Феномен Грасса Послесловие переводчика

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Феномен Грасса

Послесловие переводчика

О недавнем скандале, связанном с именем Гюнтера Грасса, наверняка слышали многие. За ним следили информационные агентства, о нем извещали новостные программы российского радио и телевидения, писала российская пресса, судачили форумы и блоги российского интернета. Нередко встречались публикации, где журналисты, дабы прибавить сенсационной остроты материалу и заинтриговать публику, допускали перехлесты, а то и шли на откровенную ложь. Вместе с тем почти ничего не говорилось о событии, с которого все началось. Этим событием стала новая книга Грасса, художественная проза автобиографического характера, однако всю книгу, еще до ее выхода в продажу, к читателям, инициаторы скандала свели к одному-единственному эпизоду, представив дело так, будто всемирно известный писатель накануне своего 80-летия решился признаться в постыдном факте собственной биографии, который, дескать, замалчивался на протяжении всей его сознательной жизни и который требует теперь радикального пересмотра и его творчества, и подлинности его гражданской позиции, и его общественной репутации.

Скандалы приобретают особенно широкий размах, когда они в значительной мере поляризуют либо элиту, либо все общество в целом и когда они затрагивают нечто очень существенное для элиты и общества. Все это имеет прямое отношение к феномену Гюнтера Грасса. Но прежде чем обратиться к нему, напомним хронику разыгравшегося скандала.

Скандальная хроника

В пятницу 11 августа в 17 часов 13 минут немецкое информагентство SID (Служба спортивной информации) поместило под рубрикой «Разное» краткое сообщение: «Лауреат Нобелевской премии по литературе Гюнтер Грасс признался в беседе с газетой „Франкфуртер альгемайне цайтунг“ (субботний выпуск), что являлся членом войск СС». Следом на сайте этой газеты появилась редакционная статья и фрагменты из упомянутой беседы, предваряющие большую публикацию субботнего выпуска — интервью с Гюнтером Грассом под сенсационным заголовком «Почему я прерываю мое молчание через шестьдесят лет».[1] Так начался оглушительный скандал, эхо которого разнеслось по всему миру.

Речь в этом интервью шла о новой книге Грасса «Луковица памяти»,[2] которая носит характер художественных мемуаров и охватывает период с 1 сентября 1939 года, когда началась мировая война, до 1959 года, когда вышел в свет роман Грасса «Жестяной барабан». Но эти два десятилетия юности, человеческого и творческого становления писателя свелись в газетном материале к одному сенсационному факту — «служба в войсках СС».

При этом слухи о новой книге Грасса ходили довольно давно. Он работал над ней три года. На Франкфуртской ярмарке 2005 года издательство «Штайдль» уже намекало на ее скорое появление и на то, что это будет нечто вроде автобиографии. На самом деле к этому времени рукопись уже была у Хельмута Фрилингхауза, литературного редактора Грасса. К весне 2007 года редактура была практически завершена, и 17 марта, на юбилейном торжестве по случаю 80-летия Зигфрида Ленца, издатель Герхард Штайдль договорился с редакторами «FAZ» («Франкфуртер альгемайне цайтунг») о том, что газета получит эксклюзивную возможность представить новую книгу, дав отрывки из нее, развернутое интервью с автором, архивные фотографии и авторские иллюстрации (ведь Грасс с давних пор сам оформляет собственные книги, да и вообще литературное творчество неразрывно связано для него с изобразительным искусством).

В середине июля состоялась запись интервью. Собеседниками Грасса были Франк Ширрмахер, издатель «Франкфуртер альгемайне цайтунг», и редактор отдела литературы Хуберт Шпигель. Премьера книги намечалась на 1 сентября 2006 года, и газетная публикация должна была анонсировать эту премьеру. Примерно в это же время издательство, по заведенной в Германии традиции, начало рассылать гранки и так называемые экземпляры для прессы, чтобы литературные критики, редакции газет и журналов, телевизионных каналов и радиостанций могли заранее познакомиться с новинкой и подготовиться к премьере. Было разослано около четырехсот экземпляров. Это не так уж много. Бывает, что количество «предварительных экземпляров» доходит до нескольких тысяч. Вокруг них разыгрываются внутренние интриги, идет соперничество за то, кто получит право рецензировать книгу, особенно когда речь идет о потенциальном бестселлере, а таковым становится любое произведение Грасса. Весьма рано получил такой экземпляр, например, Ульрих Виккерт, самый популярный ведущий новостных программ немецкого телевидения. Книга произвела на него сильное впечатление, поэтому он договорился с Грассом, что посвятит ей специальную телевизионную передачу, приуроченную к премьере «Луковицы памяти». Следует заметить, что, высылая «предварительные экземпляры», издательство требует не разглашать содержание книги до указанного срока. То же самое относится к книжным магазинам, которые заранее получают заказанные части тиража, но начинают продажи только в установленный день премьеры.

Словом, с середины июля о самом факте «службы Грасса в войсках СС» знали многие — например, тот же Ульрих Виккерт, — но никто не спешил делать из него сенсацию. Ни один журналист не обратился в издательство или к самому писателю с вопросом, с просьбой разъяснить или уточнить что-либо по поводу эпизода, который вызвал позднее столь шумный, затяжной и широкий скандал. Ответ напрашивается сам собой. Одни не читали книгу, поскольку до премьеры имелся запас времени. Другие прочли книгу целиком, а в ее контексте рассказанный Грассом военный эпизод собственной биографии воспринимался совсем не как скандальная сенсация с разоблачением.

