Первые трещины

Первые трещины

НА МАССАЖНОМ столе лежал Фил, крепкий, коренастый мужчина лет пятидесяти пяти. Глаза его были закрыты, он шумно дышал. Фил был одним из моих постоянных посетителей, и я заботливо массировала его спину, шею и ноги. Теперь он повернулся лицом вверх, и я занялась бедрами, грудью и наиболее важной частью его тела – половым органом.

Я знала мужские тела. Последние полчаса Фил испытывал мучительное желание. Я могла сказать это по легкому бессознательному подъему таза, и не только из-за моих прикосновений, но из-за бесчисленного количества неизрасходованной спермы – гормоны бушевали из-за воздержания. Фил пришел ко мне, поскольку я могла облегчить его стресс, даря наиболее сильное удовольствие, какое он когда-либо испытывал – интенсивный оргазм. За годы практики я узнала, где на теле расположены чувствительные точки, когда можно действовать жестче, когда – медленнее, а когда надо ускориться. Я научилась раз за разом возбуждать и охлаждать пыл.

Фил приблизился к наивысшей точке, и я ожидала, как его охватит чувство величайшего наслаждения. Страсть Фила и мои руки привели его к оргазму. Это был замечательный оргазм. Несомненно, лучше, чем во время секса с женой, который, как Фил рассказывал, последний раз случился несколько месяцев назад. Он должен был испытать счастье, но я услышала то, чего совершенно не ожидала: прикрыв глаза рукой, Фил сдерживал душераздирающие рыдания. Я с удивлением смотрела, как его обнаженное, уязвимое, слегка оплывшее жиром тело беспомощно вздрагивало, член его поник.

Я не знала, чем помочь при столь откровенном проявлении горя, поэтому сходила за полотенцем и прикрыла Фила. Я мягко коснулась рукой его лба, и когда он открыл глаза, я увидела в них невыразимую печаль. В его взгляде читалось, что теперь, после пережитого удовольствия, он был еще более одинок, чем прежде. Выброс сексуальной энергии показал ему, насколько пуста жизнь без любви и настоящей близости.

Я помогла Филу сесть. Он молча завернулся в полотенце и отправился в душ.

Что-то в его чувствах отозвалось и во мне, и я не стала это подавлять. Чего бы ни искал Фил, чего бы ни получал от меня, ему это не помогало. Величайшее удовольствие порождало величайшую пустоту. Я ощутила тревогу. В древней китайской вазе, что служила мне иконой, появилась небольшая трещина.

Я сказала себе, что не все мои клиенты были такими, как Фил, приходя ко мне с нереалистичными ожиданиями. Однако другой голос произнес: многие посетители подменяли чувственным массажем реальные отношения. Если это так, то со мной у них были ложные отношения.

Ложные отношения! Правда ли, что приходившие ко мне мужчины уравнивали секс с любовью и заботой? Если это так, то чем профессиональнее я становилась в предоставлении сексуальных услуг, тем активнее я поддерживала в них эту иллюзию! Работая, мне хотелось быть реальным человеком в реальных отношениях. В моменты просветления я понимала, что моя фантазия о китайских монахинях была просто выдумкой. Все это невероятно сбивало с толку.

Мой внутренний голос нашептывал ужасную мысль – слишком ужасную, чтобы размышлять над ней излишне долго: «Благодаря тебе еще больше может усугубиться отчужденность твоих клиентов. Ты может сделать для них невозможной реальную близость, вместо этого стимулируя рост неуверенности в себе…»

Подобно Еве, я слышала шипение змея в саду, но, в отличие от Евы, не могла понять, откуда оно исходит. Однако я видела, что стою перед выбором между добром и злом. Если б только мне удалось их различить!

Когда Фил ушел, моя жизнь изменилась. Более всего я хотела теперь быть настоящей. Чтобы научиться быть настоящей, размышляла я, мне нужно четко понять, что хорошо, а что плохо. Отвергнув в конце 1969 года христианского Бога, я не смогла заменить Его никаким другим. Я чувствовала, что тоскую по чему-то живущему в глубине меня, что есть желания, не удовлетворяемые работой. Должна существовать мудрость, превосходящая ту, которой обладает католическая церковь, просто я пока ее не нашла. Я хотела абсолютной истины, той, которой смогла бы отдаться без остатка.

