоже. Ты должен завязать с коксом. И с таблетками тоже, иначе ты просто убьешь себя – кого хочешь спроси, если не веришь. Со мной было то же самое, только… – он замялся, подыскивая подходящее слово, – только я был не так богат, как ты, иначе увяз бы еще глубже, – Он снова помолчал. – А может, и увяз, просто все произошло быстрее. Но благодаря твоим деньгам у тебя это может затянуться надолго. Поэтому остановись, иначе добром это не кончится. Тут уж без вариантов.

– По рукам, – поклялся я. – Как только решу проблему со спиной, тут же завяжу.

Стив одобрительно кивнул, правда, особого доверия в его глазах я не заметил.

– Поверю, когда увижу собственными глазами, – проворчал он.

Новехонький, перламутрово-белый, двенадцатицилиндровый «феррари», под капотом которого бесновался целый табун лошадей, взревел, словно истребитель F-15 на форсаже, когда я, вдавив педаль сцепления до отказа, рывком переключился на четвертую передачу. Я пулей промчался через северо-западную часть Квинса, влился в поток машин на Кросс-Айленд-Парквэй, выжимая на моей красавице сто двадцать миль в час и небрежно попыхивая зажатой в зубах сигареткой с марихуаной высочайшего качества. Направлялись мы прямиком в «Гранд-отель». Придерживая руль одним пальцем, я повернулся к перепуганной Герцогине.

– Держу пари, ты уже влюбилась в эту машинку!

– Черта с два! – рявкнула она. – Если ты сейчас же не сбросишь скорость и не вытащишь изо рта эту гадость, клянусь, я придушу тебя собственными руками! И никакого секса вечером, слышишь? Даже не мечтай!

Через пять секунд «феррари» покорно тащился со скоростью шестьдесят миль в час. Сигарету я тоже выкинул. В последний раз я занимался любовью с Герцогиней недели за две до рождения Картера, стало быть, добрых два месяца назад. Вообще-то, если уж совсем откровенно, после того как я увидел ее на родильном столе с бесстыдно расставленными ногами и зияющей между ними щелью, в которую смог бы протиснуться Джимми Хоффа, я вдруг поймал себя на том, что у меня напрочь отпало желание даже думать о сексе с женой. Я надеялся, что это пройдет, но учитывая, что моя дневная норма составляла дюжину таблеток кваалюда (это помимо кокса в количестве, способном заставить целый полк солдат не останавливаясь промаршировать из Квинса в Китай), неудивительно, что чуда не произошло.

А тут еще Герцогиня. Надо признать, слово она сдержала – хотя с Картером все было в порядке, Герцогиня была постоянно на взводе. Возможно, две ночи в «Плазе» поправят дело. Я оторвал взгляд от дороги.

– Знаешь, я согласен тащиться, как улитка, если ты пообещаешь, что нынешней ночью затрахаешь меня до смерти. Ну, по рукам?

– Идет, – по губам Герцогини скользнула улыбка. – Но сначала ты отвезешь меня в «Барнис», а потом – в «Бергдорф». После этого я в твоем распоряжении.

Да уж, хмыкнул я про себя, ночка будет еще та! Все, что от меня требуется, это пройти через две самые дорогие в городе камеры пыток, после чего, получив свободу, я смогу наконец отправиться домой. Разумеется, если не стану превышать скорость.

Служащие «Барнис» были настолько любезны, что ради нас временно закрыли для посетителей весь первый этаж. Я развалился в кресле, потягивая «Дом Периньон», пока Герцогиня занималась примеркой – с наслаждением крутилась перед зеркалом, видимо вообразив, что вновь вернулась на подиум. Где-то после шестого пируэта моему взгляду на миг представились стройные бедра, а через тридцать секунд я уже присоединился к Герцогине в примерочной. И, едва задернув шторку, тут же пошел в атаку. Еще через десять секунд я прижал ее спиной к стене – Герцогиня и глазом не успела моргнуть, как я задрал ей юбки до талии и одним рывком вонзился в нее. Забыв обо всем, мы стонали от наслаждения.