В комментарии Франка Ширрмахера к опубликованному в «FAZ» интервью с Грассом прозвучал ключевой вопрос последующей дискуссии: почему Грасс на протяжении шестидесяти лет скрывал свою принадлежность к войскам СС?

Но можно ли утверждать, что он злонамеренно утаивал от всех этот факт? Начнем все-таки с того, что Грасс заговорил о прошлом по собственной воле, никто его не принуждал. К тому же в армейских архивах хранились соответствующие документы. Доступ к ним никогда не закрывался, биографам, историкам, литературоведам, журналистам достаточно было просто обратиться к ним, что и сделал 13 лет тому назад в ходе рутинных процедур некий представитель пенсионного ведомства. Впрочем, федеральный уполномоченный по охране персональных данных заявил, что для знакомства с архивными документами Грасса требуется разрешение писателя, который тут же официально открыл их для публичного ознакомления.

Далее, как выяснилось, о службе в войсках СС Грасс рассказывал в частных разговорах с коллегами. Австрийский писатель Роберт Шиндель определенно помнит это и называет свидетелей.[3]

Что же касается эволюции своих взглядов, то Грасс никогда не делал из них секрета. Состоял в детской и юношеской нацистских организациях. Был одурманен национал-социалистическим воспитанием и пропагандой. Собственно, ничем не отличался от большинства немецких сверстников. Не задавал лишних вопросов о происходящем вокруг, а точнее, не задавался ими. Правду о преступлениях фашизма и их чудовищных масштабах осмыслял с трудом. Начатки политического сознания формировались под воздействием тех острых идейных споров, которые Грасс слышал, когда после плена работал на шахте. С течением времени стал убежденным антифашистом и социал-демократом, активно включился в политическую и общественную жизнь.

Второй вопрос, сразу же прозвучавший в комментарии Ширрмахера: почему «признание» состоялось именно сейчас? Ведь были же, дескать, многочисленные другие возможности или даже настоятельная необходимость проинформировать общественность по случаю того или иного аналогичного события, когда происходило очередное разоблачение или разыгрывался новый скандал, связанный с преодолением нацистского прошлого. Но ведь позиция Грасса в этом отношении всегда была совершенно недвусмысленна. Он последовательно осуждал тех, кто защищал свое нацистское прошлое, недостаточно решительно отказывался от него, релятивировал преступления фашизма или умалял собственную ответственность. Эти требования он неизменно предъявлял и самому себе, не признавая срока давности даже сейчас, по прошествии шестидесяти лет. Подозрения, будто Грасс хотел опередить события, поскольку в противном случае всплыли бы компрометирующие его документы из архивов Штази, попросту нелепы. «Дело» Грасса из этих архивов известно давно, он специальным личным письмом открыл его для исследователей.

За несколько дней скандал вокруг Грасса достиг невероятного размаха, а ведь книга к этому времени еще не поступила в продажу, даже рецензии на нее разрешалось публиковать только через две недели, поэтому издательство «Штайдль» приняло решение отменить ограничительный срок, назначенный на 1 сентября. За первую же неделю продаж разошелся весь стартовый тираж в количестве 150 тысяч экземпляров,[4] а вскоре были распроданы и следующие 100 тысяч. Это породило новую нелепую версию, будто скандал инсценирован специально для раскрутки новой книги. Ульрих Виккерт также перенес свою телевизионную презентацию «Луковицы памяти» на более ранний срок. Его передача — еще одно интервью с Грассом — вызвала ажиотажный интерес, который повлек за собою новую волну публикаций, теперь уже с развернутыми рецензиями на книгу. Эта волна хлынула далеко за пределы Германии.[5] В Польше полемика вокруг Грасса приобрела особенно острый характер из-за ее политизации и требований, чтобы писателя лишили звания почетного гражданина его родного города Гданьска (Данцига). К этому требованию присоединился Лех Валенса, который пригрозил, что в противном случае сам откажется от звания почетного гражданина.[6] Прозвучали обращения к Нобелевскому комитету с призывом лишить Грасса присужденной премии, чего, собственно, комитет раньше никогда не делал.

Наконец, на книгу начали откликаться солидные рецензенты и литературные критики ведущих немецких газет. Они, как всегда, расходились во мнениях по отношению к Грассу. Обращали на себя внимание наиболее высокие оценки. Так уже упоминавшийся Хуберт Шпигель, литературный редактор «FAZ», написал: «Луковица памяти» — не автобиография, это роман о жизни Гюнтера Грасса. Это его величайшая и важнейшая книга со времен «Данцигской трилогии».[7]

На фоне всех этих событий публика с немалым нетерпением ожидала объявленной презентации книги в знаменитом брехтовском театре «Берлинский ансамбль», где 4 сентября Грассу предстояла личная встреча со своими многочисленными читателями. Презентация затевалась в виде традиционного «Голубого дивана», когда тот или иной известный писатель не только представляет свою новинку, читая фрагменты из нее, но и отвечает на вопросы ведущего, который обязан в интересах слушателей не слишком щадить выступающего. Грасс не обманул ожиданий. Театральный зал, рассчитанный на 750 мест, был переполнен, но не вместил всех желающих, поэтому в фойе был вынесен экран, на который шла трансляция со сцены. Второй канал немецкого телевидения ZDF показал целиком всю почти двухчасовую передачу.[8] На следующий день Грасс встретился с еще большим количеством публики во Франкфуртском оперном театре. Здесь, как и в Берлине, писателя принимали более чем благосклонно. С этого времени острота дискуссий явно пошла на убыль, но интерес к книге, судя по темпам продаж, продолжал оставаться высоким — она являлась бесспорным лидером в еженедельных списках бестселлеров.

