Глава 11 До свиданья, Брак!
Глава 11
До свиданья, Брак!
Лица знакомые и незнакомые! Наш последний сезон в Сирии. Мы копаем теперь в Телль-Браке, раскопки в Шагаре завершены. Наш дом, построенный Маком, с необыкновенной торжественностью передан шейху Он уже раза три занимал деньги под этот дом и весь в долгах, но ходит с важным и гордым видом законного хозяина. Понятно, что такой дом весьма повышает пресловутую «репутацию»!
— Хотя очень вероятно, — говорит Макс, — что этот дом свернет ему шею.
Он уже объяснял шейху долго и с чувством, что нужно очень следить за крышей и вовремя ее чинить.
— Конечно, конечно! — Шейх ни с чем не спорит. — Иншаллах, все будет как надо!
— Слишком много «иншаллах»! — замечает Макс. — Боюсь, вместо ремонта тоже будет сплошной «иншаллах»!
Дом, шикарные золотые часы из Лондона, а также лошадь переданы шейху в дар (это помимо компенсации за возможную потерю урожая и арендной платы). Удовлетворен шейх или разочарован, сказать трудно. Он беспрерывно улыбается и выказывает всяческую признательность, но в то же время делает попытки получить дополнительную компенсацию «за испорченный сад».
— За какой такой сад? — удивляется французский офицер.
Действительно, за какой? Шейха просят предъявить вышеупомянутый сад. Приходится уступить.
— Я хотел разбить здесь сад, — произносит он с горечью, — но раскопки этому помешали.
На некоторое время «сад шейха» становится любимой темой наших шуток.
В этом году с нами в Браке конечно же наш строптивец Мишель, веселый Субри, собака Хийю с четырьмя очаровательными щенками, Димитрий, нежно любящий этих щенков, и Али. Мансур, слуга номер один, главный бой, вышколенный на европейском уровне, на наше счастье, подался в полицию, Эль хамду лиллах! Он является как-то навестить нас — в ослепительной форме, и рот до ушей. Еще весной с нами прибыл новый архитектор, его зовут Гилфорд. Меня он буквально сразил тем, что умеет подпилить гвоздь на подкове лошади! У Гилфорда длинное лицо и открытый взгляд серьезных глаз. Кроме ветеринарных забот, он взял на себя и фельдшерские: поначалу он внимательно следил, чтобы малейшая рана или порез были обработаны и перевязаны стерильным бинтом. Но, увидев, что делается с этой повязкой потом, после визита рабочего домой, и, полюбовавшись, как некто Юсуф Абдулла в перерыв снял чистую повязку и улегся в самом грязном углу раскопа, где песок сыпался прямо ему на рану, Гилфорд поменял тактику. Теперь он использует раствор марганцовки (очень популярный из-за своего яркого цвета!), следя только, чтобы его не пили в чрезмерной концентрации.
Сын местного шейха так обращается с машиной, словно объезжает норовистую кобылу; однажды он перевернулся в вади и явился к Гилфорду с зияющей дыркой в голове.
Гилфорд дрожащими руками стал лить в дырку йод — молодой человек вздрагивает и пошатывается от боли.
— А-а! — выдыхает он, едва сдерживая стон. — Это ведь настоящий огонь! Хорошо! Ух, хорошо! Всегда буду приходить к вам, к доктору не пойду. Огонь, настоящий огонь!
Гилфорд просит Макса уговорить его обратиться к доктору, рана-то серьезная.
— Что, эта? — презрительно ухмыляется сын шейха. — Да это просто царапина! Голова почти не болит. Но что интересно — когда я вдыхаю носом, то из раны пена ползет.
Гилфорд при этих словах зеленеет, и сын шейха с хохотом уходит.
Через четыре дня он возвращается для перевязки. Рана затянулась очень быстро, йод больше не нужен, требуется только промывание специальным раствором.
— А от этой воды совсем не горит, — удивляется пациент. Он разочарован.
