ГЛАВА III

ГЛАВА III

Денег куры не клюют. — «Дикие» шахты. — Сколько угодно акций. — Услужливые репортеры. — Мне дарят акции. — «Присоленные» шахты. — Известный трагик в новой роли. — «Самородное серебро».

Мне дали прибавку, и теперь мое жалованье составляло сорок долларов в неделю. Но обычно я его даже и не брал, — у меня были другие источники дохода. Да и что такое две золотых монеты по двадцать долларов для человека, чьи карманы набиты ими, не говоря уже о блестящих пятидесятицентовиках, которых просто некуда девать! (Бумажные деньги так и не привились на побережье Тихого океана.) Репортерское дело было выгодно, а жители города не скупились ни на деньги, ни на «футы»: и сам город и весь склон, на котором он стоял, были изрешечены шахтами. Рудников было больше, чем рудокопов. Правда, среди этих рудников нельзя было насчитать больше десяти сколько-нибудь прибыльных, в большинстве из них добытую породу не стоило даже везти на фабрику, — однако люди говорили: «Погодите, вот мы дойдем до жилы — тогда увидите!» Так что никто не унывал. По большей части это все были бросовые шахты — совершенно безнадежные, но в те времена никто не хотел этому верить. В «Офире», «Гулд и Карри», «Мексиканце» и других крупных рудниках на Комстокской жиле в Вирджинии и Голд-Хилле ежедневно добывали горы ценной породы, — и каждый считал, что его маленький «дикий» участочек ничуть не уступал тем, что расположены на «главной залежи», и что каждый фут его со временем, «как только дойдешь до самой жилы», будет стоить не меньше тысячи долларов. Бедняги! Они и не подозревали, что этому времени не суждено наступить.

Итак, с каждым днем все углублялись эти тысячи диких шахт, и у людей голова шла кругом от счастья, от надежд. Как они трудились, как пророчествовали, как радовались! Уж, верно, с самого сотворения мира ничего подобного не бывало. Каждая из этих диких шахт — собственно, даже и не шахт, а всего лишь ям, которые копали над местом воображаемых залежей, — была зарегистрирована, каждая выпускала изящно гравированные «акцию», которые, кстати сказать, находили сбыт. Каждый день их покупали и продавали с лихорадочной жадностью. Всякий был волен, вскарабкавшись на гору и побродив по ней немного, облюбовав себе участок (в них не было недостатка), прибить «заявку» с каким-нибудь высокопарным названием, начать копать, выпустить акции и без всякого сколько-нибудь убедительного доказательства прибыльности своего рудника предложить эти акции на продажу и выручить за них сотни, а то и тысячи долларов. Зашибить деньгу, и притом в наикратчайший срок, было так же просто, как пообедать. Не было человека, который не обладал бы «футами», разбросанными там и сям, в пятидесяти различных местах, и каждый считал себя миллионером. Представьте себе город, в котором нет ни одного бедняка! Проходили месяцы, а между тем ни одна из этих диких шахт (дикими я называю все те шахты, которые не расположены на основной Комстокской жиле) не дала и тонны породы, которую бы стоило обрабатывать, и, однако, никому не приходило в голову усомниться в будущем богатстве. Напротив, все по-прежнему копали землю, торговали акциями — словом, блаженствовали.