Как он «учился страху»

У братьев Гримм есть «Сказка о том, кто ходил страху учиться». Грасс как бы и отсылает к ней читателей названием небольшой четвертой главы «Как я страху учился», которая повествует о том, что ему пришлось пережить в последние месяцы войны. Страницы именно этой главы и стали поводом для скандала. Приведем здесь краткую реконструкцию фактического материала, привлекая не только эту главу, но и другие источники.

Еще в пятнадцатилетнем возрасте, то есть в 1943 году, Грасс из мальчишески глупого желания погеройствовать решил пойти добровольцем в подводники. Подводником его не взяли по малолетству, но заявлению, видимо, дали какой-то ход, поэтому, когда подошел нормальный призывной срок, он получил повестку.

Тут Грасс ссылается на пробелы памяти. Он не может вспомнить, какой была повестка, явствовало ли из нее, что его призывают в войска СС или это выяснилось уже на призывном пункте. Это дало повод усомниться в искренности писателя. Дескать, обычно даже в войска СС, не говоря уж о «черных СС», брали не просто добровольцев, требовалось еще и согласие родителей, даже рекомендация директора школы. Публицист Клаус-Райнер Рёль, который некогда издавал леворадикальный журнал «Конкрет» и был женат на Ульрике Майнхоф, учился в той же данцигской школе, что и Грасс. Был почти его ровесником. По его словам, повестку из войск СС нельзя было не узнать.

К тому же все боялись попасть туда, поскольку было известно, что солдаты из войск СС пленных не берут, зато и их самих расстреливают на месте. Рёль рассказал собственную историю. Он и еще несколько его ровесников получили запечатанный пакет, а к нему командировочное предписание явиться на сборный пункт в другой город. Уже на месте они догадались, что со сборного пункта их отправят в войска СС, вскрыли пакет и убедились в верности своей догадки. Пакет уничтожили, на сборном пункте соврали, будто потеряли его при бомбежке, и таким образом оказались в обычных армейских частях.[9]

Но ведь этот рассказ косвенным образом подтверждает то, что в последние месяцы войны войска СС набирали не только добровольцев, а призывники порой только на сборном пункте узнавали о своей судьбе.

Так или иначе, по словам Грасса, в сентябре 1944 года он был направлен в учебное подразделение войск СС. Похоже, память его подвела: документально зафиксированная дата его поступления в 3-е учебно-резервное подразделение — 11 ноября 1944 года. В конце февраля 1945 года он был приведен к присяге. Военная специальность: заряжающий танкового орудия. Из того времени, что шло обучение, Грасс несколько недель симулировал желтуху, хотел избежать муштры. Сама принадлежность к войскам СС его, по все той же мальчишеской глупости, не смущала. Эти части казались ему армейской элитой, которую бросают на самые трудные участки, и только.

Затем Грасс попадает в разные подразделения 10-й танковой дивизии войск С С «Фрундсберг», которые наспех формировались и переформировывались, чтобы прикрыть участок фронта между населенными пунктами Мускау и Форст на левой стороне Нейсе, где войска Первого Украинского фронта под командованием маршала Конева готовили прорыв, начинавший грандиозную Берлинскую операцию. Первые трупы Грасс увидел еще на марше. Это были немецкие солдаты, висевшие на придорожных деревьях или на уличных столбах с табличками «дезертир».

Точной даты первого «огневого соприкосновения с противником» Грасс не помнит, называет только середину апреля, но, видимо, это было шестнадцатого числа, когда советские войска пошли в наступление. Всего несколько залпов «катюш» по леску, где расположилась рота, за три минуты выкосили половину личного состава. Подразделение Грасса было рассеяно, сама дивизия «Фрундсберг» вскоре попала в окружение. Грасс несколько раз оказывался на волосок от смерти. Этот кошмар, запомнившийся на всю жизнь, длился всего дня четыре.

Двадцатого апреля, в последний день рождения Гитлера, Грасс получил при орудийном обстреле два осколочных ранения. Ему сильно повезло, ранения были не слишком тяжелыми, но его увезли с передовой в тыловой госпиталь. А остатки дивизии «Фрундсберг», второй раз попавшие в окружение под Кошау, были почти полностью уничтожены вместе со множеством уходивших с ними гражданских лиц. Словом, Грассу удалось выжить самому, а еще посчастливилось не сделать ни единого выстрела.

Из госпиталя в Мариенбаде Грасс угодил 8 мая 1945 года прямиком в американский плен. В архивах сохранились некоторые документы о его пребывании как в госпитале, так и в американском лагере для военнопленных, где он был зарегистрирован под номером 31G6078785. Ни сам Грасс, ни его биографы, ни дотошливые журналисты к архивам не обращались, хотя, повторяем, доступ с ним был открыт, а если требовалось разрешение Грасса, то он такому доступу не препятствовал.

Кстати, в документе из госпитального архива Грасс числится обычным рядовым, а не «стрелком СС», как это полагалось делать по отношению к чинам войск СС, но ведь записи должны были делаться не со слов, а по солдатской книжке и личному жетону. В личных же данных американского документа он значится рядовым дивизии войск СС «Фрундсберг». В лагере для военнопленных баварского Бад-Айблинга Грасс пробыл до 24 апреля 1946 года. При выходе он получил 107 долларов 20 центов за 134 дня работы.

