Глава пятьдесят седьмая

Глава пятьдесят седьмая

Сталин принимает академиков Вернадского и Иоффе: атомная проблема. Победа под Сталинградом. Ржев. Сталин — соавтор и редактор пьесы о генералах

Трудно представить, но в сентябре 1942 года перед началом Сталинградской битвы Сталин принял на Ближней даче в Кунцеве академиков В. И. Вернадского и А. И. Иоффе; присутствовал нарком боеприпасов Ванников. Речь шла о создании ядерного оружия. Распоряжением ГКО от 28 сентября 1942 года были возобновлены работы по урановой проблеме в Ленинградском физико-техническом институте, который тогда находился в эвакуации в Казани. Во исполнение распоряжения была создана первая специальная лаборатория под руководством И. В. Курчатова. Подчеркнем, что в то время Сталин не располагал материалами внешней разведки, они были доведены до него только 6 октября 1942 года, то есть после его распоряжения. Соответственно, и Берия подключился к проблеме только в 1943 году⁴⁶¹.

Тем временем в Ставке была подготовлена убийственная для противника операция «Уран», идею которой предложил Жуков, поддержали Василевский и Сталин. План операции выкристаллизовался в середине сентября. Он сводился к мощным ударам из района Серафимовича, то есть с северо-западного направления, и из дефиле озер Цаца и Берманцак, южнее Сталинграда, по флангам противника в общем направлении на запад, к городу Калач, с целью окружения и уничтожения основных сил немцев. Руководителями подготовки этой операции Сталин назначил Жукова и Василевского.

Подготовка проводилась в обстановке строжайшей секретности. Телефонные переговоры и письменные сообщения по этой теме запрещались. Вся информация доводилась устно, резервные армии перебрасывались к Сталинграду только ночью.

Подготовка «Урана» проходила параллельно с большой отвлекающей операцией «Марс» на Западном фронте в районе Ржева. В дневнике Гальдера от 24 сентября 1942 года о ней сказано: «Усиленные железнодорожные перевозки на территории всего района перед фронтом группы армий „Центр“ указывают на то, что противник занят перегруппировкой крупного масштаба…»⁴⁶²

Двадцать пятого сентября Гитлер снял Гальдера с должности начальника Генерального штаба за то, что тот предлагал прекратить операцию под Сталинградом. Новый начальник Генштаба генерал-полковник Курт Цейтцлер сделал Гитлеру доклад, в котором назвал самым опасным участком Восточного фронта северный фланг группы армий «Б», занимаемый румынскими, итальянскими и венгерскими частями. (Именно сюда и ударят вскоре советские армии.) Гитлер обозвал Цейтцлера «пессимистом».

Советское наступление началось 19 ноября с мощной артиллерийской подготовки. 20 ноября в двадцатиградусный мороз двинулись пехота и танки. Фронт был быстро прорван. Подчеркнем, что к началу этого наступления советская авиация обрела превосходство в небе над Волгой. 23 ноября кольцо окружения сомкнулось в районе Калача.

Двадцать пятого ноября началась операция «Марс», которой руководил Жуков. Если бы она удалась, то был бы открыт прямой путь на Берлин. В ней участвовали с советской стороны 1,9 миллиона человек, почти 3500 танков, свыше тысячи самолетов, около 25 тысяч артиллерийских орудий.

У этой операции был и второй план, делавший ее жертвенной, она отвлекала немцев от Сталинграда. Для этого советская разведка посредством радиоигры сообщила противнику, что Красная армия ударит 15 ноября не под Сталинградом, а в центре. Поэтому в октябре–ноябре 1942 года немецкое командование усилило западное направление — полностью перебросило 11-ю армию Э. Манштейна, которая предназначалась для штурма Ленинграда, а с началом наступления Калининского и Западного фронтов — еще пять дивизий и две бригады из Западной Европы, потом еще десять дивизий. Замахнувшись под Ржевом, Сталин провел страшный удар на Волге.

Это было поразительно: после немыслимых поражений лета 1942 года Советский Союз смог провести две такие стратегические операции!

Несмотря на то что операция «Марс» не увенчалась успехом, она повлекла за собой тяжелые последствия для германской армии, что отразилось на решающих сражениях 1943 года. В результате понесенных потерь 9-я германская армия надолго потеряла должную боеспособность. Поэтому операцию «Цитадель» (на Курской дуге) немцы перенесли с мая на июль. Однако и в июле немецкое наступление на севере Курской дуги быстро утратило силу.

На фоне Сталинградской победы операция подо Ржевом осталась незамеченной и практически не освещенной в советской историографии, словно в ней было что-то такое, к чему не надо было привлекать внимание. Молва объясняла приказ Сталина, направившего Жукова подо Ржев и оставившего Василевского под Сталинградом, желанием Верховного лишить Жукова лавров победителя в битве на Волге. Но эта версия лишена смысла. К тому же прибавим, что по итогам Сталинградской операции именно Жуков наряду с Василевским и другими командующими фронтами был награжден полководческим орденом Суворова. На ордене Жукова стоял номер один. (Старые же маршалы, Ворошилов, Буденный, Тимошенко, тогда не получили никакой награды.)

