Глава 57
Глава 57
Теперь возражать против нашей поездки в Карловы Вары было некому. Мне предложили путевки в Карловы Вары на ноябрь месяц, я с радостью согласилась. Я лелеяла мечту приобрести Дауньке протезные ботинки на молниях. Вылетать надо было с Шереметьевского аэродрома, с Воробьевых гор до Шереметьевского аэропорта неблизко, я не могла допустить, чтобы больной Дау ехал в «Волге» и не мог протянуть свою больную ногу. Позвонила в гараж Академии наук, не в диспетчерскую, а самому "автомобильному королю" Тарсису и нахально попросила для академика Ландау келдышевскую «Чайку», чтобы добраться до Шереметьевского аэродрома. Он, конечно, очень был озадачен и просто онемел. Я этим воспользовалась и сказала: "Товарищ Тарсис, но ведь товарищ Келдыш сейчас в Лондоне, почему нельзя больному Ландау с искалеченной ногой доехать до аэропорта в длинной удобной машине! Тем более сейчас Келдыш находится в Англии, и «Чайки» у него две".
Тарсис прислал «ЗИМ», я на это и рассчитывала. Попроси я «ЗИМ», прислали бы «Волгу». Перед отъездом зашел Халатников, он мне сказал:
— Кора, имейте в виду, в Чехословакии вышли все книги Дау по теоретической физике, вам там лишние деньги не помешают.
Летели с большим комфортом. Дау очень оживился и прекрасно выглядел. В самолете в основном летели иностранцы, они узнавали Ландау. Все пассажиры приобрели автограф лауреата Нобелевской премии академика Ландау.
Нас на аэродроме встретила машина нашего дипломатического представителя в Праге. И.И.Удальцов, советник посольства, уделил нам много своего внимания, к едва приземлившемуся самолету подрулила посольская машина, и мы, миновав все таможенные процедуры, помчались без промедления в Карловы Вары, где в отеле «Империал» нас ждал комфортабельный салон-люкс.
Дорога от Праги до Карловых Вар не близкая, вначале Даунька восхищался пейзажами и ухоженностью полей Чехии, где буквально не пустовал ни один сантиметр земли. Но потом ему понадобился туалет, он стал очень нервничать. Когда прибыли в отведенные нам апартаменты, он ринулся в туалет, я его сопровождала. Уложив его в роскошную постель, вспомнила, что наши физики сообщили Зденеку Кунцу о нашем прилете, он и физики Праги должны были нас встречать в аэропорту Праги.
Позже я узнала, что нас встречали и физики, и Кунц, и розы. А мы по дипломатическим каналам миновали пражскую публику. Встреча с физиками и Кунцем не состоялась. Я везла профессору Кунцу наши московские подарки: ереванские коньяки и зернистую икру. Приближался Новый год, я это учла. Кроме того, мне необходим был Кунц. При его содействии мне нужно заказать протезные ботинки, и, главное, когда мы с дачи переехали в Москву, Кирилл Семенович мне предложил:
— Кора, давайте я Дау сделаю спинномозговую анестезию. Если боли в животе идут от мозга, при спинномозговой анестезии они будут продолжаться, но если под действием анестезии боли от наркоза временно прекратятся, тогда я буду уверен в своих подозрениях, что у Дау посттравматические спайки кишечника, тогда надо оперировать. Кора, имейте в виду, если бы Ландау лежал у меня в больнице, я это уже давно бы проделал: он был бы мой больной. Но сейчас Дау ведут врачи из больницы Академии наук и А.А.Вишневский. Мне нужно официальное разрешение его ведущих медиков. Давайте завтра соберем у нас небольшой консилиум, позовите главврача из больницы Академии наук Григорьева, лечащего врача Дау Надежду Валентиновну Павленко, Дамира и Арапова, но Вишневского не зовите, он не разрешит, я с ним говорил, он против этого эксперимента.
— Кирилл Семенович, это ведь не операция, а анестезия, разве это опасно? Что может произойти в худшем случае в результате этой анестезии?
— Как что? Смерть.
Меня от этого слова чуть не хватил удар! Когда Кирилл Семенович ушел, я не скоро пришла в себя. Как медики легко произносят это слово. Ухаживая за Дау уже много лет, я забыла об этом слове, ведь смерть — это навсегда! Это не промежуточное состояние. На завтрашний консилиум мой первый звонок был к Вишневскому. Я бы могла рисковать собой, но не Дау! И, конечно, Вишневский запретил анестезию. Кирилл Семенович закурил и ушел. Он был вправе на меня обидеться. Я доверяла Кириллу Семеновичу, это очень умный, очень образованный, очень справедливый и очень добрый человек. Я ведь часто приглашала Кирилла Семеновича, но он с возмущением отверг оплату своего труда. Тогда я обратилась к новому главврачу больницы Академии наук Григорьеву (замечательному человеку). Посещения всех врачей, лечивших академика Ландау на дому, оплачивала больница Академии наук, за каждое посещение выписывалась приличная сумма. Главврач Григорьев все оформил, Кириллу Семеновичу причиталась крупная сумма. Кирилл Семенович категорически отказался, сказав:
— Ландау — это не тот случай, чтобы получать какие-либо деньги.
Он посещал больного почти три года. Я не заметила, чтобы он на меня обиделся. Он по-человечески понял мое состояние, он провожал нас в Чехословакию, он усаживал Дау в самолет. Я не объяснила Кириллу Семеновичу, почему я пригласила Вишневского, он ведь не знал, что, начитавшись медицинских учебников, я понимала, что область головного и спинного мозга — это область нейрохирургов. Кирилл Семенович блестящий хирург, достойный ученик Юдина, в общих операциях и на кишечнике ему нет равных, у него во время операций нет левой руки — обе руки правые. Такие хирурги бесценны, но есть еще нейрохирург Зденек Кунц, спинной мозг — его функция. Дау есть Дау! И если надо влезть в его спинной мозг, то пусть это сделает Зденек Кунц. Я должна встретиться с Кунцем и проконсультироваться у него по этому вопросу. И да простит меня Кирилл Семенович, но иначе я поступить не могла.