Так завершилась военная эпопея «эсэсовца» Гюнтера Грасса. Осознание военных преступлений, их бесчеловечности и огромных масштабов, той роли, которую играли в этих преступлениях не только «черные СС», но и фронтовые войска СС, а также вермахт, пришло гораздо позднее, а с ним — чувство вины и стыда, не оставившие писателя до сих пор.

Грасс — № 1

Кто из ныне живущих немцев пользуется наибольшим авторитетом среди соотечественников? Чье суждение привлекает к себе всеобщий интерес? Кого цитируют чаще других? Ответам на эти вопросы посвятил свою недавнюю книгу «Лидеры общественного мнения, мыслители и провидцы» журналист Макс Хёфер.[10] А написать ее Хёфера, видимо, надоумила все та же «Франкфуртер альгемайне цайтунг», опубликовавшая в январе 2002 года рейтинговый список ста ведущих немецких интеллектуалов.[11] Список сопровождался шутливыми комментариями, чтобы рейтинг не воспринимался слишком уж всерьез, хотя все-таки он претендовал на некоторую объективность, так как за основу распределения мест бралось, в частности, количество упоминаний соответствующих персоналий в интернете.

Первая десятка рейтинга выглядела так:

1) Гюнтер Грасс, писатель (18 297);[12]

2) Юрген Хабермас, философ (14 781);

3) Рудольф Аугштайн, публицист, издатель журнала «Шпигель» (11 238);

4) Йозеф Ратцингер, на ту пору еще кардинал (10 446);

5) Петер Хандке, писатель (9 103);

6) Ханс-Магнус Энценсбергер, писатель (8 606);

7) Ульрих Бек, социолог (7 708);

8) Криста Вольф, писатель (7 646);

9) Мартин Вальзер, писатель (7 181);

10) Марсель Райх-Райницкий, литературный критик (6 534).

В этом списке обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, абсолютное преобладание тех, кто профессионально связан с литературой или журналистикой.[13] А во-вторых, значительный отрыв, с которым Гюнтер Грасс опередил остальных. Кстати, на следующий год газета, посчитав новые данные, актуализировала рейтинговый список, и Грасс опять занял в нем самую верхнюю строчку.

Макс Хёфер решил подойти к рейтингу немецких интеллектуалов более основательно. За основу брались три критерия. Первым критерием служила частота упоминаний в электронных архивах крупнейших немецкоязычных газет и журналов. Такие архивы обычно хранят все опубликованные материалы за последние восемь — десять лет. В этих источниках Грасс набрал наибольшее количество упоминаний, а именно около шести тысяч.

Вторым критерием была частота упоминаний в немецкой версии «Google», поскольку там отражается деятельность не только прессы, но и всех современных средств массовой информации — от телевидения, радио и новостных агентств до общественных организаций, музеев, галерей и т. п. А еще немаловажным фактором Хёфер счел показатель влиятельности того или иного лидера общественного мнения внутри самой публичной элиты. Здесь лидирующая роль вновь выпала Грассу, который упоминается в 131-й биографии, хранящейся в крупнейшем частном информационном архиве Мунцингера.

Наконец, ежемесячный «журнал политической культуры» «Cicero» опубликовал уже весной 2006 года новый рейтинговый список из пятисот имен,[14] подтвердивший, что Грасс остается № 1 в немецкой публичной элите, опережая других писателей, публицистов, не говоря уж об интеллектуалах-политиках или ученых.

Подобные попытки составить рейтинг интеллектуалов вызывают к себе не только весьма ревнивое, но и оправданно скептическое отношение. Здесь не место открывать дискуссию на этот счет, интереснее поговорить о том, что подразумевает немецкое понятие «интеллектуал». Пока же отметим, что высокая популярность Грасса подтверждается вполне солидными социологическими учреждениями, каковым является, например, Демоскопический институт Алленсбаха. Согласно его опросам, проведенным в 2005 году, Грасс считается «самым значительным» немецким писателем послевоенного поколения.[15]

Писатель как интеллектуал

Не вдаваясь в обсуждение различия национальных трактовок понятия «интеллектуал»,[16] заметим, что в немецкой традиции именно писатель служит образцом подлинного интеллектуала.[17] Здесь интеллектуал — фигура, прежде всего, публичная. Он призван инициировать общественные дискуссии, вести их или хотя бы принимать в них активное участие. Интеллектуал обращается к массовой аудитории, чтобы привлечь внимание к той или иной проблеме, которая обычно вызывает споры, носит характер острого конфликта, поэтому интеллектуал неизбежно поляризует общественное мнение, ища поддержку у сторонников и опровергая оппонентов. Для этого интеллектуалу необходимо обладать мастерством публичного красноречия, владеть искусством аргументации и эмоционального воздействия, наличие которых и предполагается у писателя.

Широкая публичная дискуссия сама по себе становится в современном обществе фактором политическим, следовательно, и фигура интеллектуала приобретает в этом смысле политическое содержание, но от политика и даже от общественного деятеля независимый интеллектуал отличается тем, что он не имеет ни мандата от избирателей или своей политической партии, ни легитимных полномочий от той или иной организации гражданского общества. Он выступает исключительно от своего имени, от себя лично и может опереться лишь на силу собственного авторитета.

