По Сеньке шапка
По Сеньке шапка
И вот, окончив училища и академии, офицеры со временем становятся генералами, встают во главе армии и начинают ее обучать, воспитывать, вооружать, одним словом — строить. Вопрос: какой построят армию те, кто поступает на службу, чтобы обеспечить свое материальное положение? Правильно, они, даже сами об этом не думая, перестроят армию так, чтобы с ее помощью было легче обеспечивать себя деньгами. Способность такой армии воевать отодвигается на второй план и становится десятым вопросом. О том, как армия превращается в инструмент по вытряхиванию денег из собственного государства, кадровые военные писать в своих мемуарах стесняются, более того, Лебединцев уникален тем, что он, пожалуй, единственный, кто написал хотя бы о материальных доходах офицеров до войны и во время войны.
Сегодня, к примеру, все офицерство дружно жалуется на маленькие зарплаты, но я не помню случая, чтобы на низкие доходы жаловались генералы нынешней армии. Генералов, судя по всему, нынешние доходы устраивают. Правда, тут опять та же беда — никто из генералов не спешит поделиться с обществом тем, как и за счет чего эти доходы формируются. Поэтому рассмотреть этот вопрос придется на примере императорской армии России, благо один из ее военных министров, А. Редигер, поступил в армию именно для того, чтобы обеспечить себе соответствующую жизнь, и в своих воспоминаниях описывает многие подробности материального устройства кадрового офицерства того времени.
Редигер был по-немецки меркантилен, но и относительно честен. То есть он искал деньги, радовался им, но старался, чтобы его доходы не обременяли его совесть, — брал, где мог и что мог, но в рамках тогдашних традиций. После отца остались знаки ордена св. Анны 1-й степени — продал, на вырученные деньги купил золотую цепочку на часы, которая служила ему всю жизнь. Эмир Бухарский наградил его орденом с бриллиантами — бриллианты снял и продал (и с российских орденов тоже), заменив их стекляшками. Как профессор академии Генштаба мог получать пенсию только при определенном преподавательском стаже, которого у него не хватало, — пересчитал по коэффициентам всю свою службу и эту пенсию себе оформил, когда служил уже в военном министерстве и больше не преподавал. Все, что у царя мог выпросить (пособия, аренды и т. д.), — все выпросил.
Но когда он в 1904 году стал военным министром и попал в состояние хронической нехватки денег для армии, то вынужден был хотя бы пытаться вводить экономию и, надо думать, именно из-за этого его возненавидел генералитет. А этот генералитет да и штаб-офицерский корпус представляли собой богадельню, набитую стариками в состоянии маразма, которые получали несусветно высокое содержание, никакой службы не несли, но ни в коем случае не хотели уходить на пенсию (до 7 тысяч в год), так как у них еще не все внучки замуж повыходили и им нужны были деньги. Редигер пытался освободить от них армию, но безвольный Николай II испугался потока жалоб от родовитого старья и так ничего и не сделал. Или такой момент.
С началом русско-японской войны генералитет действующей армии врал в Петербурге об огромной стоимости продовольствия и фуража в Маньчжурии, и Минфин отослал войскам огромные деньги, но цены там были настолько низкие, что в распоряжении генералитета на Дальнем Востоке оказалось до 40 млн рублей непотраченных сумм (четверть всего годового бюджета военного министерства). Редигер попытался отнять эти деньги у генералитета на нужды всей армии, но на него ополчились все, как на губителя «доброй традиции русской армии», по которой командир получал деньги на содержание вверенных ему войск и самолично пользовался «экономией» от них. Вообще-то Редигер, пока не стал министром, был не против этой «доброй традиции». В начале воспоминаний он пишет, что его отец, генерал-майор Генштаба и начальник штаба Гренадерского корпуса (генерал-квартирмейстер) был беден, так как «Генеральный штаб представлял из себя замкнутый корпус, чины которого были плохо обставлены». Поэтому он попросил о служебном понижении, но на командирскую должность. Ему дали даже не дивизию, а всего лишь 2-й Ростовский гренадерский полк. «Отец командовал им шесть лет, и это позволило ему поправить свои средства», — пишет Редигер. Но, став министром, взвалив на себя проблемы финансирования армии, Редигер стал уже по-другому смотреть на эту «экономию». Царь сначала тоже не посмел нарушить эту пресловутую «добрую традицию», но генерал Каульбарс в сентябре 1905 года по старческому маразму послал царю из этой «экономии» в подарок миллион рублей на постройку флота, тут уж и Николай возмутился и отобрал всю «экономию» в казну. Армии так ничего из этих денег и не досталось.