Я готова была всю свою жизнь бесконечно шнуровать длинные протезные ботинки по ночам, дни и ночи не отходить от больного Дау, отучиться от сна, днем забывать про еду, лишь бы Дау был жив, лишь бы мне не пришлось пережить его смерть, его похороны.
В отведенном нам салоне вечером попробовала дозвониться Кунцу. Он, когда был у нас в Москве, оставил свои визитные карточки. Но к моему разочарованию, телефонистка мне ответила на чешском языке. Разговор по телефону с Кунцем был неосуществим. И. И.Удаль-цов — советник нашего посольства — оставил мне свой телефон, телефон нашего посла в Праге Степана Васильевича Червоненко. По приезде в отель И.И.Удальцов вызвал к нам в салон управляющего санаторием «Империал» товарища Поспешила, который если мне что-нибудь понадобится, просил обращаться к нему.
Отель «Империал» был выстроен в Карловых Варах еще в капиталистические времена каким-то иностранным миллионером для миллионеров. Отделка была роскошная, само здание огромное, величаво возвышалось над курортом Карловы Вары. В нашем распоряжении была гостиная и спальня, туалет, роскошно отделанный мрамором, с умывальниками занимал слишком много квадратных метров, а его скользкий мраморный пол навел на меня ужас. Здесь Дау опасно сделать даже один шаг. Когда я вошла в ванну, мною овладело отчаяние. И было от чего: огромный мраморный зал, по мраморным ступеням спускаешься не в ванну, а в небольшой бассейн. Дау не сможет отказаться от ванны, а Тани нет.
Столовая на первом этаже, на лифте спустились в столовую. Даунька легко вышел из лифта, держа меня под руку. Высокий, стройный, он легко шел, прихрамывая на больную ногу. Нам указали наш столик, свободной рукой я отодвинула стул. Дау легко опустился на стул, я облегченно вздохнула. На редкость подтянуто державшийся Дау совсем не выглядел больным. Но боже, как волновалась я, я вся была сплошной напряженный нервный спазм. Меня тошнило, есть не могла. Дау ужинал с аппетитом, я только выпила чай. Мне казалось, он не сможет встать, зацепится ногой за ковер, поскользнется на зеркальном паркете. Ослепительная сервировка, чопорная нарядная чужая публика, чужая речь, мне было так страшно чем-нибудь обратить на себя внимание.
— Коруша, ты ничего не ешь, ты не заболела?
— Нет, Дау, я боюсь лишнего веса, я и дома не ужинаю, соврала я. О, врать я уже научилась!
Вернее, меня моя жизнь научила хорошо врать. Дау легко встал, я его поддержала. Все было в норме. В общем потоке громадного отеля мы не привлекли внимания. Я даже не предполагала о его могучей силе воли. Когда входили в наш номер, он прошептал: "Скорее, скорее — в туалет". Потом я его раздела, уложила.
— Даунька, у тебя боли ослабли?
— Нет, что ты, я просто терпел. Везде люди, неприлично ныть при посторонних.
Пришел врач, осмотрел Дау, назначил водолечение, сифонные клизмы. Медсестра принесла направление в водолечебницу. Дау стал просить на ночь ванну, после ванны он легко засыпал. Но когда надо было выходить из ванны, я хлебнула горя. Дау в теплой воде разомлел, без своего протезного ботинка он стоять не мог. Оставив его в водоеме, выскочила в коридор, ища помощи. Все пусто, нигде не души. Вернулась, обвязав Дау под руками полотенцами, я вытащила его из воды. Вытирая его, не верила, что этот кошмар позади. Не знала, что завтра меня ожидает более опасное событие. Спал Дау хорошо, ночью вставал только четыре раза. О, как я старательно шнуровала ботинки: мраморный пол туалета настораживал меня. Утром Дау на боли жаловался только в номере, как только вышли к лифту, он подтянулся, совсем легко сел за стол. Я увидела управляющего товарища Поспешила, оставив Дау за столиком, догнала управляющего в вестибюле, он был весь внимание.
— Скажите, пожалуйста, как добраться до водолечебницы? — У нас есть легковые машины, но их стоимость не входит в оплату путевок, за месяц пользования мы вам предъявим отдельно счет.
Поблагодарила за информацию, поняла, что машина недоступна: на мои чешские кроны нужно заказать протезные ботинки. Издали увидела Дау, он был не один, он щедро раздавал автографы. Меня поразила красивая посадка его головы, седеющая пышная шевелюра венчала ее ореолом, из-под смоляных бровей сверкали огромные очень красивые глаза, лицо раньше всегда улыбавшееся, было строго, серьезно. Я поняла: боли донимают, маска суровой сдержанности вызванная острыми болями, накладывала на лицо печать необъяснимого человеческого достоинства.
Дау узнали, это меня почему-то очень взволновало. Для меня Дау был очень любимый, очень простой, очень добрый человек. Дома в Москве к визитам иностранцев я привыкла. Здесь, за границей, в роскошном отеле, на прославленном курорте (на фоне очень преуспевающей части человечества) Дау в строгом костюме маренго, в белоснежной рубашке выглядел не просто человеком, это была значительная личность планеты. Я впервые почувствовала в нем одного из лучших современных ученых, поняла: лауреатам Нобелевской премии за границей придают большое значение.
Есть я опять ничего не смогла, пила горячий кофе, осаждая комок в горле. Была очень взволнованна, боялась от избытка чувств по-домашнему разреветься. Уложив Дау в постель отдохнуть после завтрака, сама вышла в коридор, расспросить, как остальные туристы добираются до водолечебницы. Наконец нашла двух девушек, говорящих по-русски.
— Девушки, скажите, пожалуйста, как вы добираетесь до водолечебницы? — Лично мы добираемся пешком через овраг за десять минут. Это были молодые спортивные девушки.
— А общественного транспорта здесь нет?
— Есть трамвай, но он ведь идет круговым маршрутом, все очень долго. Через овраг напрямик гораздо ближе, чем дойти до трамвайной остановки.