Более того, независимость интеллектуала, свобода его суждений должна иметь соответствующую материальную основу. Как раз в этом отношении писатель-интеллектуал отличается от профессиональной интеллигенции, находящейся на службе у государства или частного капитала. Писатель является, по существу, индивидуальным предпринимателем, человеком свободной профессии, но его нельзя считать профессионалом в строгом смысле этого слова, так как писательская деятельность не предполагает ни образовательного ценза, ни обязательных квалификационных свидетельств, ни лицензионного допуска к профессии, она не подлежит какой-либо регламентации, не подчиняется гласным или негласным правилам, которые устанавливаются для других профессиональных корпораций.

К тому же интеллектуальная компетентность писателя выглядит совершенно иначе, чем компетентность эксперта и специалиста. Писателя-интеллектуала можно назвать воинствующим дилетантом, призванным задавать вроде бы простые и даже наивные вопросы, адресуя их экспертам и специалистам и привлекая порой общественное внимание к конкретным, частным случаям, усматривая в них проявление крупномасштабных, даже глобальных проблем.

Если суждение эксперта претендует на объективность, а истинность этого суждения имеет строгие, научные критерии проверки, если рекомендации специалиста оцениваются их практическим результатом и эффективностью, то в выступлении писателя-интеллектуала важное, даже ключевое значение имеет субъективный, личностный элемент, общественная репутация, которые определяют доверие к сказанному слову.

Все это имеет самое непосредственное отношение к Грассу. Что касается образования, то он — во многом самоучка. Подобно Томасу Манну, Герману Гессе или Бёллю, он «университетов не кончал». У Грасса вообще были проблемы со школой, он оставался на второй год, аттестата зрелости не получил, зато позднее удостоился от многих университетов и академий звания почетного профессора и академика, да и сам возглавлял в качестве президента Берлинскую академию искусств. Это не мешало ему, начиная с 60-х годов, выступать с программными заявлениями, скажем, по образовательной реформе, по ключевым вопросам внешней и внутренней политики, по глобальным темам, таким, как экология или помощь развивающимся странам, причем, чтобы выслушать его мнение, Грасса приглашали авторитетнейшие мировые форумы, вроде «Римского клуба», конференции влиятельных профессиональных сообществ (например, учителей), партийные съезды.

Интеллектуальная биография Грасса читается как послевоенная история общественного диалога в Германии, как летопись ее важнейших публичных дискуссий, многие из которых инициировал Гюнтер Грасс, причем «запалом» для подобных дискуссий могла послужить как его публицистика, так и новый роман.

O полемическом размахе свидетельствует, например, пятисотстраничная книга, посвященная спорам вокруг грассовского романа «Долгий разговор» («Ein weites Feld», 1995). Ее авторы собрали и проанализировали более десяти тысяч (!) появившихся практически лишь за год сообщений телеграфных агентств, газетных и журнальных статей, записей теле- и радиопередач, предметом которых являлась книга Грасса, ее автор, полемика с ним или высказывания в его поддержку.[18] Мне самому довелось в то время находиться в Германии, общаться с Грассом, присутствовать на его чтениях. Запомнилось выступление Грасса в театре Гёттингена, заполненном до отказа. Запомнилось явственное ощущение, что публика собралась не только для того, чтобы поглазеть на скандального автора. Тон задавали слушатели, несомненно прочитавшие толстенный и сложный роман, охватывающий полтора столетия немецкой истории.

Впрочем, Грасс умеет общаться и с другой аудиторией, будь то партийный съезд социал-демократов, как это было еще в 1968 году в Нюрнберге, где Грасс выступил с одним из основных докладов, или недавний футбольный стадион, на который пришли — чтобы послушать Грасса — вовсе не ценители и знатоки литературы, а самые настоящие футбольные болельщики. В ходе избирательных кампаний, особенно в 1965 и 1969 годах, Грасс объехал сотни (!) городов, устраивая многолюдные встречи с избирателями. Случалось, его забрасывали яйцами и помидорами, но Грасс предпочитал ехать именно туда, где его ждали не единомышленники, а противники, которых было необходимо переубедить или хотя бы склонить к размышлению. Настойчивость, риторический дар и полемический задор приносили в конце концов если уж не победу над оппонентом, то его уважение, но главное — продвигали само обсуждение насущных проблем или, еще раз повторяя слова Канта, содействовали «публичному употреблению разума».

Казалось бы, уж кого-кого, а нас не удивишь ни встречей литератора с трудовыми коллективами, ни выступлением писателя на партийном съезде под бурные аплодисменты зала, но вот только Грасс сам организовывал свое участие в избирательных кампаниях, делал это по своей инициативе и за собственный счет. Больше того, например, в 1965 году он брал входную плату с пришедших на встречу с ним, так что два турне и пятьдесят два выступления в переполненных залах не только окупились, но и принесли доход, который пошел на закупку книг и создание библиотек в пяти подразделениях бундесвера, комплектацию которых он поручил своему другу, писателю Уве Йонсону. Будучи независимым от партийного финансирования, Грасс проявлял полную самостоятельность и относительно содержания своих выступлений, из-за чего социал-демократические функционеры не всегда могли сообразить, как расценивать ангажированность Грасса. В какой-то мере это касалось и взаимоотношений между Грассом и Вилли Брандтом, который предложил писателю дружеское «ты», прибегал к его помощи,[19] но не рискнул доверить ему какой-либо политической должности, хотя в свое время писатель Голо Ман даже предлагал выдвинуть Грасса кандидатом на пост обербургомистра Западного Берлина.

