Глава 3 «ВОТ БАШНИ ПОЛУДИКИЕ МОСКВЫ ПЕРЕД ТОБОЙ В ВЕНЦАХ ИЗ ЗЛАТА…»
Глава 3 «ВОТ БАШНИ ПОЛУДИКИЕ МОСКВЫ ПЕРЕД ТОБОЙ В ВЕНЦАХ ИЗ ЗЛАТА…»
А ведь Москву можно было спасти!.. Или, по меньшей мере, попытаться сделать это. У офицеров Кутузовского штаба такие предложения были. Когда перед бессмысленной Бородинской битвой обсуждали, куда отступать после битвы, некоторые предлагали повернуть к Калуге, чтобы попытаться увлечь за собой Наполеона, который, возможно, пожелает довершить разгром русской армии и пойдет за ней. И тем самым Москва будет спасена. Однако вечно сонный Кутузов равнодушно махнул рукой: «Пусть идет на Москву». И это при том, что ранее сам же Кутузов с великим пафосом толкал следующие спичи: «Потеря Москвы — потеря России»!
Сдать-то он Москву сдал, но, чувствуя, что поступил нехорошо, только на третий день после сдачи города решился доложить об этом царю. Узнав о сдаче Москвы, Александр заплакал.
Это мы за двести лет привыкли к тому, что Москву сдали, а тогда отношение к действиям фельдмаршала было совершенно иным. Его офицеры были шокированы таким решением. Доходило даже до прямого неповиновения высших офицеров приказам «предателя». А царь Александр писал Кутузову: «Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы». Перепуганный неудовольствием императора, Кутузов тут же свалил всю вину за оставление Москвы на. Барклая де Толли, написав государю, что это-де политика прежнего руководства армией привела к столь печальному итогу.
Преступная низость Кутузова дошла до того, что он не постеснялся даже перехватывать личные письма Барклая де Толли своей семье. О чем возмущенный и оклеветанный Барклай писал жене: «Я не понимаю, что это значит, что тебе не отдали письма, которое я тебе написал вечером после сражения и отправил с тем же фельдъегерем, который вез письмо Кутузова к его жене. Я не понимаю, как можно задерживать семейные письма. Это гнусности, которые следует прибавить ко многим другим, какие делаются». (Последующие письма Барклай передавал уже через адъютанта генерала Вильсона, и они прекрасно доходили.)
После оставления Москвы Ростопчин писал Александру: «Князя Кутузова больше нет — никто его не видит, он все лежит и много спит. Солдат презирает и ненавидит его. Он ни на что не решается. Молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его. Довод у него тот, что надо сберегать армию, но если она должна все отступать, то он скоро ее лишится».
Александр понимал: несмотря на то что он «умыл руки», назначив вместо Барклая того, на кого ему указывало дворянство, все равно Кутузов — только пешка, назначенец, а вина за сдачу Москвы будет неизбежно возложена на него, государя. Так и случилось. Забыв, что оно само голосовало за Кутузова, дворянское общественное мнение на чем свет стоит проклинало царя. Об этом Александру предельно откровенно писала его сестра: «Мне невозможно далее удерживаться, несмотря на боль, которую я должна вам причинить. Взятие Москвы довело до крайности раздражение умов. Недовольство дошло до высшей точки, и вашу особу далеко не щадят. Если это уже до меня доходит, то судите об остальном. Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем вашу империю, во всеобщем разорении и разорении частных лиц, наконец, в том, что вы погубили честь страны и вашу личную честь… один из главных пунктов обвинений против вас — это нарушение вами слова, данного Москве, которая вас ждала с крайним нетерпением, и то, что вы ее бросили. Это имеет такой вид, что вы ее предали… я предоставляю вам самому судить о положении вещей в стране, главу которой презирают… и не думайте, что я преувеличиваю; нет, к несчастью, я говорю правду, и сердце от этого обливается кровью у той, которая стольким вам обязана и желала бы тысячу раз отдать жизнь, чтобы вывести вас из того положения, в котором вы находитесь».
И всем этим Александр был обязан Кутузову. Кстати, Беннигсен считал (и писал об этом царю), что Москву можно было попробовать спасти, да только нерешительный Кутузов воевать не хочет (что было правдой, в чем мы далее убедимся). И не только Беннигсен, Вильсон и Ростопчин писали царю жалобы на бездействие Кутузова. Все, кто мог, хором забрасывали Александра письмами с описанием творимых Кутузовым глупостей и мольбами снять его с командования армией.