Нельзя сказать, чтобы я вообще не занималась ее поиском. Живя с Хэлом, я заинтересовалась метафизикой и начала читать огромные тома, написанные мадам Блаватской. Теперь я приняла приглашение от Джун, с которой познакомилась в книжном магазине, и переехала за город, поселившись на некоторое время у нее. Я была чрезвычайно благодарна Джун за возможность отдохнуть от эмоциональных гонок, происходивших в моей жизни. За небольшую плату я поселилась во временном коттедже неподалеку от дома хозяйки, служившего сельской почтой, закусочной и заправочной станцией. Я полагала, что пробуду там полгода, и отправила свою мебель в хранилище на склад.

Я использовала свободное время и для того, чтобы восстановиться после операции по удалению варикозных вен. Слишком долго я терпела боль и обезображенные ноги, пока, наконец, не нашла специалиста с хорошей репутацией. Он поставил меня на стул, приподнял платье и медленно поворачивал, размышляя над перспективами. «Мм, пожалуй, заняться стоит», – заключил он, но предупредил, что придется нелегко. «Болеть будет, по крайней мере, два месяца, пока ваши кровеносные сосуды не привыкнут к новым путям».

«Я с удовольствием помассирую тебе ноги, чтобы успокоить боль». Голос Джун был приятным и легким. Будучи целитель– ницей, она проявила по отношению ко мне невероятное великодушие.

Поправившись, я начала помогать Джун в закусочной и ухаживать за домашней птицей. Мне нравилось, что у меня появилась подруга, и Джун было хорошо в моей компании, особенно с тех пор, как она отдалилась от своего мужа Сэма. Тихий, практичный и довольно привлекательный мужчина, Сэм был по горло сыт требованиями жены соответствовать стилю «нью-эйдж» и съехал от нее, начав постройку нового дома на другом участке их земли. Когда он заходил на чашку кофе, что было неизбежно из– за совместной работы, она напускалась на него со своими истинами, которые, по ее мнению, должны играть в жизни Сэма большую роль, говоря о своих личных убеждениях и агитируя за свою новую религию. Начинала она мягко, затем распалялась все больше и, в конце концов, переходила на крик, когда он уходил.

Джун рассказала мне, что Сэм – импотент. В те редкие случаи за последние месяцы, когда они решали заняться сексом, он не мог возбудиться, как бы она не старалась. «Попробуй сама, Карла!» – постоянно дразнила меня Джун после очередной жалобной тирады.

Наконец, четыре месяца спустя я так и сделала, доказав подруге, что ее муж никакой не импотент. Секс с ним оказался сладким и пикантным, как горячее вино с пряностями.

Но после этого дружба Джун сменилась яростью, такова уж человеческая природа. Она дала мне неделю на то, чтобы я убралась из маленького коттеджа у ручья. Но я всегда буду помнить ее доброту по отношению ко мне, когда я болела. Я бы не стала совращать Сэма, и сам он никогда об этом не думал, если б нас на это не спровоцировала его жена.

Я СНЯЛА другой дом, на этот раз в Южном Фримантле, у самого пляжа. Невыносимо не иметь собственного жилья.

Наверное, в тот год я сменила не менее дюжины домов, покидая некоторые жилища по прошествии нескольких недель и даже дней из-за чрезмерного любопытства и нетерпимости соседей. Меня совершенно не устраивало, чтобы какая-нибудь старуха подсматривала из-за занавески за тем, кто ко мне приезжает и уезжает! На собственном опыте я убедилась, что квартиры мне не подходят и даже смежные дома – рискованный вариант.

К тому же я не слишком скрытничала. Переехав в Южный Фримантл и поселившись в трехэтажном доме с черепичной крышей вместе с моей подругой, художницей Дорин, и ее дочерью Ларой, актрисой, я разрешила соседу помочь мне затащить в подвал массажный стол. Я не знала, что сосед спит как раз по ту сторону нашей общей стены, а не в спальне жены наверху! Я тогда практически не занималась массажем, записавшись на курсы психологии в университет Мердока. Я просто хотела работать ровно столько, чтобы нам с Дорин и Ларой хватало денег на жизнь.