Грасс оставил заметный след не только в истории современной литературы, но и в общественно-политической жизни Германии. По его предложению и при самом непосредственном, деятельном участии в конце 60-х возникли инициативные организации избирателей (W?hlerinitiativen), которые привели к развитию разнообразных гражданских движений и формированию партии «Зеленых». Идеи просвещения, идеи воспитания и самовоспитания человека, художника, гражданина — сквозные мотивы всего творчества и всей общественной деятельности Гюнтера Грасса.

Четвертое время

«Что будет вчера, то было и завтра». Этой фразой начинается повесть Грасса «Встреча в Тельгте». Для его прозы характерно взаимное проникновение друг в друга разных пластов времени. Жгучая злободневность пронизана прошлым и насыщена будущим. А можно сказать, что прошлое остается остроактуальным или что нынешний день предопределен нашим отношением к будущему.

Сам временной диапазон эпической прозы Грасса чрезвычайно широк. Наиболее показательны в этом смысле его романы «Палтус» и «Крысиха». Действие последнего вообще начинается с мезозойской эры, охватывает всю историю человечества и заглядывает в постчеловеческую эпоху. При этом события не развиваются в хронологической последовательности. Однако речь не идет о привычных приемах ретроспекции или антиципации. Прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно, непосредственно взаимодействуя друг с другом.

В повести «Головорожденные, или Немцы вымирают» Грасс вводит понятие «четвертого времени», для которого придумывает неологизм Vergegenkunft. Этот неологизм является слагаемым из частей немецких слов Vergangenheit (прошлое), Gegenwart (настоящее) и Zukunft (будущее). Получается что-то вроде «пронастодущее».

Поясняя свою мысль, Грасс в беседе с Зигфридом Ленцем сказал: «Настоящее (Gegenwart) — понятие весьма проблематичное. Даже начало нашей беседы уже стало прошлым. Нет ничего более преходящего, чем настоящее, ничего более мимолетного. Оно ускользает, словно миг, и не оставляет свободы действий. У настоящего мало простора. Поэтому в последнее время я предпочитаю, вроде бы играя, но в общем-то вполне серьезно, работать с понятием Vergegenkunft. Это четвертое время, которое позволяет преодолеть наши школьные разграничения прошлое—настоящее—будущее, запустить их параллельно или приблизить к себе, особенно будущее. Такая возможность есть и может быть — по крайней мере в книгах — предложена читателям, которые, как и автор, не хотят смириться с редукцией нашей действительности».[20]

Говоря о «четвертом времени», Грасс не имеет в виду всего лишь литературный прием, когда реальные события развиваются естественным образом, а повествование то забегает вперед, то оглядывается назад. «Четвертое время» наряду с творческим воображением, индивидуальной и коллективной памятью, наитием, прозорливостью, предвидением представляются ему неотъемлемым свойством самой действительности.

«Четвертое время», объединяя прошлое, настоящее и будущее, воображение и реальность, не умещается в пределах одной, отдельно взятой книги Грасса, оно распространяется на циклы его произведений, на все его творчество, как и на всю его творческую биографию, общественную деятельность и частную жизнь. Отсюда странствия его персонажей, вымышленных и реальных, из книги в книгу, из художественной прозы в публицистику и бытовую повседневность[21] и обратно. Так Оскар Мацерат, главный герой «Жестяного барабана», становится центральной фигурой романа «Крысиха». Здесь ему исполняется шестьдесят лет, то есть после событий, завершавших «Жестяной барабан», минуло три десятилетия. Если тогда он умел возвращать своим барабаном прошлое, то теперь, сделавшись продюсером видеопроектов и владельцем фирмы «Post-Futurum», он может снять фильм, который до мельчайших подробностей воспроизводит будущее, что и происходит с торжеством по случаю сто седьмого дня рождения его бабки Анны Коляйчек, также хорошо известной по роману «Жестяной барабан». На день рождения собирается вся ее многочисленная кашубская родня, так что не зря «Крысиху» называли «суммой» всех прежних произведений Грасса.

«Крысиху» действительно нельзя читать без всей предшествующей прозы Грасса. То есть, конечно, можно, ибо каждая его книга вполне самостоятельна, но все-таки тогда будут прочитаны только верхние слои и не удастся уловить развитие сквозных тем, проследить судьбы общих персонажей, историю единого места действия, которым прежде всего является Данциг-Гданьск, а в «Палтусе» эта история исчисляется тысячелетиями и продолжается в «Крысихе», уходя в постчеловеческую эру.

Однако справедливо и обратное. Любая последующая книга Грасса заставляет вернуться к предшествующим. «Крысиха», продолжая биографию Оскара Мацерата, дает новое прочтение «Жестяного барабана». Эта особенность творчества Грасса во многом объясняет его отношение к переводам и переводчикам своих книг. Примечательно его желание обновить переводы «Жестяного барабана», хотя прежние переводы на основные языки — английский, французский и т. д. — до сих пор остаются весьма популярными, авторы этих переводов признаны выдающимися мастерами своего дела, их работа удостоена всяческих литературных премий и иных наград. Ситуация приобрела конфликтный характер. Издателям в США или Франции, Испании или Италии не хочется отказываться от старого перевода, который стал едва ли не каноническим, они опасаются ненужной конкуренции между старым и новым переводом. Грасс же настаивает, протестует против нерешительности издателей, и в конце концов добивается того, что в 2009 году, к пятидесятилетию «Жестяного барабана», появятся либо совершенно новые, либо значительно переработанные переводы этого романа.