Два часа спустя, толкнув вращающуюся дверь, мы входили в отель «Плаза». Было около семи. Из всех отелей в Нью-Йорке я больше всего любил «Плазу» – даже несмотря на то, что владельцем отеля был Дональд Трамп. Вообще-то я очень уважаю Дональда; в конце концов, миллиардер, который способен пройтись по городу с гребаным вороньим гнездом на голове, которое он называет своей прической, и подцепить самую сногсшибательную женщину в мире, заслуживает уважения – глядя на таких, как он, начинаешь понимать, что такое по-настоящему влиятельный человек. Ну, как бы там ни было, по пятам за нами следовали двое посыльных, едва не падая под тяжестью дюжины фирменных пакетов, в которых было женских тряпок на добрых полторы сотни тысяч долларов. На левом запястье Герцогини поблескивали усыпанные бриллиантами часики от Картье, которые обошлись мне еще в 40 штук баксов. И вдобавок мы трижды занимались любовью в трех разных примерочных, а вечер еще только начался.

Но увы, стоило нам переступить порог «Плазы», как все тут же пошло наперекосяк. Стоявшая за стойкой довольно миловидная блондинка слегка за тридцать, завидев нас, приветливо заулыбалась.

– Добро пожаловать, мистер Белфорт! Не ожидала увидеть вас так скоро. Как замечательно, что вы решили снова навестить нас! – Она просто светилась счастьем.

Тем временем Герцогиня, отойдя чуть в сторонку, залюбовалась часиками – благодаря таблетке кваалюда, которую я уговорил ее проглотить, ее обычная зоркость слегка притупилась. Я перегнулся через стойку к блондинке и стал делать страшные гримасы: «Умолкни, женщина! Ты что, не видишь, я тут с женой! Так что заткни фонтан, иначе мне конец!»

– Мы оставили для вас ваш любимый номер на… – улыбаясь во весь рот, щебетала блондинка, явно не замечая моих знаков.

– Отлично, – перебил я ее. – Где тут нужно расписаться… вот тут, кажется? Большое спасибо! – Схватив со стойки ключ от номера, я подтолкнул Герцогиню к лифту. – Пойдем, дорогая. Я уже соскучился по тебе.

– Хочешь снова? – хихикнула она. – Неужели ты уже готов?

Я мысленно похвалил себя, что додумался вовремя скормить ей таблетку – на трезвую голову Герцогиня мигом сообразила бы, что дело тут нечисто. Зато сейчас – просто красота: стоит себе, покачиваясь, и пытается собрать глаза в кучку.

– Шутишь? – промурлыкал я. – Для тебя я всегда готов!

И тут, как на грех, к нам кинулся портье-лилипут, достопримечательность отеля, в своей зеленой курточке с золотыми пуговицами и такой же шапочке смахивающий на веселого гнома.

– Добро пожаловать! – прокаркал он.

Я с вымученной улыбкой кивнул ему в знак приветствия, продолжая незаметно, но энергично подталкивать Герцогиню к лифту. Двое посыльных, нагруженные пакетами, следовали за нами, как тени, – я потребовал, чтобы все покупки доставили в номер, заявив, что желаю увидеть ее во всем новом.

Окинув взглядом номер, я забрал у посыльных пакеты, вручил каждому по стодолларовой купюре и велел держать язык за зубами. Не успела дверь за ними захлопнуться, как мы с Герцогиней, запрыгнув на огромную, королевских размеров кровать, принялись кататься по ней, смеясь и радуясь, как дети. И вдруг зазвонил телефон.

Оцепенев, мы испуганно уставились на него. У меня сжалось сердце – ни одна живая душа не знала, что мы здесь, за исключением Джанет и матери Надин, которая пообещала присматривать за Картером, пока нас не будет. Господи!Я нутром чувствовал, что случилась беда. После третьего звонка я с трудом разлепил внезапно пересохшие губы.

– Возможно, это с ресепшн, – просипел я. И снял трубку.

– Алло?

– Джордан, это Сьюзен. Вам с Надин нужно вернуться домой. Срочно. У Картера высокая температура… и он вообще не шевелится.