Всего через пару дней раздраженный старик начал свою кампанию, направленную на то, чтобы выселить меня, обратившись в местное правление после того, как его злобные попытки повлиять на поддержавшего меня владельца ни к чему не привели. Он созвал соседей, чтобы обсудить «то, что происходит в доме номер четыре». Мне не позволили прийти, хотя я написала дружелюбное письмо, адресуясь ко всем обитателям соседних домов, напомнив, что лишь я отвечаю за свои действия. Никто не соизволил ответить. Нашими соседями по другую сторону дороги были молодые люди, у которых постоянно проходили вечеринки, и они часто мочились на изгородь с балкона, но это жильцам не казалось проблемой – какие мелочи по сравнению с тем злом, что процветало в моем доме! Встреча закончилась формальной жалобой в городской совет Фримантла, который приказал мне немедленно прекратить работу в доме, или меня будут преследовать по закону.

Я была вынуждена смириться с тем, что мораль часто порождает предубеждения, и никто не может быть большим ханжой, чем старый неудовлетворенный баптист, который предпочитает влажные сны и лицемерие эротическому массажу. Мы написали нашим соседям веселое прощальное письмо, а Дорин порадовала их своей любимой пьесой Пуччини «О, мой возлюбленный Отец», сделав самую высокую громкость, «чтобы доказать, что мы – образованные художники. Мы — ценный вклад в общину, а не помеха».

Мы с Дорин расстались, и я переехала в Субиако. В первую же неделю мне нанесла визит полиция нравов, поскольку мои предыдущие соседи прислали им злопыхательский донос. Сначала раздался звонок: офицер представился клиентом, откликнувшимся на объявление в газете. Они оказались неплохими парнями, хотя безразлично отнеслись к тому, что, когда я увидела их на пороге в форме, меня стало бросать то в жар, то в холод. Заглянув в массажную комнату, где на стене висел мой сертификат, они улыбнулись и попрощались. Уже направляясь к двери, старший сказал: «Кстати, мы бы хотели, чтобы вы пришли к нам и зарегистрировались как одиночный работник; так мы будем знать, кто вы, и больше вас не побеспокоим».

Так я и сделала. В невзрачном офисе, полном равнодушных полицейских, мое фото занесли в картотеку. «Если вы решите оставить свое занятие, дайте нам знать, и мы снимем вас с учета», – сказал молодой офицер, когда я уже направилась к выходу. Если б только я могла в это поверить! Поскольку я не нарушала закон, в деле не будет «уголовных» записей, заверили меня, но весь этот процесс свел мой идеал китайской жрицы к общему знаменателю порока, повергнув меня в смятение. Я почувствовала себя «необходимым злом» – так называли меня люди, если не желали осуждать мою профессию, хотя все равно делали это посредством подобных высказываний. Они бы никогда не оценили Божью жрицу любви, да и как они могли?

Молчаливые слезы омыли еще одну трещину в моей прекрасной вазе…

Дома я взглянула в зеркало и отметила перемену в выражении лица. Оно было целеустремленным, холодным и серьезным, лишившись золотистого света, который я часто представляла вокруг своего отражения. В тот момент я выглядела на все свои сорок пять лет. Это меня поразило, и, заглянув в себя глубже, я поняла, что испытываю беспокойство по разным поводам. У меня не было профессии (учительство не в счет, я не хотела этим заниматься). Возраст указывал на то, что конец работы был не за горами – в секс-индустрии необходимо иметь соответствующие внешние качества, или ты становишься отработанным материалом. Руки постепенно грубели, несмотря на воздействие большого количества масла, пусть даже миндального, а сухожилия и вены начинали выдаваться, как на сильных руках моего отца.

Я подумала о клиентах, обращавшихся ко мне в последнее время, например о Бене, больше похожем на гнома. Стимулировать его упрямый член – работа совсем не для богини. Его морщинистое тело напоминало прокипяченную шерстяную одежду, рот полностью не закрывался из-за торчащих вперед зубов, а уши были большими, остроконечными и торчали в стороны. Бен нигде надолго не задерживался и не вызывал симпатии, понимая и принимая это. Настойчивее любого кота, он не обращал внимания на отказ, каким бы грубым он ни был.