Сказанное выше имеет прямое касательство к «Луковице памяти». Формально автобиография ограничена хронологическими рамками двадцатилетия между началом Второй мировой войны и 1959 годом, когда вышел в свет «Жестяной барабан». Но на самом деле книга насыщена множеством эпизодов биографического или исторического характера, которые относятся к последующим десятилетиям и даже к самому недавнему времени. А кроме того, в ней присутствуют отсылки ко всем без исключения прозаическим книгам Грасса, к его пьесам, ко множеству его стихов, к ряду публицистических выступлений, не говоря уж о работах в сфере изобразительного искусства — скульптурах, графике, акварелях. Часто Грасс обходится лишь намеками, словно исходит из того, что его литературные произведения, причастность к конкретным событиям общественной жизни достаточно хорошо известны читателю.

В общем-то так оно и есть. Аудитория у Грасса не только велика, но и отличается постоянством внимания к писателю. Старшее поколение хорошо знает его книги, а у младшего есть возможность обратиться к любому из его произведений. Для немецкой публики это разумеется само собой, но и, например, в США, где Грасс чрезвычайно популярен, переведена вся его художественная проза, все пьесы, стихи, огромное количество публицистических статей. Грасс неоднократно встречался с американскими читателями, так что у них, как и у французских, голландских, датских, финских или испанских читателей, особых проблем с «Луковицей памяти» быть не должно. А вот у российского читателя могут возникнуть некоторые затруднения, так как даже крупные эпические произведения Грасса — «Палтус», «Крысиха», «Долгий разговор», не говоря уж о пьесах, стихах, публицистике — еще ждут своего перевода.

Грасс и его переводчики

Встречи Грасса с зарубежными переводчиками его новых произведений предусмотрены договором писателя с издателем, который их и финансирует. Это требует немалых расходов, но Штайдль демонстрирует на простых расчетах, что издательству это выгодно, так как, во-первых, затраты с лихвой окупаются продажей прав на переводные издания (здесь также срабатывает принцип «снежного кома»: чем больше переводов, тем шире мировая известность автора, что оборачивается желанием еще большего количества стран переводить и издавать его), а во-вторых, можно почти не тратиться на литературных агентов, поскольку хороший переводчик, завязавший прочные личные отношения со всемирно известным автором и завладевший — обычно после конкурентной борьбы и своего рода естественного отбора — монополией на его переводы в собственной стране, справляется с пропагандистскими задачами не хуже любого профессионального литературного агента, которому приходится обслуживать сразу нескольких авторов.

Встреча Грасса с переводчиками длится несколько дней. Переводчики приезжают на нее, предварительно ознакомившись с новым произведением. Причем издательство, редакторы и секретари Грасса готовят для них разнообразные рабочие материалы. В случае с романом «Долгий разговор» это были карты и фотографии тех мест, где происходят события, справочный перечень реалий, отсылки к явным и скрытым цитатам и множество других вещей, которые переводчик далеко не всегда может найти сам. Для Грасса характерно наличие сквозных мотивов и персонажей, которые переходят из книги в книгу. Это обстоятельство также учитывается при составлении рабочих материалов. Словом, переводчик получает уникальную возможность сформулировать собственные вопросы, чтобы задать их непосредственно автору.

Затем происходит совместное чтение новой книги. Грассу достает терпения прочитать ее от начала до конца, страницу за страницей, абзац за абзацем, фразу за фразой, что сопровождается вопросами и ответами, разъяснениями, «лирическими отступлениями». Какие-то фрагменты он зачитывает вслух, чтобы переводчики уловили ритм и интонацию текста (ведь он и пишет свои книги, проговаривая каждую фразу). Здесь же присутствуют сотрудники Грасса, представители издательства. Но ведь и каждый переводчик — знаток произведений Грасса. При этом датчанина может заботить проблема, которая еще не пришла в голову испанцу, или наоборот. Попутно происходит обмен мнениями относительно наиболее трудных мест, обсуждаются варианты, испрашивается отношение к ним автора.

В мае 2005 года Грасс собрал в Данциге (Гданьске) своих переводчиков, чтобы обновить перевод «Жестяного барабана». Хотя некоторые из переводов этого романа выполнены выдающимися мастерами своего дела, но прошли десятки лет со времени выхода в свет английского, французского или испанского издания. Что-то в этих переводах неизбежно устарело, а что-то понадобилось переосмыслить из-за уже упоминавшихся сквозных тем, мотивов, реалий и персонажей. На сей раз Грасс водил переводчиков по своему родному городу, рассказывал о себе. Кстати, при встрече с переводчиками, многие из которых поддерживают личные дружеские отношения с Грассом, важна не только непосредственная работа над текстом, но и вечерние, застольные или прогулочные беседы.

По результатам каждой из рабочих встреч составляется специальный протокол, в котором фиксируются все заданные вопросы и полученные ответы, а также просьбы о дополнительных разъяснениях. Такой свежий протокол относительно «Жестяного барабана» насчитывает более полутора тысяч позиций, хотя, казалось бы, роман давно изучен литературоведами вдоль и поперек, подробно проанализирован и прокомментирован исследователями в бесчисленном множестве научных работ, диссертаций. Сам же опыт работы переводчиков с Грассом живо описан ими в недавней книге «Палтус говорит на многих языках».[22]

Луковица памяти

Но вернемся к конфликту вокруг новой книги Грасса.