Щедрость царя не знала границ: министр, приезжавший к нему в Петергоф, обязан был в царском дворце давать на чай всем встречным лакеям — «кучеру, трем швейцарам и их помощникам, швейцарам и лакеям при помещении, буфетчику, кухонному мужику и проч.», — причем в сумме получалось, что «каждая раздача требовала около 100 рублей». Царь понимал, что это дорого, поэтому давал министрам по 8000 рублей «экстраординарных сумм» на эти цели. (Редигер на экономию из этих сумм (не любил ездить к царю) купил два первых тогда в России автомобиля.)
Я понимаю, что перечисляемые мной суммы сегодняшнему читателю ни о чем не говорят, но вы запоминайте их, чтобы сравнить их с суммами, которые я дам ниже. Итак. Предшественник Редигера на посту военного министра Куропаткин получал в год 18 тысяч жалованья, 3,6 тысячи на экипаж и 8 тысяч «финских денег». Дело в том, что сначала и в княжестве Финляндском были свои национальные войска, и финны платили 22 тысячи марок военному министру России за управление ими, но к воцарению Куропаткина в министерстве финские войска были упразднены, и царь давал Куропаткину 8 тысяч рублей, «чтобы не обидно было». Куропаткин, объединив два дома себе под жилье, потратил на свою казенную квартиру 700 тысяч рублей плюс тратил 20 тысяч ежегодно на ее содержание. В 46 комнатах был не только бильярд Куропаткина, но и бильярд для прислуги. (Редигер в эту квартиру переехать постеснялся.) Когда Куропаткин вызвался командовать войсками в войне с Японией, он запросил 15 тысяч в месяц и 100 тысяч на обустройство в действующей армии. (Царь дал 12 и 50 тысяч соответственно.)
Казалось бы, если это хороший полководец, то ведь и денег не жалко. Но ведь война показала, что это был за спец! Более того, он и министром был тем еще! Уже несколько лет до войны Россия под боком Японии создавала военные базы, так трудно ли было догадаться, что конфликт с Японией вероятен? А между тем.
«Впоследствии (15 декабря 1908 года) Владимир Сахаров писал мне:
«В войне с Японией у нас плана кампании, как известно, совсем не было; по крайней мере так думаю я, бывший начальник штаба армии и главнокомандующего, и это подтверждается тем, что 28 января 1904 года будущий командующий и главнокомандующий говорил мне, что для предстоящей, видимо, войны с японцами придется собрать армию, пожалуй, даже корпусов в шесть, а мы, как известно, имели таковых к концу кампании восемнадцать».
Таким образом, и вооруженные силы Японии оказались совершенно неизученными, несмотря на то, что наш военный министр сам ездил в Японию!» — восклицает Редигер.
Но разве Куропаткин ездил в Японию, чтобы оценить вероятного противника? Оно ему надо! Все генералы и высшие чиновники России ездили много и очень охотно. Дело доходило до того, что полки, бригады и дивизии в мирное время размещали как можно дальше друг от друга, чтобы корпусные генералы могли как можно больше ездить, посещая вверенные им войска. Тут дело в еще одной «доброй традиции». Генералам за проезд платили не по фактическим затратам, а так, как будто они ехали на лошадях. Выгода получалась огромная. Редигер и с этим пытался бороться, и в этом вопросе тоже нажил себе врагов. Он отменил в военном ведомстве этот идиотизм, но, как только его сняли, все было восстановлено. В цифрах «поездки на лошадях» выглядели так. Когда царь уволил Редигера из министров, то назначил его членом Военного совета и в комиссию по изучению бедственного состояния военно-морского флота. Редигер вместе с адмиралами в салон-вагоне съездил в Севастополь и обратно и честно предъявил казне счет за дорожные расходы в 134 рубля 35 копеек, а адмиралы «за проезд на лошадях» — по 1500 рублей.
И раз уж мы затронули тему флота, вспомним и о нем. Госдума и царь (по настоянию Думы) «решили выяснить лишь причины, почему наши суда строились дольше и обходились дороже, чем где-либо, и почему вообще наши расходы на флот (без судостроения), при его слабом боевом составе, продолжали поглощать почти такие же средства, как в Германии с ее сильным флотом?»
Что касается стоимости боевых кораблей, то тут все понятно: русские промышленники, как настоящие патриоты, закладывали в сметы на строительство кораблей 100 % своей прибыли, в результате броненосец в Англии за тонну стоил 674 рубля, в Германии — 764 рубля, в России — 1200 рублей. А вот расходы на содержание флота удивляли, особенно огромным количеством небоевых судов: от учебных до портовых буксиров. Дотошный Редигер начал «копать» и выяснил: «По отношению к общему тоннажу всего флота тоннаж судов, не имеющих боевого значения, то есть старых судов, утративших уже это значение, а равно учебных судов, транспортов и вспомогательных судов у нас определяется в 42,91 %, тогда как в Англии эти суда составляют всего 1,04 %, в Японии — 11,11 %, в Германии — 13,24 %, во Франции — 5,79 %. Содержание этих судов обходится весьма дорого, ремонт же старых судов с каждым годом поглощает все большие суммы».