Отношение тогдашней офицерской России к «заслугам» и самой личности «полководца» Кутузова лучше всего демонстрирует следующий эпизод. Когда после смерти фельдмаршала его дочери обратились к правительству за материальной помощью, Аракчеев решительно отказал им. Ему неприятно было даже вспоминать о жирном одноглазом сатире.
Натура Кутузова ни для кого не составлял секрета и в Европе. Вот как забавно характеризует русского фельдмаршала французский граф де Сегюр: «Он обладал мстительным, малоподвижным характером и в особенности хитростью — это был характер татарина!»
Наполеон вошел в Москву. Из которой в великой панике эвакуировалась значительная часть населения. Зачем, спрашивается? А по той же причине — с перепугу! Вы же помните, как простонародье относилось к «антихристу».
Что нужно простым цивилизованным людям, учитывая, что цивилизация — это комфорт через разум? Вот вам лично?.. Вы просыпаетесь утром, завтракаете, идете в метро или садитесь на машину, едете на работу. Вы едите, спите, ходите в магазин, а в отпуск отправляетесь на море. Размеренная мирная жизнь, семья, дети, развлечения, достаток. Что еще нужно нормальному человеку? И есть ли ему разница, как фамилия «царя», правящего страной, если кроме фамилии не меняется ничего? Ну, пришел вместо Путина Медведев или даже Буш — если есть работа, ходит метро, вывозят мусор и продают в кредит автомобили, то какая разница цивильному (читай, цивилизованному) гражданину, кто там сидит в Кремле — Пупкин или Селедкин?
А вот Пупкин, желая удержаться у власти, быть может, и желал бы, чтобы народ пошел воевать за него против Селедкина. Но тогда нужно четко понимать — это будет война не за родину, а за Пупкина. В которой народ станет проливать кровь не за свои интересы (народу в экономическом смысле все равно), а за интересы Пупкина. Власть, конечно, хочет, чтобы народ за нее горло грыз. И чем проще и тупее народ, тем легче его организовать за борьбу за интересы Вождя. И наоборот.
Если страну завоевывают не варвары, нашествие которых приведет к крушению цивилизации, то есть падению уровня жизни, исчезновению комфорта, а напротив, люди с более высоким цивилизаторским статусом, сопротивляться им — признак тупости.
Первым делом вошедший в Москву Наполеон выпустил декрет, согласно которому он призывал граждан ничего не бояться, обещал им защиту — в том числе и от собственных мародеров, просил граждан жить нормальной, привычной жизнью, приезжать, торговать. Обещал платить за крестьянский товар рыночную цену. А если крестьянина предложенная французами цена не устроит, увози свое добро обратно в деревню. Но нет! Затаились по норам, как крысы.
Что мешало людям остаться в городе, жить обычной жизнью, торговать? Азиатская дикость и только. Каковая дикость проявилась и в намеренном уничтожении собственной столицы. Русские действовали по принципу собаки на сене. Перед отходом генерал-губернатор Москвы Ростопчин велел увезти из города весь пожарный инструмент, а после входа французов организованные им поджигатели начали жечь Москву. В результате сгорело две трети города. А самое страшное, что во время пожара в московских больницах находились более 20 тысяч раненых русских солдат! И вина за все это преступление лежит целиком на Ростопчине. Изумленный подобным варварством Наполеон говорил: «Чтобы доставить мне временные неприятности, они разрушили создание многих веков».
Это все равно что уничтожить принадлежащую всему человечеству «Мону Лизу» или Сикстинскую капеллу, чтобы никому не досталось. Даже хуже, поскольку город тысячекратно ценнее одной картины или капеллы, ибо весь наполнен ими.
Ни себе, ни людям, ни будущим поколениям. Просто поразительное скотство.
Сгорели сотни храмов, дворцов и других неизвестных нам памятников архитектуры, картин, книг, икон… Сгорели Гостиный ряд, Университет на Моховой вместе с библиотекой, дом Пашкова. Сгорело собрание рукописей и памятников древности графа Мусина-Пушкина, которое, по словам Карамзина, содержало бесценные материалы по российской истории. В библиотеке Бутурлина погибло 4000 ценнейших томов. Сгорели архивы. Сгорела коллекция Общества истории и древностей. Сгорела вся Пречистенка, Старая Басманная, Немецкая слобода… Да всего перечислить просто невозможно. Сгорела Москва! И подожгла ее тупая скотина Ростопчин.
Французские солдаты, не зная сна и отдыха, героически спасали чужой им город, но в отсутствие пожарного инвентаря и учитывая массовость пожаров, это было сделать практически невозможно. Наполеон отдал приказ расстреливать террористов-поджигателей. Которых, кстати, ловили и сдавали французским властям оставшиеся в Москве жители.