Подумала: иногда Дау гуляет до сорока минут, не требуя туалета. Напрямик — это дорога не для нас. Решила, что по тротуару мы с Дау затратим не более сорока минут.
В прекрасное ноябрьское, солнечное утро, когда синева неба исключительно чиста и прозрачна, а солнце все покрывает сверкающей позолотой, мы с Дау в очень хорошем настроении вышли из отеля «Империал». Не спеша, тихим прогулочным шагом отправились в водолечебницу. Дау все повторял: "Коруша, боли ослабевают, какой дивный день!".
Мы шли, шли, шли. Дау уже стал озираться, ища глазами скамейку. Я тоже уже давно ищу, но скамейки, видно, здесь не в моде. Мы уже идем все сорок минут! Прохожие встречаются очень редко.
— Дау, я слыхала, что чехи знают немецкий язык. Когда встретим прохожих, спроси по-немецки, где эта водолечебница.
Дау уже побледнел, бисером выступил пот. Скамеек все нет. Есть какой-то широкий каменный столбик у тротуара, подвела Дау к столбику:
— Даунька, обопрись об этот столбик, давай отдохнем. Я старательно вытерла пот с его лица. Спасительные прохожие. Дау к ним обратился на немецком, они стали объяснять, указывая на какой-то закоулок. Дау перевел: до водолечебницы 5 километров, но вон там трамвайная остановка. Дау уже бледный, как полотно! Что я натворила! Только подошли к трамвайной остановке, подошел трамвай. Измученный Дау сразу схватился за поручни, поставив здоровую ногу на ступеньку трамвая, занес больную ногу, но вторая ступенька была на непомерно большом расстоянии от первой. Трамвай был прошлого века! Трамвай дал сигнал отправления. Мой Зайка перепугался, больной ногой не смог дотянуться до второй ступеньки, силы у него кончились, он стал заваливаться навзничь. Бросив сумку, я обеими руками старалась удержать его. Мне показалось, он потерял сознание. Удерживая весь вес Дау, я думала, что мой позвоночник у поясницы переломится. Я закричала, что есть мочи, из вагона выскочил вожатый, молодой сильный чех, он подхватил на лету падающего Дау, а я рухнула без сознания. Очнулась в трамвае. Кто-то меня поддерживал. Дау сидел рядом, сосредоточенный и очень бледный. Я не знаю, сколько мы ехали.
— Дау, спроси по-немецки, когда нам выйти у водолечебницы. Ответили, что этот номер трамвая к водолечебнице не ходит. Сейчас последняя остановка, трамвайный парк, ждите следующего вагона. Водитель помог нам выйти, усадил на скамейку. Видя мое состояние, Дау даже не пытался заговорить об уборной, я вся отекла от слез, все еще истерически всхлипывая, сидела возле Дау на скамейке. Трамвай ушел, окраина была безлюдна. Закрыла отяжелевшие веки и подставила лицо яркому солнцу, слезы текли уже беззвучно. Вдруг слышу голос. Говорили по-немецки:
— Вы — физик Лев Давидович Ландау, лауреат Нобелевской премии? — Да.
Открыла глаза: высокий мужчина стоит у нашей скамейки.
— Что с вами случилось, почему вы здесь оказались, кто ваша спутница, почему она плачет?
— Это моя жена, мы поехали в водолечебницу и заблудились.
— В каком отеле вы остановились?
— В «Империале».
— Никуда не уходите. Ждите здесь. За вами сюда скоро придет машина.
Незнакомец скрылся. Дау мне весь свой разговор с незнакомцем перевел, когда тот ушел. Меня бил озноб, я боялась открыть рот, меня трясло. Такая истерика случалась со мной впервые. Потом подошла машина, нас усадили, кто-то хлопотал возле Дау и меня. Я так постыдно сорвалась. Не могла стоять на ногах, меня уложили в постель, возле меня был врач, возле Дау — медсестра, обед нам подали в номер. Потом нам сообщили, что за нами придет машина, что нас переводят в другой санаторий. Нас перевезли в менее населенный и более комфортабельный санаторий. Прикрепили постоянную медсестру, она же массажистка и методистка, ее имя было Марийка. Медсестра была высочайшего класса и очень симпатичная. Дау с ней очень подружился. В восемь утра она уже приносила нам горячую воду из источников. Нас посетил управляющий всего блистательного курорта Карловы Вары, проверил, хорошо ли нас устроили. Сам главврач санатория вел Дау. Здесь и меня стали лечить.
Вскоре нас посетил наш посол Степан Васильевич Червоненко. Я к нему сразу обратилась с просьбой:
— Степан Васильевич, мне необходимо встретиться с профессором Кунцем.
— Если вы хотите оставить на излечение своего мужа в клинике профессора Кунца, то это невозможно.
— Позвольте, Степан Васильевич, а кто вам сказал, что я хочу поместить мужа в здешние клиники? Я приехала по нашим путевкам, профессор Кунц прилетал на все международные консилиумы, благодаря чему муж остался жив, как медика я чрезвычайно ценю профессора Кунца, моей ему благодарности нет конца. Я к Новому году хочу ему вручить московские подарки и очень хочу у него проконсультироваться по тем медицинским вопросам, которые возникли в процессе выздоровления мужа после страшных травм. У мужа идет очень трудное выздоровление, оно всех медиков ставит в тупик. Уверяю вас, мне только нужна медицинская консультация.
Посол меня правильно понял. Очень скоро у нас, в этом санатории, состоялся большой прием. Был наш посол Червоненко, был советник посольства Удальцов, Зденек Кунц, которому я, наконец, вручила коньяки и икру. Кунц еще привез с собой двух европейского вида медиков и, главное, он привез этих знаменитых мастеров по изготовлению протезной обуви. Я в Москве не могла его просить об этом, я в те времена не собиралась в Чехословакию. Но этот медик знал, как у Ландау искалечена нога. У этого медика было большое человеческое сердце, перед которым, как сказал Гете, надо склонять колени!