Каждый день открывались новые рудники, и по установившейся уже традиции люди шли прямо в редакцию газеты и дарили репортеру сорок или пятьдесят «футов» за то, чтобы он обследовал участок и напечатал о нем сообщение. Им было совершенно наплевать, что именно напишут об их руднике, — лишь бы писали. Поэтому мы обычно строчили несколько слов в том духе, что рудник имеет хорошие данные, что ширина жилы шесть футов, что порода «напоминает Комстокскую» (сходство, конечно, было, хотя нельзя сказать, чтобы разительное). Если порода казалась мало-мальски обещающей, мы, следуя американскому обычаю, неистовствовали, не жалея эпитетов, словно перед нами какое-то серебряное чудо. Если рудник был уже «разработан», а ценной руды не давал (а это было в порядке вещей), то мы расхваливали штольню, называя ее увлекательнейшей штольней в стране; мы исходили слюной и рассыпались в восторгах по поводу этой штольни — о самой же породе ни слова не говорили. Мы на полстолбца размазывали свое умиление устройством самого рудника, или какого-нибудь нового железного троса, или прекрасно обтесанного соснового ворота, или прелестного нагнетательного насоса и в заключение разражались восторженной тирадой о «любезном и способном руководителе» рудника, — но ни словом не позволяли себе обмолвиться о самой породе. И владелец оставался доволен. Время от времени мы освежали свою репутацию строгих знатоков и ценителей, поднимая такую шумиху вокруг какого-нибудь заброшенного старого участка, что его давно высохшие косточки, казалось, так и гремели; воспользовавшись мимолетной его славой, кто-нибудь непременно прибирал к рукам тот участок и тут же его продавал.

Не было такого участка, который нельзя было бы продать. Каждый день мы получали в дар известное количество «футов». Если мы испытывали нужду в сотне-другой долларов, мы продавали эти «футы», а нет — сохраняли их, в твердой уверенности, что когда-нибудь они поднимутся в цене до тысячи долларов. Мой чемодан был до половины наполнен «акциями». Когда вокруг какого-нибудь рудника поднималась шумиха и акции соответственно поднимались в цене, я открывал чемодан и обычно находил у себя нужные акции.

Цены росли и падали; но колебания эти мало нас тревожили, так как только одна цена могла бы нас заинтересовать: тысяча долларов за фут, — и мы спокойно ее дожидались. Акции я получал не только от людей, которые хотели, чтобы их «пропечатали». Добрая половина их была подарена мне людьми без всякой задней мысли — так, за «спасибо», которого я к тому же имел юридическое право и не говорить. Если вы идете по улице с двумя корзинами яблок и встречаете приятеля, вы, само собой разумеется, захотите его угостить. Так именно и обстояло дело с акциями в Вирджинии во время бума: у каждого карманы оттопыривались от акций, и оделять ими друзей, не дожидаясь их просьбы, уже вошло в обычай. Опыт показал, что мешкать, когда тебе предлагают дружеский подарок в несколько акций, не следует, ибо дарящий чувствует себя связанным своим предложением лишь в тот момент, когда он его делает; если же, пока вы раздумывали, акция успевала подняться в цене, вам оставалось лишь пенять на свою нерешительность. Мистер Стюарт (ныне сенатор от Невады) как-то сказал, что даст мне двадцать футов своего рудника «Юстис», если я зайду к нему в контору. Акции его шли тогда по пять или десять долларов за фут. Я просил разрешения зайти за ними на другой день, так как еще не обедал. Он сказал, что его не будет в городе; я имел неосторожность предпочесть обед его акциям. Не прошло и недели, как они поднялись, сперва до семидесяти, а потом и до ста пятидесяти долларов, но теперь человек этот был непоколебим. По всей видимости, он продал эти мои акции, а неправедный барыш положил себе в карман. Как-то под вечер я встретил трех приятелей, и они сообщили мне, что приобрели на аукционе «Оверманские» акции по восемь долларов за фут. Один из них посулил мне пятнадцать футов, если я только зайду к нему; второй сказал, что добавит еще столько же футов от себя; третий обещал последовать примеру товарищей. Но я торопился — меня ждало убийство. А через несколько недель они продали свои «Оверманские» акции, выручив по шестьсот долларов за фут, и благороднейшим образом пришли ко мне рассказать об этом, а также посоветовать мне не отказываться впредь от сорока пяти футов, если кто-нибудь ненароком станет мне их навязывать. Все это доподлинные факты, и я мог бы привести еще много подобных случаев без малейшего отступления от истины. Сколько раз друзья дарили нам акций на двадцать пять футов, которые шли по двадцать пять долларов фут, с такой же легкостью, с какой предлагают гостю сигару. Да, это был настоящий бум! Я думал, так будет продолжаться вечно, но мои пророчества почему-то никогда не сбываются.