Я покосился на Герцогиню. Она впилась в меня глазами, пытаясь понять, что произошло. А я не знал, что сказать. В последние шесть недель она была на грани нервного срыва. Смерть нашего сына станет для нее страшным ударом.

– Мы должны немедленно вернуться домой, дорогая. У Картера подскочила температура. Твоя мама сказала, что он даже пошевелиться не может.

Моя жена не заплакала – просто закрыла глаза, крепко сжала губы и пару раз молча кивнула. Это был конец… и мы оба это знали. По какой-то неведомой нам причине Господь не хотел оставить с нами это невинное дитя. Почему? На этот вопрос у меня не было ответа. Но сейчас на слезы просто не было времени. Нужно было поскорее вернуться домой, чтобы успеть попрощаться с нашим мальчиком.

У нас еще будет время поплакать. У нас будет целая вечность.

На обратном пути я выжимал из «феррари» сто двадцать миль в час. Правда, на этот раз Герцогиня реагировала совершенно иначе.

– Быстрее! Ну, пожалуйста! Нужно отвезти его в больницу, пока еще не поздно!

Молча кивнув, я вдавил в пол педаль газа, и «феррари» полетел стрелой. Через три секунды стрелка спидометра добралась до отметки 140 миль, переползла ее и продолжала двигаться дальше – остальные машины, ехавшие со скоростью жалких семьдесят миль в час, казалось, застыли на месте. Вцепившись в руль, я понять не мог, почему не сказал Сьюзен, чтобы она как можно скорее отвезла Картера в больницу… вероятно, это было как-то связано с подсознательным желанием в последний раз увидеть его дома.

Я и глазом не успел моргнуть, как «феррари» уже свернул на подъездную дорожку. Хлопнула дверца – не дожидаясь, когда я остановлю машину, Герцогиня бегом бросилась к дому. Я в оцепенении смотрел на часы – на них было 7:45 вечера. Обычно дорога из отеля занимала сорок пять минут – сегодня я уложился в семнадцать.

Пока мы, сломя голову, мчались домой, Герцогиня успела позвонить врачу Картера – прогноз оказался настолько мрачным, что у меня сжалось сердце. В возрасте Картера высокая температура, сопровождаемая такой сильной слабостью, когда малыш не в силах пошевелиться, может означать только одно – цереброспинальный менингит, воспаление оболочки спинного мозга. По словам доктора, он бывает двух типов, бактериальный и вирусный. И тот и другой грозили смертью, разница была лишь в том, что если менингит вирусный и если удастся захватить болезнь в самом начале, то у Картера еще остается пусть и крохотный, но шанс поправиться полностью. А вот если речь идет о бактериальном менингите, тогда дело плохо. Даже если Картер выживет, то на всю жизнь останется слепым, глухим и, что ужаснее всего, слабоумным. Мне было страшно даже думать об этом.

Я всегда гадал, как родителям удается любить таких детей. Мне случалось видеть детей с задержками развития. Зрелище было душераздирающее – невозможно смотреть, как несчастные родители стараются хоть как-то скрасить жизнь бедного малыша, у меня просто сжималось сердце. А та беспредельная любовь и терпение, с которым они относились к детям, несмотря ни на что – ни на обращенные в их сторону взгляды, ни на чувство вины, которое наверняка не давало им покоя! Непосильная ноша, которую бедняги вынуждены были нести до конца своих дней, – это неизменно вызывало у меня благоговение и уважение.

Способен ли я на нечто подобное? Хватит ли у меня сил терпеливо и достойно нести этот крест? Проще простого сказать: «Да, конечно!»… но так ли это на самом деле? Полюбить ребенка, которого ты толком даже не сможешь узнать, с которым вас, по сути, ничто не будет связывать… Оставалось только молиться, что Господь пошлет мне силы стать человеком, который на это способен, – хорошимчеловеком и по-настоящему сильным. В то, что Герцогине это по силам, у меня не было ни малейших сомнений. С самого первого дня между моей женой и Картером возникла тесная связь. Как у меня с Чэндлер – с того самого времени, как она подросла настолько, чтобы я мог воспринимать ее как личность. И сейчас, когда у нее было какое-то горе, она неизменно звала на помощь папу.