Моя мечта осуществляется, у Дауньки будут чудесные протезные ботинки. Я обратилась к Кунцу:
— Вам, вероятно, известно, что Гращенков скоропостижно скончался. Те медики, которые сейчас ведут Ландау в Москве, вернее, один из медиков, предлагает сделать спинномозговую анестезию, чтобы убедиться в органических болях в его животе. Как вы считаете, стоит это осуществить?
— Ни в коем случае, я бы лично не рискнул. Видите ли, те нервы, которые пронизывают наш кишечник, в спинном мозгу расположены слишком близко к головному мозгу, новокаин может легко попасть в головной мозг, и тогда наступит смерть.
Нет, я не зря приехала в Чехословакию! Этот мой главный вопрос уже был разрешен. Удивительно, почему мне Вишневский не объяснил этого. Вероятно, надо помнить, что врач, лечащий один палец, для лечения другого пальца советует пригласить другого специалиста. Наверное, это тонкость нейрохирургов.
Когда в Москву приезжал Максвелл, сообщив мне о смерти своего сына, так и не пришедшего в сознание, он мне сказал: "Ваше счастье, вам к мужу удалось заполучить Зденека Кунца. Конечно, к Ландау он прилетел, а в Лондон к сыну моему он не мог прилететь".
Пока я разговаривала с Кунцем, приехавшие врачи очень весело беседовали с Дау. Дау после нескольких промываний кишечника в водолечебнице стал на боли жаловаться меньше и заметно повеселел. Кунц включился в беседу с Дау, причем сначала они говорят по-английски, потом один из врачей перешел на французский. Дау легко переключался на любой язык: вот уже звучит немецкая речь, вероятно, проверяют интеллект, потом, по-видимому, перешли на анекдоты, все весело смеются. Я не понимаю, о чем они говорят, но по тому как у врачей с европейским образованием разговор с больным Ландау становился оживленным — все больше стал говорить Дау — и как его внимательно слушают, по раскатистому, веселому смеху наших гостей ясно, что им интересно говорить с больным. Как радостно засияли добротой глаза профессоров медицины. Я уже понимаю, они не сомневаются — интеллект, мозг физика Ландау остался прежним, в чем я никогда и не сомневалась. Это все мне и сообщил профессор Кунц после консилиума. Потом ортопеды-профессора из пражского ортопедического института и специалисты мастера высочайшего класса занялись Дау. Они с ним ходили, снимали его ботинки, опять одевали, очень долго изучали все его движения, потом сняли мерку и, прощаясь, сказали, что сделают такие ботинки, которые ему через год так исправят ногу, что он сможет стоять и ходить без ботинок, а в их ботинках хромать совсем не будет! Но ни о каких застежках и речи быть не может, протезная обувь только на шнуровках.
В этом санатории нам прикрепили машину; когда мы ездили в водолечебницу, она нас там ждала, и, по-видимому, мне за эту услугу доплачивать не придется и за ботинки я могу расплатиться. Я была счастлива: ботинки уже заказаны, теперь, когда мы приедем в Прагу для отлета в Москву, нам их принесут уже готовыми. Обратную дорогу я оплатила в Москве.
После каждой промывки кишечника специальными минеральными водами Дау на глазах воскресал.
Когда после процедур его укладывали отдохнуть, укутывая довольно горячим торфом ноги и живот, он на всю водолечебницу читал стихи, его уже все знали, знали и историю автомобильной катастрофы. Наша медсестра Марийка очень способствовала этой популярности. Все сотрудники водолечебницы приходили его приветствовать и пожелать ему воздоровления.
Ян Иш, главврач санатория, уделял много внимания Дау. После кишечного промывания в водолечебнице уже который раз тщательно обследовал его живот.
Заметив большое улучшение, он нам с Дау стал рассказывать: "У нас в санатории есть своя водолечебница, но у нас нет кишечного душа, поэтому мы возим Льва Давидовича в водолечебницу, нашим больным мы отпускаем субаквальные ванны, это более эффективные промывания кишечника. Я вначале боялся назначать их Льву Давидовичу, а сейчас убедился, что кишечный душ очень благотворно действует на нашего больного. Если бы у него не было таких страшных травм, я не боялся бы дать ему их сразу. Видите ли, после сильного кандидомикоза кишечника, как следствия антибиотиков, я решился назначить вам, Лев Давидович, субаквальные ванны, они просто обновят вам стенки кишечника. Меня профессор Кунц поставил в известность, как велика была забрюшинная гематома. Ни один врач не может поручиться, что в кишечнике нет патологического сдвига, не все еще рентген может фиксировать в кишечнике. Боясь наличия патологии в кишечнике, я опасался назначить вам субаквальные ванны. Но раз вы очень легко переносите кишечный душ, не попробовать ли вам наших субаквальных ванн?
— Доктор, я так хочу выздороветь, что заранее согласен на все!
— Доктор, разрешите мне присутствовать на этой процедуре. Я, конечно, за активное лечение!
— Получив ваше согласие, я распоряжусь, все будет готово завтра в восемь утра, я приму все меры предосторожности, сам буду вас ждать в водолечебнице.
Назавтра в восемь утра мы с Дау уже в водолечебнице. Ванны необычны, масса труб от разных минеральных источников, счетчики отмеров воды, на днище много непонятного, все сугубо медицинское. Дау, с любопытством заглянув в ванну, заметил:
— Это я должен сесть на эту турецкую мебель?
Все одобрительно рассмеялись. Ванну окружили врачи. Ян Иш следил за пульсом. Чтобы не мешать, я встала в стороне. Заработали, защелкали счетчики отмеров воды, напряженное молчание. Дау стал быстро бледнеть, потом миг — все ринулись к Дау, его вынули без сознания. Ян Иш был бледнее Дау. Дау уложили на кушетку, кольцом окружили врачи, слушаю: "Это бывает, ничего страшного, пульс хорош". Дау быстро пришел в сознание, сразу оправился, с аппетитом позавтракал. Кормили нас удивительно вкусно.