У Бена была раздражающая привычка теребить мои соски, сидя на краю массажного стола, болтая ногами и чмокая губами, пока я работала с его членом. Именно работала – ему было сложно достичь оргазма. Это все, чего хотел Бен: ни массажа, ни секса, только изнуряющее снятие напряжения и быстрый поцелуй. Он вытягивал сморщенные губы трубочкой и закрывал глаза, ожидая прикосновения. Как это согласовывалось с духовным аспектом моей работы? Где тут обмен энергиями? Неужели я докатилась до того, что занимаюсь этим только ради денег?

Мне пришлось признать, что большинство моих клиентов не вписываются в образ путешествующих торговцев, изображенных на китайских вазах. Эти мужчины были только собой, приходя ко мне по причинам, которых могли не осознавать, и редко об этом говорили. Найденный мной идеал оказался ущербным. Я могла уважать их и отдаваться работе целиком, но не стоило рассчитывать на подлинное уважение каждого, кто оказывался у меня в комнате.

После осознания этого факта нечто внутри меня изменилось, и пути назад уже не было. Чистое удовольствие и радость, которую я когда-то испытывала, исчезли. Я начала чувствовать отвращение от нежелательных прикосновений. К моей досаде и ужасу, это случалось все чаще и чаще. Рука мужчины, лежавшего ничком на столе, блуждала в поисках меня. Он не видел моего лица, поэтому не мог понять, что я имела в виду, отведя его руку в сторону. После нескольких секунд молчаливого смирения рука вновь скользнула по моей ноге. Он хотел трогать меня между ног, пока я его массировала, не спрашивая у меня разрешения и, что хуже, не принимая отказ. Я уворачивалась от беспокойных рук, массируя тело за телом. Работая с хорошо знакомыми клиентами, я обычно ничего не надевала под юбку, но теперь начала носить трусы и более длинные юбки в качестве препятствия на пути навязчивых пальцев. Брюки исключались – я должна была оставаться женственной и привлекательной и все равно заслуживать уважения!

Невероятным потрясением оказалось понимание того, что мне нравятся лишь те клиенты, которые, как мне представлялось, играли по моим правилам. Однако на самом деле я играла одна! Если я переставала потакать им, отказывалась от их просьб на словах или на деле, они начинали сердиться, не обращали внимания на мои желания или просто больше не приходили. Самым странным было то, что прежде они умели идти на компромисс. Эти «путешествующие торговцы», нуждавшиеся в женской энергии, действительно уходили от меня уравновешенными, испытывая восторг. Однако для этого им не требовалась жрица. Им нужна была обычная потаскуха, которая никогда не скажет «хватит» до того, как закончится их время, и чьи чувства не требуют уважения. В конце концов, если она берет деньги, значит, она в их полном распоряжении.

Я хотела уважения, но все было безнадежно: большинство мужчин считали меня товаром, за который платили. Я была частью сделки, и если мне казалось, что я торгую только массажем и могу выбирать, добавлять ли к нему что-то или нет, это было ошибкой. Они приходили за плотью – моей плотью, – а массаж являлся прозрачным поводом, чтобы ее получить.

Я ПОДНЯЛА трубку и услышала Джона, агента по недвижимости, желавшего со мной поторговаться. Ему явно не хватало любви, и он был готов торговаться ради чего угодно, используя силу своего богатства. Ему нужно лишь полчаса, сказал он, корректируя запись на час, которую сделал раньше, поскольку не мог его оплатить. Это было нечестно, но я изменила для него расписание. Джон приехал на полчаса раньше, желая поговорить. И отнюдь не по душам – он хотел знать, что получит за свои деньги. Он знал, что отнимает мое время, но за него он платить не собирался.

Поскольку я согласилась с ним встретиться, то должна была выполнить большую часть обещанного. Энергия, исходившая от Джона, когда он вошел в массажную комнату, казалась далеким воплем из ада. Я была настороже и следила за ним, сложив руки на груди. Но уже в комнате я увидела, что этот чрезвычайно напряженный и хитрый человек, с «ролексом» на руке, в костюме от Пьера Кардена и стрижкой за сто долларов, был обычным мужчиной, которого никто не любил, и ему не с кем было лечь в постель. Одиночество сделало его злым, хотя он был убежден, что контролирует свои чувства.