Зато Картера, хотя ему не было еще и двух месяцев, связывали какие-то мистические узы с Надин. Одно ее присутствие, казалось, действует на него успокаивающе – оказавшись у нее на руках, малыш тут же начинал улыбаться, словно чувствуя, что теперь, когда мама рядом, все будет хорошо. Когда-нибудь, мечтал я, наблюдая за ними, я тоже постараюсь сблизиться со своим сыном… если Господь даст мне такую возможность.

К тому времени, как я ворвался в дом, Герцогиня уже держала на руках завернутого в голубое одеяльце Картера. Ночной Рокко подогнал «роллс-ройс» ко входу и был готов мчаться в больницу. Пока мы с Герцогиней бежали к машине, я украдкой дотронулся до макушки Картера и с испугом отдернул руку. Он буквально горел. Правда, он все еще дышал, хоть и с трудом. Но не двигался – возможно, впал в беспамятство.

Мы с Герцогиней уселись сзади, Сьюзен поспешно юркнула на переднее сиденье рядом с водителем. Рокко, в прошлом детектив полиции Нью-Йорка, гнал машину, не обращая внимания ни на светофоры, ни на стрелку спидометра. И в данных обстоятельствах мне и в голову не пришло бы сделать ему замечание. По дороге в больницу я попытался дозвониться с мобильного доктору Грину во Флориду – к несчастью, его не оказалось дома. Тогда я позвонил родителям – попросил их ждать нас в больнице Норт-Шор в Манхессете, до которой мы могли бы добраться на пять минут раньше, чем до Еврейской больницы Лонг-Айленда. Все остальное время мы сидели в молчании… слез по-прежнему не было.

Едва «роллс-ройс», взвизгнув тормозами, остановился у входа в приемный покой, мы бегом бросились внутрь. Впереди, держа Картера на руках, мчалась Герцогиня. Лечащий врач Картера уже позвонил туда, так что нас ждали. Мы вихрем промчались через приемный покой, забитый людьми с усталыми, ничего не выражающими лицами. Через минуту Картер уже лежал на столе – чья-то рука поспешно протерла его тельце ваткой с какой-то жидкостью, от которой несло спиртом.

– Похоже, спинальный менингит, – бросил нам моложавый доктор с кустистыми бровями. – Нужно сделать малышу спинномозговую пункцию, но для этого требуется ваше согласие. Риск невелик, но всегда существует возможность инфекции или…

– Делайте же эту чертову пункцию! – рявкнула Герцогиня.

Доктор невозмутимо кивнул, по-видимому нисколько не обиженный тоном моей жены. Впрочем, она имела на это полное право.

А потом оставалось только ждать. Сколько времени прошло, десять минут или два часа, трудно было сказать. Потом температура у Картера вдруг упала, после чего он принялся плакать. Точнее, это был даже не плач, а крик – высокий, пронзительный крик, который невозможно описать и от которого мурашки ползли по спине. Ежась, я гадал, неужели все дети кричат так, когда чувствуют, что у них отбирают жизнь… кричат, как будто в смертной тоске, догадываясь об участи, которая их ждет, и не в силах смириться с ней.

Мы с Герцогиней сидели в приемной, прижавшись друг к другу, отчаянно надеясь на чудо. Рядом, так же молча, сидели мои родители и Сьюзен. Сэр Макс метался взад и вперед по приемному покою, отчаянно дымя сигаретой и не обращая внимания на табличку «Не курить» на стене, – я мысленно пожалел того, кому хватит смелости сделать ему замечание. Моя мать, сидевшая рядом со мной, тихо плакала. Я украдкой покосился на нее и вздохнул – она в жизни своей не выглядела так ужасно. Сьюзен, на время забыв свои теории заговоров, жалась к дочери. Ничего удивительного: одно дело, когда ребенок рождается с дыркой в сердце – ведь дырку можно заштопать. И совсем другое, когда впереди маячит перспектива, что этот самый ребенок до конца жизни останется слепым, глухим и умственно отсталым.

Не успел я подумать об этом, как двери раздвинулись и на пороге приемной появился одетый в зеленую больничную робу доктор. Выражение лица у него было непроницаемое. Мы с Герцогиней, сорвавшись с места, ринулись к нему.