Вскоре после завтрака пришел главврач, выслушав и осмотрев Дау, он совсем успокоился, заявив: "Вы перенесли столько страшных травм, а сердце как у двадцатилетнего парня. Ваши легкие, разорванные сломанными ребрами, не дают хрипов! Вы просто железный человек!".
— Доктор, — вставила я, — он никогда не курил, никогда не отравлял себя алкоголем, вел нормальный образ жизни, я считаю, тайна его воскрешения из мертвых только в этом!
— Вы правы, медики хотят воскресить всех своих умирающих, но не всякий человеческий организм идет навстречу медикам: курение и даже небольшие дозы алкоголя очень подрывают защитные силы человеческого организма. Но свои субаквальные ванны я отменяю. По-прежнему будем возить Льва Давидовича на кишечные промывания в водолечебницу.
— Доктор, скажите, пожалуйста, вы думаете, после страшной травмы таза и забрюшинной гематомы у мужа может быть какая-либо патология в кишечнике, — спросила я в коридоре, провожая главврача.
— Видите ли, мне непонятны его постоянные, иногда слабеющие, но не оставляющие его боли в кишечнике. Те медицинские показания из санаторной карточки, заполненные врачами в Москве, очень скупы. На той консультации в нашем санатории были очень авторитетные наши медики: профессор Кунц, профессора Старега и Заводный. Они не нашли, что боли в животе центрального происхождения. Его кишечник должен быть под пристальным вниманием ваших медиков в Москве, когда вы вернетесь домой.
— Доктор, у меня к вам большая просьба. Я здорова, разрешите мне завтра утром попробовать эту самую ванну с такой же нагрузкой, с той же минеральной водой. Мне необходимо самой почувствовать, что заставило мужа потерять сознание.
— Для вас никакого риска, пожалуйста, я разрешаю и дам все распоряжения, приходите завтра в восемь утра.
Чуть с большей нагрузкой я тоже потеряла сознание: просто ужасно сильное давление изнутри распирает тебя до потери сознания. Я очень обрадовалась: у меня-то нет патологии в кишечнике, и в моем мозгу в какой-то миллионной клетке поместилась ошибочная мысль, что у Дау нет патологии в кишечнике. А ведь главный врач санатория Ян Иш, очень знающий медик, очень внимательный врач, наблюдал больного всего лишь один месяц, но он очень внимательно наблюдал больного. В ноябре 1965 года он первый из медиков правильно, без сомнений указал, что боли в животе органические. Этот правильный диагноз Яна Иша был подтвержден патологоанатомами только при вскрытии.
Второго декабря 1965 года мы прощались со столь гостеприимно нас принявшим санаторием, даже повар что-то замечательное нам изготовил и сам принес.
Очень трогательно прощался Ян Иш со своим трудным пациентом, он мне сказал, что медсестра Марийка нас сопровождает в Прагу, где нас ждут номера в отеле, в отель нам ортопеды принесут ботинки.
День был на славу теплый, солнечный, ничего не говорило о том, что календарь уже потерял свои два листка первого месяца зимы, небольшой снег, выпавший, в ноябре, исчез. По гладкой, чистой, отшлифованной ленте шоссе легко мчала нас машина на встречу с Прагой. Машина роскошная, длинная, Дау легко протянул ноги, обратив свое внимание на мягкую красную кожаную обивку внутри. "Как красив этот красный цвет! — сказал он, улыбнувшись. — Корочка, ты молодец, что привезла меня сюда, я, кажется, выздоравливаю, боли все время ослабевают".
В начале пути он читал стихи, потом стал обращать внимание на замки, возвышающиеся вдали, на изумрудную зелень полей.
Я с ужасом ждала, когда он начнет требовать уборную. Но улыбка не сходила с, его лица, рядом сидела Мариечка, делая периодически массаж левой руки. Он весело стал дразнить Марийку.
— Мариечка, пожалуйста, чему вас учили в школе?
— Лев Давидович, я уже сто раз вам сказала: "Ваш великий советский ученый Лысенко на практике дополнил теорию нашего чешского ученого Менделя".
Дау весело рассмеялся:
— Так, очень хорошо! А теперь, Мариечка, скажите, что я вам сказал о величайшем ученом в веках, о чехе Грегоре Менделе!
— Вы мне сказали так: скромный аббат Бренского аббатства, Грегор Мендель прославил свою родину Чехию своими гениальными открытиями. В биологии он является родоначальником генетики, его открытия показывают, как нужно сознательно вмешиваться в жизнь растительного и животного мира методом, необычайно полезным для человечества. Его работы стали для ученых всего мира ключом ко многим открытиям в этой области науки. Лев Давидович, кажется, все заучила на память.
— Нет, Мариечка, не все, нужно еще добавить, говоря о великом ученом Грегоре Менделе: преступно упоминать рядом фамилию неграмотного фанатика, авантюриста Лысенко. В Советском Союзе был выдающийся ученый генетик Николай Вавилов, он своими выдающимися трудами в генетике действительно развил и углубил учение гения Чехии Грегора Менделя. Николай Вавилов был признан одним из лучших генетиков мира. Но грязные, подлые интриги неуча Лысенко, к сожалению, вышли за пределы науки и были причиной безвременной гибели гениального ученого Николая Вавилова. Я знаю, я читал все его работы, я всегда преклонялся перед гениальностью его работ. Они вошли в сокровищницу науки мира по генетике. Это очень интересная область в науке, но, конечно, самая интересная наука это физика. Как я по ней соскучился! Как я хочу скорей выздороветь и как зверь наброшусь на науку!
Потом тихо и грустно зазвучала лирика Лермонтова. Я была счастлива. Дау не требует туалета, неужели я доживу до той минуты, когда мой Даунька мне объявит: "Коруша, все боли кончились, я здоров!". Еще будут чудесные протезные ботинки, скоро увижу Прагу, там есть какой-то знаменитый собор.