К Гилфорду однажды пришла женщина с ребенком, у которого болит живот. Истинная причина неизвестна, но довольно слабое лекарство, которое дал ей Гилфорд, помогло Женщина вскоре возвращается поблагодарить спасителя и лукаво добавляет, что отдаст ему свою старшую дочь, как только та чуть подрастет. Гилфорд краснеет, а мать громко хохочет, отпустив на прощание несколько соленых шуток. Надо ли говорить, что это была курдская женщина!
Эти осенние раскопки — завершающие. Весной мы закончили с Шагаром и полностью сосредоточились на Браке — результаты того стоили! Теперь мы сворачиваем нашу деятельность и в Браке и до конца сезона хотим покопать месяц-полтора на телле Джидль, близ Балиха.
Местный шейх, разбивший лагерь вблизи Джаг-Джага, зовет нас на обрядовое угощение, и мы принимаем приглашение. В день церемонии Субри является в своем тесном костюме сливового цвета, начищенных ботинках и фетровой шляпе. Он приглашен шейхом в качестве нашего вассала, он же посредник и гонец, сообщающий, на какой стадии сейчас приготовление праздничною обеда и когда нам лучше выйти из дома, чтобы прибыть вовремя.
Шейх встречает нас, преисполненный важности, под пологом своего огромного шатра. Рядом с ним множество друзей, родственников и праздных зевак. После обмена учтивостями самая почтенная публика (мы, бригадиры — Алави, Яхья и сам шейх с приближенными) усаживается в круг.
К нам приближается нарядно одетый старец с кофейником и тремя крохотными чашками. В каждую наливается немного чернейшего кофе. Первую подают мне, что свидетельствует о том, что шейху известен европейский (весьма, странный!) обычай начинать угощение с дам. Макс и шейх берут две другие чашки. Мы сидим и попиваем кофе маленькими глоточками. Спустя какое-то время нам снова наливают чуть-чуть кофе, и мы потихоньку его пьем. Затем чашки у нас забирают, наполняют снова и передают теперь Гилфорду и обоим бригадирам. Таким образом, чашки постепенно обходят весь круг. На некотором расстоянии от нас расположились в кружок гости второго ранга. Из-за перегородки, разделяющей шатер, доносятся добродушные смешки и перешептывания. Оттуда с любопытством выглядывают жены и служанки шейха.
Шейх отдает приказ — и вносят шест с перекладиной, на которой сидит великолепный сокол. Шест помещают в центре шатра, а Макс выражает свое восхищение замечательной птицей. Затем три человека вносят огромный медный котел и ставят его в середине нашего кружка. Он полон риса, сверху лежат большие куски баранины. Все это пышет жаром, сдобрено массой специй и пахнет умопомрачительно. Нас учтиво приглашают угощаться, что мы и делаем, помогая себе ломтями вкусного арабского хлеба и собственными пальцами.
Вскоре (но, признаюсь, не слишком скоро) мы наедаемся, законы вежливости соблюдены, и выложенное из котла на широкое блюдо угощение (лучшие кусочки из которого уже съедены) относят ко второму кружку, где за него принимаются гости второго ранга (среди них и наш Субри).
Нам подают сладости и еще кофе. После того, как вторая партия гостей насытилась, блюдо переходит к гостям третьей категории. На блюде теперь только рис и кости, это достается тем, кто «пребывает в тени великого шейха».
Они набрасываются на еду, вот уже блюдо опустело.
Мы все сидим еще немного, Макс с шейхом обмениваются чинными репликами. Наконец мы поднимаемся, благодарим за угощенье и отбываем. Макс щедро награждает подавальщика кофе и по рекомендации наших бригадиров еще нескольких личностей из свиты шейха, которым почему-то тоже положены всякие largesse[81].
Жарко. Мы бредем домой пешком, отягощенные обильной едой. Субри очень доволен церемонией и считает, что все прошло как полагается.
А через неделю мы тоже принимаем гостя. Это не кто иной, как шейх племени шаммар, очень уважаемый человек. Он прибыл к нам в шикарном сером лимузине, со свитой из местных шейхов. Удивительно красивый мужчина, с утонченными манерами, точеным смуглым лицом и изящными руками. Самое лучшее, чем мы можем его угостить, — это блюда нашей европейской кухни. Все слуги взволнованы до крайности и просто сбились с ног, готовя обед и стараясь, прислуживая за столом, не ударить перед гостями лицом в грязь.