Трудно представить, что в тяжелейшей обстановке лета 1942 года Сталин мог заниматься чем-либо иным, кроме военных дел. Но наш герой в это время посчитал важнейшим для себя делом дважды встретиться с драматургом Александром Корнейчуком и отредактировать его пьесу «Фронт». Конечно, Корнейчук не был рядовым литератором, перед войной он занимал пост председателя Союза писателей Украины, а с 1941 года служил в политуправлении Юго-Западного фронта. И все же, с одной стороны, сталинградская драма, а с другой — какая-то вымышленная история…

Однако вымышленная история под руководством Сталина быстро превратилась в живую повседневность. Сюжет пьесы заключался в том, что командующий фронтом генерал-лейтенант Горлов, храбрый участник Гражданской войны, а на сегодня отставший от жизни невежественный военачальник, сталкивается с молодым, хорошо образованным генерал-майором Огневым. Огнев начал войну полковником, командовал дивизией, потом армией. В штабе Горлова — льстецы, подхалимы, самодовольные хамы, пьянство, можно сказать, почти атаманщина.

Огнев открыто противостоит не только Горлову, а всей тенденции. По первому варианту пьесы, он самостоятельно разрабатывает свой план операции и, никого не ставя в известность, осуществляет его с успехом. То есть совершает должностное преступление во имя борьбы с недостатками Горлова.

В отредактированном Сталиным варианте Огнев передает свой план члену Военного совета фронта Гайдару, а тот — в Москву. План блестяще воплощается, Горлов снят с должности, Огнев назначен на его место.

Вроде бы ничего особенного, не Шекспир. Но Сталин лично редактирует, дописывает отдельные монологи, заостряет главную мысль. Теперь член Военного совета Гайдар произносит вписанный вождем текст: «Сталин говорит, что нужно смелее выдвигать на руководящие посты молодых, талантливых полководцев наряду со старыми полководцами, и выдвигать надо таких, которые способны вести войну по-современному, а не по старинке, способны учиться на опыте современной войны, способны расти и двигаться вперед… Надо бить их, этих самовлюбленных невежд… заменить их другими, новыми, молодыми, талантливыми, иначе можно загубить все великое дело»⁴⁶³.

Когда Сталин редактировал действия литературного героя Огнева, он явно видел перед собой реальных генералов, которым он отдал много власти. Он хотел объясниться с ними, чтобы они поняли логику момента и не совершали непоправимых ошибок.

После публикации пьесы в «Правде» (24 и 27 августа 1942 года) неожиданная реакция появилась не с той стороны. 28 августа Тимошенко прислал телеграмму:

«Тов. Сталину.

Опубликованная в печати пьеса тов. Корнейчука „Фронт“ заслуживает особого внимания. Эта пьеса вредит нам целыми веками, ее нужно изъять, автора привлечь к ответственности. Виновных в связи с этим следует разобрать. Тимошенко».

Старый кавалерист, конечно, не знал, кто соавтор пьесы.

Тогда Сталин потребовал на одном из совещаний мнения генералов о пьесе. Жуков сообразил уклониться от прямого ответа, сказав, что не успел прочитать. Но Конев откровенно признался: «Очень плохое. Если плохой командующий, в нашей власти его снять. Но когда командующего фронтом шельмуют, выставляют, высмеивают в произведении, напечатанном в „Правде“, это имеет не частное значение, речь идет не о ком-то одном, а бросает тень на всех».

Это говорил тот самый Конев, которому Верховный «каялся» еще совсем недавно: «Сталин — честный человек…» Вождь заявил генералу: «Ничего вы не понимаете. Это политический вопрос, политическая необходимость. В этой пьесе идет борьба с отжившим, устарелым, с теми, кто тянет нас назад. Это хорошая пьеса, в ней правильно поставлен вопрос».

Коневу следовало бы согласиться, но он ввязался в спор, указывая на ошибки Корнейчука. Чтобы прояснить свою позицию, он уточнил: «Я скорее из тех людей, которые подразумеваются под Огневым, но в пьесе мне все это не нравится».

И тут Сталина понесло: «Ну да, вы Огнев! Вы не Огнев, вы зазнались. Вы уже тоже зазнались… Вы, военные, все понимаете, вы все знаете, а мы, гражданские, не понимаем, мы лучше вас это понимаем, что надо и что не надо»⁴⁶⁴.

После публикации «Фронта», многих рецензий-подсказок и выволочки Коневу на всех уровнях правящей группы должны были понять, кто выдвигает и поддерживает реальных Огневых и почему начальный период войны был так трагичен. Плохо, хорошо ли, но Сталин объяснился с обществом.

А что было делать, когда в роли Горлова выступал сам вождь? К кому тогда посылать гонцов?