Французы вообще вели себя на удивление достойно. Что отмечал даже сталинский сокол Тарле, написавший немало дежурных бла-бла-слов о зверствах оккупантов, но все-таки вынужденный признаться: «Жители Москвы отличали французов от других народов наполеоновской армии: „Французы — добрые… редко кого обидят; зато уж эти новобранцы всякие у них да немчура никуда не годились“. Старая гвардия почти вовсе не принимала участия в грабеже».
Старая гвардия — это те усатые наполеоновские гренадеры, которые видели пирамиды, дрались в Италии, отбивали атаки австрийских интервентов во времена революции. Лучшие люди Наполеона. Они не подводили никогда, даже в самое ужасное время отступления из Москвы, что мы еще увидим глазами Дениса Давыдова.
…Короче говоря, русские уничтожали Москву. Французы ее спасали.
Русские власти покинули город, бросив раненых и даже детей в Воспитательном доме. С сиротами остался только их воспитатель Тутолмин. Французы, спасая детей, по личному распоряжению Наполеона поставили у Воспитательного дома охранный караул. Спасли! А вокруг все выгорело…
Вот подлинные слова Наполеона, сказанные им еще до пожара при назначении губернатором Москвы маршала Мортье: «Защищайте Москву от всего и всех!» Увы, это оказалось не в силах человеческих. Пожар Москвы был воистину грандиозным. Ночью зарево наблюдалось за сотни километров от города. Один из очевидцев так описывал его: «Весь воздух казался как бы раскаленным докрасна столбом, который простирался от земли до неба».
В письме жене Наполеон ужасался: «Мой друг, я тебе пишу из Москвы. Я не имел понятия об этом городе. Он заключал в себе пятьсот таких же прекрасных дворцов, как Елисейский дворец, меблированных на французский лад с невероятной роскошью, несколько императорских дворцов, казармы, великолепные госпитали. Все это исчезло, огонь пожирает это вот уже четыре дня. Так как все небольшие дома граждан деревянные, то они загораются, как спички. Губернатор и сами русские в ярости за свое поражение зажгли этот прекрасный город. Двести тысяч обитателей в отчаянии, на улице, в несчастье… Для России эта потеря огромна…»
Но у нас, воюя, с потерями никогда не считались. Лишь бы отстоять свою рабскую независимость!
Кстати, вопрос… Почему Наполеон не объявил русских крепостных вольными, как он это делал везде, куда приходил? Русские дворяне боялись этого больше всего, поскольку понимали, что это перевернет страну, сразу же изменив отношение мужиков к Наполеону. По стране и без того бродили слухи о том, что Наполеон пришел как освободитель. Все эти патриоты при штабе Кутузова, которые требовали боя с Наполеоном, храбро защищали отечество и русский народ, на самом деле этого народа страшно боялись, высказывая в письмах друг другу опасения: а вот у меня жена с детьми в имении остались, а ежели Наполеон объявит крестьянам вольную, и они взбунтуются, убьют ведь барыню-то с детьми!.. Убьют, конечно, не вопрос. Добр русский мужик.
У Наполеона действительно были мысли сделать в России то же, что и везде. Он даже велел доставить ему из московских архивов все материалы по пугачевскому восстанию. Но, посмотрев на интеллектуально-моральное состояние русского народа, Наполеон дать ему вольную так и не решился. Он слишком хорошо помнил, что творили в просвещенной Франции дорвавшиеся до власти якобинцы, и представлял, какой хаос может случиться в дикой России, если дать волю людям, которые верят в домовых и не могут отличить французов от чертей.
Наполеону нужен был мир, а после объявления вольной мужикам в России могло начаться такое, что и мир заключать было бы уже не с кем.
Собственно говоря, сам Наполеон потом объяснял, отчего он не пошел на этот шаг: боялся «стихии народного бунта». Боялся погружения страны в кровавый хаос, бунта, бессмысленного и беспощадного. Боялся за Россию.
«Я мог бы вооружить наибольшую часть населения России против нее же самой, — признавался потом Наполеон, — провозгласив свободу рабов. Большое количество деревень меня об этом просило. Но когда я узнал грубость нравов русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы смерти, разграблению и самым страшным мукам много семейств». Тех самых дворянских семейств, о которых тревожились русские офицеры: как там их жены и дети — одни, среди русского народа, без надежной охраны?.. А ну как, не дай бог, Наполеон вольную провозгласит? Ведь кишки барыне с барчонком размотают.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.