«Я нежный, – неожиданно сказал Джон, протянув мне руки ладонями вверх и пытаясь убедить меня в этом честным взглядом карих глаз. – Я неагрессивный». Неагрессивному человеку нет необходимости убеждать в этом собеседника, но слова Джона подсказали мне, что намерения у него хорошие.

Иссушенная душа Джона не забыла, что чувствуешь, находясь в объятиях женщины. Он жаждал эротической любви. Однако в первую очередь он хотел воплотить свою фантазию о раздевающих друг друга людях – к счастью, это гораздо проще, чем когда одежду срывают. Мы смотрели друг другу в лицо и раздевались. Из-за предвкушения грядущих ласк Джон стал неумелым, и расстегивание пуговиц превратилось в трудное, почти комичное дело. Он тщетно пытался расстегнуть мой лифчик. Я повернулась к нему спиной, желая упростить задачу. Часто я представляла, как учу мужчин делать это с закрытыми глазами, в мгновение ока, чтобы не упускать волшебство момента. Однако эта задержка никак не сказалась на желании Джона. Кое-как, но лифчик он расстегнул, и в тот же миг жадные руки обхватили мое тело. Человек, убеждавший меня, что он не агрессивен, едва не сломал мне кости своим объятием.

Я твердо заговорила с ним, стараясь объяснить, как ему надо себя вести. Я не хотела расстраивать его, говоря, что он делает что-то неправильно. «Меня заводит нежность, Джон!» Эти слова произвели положительный эффект. Я поняла, насколько было важно для его самолюбия верить в то, что он действительно меня возбуждает, и не только чтобы доказать свои качества как любовника – он хотел иметь близость с неравнодушной к нему женщиной. Он не желал, чтобы я холодно играла свою роль, втайне его презирая. Все это было справедливо, но что он хотел получить в ответ на такое агрессивное поведение? И неужели он полагал, что массажистка или проститутка даст ему за деньги то, чего он больше нигде не мог получить?

Несмотря на свою неспособность возбудить женщину, Джон все еще ожидал – нет, требовал – от меня соответствующей реакции. Я знала, что он получал от других проституток. «Как симулировать оргазм», – читала я в женских журналах. «Умная женщина знает, как сделать счастливым своего мужа или партнера». Подобный цинизм ошеломлял меня. Сколько женщин симулируют оргазм ради эгоизма своих мужей, думала я? И что это за «ум»? Во что превращаются отношения, когда мы утрачиваем честность? Я уважала своих клиентов, никогда не симулируя оргазм – по крайней мере, до тех пор пока мое дело не начало разваливаться на части.

В тот день Джону повезло: он завоевал мое сочувствие. Он оказался мужчиной именно того типа, который нуждался в моих услугах. Секс иногда смягчает сердца таких мужчин и на время делает их вполне терпимыми. Но смирились бы китайские жрицы с таким отношением? Я тяжело вздохнула: вряд ли. Поэтому я решила ввести новые правила. Больше никаких прикосновений, если я того не хочу, а для мужчин, которые мне не нравятся, только эротический массаж.

Это оказалось сложно. Мне было трудно запомнить, на что я соглашалась прежде с конкретным клиентом. Я завела картотеку: что кому нравится, что я позволяю, от чего отказываюсь, за чем надо следить особо и так далее; но когда я разговаривала по телефону с потенциальным клиентом, то не всегда могла свериться с записями и иногда назначала встречи, о которых позже жалела. Слишком часто я надеялась, что мужчина чудесным образом изменится со времени своего последнего визита, и у него будут другие запросы. Однако дело было в том, что я не умела отказывать. Чем чаще я шла с собой на компромисс, тем менее уверенно себя чувствовала, молча соглашаясь делать то, чего не хотела. Внутри меня нарастало беспокойство.

Я продолжала делать массаж, но не раздевалась и не занималась сексом – только эротика. Глубокой ночью я пообещала себе, что больше не буду делать и этого. Мне стало казаться, что мужчины, приходящие ради секса или эротического массажа, имеют жалкие, неполные отношения, а я лишь усиливаю их отчуждение. Нельзя было придумать более негативной и однобокой точки зрения. Но наступил день, пришел мой первый клиент, и я изменила этому идеалистическому обещанию. Во-первых, заниматься обычным массажем целый час слишком тяжело, и платят за такие усилия гораздо меньше. К тому же было чрезвычайно сложно примирить моих постоянных клиентов с новыми требованиями.