Перед Прагой он немножко начал скулить насчет туалета, но без истерики. Вот и Прага, вот наш отель. А наши апартаменты привели меня в уныние — я растерялась, сразу заработала мысль: чем я буду расплачиваться? Марийка сообщила, что ее комната рядом, эта новость не принесла облегчения: и ее отель мне поставит в счет. А когда нам сервировали стол в гостиной для обеда, меня обуял страх: меню обеда дополняли вина, фрукты, шоколад. Эти все яства полностью лишили меня аппетита. Потом вспомнила, что Халатников перед отъездом мне сообщил, что в Праге изданы все тома теоретической физики Ландау. Так если сам автор в Праге, ему, возможно, выплатят гонорар. Ура! Выход найден.
Ночью Дау встал только два раза. Неужели Дау вылечили эти знаменитые кишечные промывания! Утром стала думать, как связаться с физиками, разузнать о гонораре. Тем более я вспомнила давнишние разговоры о том, что академик Гинзбург писал научные статьи, публикуя их в разных социалистических странах, а потом его жена ездила по туристическим путевкам и получала гонорары, причитающиеся ее мужу. Правда, мне тогда казалось, что по нашим советским устоям в этих операциях есть некая нетактичность. Я знала законная иностранная валюта граждан Советского Союза оформляется через банк. У Дау в банке на Неглинной свой счет, но я не имела права через границу, даже социалистическую, перевозить валюту. Вероятно, меня никто бы не осудил, если бы я взяла с собой чек на тысячу долларов, международная премия Фрица Лондона. Я вспомнила об этом чеке, который много лет лежит в письменном столе у Дау, как бы он меня сейчас выручил. Нет, это просто ужасно думать все время о том, что ты не в состоянии оплатить счет в иностранном отеле, где лауреата Нобелевской премии так гостеприимно приняли и так щедро угощают завтраками, обедами и ужинами, наш стол в гостиной постоянно уставлен винами, фруктами и шоколадом. Администрация отеля, вероятно, не подозревает, что нереализованный чек на Нобелевскую премию также покоится в письменном столе Дау в Москве. Эти мысли меня терзали после роскошных завтраков, обедов и ужинов. На всякий случай попросила Мариечку: "Пожалуйста, на мою долю на завтра ничего не заказывайте, у меня уже юбки не сходятся, я хочу похудеть, не буду ни завтракать, ни обедать, ни ужинать". — "Этого нельзя, — очень решительно ответила Марийка. Все меню я заказала еще вчера".
С утра после завтрака приехали уже знакомые нам протезисты, привезли ботинки очень легкие, очень красивые. Дау сказал, что они очень удобные. Но ортопеды мерили долго, заставляли ходить и в конце концов сказали, что это примерка, через несколько дней приедут мерить еще, а совсем будут готовы примерно через неделю. На меня спустилась черная меланхолия.
— Почему вы так расстроились? Это хорошо, поживите в Праге неделю. Та машина, что так понравилась Льву Давидовичу, на которой мы приехали из Карловых Вар, оставлена за вами, она дежурит у подъезда отеля и находится в полном вашем распоряжении.
От этой новости потемнело в глазах! Но в это время пришел к нам гость — Удальцов, советник нашего посольства в Праге. Вначале у меня мелькнула мысль попросить у него помощи в оформлении гонорара за издание трудов Ландау в Праге. Потом, как в тумане, вспомнила, что Халатников сказал: "Физики вам устроят получение гонорара". Это слово «устроят» меня сейчас озадачило, работники посольства не должны ничего устраивать! Если честно гонорар не прислали, следовательно, на то нет законных оснований. Угроза несостоятельности уплатить по счету отелю очень тяготила. Нет, с Удальцовым говорить о гонораре нельзя, он дипломат, с дипломатами надо разговаривать за границей осторожно. Только Удальцов собрался уходить, пришли физики, как я обрадовалась их приходу. По-видимому, Удальцов заметил мою радость от прихода физиков, во всяком случае уходить он раздумал, или меня неправильно информировало мое расстроенное воображение.
Мне казалось, что Удальцов умышленно становится между мной и чехами-физиками. И ушел он уже после чехов. Тогда меня это очень огорчило, я физикам сказала, что мы ждем изготовления ортопедической обуви и уедем через неделю. Вероятно, я очень многозначительно приглашала еще раз зайти физиков-чехов, в результате чего нашим постоянным гостем стал И.И.Удальцов!
На следующий день после посещения физиков Мариечка объявила, что нас посетят наш посол С.В.Червоненко и профессор Кунц, по всей вероятности, они придут не одни, но чтобы я ни о чем не беспокоилась, она уже заказала. "Банкет будет шикарный!", добавила она, улыбнувшись своей очаровательной улыбкой.
Мне уже терять было нечего, оплатить все это на мои чешские кроны, которые сопутствуют путевкам, нечего было и думать. Явно иду ко дну! Оставалась единственная надежда на мифический гонорар, даже неизвестно от какого издательства.
От Дау свои заботы скрывала. Дау весел, спокоен, хорошо спит, он явно выздоравливает. Это главное, но от прогулок на машине категорически отказался.
— Коруша, я очень боюсь далеко отходить от туалета, хотя я сейчас не так часто туда хожу, но во мне все время живет страх, а вдруг мне срочно приспичит в туалет!
Он очень много читал. Марийка раздобывала много иностранной литературы, явно интересовался меню, очень хвалил кухню нашего отеля. Марийка с ним занималась гимнастикой, массажами и водила на прогулки, даже меня заставила один раз проехаться на машине по Праге. Шофер меня спросил, что я хочу посмотреть. Я ответила — собор. Осмотр этого собора возместил мне все, что я никогда не видела и не увижу, мне казалось, после осмотра этого собора меня уже ничто не сможет поразить, и, налюбовавшись вволю, ошеломленная, вернулась в отель, размышляя о том, что человечество может создавать веками такие прекрасные сооружения и стоять они будут вечно! В них столько силы, мощи, красоты, казалось, самая страшная разрушительная сила веков никогда не сможет причинить им ущерба.