– Мне очень жаль, мистер и миссис Белфорт, – вздохнул врач, – спинномозговая пункция дала положительный результат. Так что у вашего сына менингит. И…

– Бактериальный или вирусный? – перебил я его. Схватив жену за руку, я мысленно взмолился, чтобы он ответил: «Вирусный».

Доктор немного помолчал. Потом вздохнул и посмотрел нам в глаза.

– Бактериальный, – печально сказал он. – Мы все молились, чтобы он оказался вирусным, но тест подтвердил наши наихудшие подозрения, – доктор сделал еще один глубокий вздох. – Правда, нам удалось сбить Картеру температуру, так что, похоже, он справится. Увы, при бактериальном менингите центральной нервной системе часто наносится непоправимый урон. Пока еще слишком рано говорить, насколько сильный ущерб нанесен в данном случае и что именно пострадало, но обычно менингит влечет за собой потерю слуха и зрения и… – доктор замялся, как будто подыскивая подходящее слово, – …и некоторую задержку в развитии. Мне очень жаль. Как только пройдет острый период, мы подключим специалистов, чтобы определить, насколько велик ущерб. А сейчас все, что мы можем, – это давать ему большие дозы антибиотиков, чтобы убить инфекцию. На данном этапе мы даже не можем определить, о какой бактерии идет речь; пока можно сказать только, что речь идет о каком-то чрезвычайно редком, нетипичном для менингита возбудителе. Мы связались с заведующим инфекционным отделением – он уже едет в больницу.

– Как он сейчас? – оглушенный всем этим, спросил я.

– Пока трудно сказать, – пожал плечами доктор. – Мы перевели его в бокс на пятом этаже. И будем держать там, пока не сможем определить, о какой именно инфекции идет речь. Пустить к нему мы можем только вас и вашу жену.

Я покосился на Герцогиню – она стояла, приоткрыв рот и уставившись невидящим взглядом куда-то в угол. А потом, потеряв сознание, тяжело осела на пол.

Мы отправились наверх, на пятый этаж, и там началось какое-то безумие. Картер размахивал руками, извивался всем телом и пронзительно вопил – ему вторила метавшаяся из угла в угол Герцогиня. Лицо ее посерело, из глаз ручьем лились слезы.

– Мы пытаемся поставить вашему сыну капельницу, – объяснил один из докторов, – но он слишком беспокоен. В этом возрасте и так трудно отыскать вену, так что у нас нет другого выхода, кроме как ввести иглу прямо в череп. Другого способа нет. – Это было сказано чрезвычайно авторитетным тоном, и в голосе доктора мне почудилось некоторое раздражение.

Герцогиня бросилась на него, как разъяренная тигрица.

– Ты, сукин сын! Ты хоть знаешь, кто мой муж, ублюдок? А ну, живо, найди эту чертову вену, или я прикончу тебя собственными руками – еще до того, как мой муж заплатит кому-нибудь, кто сделает это за меня!

Доктор, приоткрыв от ужаса рот, словно примерз к полу. Неудивительно, он же еще не имел чести быть представленным Герцогине Бэй-Риджской.

– Какого черта вы ждете?! Идите! – рявкнула она.

Доктор, машинально кивнув, ринулся к кроватке, на которой лежал Картер, схватил крохотную ручонку и принялся лихорадочно искать вену.

И вдруг у меня зазвонил мобильник.

– Да, – безжизненным голосом сказал я в трубку.

– Джордан, это Барри Грин. Только что получил твое сообщение. Мне очень жаль. Послушай, они уверены, что речь идет о бактериальной инфекции?

– Да, – ответил я. – Уверены. Сейчас как раз пытаются поставить ему капельницу, сказали, что станут накачивать его антибиотиками. Но Картер как будто с ума сошел – извивается, визжит, размахивает руками, брыкается…

– Так-так-так, – перебил меня Барри Грин. – Руками, говоришь, размахивает?

– Ну да. Говорю же, он словно бешеный – с той самой минуты, как им удалось сбить температуру. Как будто малыш одержим дьяволом, честное слово!