Вскоре после издания «Фронта» именно такая история и случилась с самим Сталиным и начальником Генштаба Василевским, который как представитель Ставки координировал операцию «Уран». Суть была в том, как правильно распорядиться 2-й гвардейской армией, которой командовал Р. Я. Малиновский, — направить ее на отражение попытки немцев (Манштейн) разорвать с внешней стороны кольцо окружения 6-й армии Паулюса или оставить ее нацеленной, как и предполагалось по первоначальному плану, против находившейся на Кавказе германской группы армий «А». Риск был огромный.

Вот как об этом вспоминал А. М. Василевский: «В период наступления Манштейна на Сталинградский фронт я был в частях отступавшего кавалерийского корпуса Шапкина и в других отступавших частях. Положение складывалось грозное. До соединения наступавших частей Манштейна и армии Паулюса оставались считаные дни. Я считал, что пройдут еще сутки, максимум двое, и уже поздно будет этому помешать. Они соединятся, Паулюс уйдет из Сталинграда, и это приведет не только к тому, что рухнет кольцо окружения, рухнет надежда на уничтожение группировки Паулюса в кольце, созданном с таким трудом, но и вообще это будет иметь неисчислимые последствия для всего хода военных действий.

Мы сначала просчитались, недооценили количества окруженных войск. На самом деле в окружении было 300000 человек, и все они могли прорваться и после соединения с Манштейном уйти, и последствия, повторяю, были бы неисчислимыми.

Считаю, что Сталинградский фронт наличными силами уже не в состоянии был сдержать наступление Манштейна. Наблюдая это своими глазами, я, поехав на командный пункт Юго-Западного фронта, позвонил оттуда Сталину и настойчиво попросил, чтобы для контрудара по Манштейну Сталинградскому фронту была придана 2-я гвардейская армия, которая по первоначальному плану действительно была предназначена для наращивания удара на Ростов с тем, чтобы в результате этого удара отрезать не только войска, окруженные под Сталинградом, но и кавказскую группировку немцев. Я это знал, разумеется, но тем не менее в сложившемся критическом положении настаивал на переадресовании армии.

Сталин эту армию отдавать категорически не хотел, не хотел менять для нее первоначально поставленную задачу. После моих решительных настояний он сказал, что обдумает этот вопрос и даст ответ. В ожидании этого ответа я на свой страх и риск приказал Малиновскому начать движение частей армии в новый район, из которого она должна была действовать против Манштейна, приказал ему также садиться на командный пункт к Толбухину, забрать у него линии связи для того, чтобы сразу наладить управление вновь прибывающими войсками. Это приказание было дано поздно вечером, а ответа от Сталина еще не было.

Как я впоследствии узнал, Сталин в эту ночь обсуждал в Ставке мое требование, и там были высказаны различные мнения. В частности, Жуков считал, что армию переадресовывать не надо, что пусть в крайнем случае Паулюс прорывается из Сталинграда навстречу Манштейну и движется дальше на запад. Все равно ничего изменять не надо, и надо в соответствии с прежним планом наносить удар 2-й гвардейской армией и другими частями на Ростов. Об этом шли в ту ночь споры в Ставке.

А я ходил из угла в угол и ожидал, что мне ответят, потому что фактически я уже двинул армию. Наконец, в 5 часов утра Сталин позвонил мне и сказал злобно, раздраженно всего четыре слова:

— Черт с вами, берите!

И бросил трубку»⁴⁶⁵.

Василевский признается, что совершил самоуправство (как генерал Огнев в первом варианте пьесы «Фронт»). Трудно представить, что могло быть, если бы Сталин вопреки обстановке решил все-таки не перенацеливать армию Малиновского.

Подобная история была и у Маленкова, который тоже без разрешения Сталина санкционировал приостановку авиационного завода, выпускавшего истребители Як, для того, чтобы наладить замену алюминиевой обшивки прессованной фанерой. Это давало заметное увеличение производства.

Сталин лично следил за количеством ежедневного выпуска самолетов, и, как считал Маленков, предложение приостановить производство привело бы вождя в ярость. После того как он увидел в отчете, что производительность сначала упала, а потом резко возросла, он попросил объяснить причину. Маленков признался, рассчитывая, что победителей не судят. Как он потом вспоминал (со слов его сына Андрея), «Сталин только покачал головой».

Что увидел Верховный в поступке ближайшего помощника? То, что ему не доверяют? Что более молодые управляются без него, а он уже создает помехи делу?

Конечно, на словах (и в литературных текстах) легче помогать молодым и талантливым генералам. А если этот молодой и талантливый вдруг показывает тебе, что и ты отстаешь от быстротекущей жизни?

Напомним, что в декабре 1942 года Сталину исполнилось 63 года.

Величие завершившейся битвы нашло неожиданное отражение в Берлине. «В те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил — в присущей ему манере — о Сталине с большим восхищением. Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941–1942 годах, вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин — это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит. Создание Красной Армии — грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, — историческая личность совершенно огромного масштаба»⁴⁶⁶.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.