Джо внимательно слушал меня, лежа на массажном столе, обнаженный, уязвимый, готовый к удовольствию. Он всегда любил делать массаж мне, и теперь настала его очередь. Тяжело было говорить, глядя в его спокойные, ждущие глаза, что секса в меню больше не будет. Джо просто ушам не поверил – я видела, что он не мог понять, в чем дело. Джо был чувствительным любовником. Соблазнив меня больше года назад, он умел оставаться в любви самим собой, а это было редким качеством. Джо молчал, пока я, запинаясь, пробормотала свое объяснение и, в конце концов, тоже замолчала, глядя, как тень печали ложится на его лицо. Я была благодарна, что он не ушел, и в качестве подарка решила сделать ему массаж высшего качества.

В его глазах стояли искренние слезы, когда он перевернулся на спину. Я начала гладить его член, но он остановил меня. Дело было не в том, что он не хотел меня искушать – он просто не смог бы достичь сегодня оргазма. Он протянул руку и нежно погладил меня по лицу. Что бы я ни делала для Джо в прошлом, он все принимал с благодарностью, – как я могла подумать, что наношу ему какой-то вред? Как я могла так неправильно все понять? Передо мной был человек, выполнявший любое требование китайской жрицы, а я так с ним обошлась! Я сняла блузку, обняла его, и он содрогнулся от наслаждения в моих объятиях.

Бернард был еще одним постоянным клиентом, с которым у меня сложились близкие отношения. Он работал водителем такси и нуждался в хорошем массаже, чтобы расслабить мышцы после длительного пребывания за рулем. Обычно я обслуживала его, будучи обнаженной. Когда я сказала, что сегодня будет только массаж, Бернард весело покачал головой и дернул меня за одежду. «Что с тобой случилось?» – недоверчиво спросил он. Бернард лег на массажный стол и игриво потянул меня к себе. «Мы делали это раньше, Карла, и нам было здорово».

Все оказалось безнадежно. Я решила продолжать, как и раньше. Я позволила ему снять с себя одежду и возбудить меня руками. Я начала делать массаж – руки сами собой переходили к напряженным, болезненным, требующим внимания участкам. Все это время Бернард спокойно лежал, не прерывая моих занятий. В массаже нуждалась только его спина; когда я закончила, он, как обычно, с широкой улыбкой перевернулся на спину, сел и водрузил меня на свой возбужденный член. Я уперлась ногами в стол, а он раз за разом поднимал меня. Волны удовольствия захлестывали нас, пока мы оба не испытали оргазм.

Время истекло. Одеваясь, я чувствовала себя подавленной. Я занялась своими обязанностями: принесла Бернарду стакан воды, пока он был в душе, убрала полотенца, привела в порядок подушки. Я подумала: как он себя чувствует? Мы столкнулись в коридоре, и выглядел он великолепно – талия обернута полотенцем, на губах озорная улыбка. Толку в моих правилах не было: надо либо прекращать встречи с Бернардом, либо продолжать заниматься с ним сексом. Бернард был не только славным человеком, он еще и хорошо платил, поэтому решение следовало на время отложить.

Размышляй я более рационально, я бы поняла, что некоторые клиенты вполне соответствуют всем требованиям моего идеала китайской жрицы. Однако росписи на вазе не навели меня на основную, самую важную мысль: когда китайская жрица по той или иной причине больше не хочет этим заниматься, она уходит! Но я осталась, подобно изображениям, навечно запечатленным на вазе.

Вместо того чтобы действовать, я продолжала думать. И чем больше я думала, рассуждала и взвешивала, тем больше себя мучила.

Большинство моих клиентов были приятными, достойными, щедрыми и искренними мужчинами. И с ними, и с тем, чего они хотели, все было в порядке. «Плохим» было то, что я не научилась уважать свою энергию и телесные ощущения. А если я себя не уважала, то чувствовала себя плохо. Не работа делала меня плохой женщиной – так я себя ощущала.