Когда шейх наконец уезжает, у нас такое чувство, словно мы только что принимали по меньшей мере королевскую семью.
Сегодня произошло несчастье. А дело было так.
Макс уехал с Субри в Камышлы за покупками и в банк. Гилфорд остался на городище зарисовывать план строений, бригадиры, как всегда, руководили работами на раскопе.
На ленч Гилфорд пришел домой, мы уже закончили есть, и он собрался было на «Пуалю» обратно. И вдруг видим — к дому бегом мчатся бригадиры. Влетев во двор, они принимаются горячо что-то нам втолковывать по-арабски. Гилфорд не понимает ничего, а я — одно слово из семи.
— Кто-то умер, — говорю я ему.
Алави снова старательно повторяет свой рассказ. Четверо рабочих мертвы. Первое, что мне пришло в голову: они в ярости поубивали друг друга из-за очередной ссоры, но Яхья трясет головой — нет, это не так. Я проклинаю себя за то, что не учила язык. Мой арабский состоит в основном из выражений типа: «Это грязное», «Делай так», «Не трогай эту тряпку», «Неси чай». Но понять, что же именно произошло, выше моих сил. Приходят Димитрий и Серкис и выслушивают рассказ бригадиров. Они бы рады нам помочь, но не знают ни одного европейского языка… Мы с Гилфордом продолжаем оставаться в неведении.
— Поеду-ка я и сам посмотрю, — говорит он и направляется к «Пуалю». Алави хватает его за рукав и что-то страстно внушает, похоже, отговаривает. А потом драматическим жестом указывает вдаль. Мы видим — в миле отсюда, на раскопе, собирается толпа людей в белых одеждах, во всем этом что-то зловещее. По крайней мере, на лицах наших бригадиров написан ужас.
— Кажется, эти ребята сбежали оттуда, — говорит про них Гилфорд. — Я должен понять, в чем там дело.
Может быть, Алави (нрав ведь у него бешеный!) или Яхья убили кого-нибудь киркой? Вряд ли, а кроме того — не могли же они убить сразу четверых! Я снова предполагаю, что была общая драка, и разыгрываю соответствующую пантомиму, но в ответ — бурное отрицание.
Яхья жестом показывает, как что-то падает ему на голову. Я смотрю на небо — уж не гром ли небесный их поразил? Нет, ничего не понимаю! Гилфорд открывает дверцу «Пуалю».
— Поеду разберусь, и вы оба со мной, — говорит он бригадирам и тянет их за собой в машину.
Они упираются и приходят в еще больший ужас. Гилфорд упрямо вскинул свой австралийский подбородок.
— Но они должны поехать!
Димитрий трясет головой и говорит:
— Нет, нет. Очень плохо!
— Но что плохо?
— Там случилась какая-то беда, — говорит Гилфорд и прыгает в машину. Но, увидев довольно быстро приближающуюся толпу, он в тревоге смотрит на меня, в этом взгляде я читаю что-то вроде «детей и женщин — первыми в шлюпки».
Он непринужденно выходит из машины и говорит мне светским тоном:
— Не поехать ли нам навстречу Максу? Наденьте шляпку или что там еще нужно.
Милый Гилфорд, он так старается меня не напугать!
Я спрашиваю, не забрать ли деньги? Деньги экспедиции хранятся в железном сейфе у Макса под кроватью. Если уж действительно здесь собираются учинить бунт, то не хотелось бы, чтобы толпе достались и деньги.
Гилфорд, по-прежнему делая вид, что все прекрасно, будничным тоном осведомляется, нельзя ли побыстрее. Я бегу в спальню, нацепляю шляпу, вытаскиваю из-под кровати сейф и волоку его в машину. Мы с Гилфордом садимся, он дает знак Димитрию и Серкису, чтобы те сели сзади.
— Их возьмем, а бригадиров нет, — решает он. Ему явно не по душе, что бригадиры сбежали.