– Спокойно, Джордан. Успокойся. Нет у твоего сына никакого менингита – ни вирусного, ни бактериального. Потому что если бы он был, то черта с два им удалось бы сбить ему температуру. И сейчас он бы не брыкался, а лежал, как бревно. Скорее всего, парнишка просто сильно простудился. У малышей в этом возрасте частенько вот так вдруг подскакивает температура. Не переживай, думаю, к утру он уже оклемается.

Я пришел в бешенство. Как у него язык поворачивается с такой непостижимой легкостью дарить нам надежду, которая может не сбыться? Он ведь даже не видел Картера! Да и пункция дала положительный результат – врачи сказали, что трижды все проверили. Я сделал глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.

– Послушай, Барт, я понимаю, что ты стараешься поддержать меня, и поверь, я очень тебе благодарен. Но результаты спинномозговой пункции подтверждают, что у него…

Но Барт снова не дал мне договорить.

– Плевать мне на то, что там говорят эти уродские анализы! Голову даю на отсечение, что они там опять что-то напутали с образцами! Вечно одна и та же история – привыкли иметь дело с переломами да огнестрельными ранениями, а чуть что посложнее, так мигом садятся в лужу. То, что они тебе рассказывают, просто ни в какие ворота не лезет! Вопиющая некомпетентность!

Я услышал в трубке тяжелый вздох.

– Послушай, Джордан, ты ведь знаешь, что я каждый день имею дело со спинальным параличом, так что мне не впервой сообщать дурные новости. Но то, что я услышал от тебя… у меня просто слов нет! Мать вашу, твой малыш всего лишь простудился! Поверь мне!

Я был потрясен. Сказать по правде, я в жизни своей не слышал, чтобы Барт Грин употреблял подобные выражения – вплоть до этого дня. Возможно ли, чтобы он оказался прав? Мог ли он, сидя у себя во Флориде, поставить более точный диагноз, чем целая команда врачей, в распоряжении которых было самое современное оборудование? Я молчал.

– Передай трубку Надин! – непререкаемым тоном потребовал Барт.

Я сунул телефон Герцогине:

– Это Барт. Утверждает, что с Картером все в порядке и что здешние доктора просто спятили, если поставили ему такой диагноз.

Она выхватила у меня телефон. Пока они разговаривали, я подошел к кроватке и принялся разглядывать мальчика. Доктора все-таки умудрились поставить ему капельницу, и он наконец успокоился – перестал вопить и только жалобно похныкивал и ерзал, как будто ему было неудобно лежать. Какой же он очаровательный, с горечью думал я. И эти ресницы… Густые, длинные.

Подойдя к кроватке, Герцогиня нагнулась и пощупала лобик Картера.

– Холодный, – немного смущенно пробормотала она, словно не веря собственным глазам. – Неужели они все ошиблись? А как же результаты пункции?

– Почему бы нам не поспать немного? – обняв Герцогиню, я крепко прижал ее к себе. – Будем дежурить возле него по очереди, а? Чтобы Чэнни не оставалась одна.

– Нет, – отрезала Герцогиня. – Я не уйду отсюда без сына. И плевать, даже если мне придется торчать тут целый месяц! Больше я никогда его не оставлю, слышишь?

Моя жена сдержала слово – целых три дня она безотлучно просидела у кроватки Картера, ни на минуту не покидая комнату. Вечером третьего дня мы сидели в лимузине, который вез нас обратно в Олд-Бруквилл – с Картером Джеймсом Белфортом на руках. В ушах у нас музыкой звучала прощальная фраза извиняющегося врача: «Результаты анализов случайно оказались загрязненными». Я вдруг поймал себя на том, что хочу пасть перед доктором Бартом Грином на колени.

Я своими глазами видел, как он вывел Эллиота Лавиня из комы – именно тогда судьба свела нас в первый раз. И вот теперь, спустя восемнадцать месяцев, он совершил еще одно чудо. Приятно было знать, что, когда я лягу на операционный стол, именно он будет стоять возле меня со скальпелем в руке. Теперь я верил, что с моей спиной все будет в порядке. Что моя жизнь снова станет прежней.

И тогда я наконец смогу сказать наркотикам «нет».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.