Причем с открытием навигации все эти суда Российского флота устремлялись в море, сжигая сотни тысяч тонн угля и изнашивая механизмы. Формально якобы плавали для того, чтобы готовить новые экипажи, поскольку сверхсрочники на флоте получали оскорбительно мало и матросы после срочной службы уходили в запас. Сверхсрочник-комендор орудия главного калибра имел жалованье 200 рублей в год, а в Петербурге даже неквалифицированные землекопы получали не менее рубля в день. Кто же будет за такие деньги служить сверхсрочно? А на подготовку одного комендора расходовалось боеприпасов и стволов на сумму в 100 тысяч рублей. То есть, если платить сверхсрочнику-комендору даже 1000 рублей в год (годовое жалованье подполковника в армии), то за 20 лет его сверхсрочной службы это составит всего 20 тыс. рублей. За это время не придется готовить минимум четырех новых комендоров, затраты на подготовку которых составили бы 400 тыс. рублей. Экономия минимум в 380 тысяч. Но моряки на это категорически не шли. Почему? Потому, что при такой экономии казне нужно было бы уменьшить количество учебных судов, а значит, уменьшить количество офицерских и адмиральских должностей во флоте. По этой причине вешали на любую посудину Андреевский флаг и включали ее в состав флота. А выгоняли флот в море в бессмысленные плавания потому, что всем офицерам доплачивались «морские» и «походные» деньги. Короче, кадровое офицерство и армию, и флот строили не для войны, а для того, чтобы можно было хватануть из казны как можно больше.
(Редигер все это положение с флотом изложил царю в секретном докладе, а царь это все похерил — «оставил без последствий». Но, правда, после напоминаний Редигера дал тому бриллианты к ордену Александра Невского).
К революции 1905 года во множестве примкнули и солдаты. Взбунтовался даже 1-й батальон Преображенского полка, в котором царь считался командиром. И Редигер вынужден был отвлечься от того, сколько получали его коллеги, и написать и о солдатах.
«Нищенская обстановка солдата, который бывал сыт лишь при особой распорядительности и честности его начальников. Жалованье его было ничтожно до смешного: рядовой в армии получал 2 рубля 10 копеек в год! Белье и сапожный товар отпускались такого дрянного качества, что нижние чины продавали их за бесценок и покупали взамен собственные вещи; отпуск на шитье сапог был ничтожен, и на это приходилось им доплачивать рубля два из своего же кармана. Короче, без помощи из дому солдат не только бедствовал, но почти не мог существовать! Подмогой ему являлись вольные работы, но даже из заработанных грошей он сам получал лишь треть, другая треть вычиталась в артельную сумму на его продовольствие, а еще треть шла в пользу не бывших на работах. Что нижние чины бедствуют, знали все и даже жалели их; но при громадном составе армии прибавка лишь одной копейки вдень на человека вызывала расход в 4 миллиона рублей в год, а поэтому сожаление оставалось совершенно платоническим, и все привыкли смотреть на нищенское положение солдата как на нечто нормальное или по малой мере неизбежное, к серой безропотной массе относились свысока и считали, что если издавна она находилась в таком положении, да беды от этого не было, то нечего разорять финансы на улучшение ее быта. Одеяла и постельное белье были заведены лишь в немногих частях, особо заботливыми и распорядительными начальниками. Чайное довольствие в мирное время давалось лишь в местностях, особенно неблагоприятных в климатическом отношении».
Вообще-то о чайном довольствии солдат вопрос поднимался еще в 1904 году, но требовалось 2 млн рублей, и поскольку это была не квартира Куропаткина с бильярдом для прислуги, то решили довольствовать солдат чаем с 1908 года. (Были и робкие голоса, что по примеру других стран надо бы включить в рацион солдат и рыбу, но это было чересчур дорого!) Революция, однако, подстегнула события, и царь пошел на расходы. К концу 1905 года солдатам и унтер-офицерам произошла, как пишет Редигер, «существенная прибавка», выразившаяся в добавлении «к отпускающемуся пищевому довольствию четверти фунта мяса в день, и сала, и введение чайного довольствия; установление отпуска одеял, постельного белья, утиральников, носовых платков и мыла и увеличение отпуска денег на шитье сапог с 35 копеек до 2 рублей 50 копеек в год; отпуск всего белья в готовом виде и отпуск по одной гимнастической рубахе с погонами в год».
Кстати, на чайное довольствие сахара было положено три золотника — чуть больше чайной ложки в день, или одна столовая ложка на два дня.
Как мы видим, кадровое офицерство в лице российских генералов и адмиралов при царе устроилось прекрасно, сделав армию инструментом по откачке денег из казны, что не замедлило сказаться в Первую мировую войну. И сегодня российские генералы довольны, надо думать, потому, что и сегодня у нас армия соответствующая. Как при царе.