Собственно говоря, эпизод с призывом семнадцатилетнего подростка в войска СС вполне зауряден. Подобные истории с одногодками Грасса на исходе войны, когда их все реже спрашивали, в какие части они хотели бы пойти, и все чаще расстреливали — за нежелание воевать, за испуг, дезертирство или просто за то, что отбился от своих, — исчислялись десятками тысяч. Да, несколько дней, проведенных Грассом на передовой, врезались в память, а главное — породили у него «неотступное чувство, что выжил лишь случайно».[23]

Только все же новая книга совсем не об этом. Она посвящена поиску ответов на два вопроса. Первый из них преследовал писателя на протяжении всей его творческой, духовной жизни, что нашло отражение в каждой из его книг и сохраняет актуальность по нынешний день: каким образом Германия, давшая миру великих просветителей и гуманистов, сформировавшая классическую систему школьного образования и педагогики, которая считалась одной из лучших в мире, пришла к национал-социализму, чьи идеи до сих пор продолжают находить сторонников среди молодых немцев?

Есть и второй вопрос. Что повернуло жизнь мальчика из провинциальной семьи мелких лавочников? Судьбу обычного данцигского подростка, который не поражал окружающих выдающимися способностями, учился так себе, оставался на второй год и даже изгонялся из школы, а получить аттестат зрелости так и не успел — помешала война. Казалось бы, все препятствовало тому, чтобы он стал художником и писателем, — мещанское происхождение, далеко не интеллектуальное окружение, тяготы военного времени и ранних послевоенных лет. «Когда б вы знали, из какого сора…» Но что-то или кто-то вдохнули же в него тягу к искусству, творческую искру, гражданское чувство, взялась же откуда-то энергия, необходимая для самореализации. Вот над чем размышляет писатель в «Луковице памяти» — книге, которую Грасс предварил строкой: «Посвящается всем, у кого я учился».

К идее написать мемуары Грасс долго относился весьма скептически, да и получилась у него не документальная автобиография, а художественное произведение, где, как и в самой жизни, фантазия, вера, заблуждение, надежда, ожидание или предчувствие оказываются гораздо сильнее реальности, особенно если речь идет о воспоминаниях, позднейшем осмыслении того, что некогда произошло. Есть, например, в книге эпизод, когда Грасс исполняет джазовую композицию вместе с великим Сачмо. Грасс и впрямь играл когда-то в маленьком джазовом оркестре, был, так сказать, перкуссионистом, использовал в качестве музыкального инструмента стиральную доску и наперстки. Вместе с двумя друзьями он выступал в дюссельдорфском ресторанчике. Однажды туда заглянул Луи Армстронг, находившийся на гастролях. Темпераментное трио настолько завело его, что он попросил принести из машины трубу и присоединился к нему. По словам бывшего партнера Грасса, игравшего на банджо, все это придумано, но вполне могло бы состояться, поэтому пусть уж считается правдой. Сам же Грасс рассказывал об этом случае своему биографу совершенно всерьез, так он и вошел в солидную книгу Михаила Юргса «Гражданин Грасс».[24]

Есть в «Луковице памяти» и другой эпизод, когда Грасс бросает кости со своим приятелем по американскому лагерю для военнопленных. Играют на то, кому выпадет стать великим церковным иерархом, а кому — знаменитым писателем. Выиграл нынешний папа Йозеф Ратцингер. Журналисты, прочитав эти страницы книги, обратились за разъяснениями в Ватикан. Там благоразумно отказались от комментариев. А что же Грасс? Через двенадцать лет к нему и впрямь пришла мировая слава. Но это уже другая история.

Юбилей

Салман Рушди, которого связывают с Гюнтером Грассом дружеские отношения, однажды не без ехидства заметил, что когда немецкие журналисты приходят брать у него интервью, они непременно заводят разговор о нобелевском лауреате: «Неужели вы и впрямь считаете Грасса великим писателем? Да, „Жестяной барабан“ — шедевр. Но что дальше?..» А затем всегда следует просьба рассказать о последней встрече Рушди с Грассом, причем журналистов живо интересуют любые подробности и мельчайшие детали: как выглядел Грасс, что сказал, о ком отозвался критически, кого похвалил…

Грасс для Германии — это, говоря словами Пастернака, «новость, которая всегда нова». Буквально нет недели, чтобы немецкая пресса, радио и телевидение не сообщили читателям, слушателям и зрителям об очередном выступлении писателя, об участии в том или ином общественном мероприятии, гражданской инициативе и даже просто о его публичном высказывании. Причем каждое такое сообщение немедленно обрастает множеством комментариев, нередко полярного свойства. Немецкая публика крайне неравнодушна к Грассу. Его сторонников и противников объединяет одно — повышенное внимание к творчеству и общественной деятельности этого писателя.

Пожалуй, ни один юбилей последнего времени не отмечался в Германии с таким размахом, как недавнее восьмидесятилетие Гюнтера Грасса. Особенно активно в торжествах участвовали четыре города. Гданьск, прежний Данциг, где 16 октября 1927 года родился нобелевский лауреат, организовал многодневную программу, в ходе которой состоялась международная конференция, посвященная его творчеству, и большая выставка скульптурных и графических работ Грасса. Юбиляр сам приехал в свой родной город, где среди прочих чествователей его поздравляли Лех Валенса и бывший президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер.

Затем эстафету подхватил Гамбург, где Академия искусств также устроила художественную выставку работ Грасса, а его друзья — среди них Зигфрид Ленц — выступили с чтением отрывков из произведений юбиляра.