В отеле у Дау застала и физиков, и Удальцова, а моя проблема с деньгами оставалась неразрешенной. Я уже обнаглела и при Удальцове у физиков попросила номер их телефона, чтобы в случае нужды я могла им позвонить. Записав нужный мне номер телефона, посмотрела с вызовом на Удальцова. Он, как всегда, еще задержался и очень сердечно меня попросил, если у меня будет какая-либо нужда, позвонить ему. Он повторял слова, которые я сказала физикам. Смутившись, я пообещала. На следующий день решила позвонить физикам с утра, но, конечно, не из отеля, соблюдая конспирацию. Сказав Марийке и Дау, что хочу пройтись, вышла из отеля. Ко мне подошел шофер. Поблагодарила его, сказала, что хочу пройтись пешком. С трудом нашла телефон, дозвонилась, поговорила, мне пообещали все выяснить и сообщить.
После этого разговора я скисла; так стремилась, а когда достигла чего хотела, стало тошно, почувствовала отвращение к себе. Явно проявила корысть, понадобился гонорар в чешских кронах, как Женьке! Не упустила возможность обогатиться! Это было ужасно! Я ссылалась на физиков, учеников Ландау, которые при отъезде мне сообщили, будто бы в Праге вышли все тома по теоретической физике, и, пользуясь тем, что автор в Праге, может быть, возможно сейчас до отъезда получить гонорар.
Как будто все прилично, нет, мне не по себе!
Наверное, надо было сказать так: "Выезжая из Москвы, я не предполагала, что задержусь в Праге из-за протезных ботинок, и я боюсь, что мне не хватит крон уплатить по счету отеля", а потом уже говорить о гонораре.
Переживая свой позор попрошайничества, я заблудилась.
Озабоченная с первых дней пребывания в Праге несостоятельностью оплатить счет за гостиницу, я не узнала названия отеля, не знала и улицы, на которой стоит отель.
Много часов я бродила злющая по Праге. Вдруг увидела дома, которые видела из окна отеля, по этим приметам нашла отель.
На следующий день пришел физик, к которому я обращалась с просьбой о гонораре. Он сбивчиво, смущаясь, сказал, что, к сожалению, это невозможно.
(…)
Поблагодарила за хлопоты, а в глазах — туман. Что делать?
За ботинки уплачу, а с управляющим отеля придется объясниться. Через Московский банк я уплачу по счету в фунтах стерлингов.
Вскоре принесли готовые ботинки, их конструкция была сложной. Высокие, изящные, на крепкой частой шнуровке, гибкие стальные стержни поднимались высоко за колено, в конце бедра широкий пояс с пряжками, через год искалеченная левая нога вытянется, выправится, и Дау, хромая, сможет ходить и стоять без ботинка, а в этих замечательных ботинках хромать совсем не будет. Да, из-за таких ботинок стоило приезжать в Прагу!
Излив всю свою благодарность словами в самой сердечной форме, я со страхом спросила, сколько я должна заплатить крон. Профессора-ортопеды, смутившись, ответили: "Что вы, и речи не может быть об оплате. Весь мир спасал жизнь физика Ландау. Наш институт счастлив, что ему предоставилась честь помочь великому ученому, попавшему в беду. Нас к вам в Карловы Вары пригласил наш ЦК. Вы — почетные гости нашей страны. Мы очень рады, что у нас получились очень хорошие лечебные ботинки для всемирно известного физика Л. Д. Ландау!".
Невыносимая тяжесть свалилась с моих плеч. Мы — почетные гости этой высококультурной, этой замечательной страны, а я позволила себе мельтешить о каком-то гонораре, который был мне к тому же и совсем не нужен! Мы — почетные гости Чехословакии! Мне и присниться это не могло. К распиравшему меня счастью примешивалась горечь сожаления: раз в жизни я была почетной гостьей такой страны и не насладилась этим! Даже не воспользовалась машиной и не осмотрела Прагу!
Когда ушли ортопеды, я спросила:
— Дау, ты знал, что мы почетные гости этой прекрасной страны? — Да, конечно, помнишь, когда мы заблудились в поисках водолечебницы в Карловых Варах, тогда меня узнал один человек, говоривший по-немецки со мной. У меня сложилось впечатление, что он был, вероятно, член ЦК КПЧ. Мне это сообщил управляющий отелем «Империал». Он меня поздравил и сказал тогда, что нас переводят в специальный санаторий для почетных гостей страны!
— Даунька, и ты, ты, все помнишь и даже название отеля «Империал»?
— Коруша, этого забыть нельзя. Как почетный гость страны я впервые здесь.
— А почему я этого не знала до сегодняшнего дня, а завтра уезжаем!
— Корочка, наверное, я в этом виноват, ты ведь тогда заболела, а я потом все воспринимал, как должное!
— Зайка, милый, все просто замечательно! Главное, ты все помнишь, а Гращенков уже помер, так и не узнает, как он ошибся насчет потери у тебя ближней памяти.
Правда, я очень терзалась, что не смогу оплатить счет отеля, но все уже позади, какое счастье, завтра едем в Москву! На радостях все сбереженные чешские кроны раздала служащим отеля! Но один сувенир на счастье я все-таки вывезла из страны, где была почетной гостьей. В прекрасном настроении вышла попрощаться с Прагой. Адрес отеля уже знала. Заметила, что все идущие мне навстречу женщины бережно несут золотые веточки, изредка между золотых листьев мелькают золотые ягодки. Такого я в жизни не видела: все сверкает чистейшим золотом, золото не произрастает, что это? Это очень красиво! Вдруг вижу огромную корзину, наполненную загадочными веточками, вокруг корзины женщины, все покупают. Я забыла, что я за границей, спросила по-русски: "Зачем эти красивые веточки?". Одна пожилая дама с большим акцентом мне ответила по-русски: "Скоро Новый год. У нас, чехов, традиция. Это символ большого счастья в Новом году!".
Так мне же этого только и не хватало! Мне необходимо вывезти символ большого счастья в Новом году! Счастья выздоровления моего Дауньки в новом наступающем году.
Золотые веточки я привезла в Москву как самые драгоценные реликвии, а суеверной себя не считала.