Я сочувствую Гилфорду. Я уже немного изучила его характер и понимаю, что ему не терпится встретиться лицом к лицу с толпой, но он вынужден заботиться о моей безопасности. Однако, говоря откровенно, я рада, что он не отправился выяснять причины суматохи. Особым авторитетом он не пользуется, языка совсем не знает, так что может даже, наоборот, еще больше все испортить.
Что нам нужно, так это чтобы побыстрее возвратился Макс и все уладил.
План Гилфорда — увезти Димитрия, Серкиса и мальчишек, предоставив Алави и Яхья самим разбираться с рабочими — не удается. Бригадиры отпихивают Димитрия от машины и сами лезут в нее. Гилфорд взбешен и пытается их вытолкать, но — безуспешно.
Димитрий печально кивает и бредет к себе на кухню, Серкис тащится за ним, тоже несколько разочарованный.
— Не понимаю, почему парни… — начинает Гилфорд, но тут вмешиваюсь я.
— В машину поместятся только четверо, и мне кажется, если толпа на кого и накинется, то именно на Алави и Яхья, так что давай лучше их возьмем. Вряд ли рабочие имеют что-то против Димитрия и Серкиса.
Гилфорд видит, что спорить некогда, толпа приближается. Рявкнув на Алави и Яхья, он выезжает со двора. В объезд деревни выбираемся на дорогу, ведущую в Камышлы. Мы должны встретить Макса — он обещал вернуться пораньше. Гилфорд тем временем облегченно вздыхает.
— У тебя это здорово получилось, — говорю я.
— Что получилось?
— Ну, ты так непринужденно предложил проехаться навстречу Максу. Ты не хотел меня пугать.
— О, значит, вы догадались…
Бедный Гилфорд! Мы едем на полной скорости и уже через четверть часа встречаем Макса, который вместе с Субри возвращается в «Мэри». Он страшно удивлен, увидев нас. Алави и Яхья выскакивают из машины и бегут к нему, как к спасителю. Бурный поток арабской речи, среди которого суховатым стаккато[82] звучат вопросы Макса.
Наконец-то мы знаем все!
Несколько дней назад мы нашли множество маленьких фигурок животных, вероятно, амулетов, искусно вырезанных из камня и слоновой кости. Все они были найдены на одном-единственном квадрате. За подобные находки причитался немалый бакшиш, и в надежде найти побольше таких вещиц рабочие в своих рьяных поисках стали внедряться в стену раскопа, расширяя слой, где обнаружились амулеты.
Вчера Макс остановил эту самодеятельность: такое беспорядочное рытье очень опасно. Сначала нужно было снять последовательно верхние слои и убрать нависший земляной козырек, угрожающий и тем, кто работал внизу, и тем, кто наверху. Рабочие ворчали — придется еще день или два перекидывать грунт, прежде чем покажется вожделенный «амулетоносный» слой.
Однако бригадирам поручили проследить за выполнением приказа, и рабочие принялись яростно снимать слой за слоем.
Так прошло сегодняшнее утро до сигнала на ленч. А далее начинается притча об алчности и вероломстве: все уселись отдыхать на склоне холма возле кувшинов с водой. И тут ватага рабочих, чей квадрат был дальше всех от «золотой жилы», тайком отделилась от остальных, подобралась к ней с другой стороны и начала с бешеной скоростью углублять уже начатый подкоп. Они собирались похитить вещицы с чужого квадрата, а потом сказать, что обнаружили их на своем.
И тут их настигла Немезида. Они слишком глубоко вгрызлись в склон, и на них обрушились верхние слои земли. На крик одного, успевшего отскочить, сбежалась толпа. Сразу же и бригадиры и рабочие поняли, что случилось, и трое кайловщиков принялись поспешно откапывать своих товарищей. Но спасли только одного, четверо погибли.