Я снова и снова поддавалась любовной тяге секса, но после испытывала еще большее опустошение, разочарованная отсутствием выдержки и самоконтроля. В секунды до оргазма, в жару страсти, я обманывала себя, полагая, что на этот раз все изменится, и, когда все закончится, я буду чувствовать себя хорошо. Увы, положительные эмоции очень быстро исчезали. Я не могла остановиться, потому что была зависима: зависима от секса, от внимания, от легких денег. Однако в то время мне было сложно осознать это целиком.

Я ПРЕБЫВАЛА в постоянном страхе из-за того, что друзья и приятели могут узнать о моих занятиях эротическим массажем. Поэтому у меня было очень мало откровенных разговоров – по сути, моим единственным наперсником был гомосексуалист Шон. Обаятельный, артистичный, умный, красивый и терпимый молодой человек, он ничего от меня не хотел и стремился лишь поддержать. Он приходил ко мне, желая поразить каким-нибудь новым блюдом, а его музыкальный голос и приятный внешний вид повышали мне настроение. С Шоном я могла обсуждать практически все. Почти все. Поскольку даже с ним я никогда не говорила о своем глубочайшем страхе перед разоблачением.

Кроме Шона, я дружила с Рут и Доном, жившими на соседней улице. Мы никогда не обсуждали мой стиль жизни. Я начала преподавать, желая, чтобы у окружающих создалось впечатление, что эта работа и есть источник моего дохода. Пару лет мы ходили друг к другу в гости, живо и весело дискутируя на разные темы за приготовленными Рут обедами. Моя мрачная тайна не выходила на поверхность, и иногда мне казалось, что она все глубже погружается в темноту.

Однако вскоре появился другой секрет – между мной и Доном. Проблемы начались тогда, когда Дон заявил, что хочет заняться со мной сексом. Я взглянула в его темные большие глаза и поняла, что наши невинные шутки на сексуальную тему превратились для него в эротическую фантазию. Я знала, что, вступая в брак, Рут и Дон были девственниками, и с тех пор никто из них не имел иного сексуального партнера. Они в шутку предлагали друг другу завести любовников, от чего сердце у меня замирало – несмотря на всю их любовь и понимание, нет дыма без огня. Рут, к примеру, открыто рассказывала, кем она могла бы увлечься на работе. Однако мы понимали, что это только шутки и фантазии, которые не воплотятся в жизнь.

Просьба Джона застала меня врасплох. Он был близким другом, но совершенно не моим типом мужчины, и я не подозревала, что он чувствовал нечто иное. Что произошло с моим эротическим радаром? Наверное, дело не во мне, и Дон хочет просто переспать с кем-то из чистого любопытства. Я сказала ему об этом, но к моему удивлению он не сдался.

Наконец, сдалась я, решив, что, пройдя через это, он узнает, как скучен секс, лишенный эмоций. Я согласилась, чтобы он пришел ко мне. Это была очень странная встреча. Дружба Дона напоминала мне о доблестном римском воине, который будет защищать вас до самого конца. Рут была похожа на королеву, заслуживавшую высочайшей верности. И мы ее предавали, не желая при этом причинить ей боль.

В постели Дон приступил к делу с той прямотой, с которой, наверное, занимался сексом с женой. Я не прилагала особых усилий, чтобы его возбудить – скорее, мне хотелось показать, что остроту сексу придает качество отношений, а не простая смена партнеров. Я надеялась, что ему будет так же скучно, как и мне. Мы занимались сексом в миссионерской позиции, а после легли рядом – он на спине, а я на боку, глядя на него. Он лежал, отвернувшись, лицом вверх. Дон решил не сообщать мне, что происходит в его голове, но настойчиво просил меня ничего не говорить Рут. «Это лишь причинит ей боль, она не поймет».

Я торжественно обещала хранить тайну, ставшую очередным тяжелым грузом, усугубившим страх разоблачения. Я знала, что мир «по ту сторону» назовет меня проституткой, шлюхой, порочной женщиной. Той, кто не может зарабатывать на жизнь достойно, кто не знает, как получить деньги, не продавая свое тело. Я верила в свободу, но боялась отстаивать свои убеждения. Другими словами, я была обманщицей.