В своем безумии наши искатели серебра дошли до того, что стали «столбить участки» уже и в погребах жилых домов; поковыряв ломом землю и обнаружив, как им казалось, кварцевую породу, они принимались печатать акции, которые тут же поступали на рынок. И это происходило не где-нибудь на окраине города, а в самой его сердцевине. Было совершенно безразлично, кому принадлежал погреб, — «жила» становилась собственностью того, кто ее открывал, и если только правительство Соединенных Штатов не вмешивалось (не знаю, как сейчас, а в те времена в Неваде правительство пользовалось преимущественным правом на разработку благородных металлов), право разрабатывать участок принадлежало ему. Вообразите, что к вам в сад является незнакомец и начинает «столбить» себе участок среди ваших драгоценных кустов, хладнокровнейшим образом разрушая ваши насаждения с помощью лома, лопаты и динамита! В Калифорнии такое случалось сплошь да рядом. Некто «застолбил» себе участок посреди одной из главных улиц Вирджинии и начал копать там шахту. Он дал мне акций на сто футов, которые я тут же обменял на хороший костюм, опасаясь, как бы кто-нибудь не провалился в шахту и не стал бы потом взыскивать с меня за причиненное увечье. Держал я акции и другого участка, помещавшегося посреди другой улицы; глупость человеческая была такова, что «Восточноиндийские» акции (так они назывались) прекрасно шли, несмотря на то, что под самым этим участком проходила заброшенная штольня, в которую всякий мог зайти и убедиться, что ни жилы, ни чего-нибудь отдаленно напоминающего ее там не было.

Один из способов мгновенного обогащения заключался в том, что «подсаливали» какой-нибудь дикий участок и тут же, воспользовавшись шумихой, сбывали его с рук. Процесс несложный. Хитрец столбил какой-нибудь бросовый участок, начинал копать шахту, покупал воз ценной комстокской руды, часть которой сбрасывал в самую шахту, а остальную вываливал на ее краю. Затем он демонстрировал свою собственность какому-нибудь простаку и продавал ее за кругленькую сумму. Само собой разумеется, что никакой выгоды, если не считать первого воза ценной породы, жертва из этой махинации не извлекала. Самый замечательный случай «подсолки» произошел с рудником «Северный Офир». Утверждали, что это ответвление «Офира» — действительно богатой жилы на Комстокской залежи. Несколько дней только и было разговоров, что о богатых разработках на «Северном Офире». Говорили, что там найдено чистое серебро в маленьких самородках. Я отправился туда в сопровождении владельцев и увидел яму в шесть — восемь футов глубиной, на дне которой была раздробленная на мелкие кусочки желтоватая, матовая, малообещающая порода. С таким же успехом можно было бы надеяться обнаружить серебро в кремне. Мы набрали таз этого мусора и начали его промывать в лужице. И что же вы думаете? В осадке нам в самом деле попалось до полдюжины черных дробинок безукоризненного «самородного» серебра! Такого никогда не бывало; никакая наука не могла бы объяснить столь удивительное явление. Акции поднялись до шестидесяти пяти долларов за фут, и как только они достигли этой точки, Мак-Кин Бьюкенен, всемирно известный трагик, закупил большую часть акций и в очередной раз приготовился покинуть сцену — такая уж у него была привычка. Затем обнаружилось, что шахта была «подсолена», и отнюдь не обычным, заезженным способом, а исключительно смело, нагло и своеобразно. На одном куске «самородного» серебра оказалась чеканная надпись: «…нных Штатов Ам…», и тогда-то выяснилось, что «подсолили» шахту просто-напросто расплавленными полудолларовыми монетами! Полученные комочки затем чернили, чтобы придать им «самородный» вид, и смешивали с раздробленной породой на дне шахты. Только и всего. Нечего и говорить, что цены на акции упали до нуля, а трагик вконец разорился. Если бы не эта катастрофа, сцена бы лишилась Мак-Кина Бьюкенена.