Началось общее смятение — плач, причитания, молитвы и горячее стремление немедленно найти виновного. Теперь уже трудно понять, просто ли сдали нервы у бригадиров и они бросились бежать или на них действительно напали, угрожая убить. Во всяком случае, за ними действительно погналась разъяренная толпа. На взгляд Макса, бригадиры поддались страху и бросились бежать, чем спровоцировали погоню. Однако устраивать дознание некогда. Мы разворачиваем обе машины и на всех парах мчимся в Камышлы, где Макс излагает все дело офицеру Services Speciaux. Лейтенант схватывает все на лету. И вот он в сопровождении четверых солдат едет вслед за нами в Брак Рабочие уже на холме, толпа гудит, как потревоженный улей, но, увидев, что приближаются представители властей, как-то сразу успокаивается. Мы все выходим из машин и направляемся к толпе. Лейтенант отправляет свою машину с одним из солдат, а сам спускается в раскоп, на место трагедии Он расспрашивает, что и как, и те, кто на самом деле работал на этом квадрате, объясняют, что они ни при чем, а виноваты сами погибшие — позавидовали и решили тайком выбрать все ценные вещицы. Единственный выживший подтверждает эти показания. Лейтенант спрашивает, точно ли их было четверо и нет ли под обвалом еще погибших.
Выясняется, что нет.
В это время подъезжает машина лейтенанта, в ней шейх того племени, к которому принадлежали погибшие. Он вместе с лейтенантом продолжает дознание, после чего громовым голосом обращается к толпе. Он сразу снимает вину с экспедиции: эти люди подкапывали склон в нерабочее время, на свой страх и риск, более того, они хотели обокрасть своих же товарищей. Они получили по заслугам за свое неповиновение и жадность. А всем остальным следует сейчас же разойтись по домам.
Солнце к этому времени уже закатилось, наступила ночь.
Шейх, лейтенант, Макс и я едем домой. С огромным облегчением видим, как Димитрий преспокойно готовит обед, а Серкис встречает нас, широко ухмыляясь.
Целый час мы обсуждаем случившееся. Все это, конечно, очень прискорбно. Лейтенант замечает, что у погибших остались семьи, и, хотя формально мы им ничего не должны, материальная помощь не помешала бы. Шейх добавил, что щедрость — признак благородства, и это только поднимет нашу репутацию на невиданные высоты.
Макс заявляет, что хотел бы помочь семьям, но при условии, что те не воспримут его добровольную благотворительность как вынужденную компенсацию за смерть кормильца. Шейх бормочет, дескать, это правильное условие, и пусть французский офицер все запишет на бумаге Более того, он сам, лично, всем так и скажет. Обсудив с нами сумму нашей помощи и слегка подкрепившись, шейх и лейтенант уехали. Двое солдат остались на холме охранять место обвала.
— А главное, — говорит Макс, когда, совершенно вымотанные этим днем, мы отправились спать, — надо обязательно присматривать за этим местом завтра во время ленча, иначе все повторится.
Гилфорд не верит.
— Но они ведь увидели сегодня, как это опасно!
— Завтра сам убедишься, — мрачно предрекает Макс.
На следующий день сам он прячется за остатками древней кирпичной кладки и ждет. И вот во время ленча трое рабочих, ничтоже сумняшеся, потихоньку подбираются с другой стороны холма к злополучному квадрату и начинают как одержимые рыть землю буквально в двух футах от места, где только что погибли их товарищи. Смерть соплеменников ничему их не научила! Макс вылетает из укрытия и учиняет страшный скандал. Неужели эти олухи не понимают, что сами ищут себе смерти?! Один из них в ответ бормочет: «Ин шаллах!»
Все немедленно уволены — формально за попытку обмануть других рабочих. С этой минуты проклятое место охраняется и после фидоса — до тех пор пока были сняты все верхние слои грунта и опасность миновала. Гилфорд в ужасе:
— Похоже, эти парни вовсе не дорожат жизнью. Кроме того, они совершенно бесчувственны. Целый день сегодня шутили и хохотали над теми, кто вчера погиб!
Макс отвечает, что к смерти здесь относятся не слишком почтительно.
Бригадиры дали свисток, означающий фидос, и рабочие бросились врассыпную с холма, весело распевая:
— Юсуф Дауд был с нами вчера, а сегодня он мертвый!
Он не набьет больше свое брюхо едой, никогда, никогда!
Ха-ха!
Гилфорд в полнейшем шоке.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.