Среди провожающих нас в Москву, конечно, был и советник нашего посольства И.И.Удальцов. Я уже нор- мальными глазами смотрела на него, просто очень симпатичный, очень добрый человек, подаривший нам столько своего внимания, я чувствовала себя очень ви- новатой перед ним. Он с удивлением поглядывал на ме- ня: мою мрачную замкнутость сменило веселое настро- ение, опасность неоплаченного счета в отеле миновала, он ведь не знал моих терзаний, а посоветуйся я с ним все бы сразу прояснилось!
Заглаживая свою вину, приветливо прощаясь с ним, я очень искренне приглашала его посетить нас в Москве, заготовив для него и телефон, и наш московский адрес. В его глазах прочла одно недоумение. И было от чего, если стать на его место.
Благополучно доставив из аэропорта своих сограждан на посольской машине в отель «Империал», на следующий день вдруг узнает: жена больного физика повела мужа пешком в водолечебницу, заблудилась, потом устроила истерику! Конечно, все это плохо говорило обо мне. И.И.Удальцов, вероятно, очень боялся за мое поведение в Праге. Он был прав, за такой истеричкой нужен был присмотр. До сих пор не могу избавиться от чувства своей вины перед И.И.Удальцовым. Конечно, у меня были свои причины, ничто не проходит бесследно. После того как не стало А.В.Топчиева, у меня появилось недоверие к лицам, с которыми меня сталкивала судьба в трагические дни моей жизни. Позже поняла: люди с благополучным течением жизни далеко не всегда могут понять психологию человека, в жизнь которого ворвалась трагическая неожиданность, большое человеческое горе. Исключение составляют люди с большим, человеческим сердцем, перед которыми надо склонять колени. Как А.В.Топчиев. Оказавшийся на его месте академик Миллионщиков, не знаю, обладал ли умом, но сердцем нет! Перед ним не склонишь ни голову, ни колени. Он из племени высокопоставленных бюрократов.
Вернувшись в Москву накануне нового, 1966 года, меня поразила искренняя радость сердечной встречи Кирилла Семеновича с Дау. А так называемый друг Е. М.Лившиц вовсе не навестил, не зашел поздравить ни с возвращением, ни с наступлением нового года.
Разбирая новогоднюю почту, Дау одно письмо передал мне со словами: "Бедная Верочка, прочти ее письмо. Мне всегда и раньше казалось, она любила меня, и до сих пор любит. Мне жаль ее, я был в нее влюблен целых пять лет! На большее меня не хватило, а очень грустно, когда разлюбишь девушку, а она продолжает тебя любить. Только в тебя влюбился навечно!".
Я стала читать письмо:
"Дорогой, любимый, хороший Дауленька!
Поздравляю тебя, Кору и Гарика с Новым годом! Сердечно желаю всем вам здоровья и счастья.
Даунька, если можешь, прости меня за все, не сердись на меня. Не бывает дня, чтобы я не думала о тебе и не молила судьбу, чтобы ты совсем поправился, чтобы ваша семья была опять счастлива. Но, видно, это мало помогает тебе…
Я, наверное, стала совсем ненормальной, иногда брожу возле твоего дома и вижу, как ты гуляешь.
Дауленька, милый, прости меня! Я знаю, это плохое утешение для тебя, но я очень, очень несчастна!
Господи! О, только бы ты совсем поправился, тогда и мне было бы легче дышать! Да и не обо мне речь. И не во мне дело. Ты должен быть здоров и счастлив!
Сразу после этих праздников я ложусь опять в больницу, хочу пожелать тебе еще и еще здоровья! Пишу ужасно бестолково, и за это прости.
Ты должен знать и помнить, что для многих-многих хороших и умных людей очень важно знать, что есть чудесный человек и талантливейший физик — Дау! Целую тебя крепко-крепко! Прости меня".
Видно, Верочка казнилась, она была инициатором поездки в Дубну на машине.
Заканчивая читку Верочкиного письма, я уже рыдала.
— Коруша, что с тобой? Это ты от письма Верочки?
— Дауля, мне ее очень жаль! Я и раньше знала, чувствовала, что она тебя любила, как и я, на всю жизнь! И называет она тебя так же, как и я.
— Коруша, я и так был в нее влюблен целых пять лет! Остальными девицами я увлекался год, ну от силы два, и никогда не в ущерб моей вечной влюбленности в тебя! Корочка, ну, успокойся, вот на прочти еще одно милое послание!
"Дорогой Дау!
Возможно, вы меня и не помните, уж слишком незначительное место я занимала в вашей жизни. Тогда разрешите просто поздравить вас с наступившим Новым годом и от всего сердца пожелать вам скорейшего полного выздоровления, бодрости духа и всех земных благ.
С большим удовольствием вспоминаю свое знакомство с вами встречи в Москве летом 61 г. и в Киеве на криогенной конференции. Это один из самых интересных и незабываемых дней в моей жизни! Радует то, что наше знакомство и вам тогда, по-моему, было приятно.
Очень бы хотелось опять увидеть вас. Разрешите ли вы мне это? Когда?
Искренне ваша Лена".
— Зайка, мой "наглядный квантово-механический"! Я совсем не уверена в том, что, выздоровев, ты целый год будешь мне верен! Уверена только в том, что, когда бы ты ни ушел на свидание к другой, я клянусь тебе, буду искренне радоваться, лишь бы ты был здоров, стал прежним во всем! Твоя хромота не нанесла тебе ущерба! Я буду теперь радоваться твоим успехам у женщин!
Эти два письма привела потому, что мне дал их прочесть сам Дау.
Сейчас, перечитывая их, опять лила слезы над письмом Верочки, а новогоднее поздравление Л.Т. показало мне красоту человеческих чувств.
Пусть у Дау было много таких встреч, тем больше он подарил счастья другим! Он умел красиво любить красивых женщин. И умел трудиться с наслаждением!
Во мне кипит протест, когда сейчас доходят слухи, слухи нелепые, будто бы Ландау разбрасывался в любви, был развратен, его высочайшее наслаждениее творческой работой связывают с сексуальностью только потому, что он говорил, что от своего творчества в науке он получает ни с чем не сравнимое наслаждение.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.