ПОНИМАНИЕ того, что я обманщица, человек, живущий во лжи, стало невыносимой мукой. Однажды вечером я отправилась на лекцию знаменитого американского психолога, рассказывавшего перед большой аудиторией об архетипах Юнга. Он казался человеком, способным пролить свет на мои страдания. Я чрезвычайно хотела поговорить с ним и терпеливо ждала за сценой, пока все не разойдутся. Вместе с помощником, доложившим ему о моем срочном деле, он вошел и сел в ожидании чего-то экстраординарного.

«Так о чем же вы хотите рассказать?» Мистер Знаменитость слегка наклонился вперед, положив руку на колено, а помощник оперся на спинку его кресла.

«Я чувствую себя обманщицей…»

С трудом я рассказала свою ужасную историю, после чего оба моих слушателя расхохотались.

«И это все?» – воскликнул мистер Знаменитость, поднялся и пошел прочь, а я осталась сидеть, раскрыв рот от изумления. Психолог и его помощник удалились, веселясь и разговаривая о чем-то другом. Я попыталась проанализировать реакцию психолога. Что он имел в виду – что не стоит так переживать по поводу обмана? Что обманывают все и о чем тут можно говорить? Что такую проблему исправить легче всего? Я не могла взять в толк, что их обоих рассмешило. Возможно, этот психолог и сам являлся обманщиком. Однако такое наиболее вероятное объяснение я не была готова принять.

Пребывая все в том же замешательстве, я обратилась за ответами к духовным учениям. Я исследовала положения веры ба– хаи, трансцендентную медитацию, раджа-йогу, углубилась в изучение индийских религий, посещала буддийские монастыри. Однако мне не хотелось оказаться в кругу почитателей каких– либо гуру – не надо мне ни Раджниша, ни Саи-бабы, ни Мукта– нанды. Вероятно, мне казалось, что эти святые люди проклянут меня или уведут с выбранного мною уникального пути. Я чувствовала себя не в своей тарелке перед таким проницательным учителем, как Пол Лоуи, некогда ярым приверженцем Раджни– ша. Я не желала находиться рядом с тем, кто увидит меня насквозь и скажет, какой я ужасный человек. Нет, мне хотелось найти путь, на котором я буду хороша такой, какая я есть! Встретить человека, который сможет склеить разбитую вазу, избавить меня от сомнений и того качества, которое я называла внутренним саботажем, не позволявшего мне разбогатеть.

Конечно, в то время я так не думала. Мысли я четко, безусловно, сказала бы себе: ты отвратительная потаскуха и не заслуживаешь ничего хорошего.

КАЧЕСТВО моего массажа начало ухудшаться. Я хотела поскорее обслужить клиента, поэтому быстро уставала. Глядя на себя в зеркало, я вздрагивала от своей бледности и измученного выражения лица. Мне было важно чувствовать, что я делаю что-то хорошее, но я все реже и реже могла отыскать в себе вдохновение. Когда во мне возникло коварное подозрение, что я могу причинять своим клиентам вред, словосочетание порочная женщина обрело новый смысл. Любовь постепенно превратилась в отвращение.

Я проклинала себя за то, что сеяла среди мужчин «отчуждение». Чувство вины невероятно усилилось. Я не понимала, что мотивация клиентов не входит в мою компетенцию. Я не осознавала степени своей самоуверенности, полагая, что могу понять их чувства. Куда делось первоначальное убеждение в том, что сексуальный контакт со мной принесет мужчине духовную пользу? Не оказалась ли я запугана общественным мнением? Этого бы не произошло, не кройся внутри меня чувство вины, ожидающее лишь повода пробудиться. Вина пряталась в глубине моей души очень давно, еще до того, как я начала работать. Я выбрала профессию, доказывавшую, что я виновна.

У меня на ногах появились незаживающие нарывы. Я пыталась лечиться антибиотиками, меркурохромом, целительными мазями, ходила к врачам и натуропатам, однако нарывы продолжали возникать, а гной и боль указывали на то, что во мне есть что-то порочное, стремящееся выйти наружу. Я чувствовала, как душу подтачивает мучительная проблема, отравлявшая все мое существование. Пребывая в этом жалком состоянии, я позвонила Гее, специалисту по ребефингу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.