«Околдован тобой, завоеван тобой. Окольцован тобой, моя дерзкая леди»
«Околдован тобой, завоеван тобой. Окольцован тобой, моя дерзкая леди»
Нэнси дала согласие на развод. Но формальности требовали времени. Фрэнк и Ава решили, что церемония бракосочетания будет самой скромной. Пышные действа голливудских свадеб еще не вошли в моду, да им и следовало вести себя в сложившейся ситуации как можно тише.
— Я давно потеряла родителей, а единственная сестра, с которой мы дружили, поверила всякой газетной грязи и разорвала со мной отношения. — Признание Авы звучало с королевским достоинством. — Ты берешь в жены сироту.
Фрэнк опустил голову:
— Я был бы рад сказать, что моя семья станет твоею и мои родители назовут тебя дочерью. Но… — он покачал головой. — Мои старики никогда не примут женщину, ради которой я бросил детей и Нэнси.
— Вот беда-то! Нам же спокойнее будет! Знаю я этих везде лезущих мамаш знаменитостей. Советами задолбают, будто во всем, что случилось с их дитятей, исключительно их заслуга!
— Если честно, у меня отличные старики.
— А у меня будет обалденное платье! Чтобы раздеть меня, тебе придется нанимать помощников.
— Милая, уж тут-то я не спасую, даже если платье придется распускать по ниточке.
7 ноября 1951 года в Филадельфии, через семьдесят два часа после получения развода, в присутствии близких друзей состоялась гражданская церемония бракосочетания Синатры и Гарднер, а затем — венчание в католическом соборе. Родственников ни с той, ни с другой стороны не было.
Фрэнк преподнес Аве палантин из голубой норки с сапфировыми застежками, она ему — золотой медальон со своим портретом. Ава усмехнулась про себя: ее первый муж и последний сочли лучшим подарком новобрачной серебристую норку. Пожалуй, в подарке Фрэнка больше изысканности, застежки из сапфира — это очень мило.
Избегая встреч с репортерами, молодожены покинули город столь стремительно, что Ава забыла свой чемодан со свадебным подарком. Дожидаться багаж пришлось во Флориде. Им меньше всего хотелось давать интервью прессе. Они сбежали на пустынный пляж Майями.
Ноябрь — мрачное время даже для пышущего солнцем побережья. Тучи обложили небосвод, хмуро перекатывал седые волны свинцовый океан, пронзительный ветер трепал кусты дрока на горбатых дюнах.
Ава завернулась в широкое шерстяное пончо, Фрэнк застегнул до верху пальто, замотал вокруг горла шарф. Обнял Аву, прижал к себе и здесь, на ветру, перед серым океаном, в безмолвном присутствии песчаных дюн, осознал особенно ясно, что произошло сегодня в прохладном гулком соборе. Две человеческие судьбы соединились по-настоящему — для долгожданного единства, для неразделимой ответственности за отвоеванную общность. Она, эта теплая юная женщина, стала его — его от макушки до кончиков пальцев, от рождения и до последнего дня. От осознания этого у Фрэнка даже защемило в груди.
Не разжимая объятий, они присели на сухую корягу, отполированную волнами.
— Тебе не холодно? — концом длинного шарфа Фрэнк окутал шею Авы.
— Теперь у нас общая шея. — Она задышала ему в щеку. — И мне ничего не страшно. Даже если зажмуриться и представить самое ужасное… Когда я была девчонкой, мы убежали в чужой овраг искать волшебные круглые голыши и там заблудились. Было очень холодно. Мы — я, мои братья и старшая сестра, знали, конечно, что нас найдут, но начало темнеть, а за нами никто не приходил… Было так жутко! Потом мы забирались туда нарочно, воображали темную ночь и всяческих чудищ… А Билли Длинный учил нас ругательствам! Его отец вернулся из тюрьмы и знал много такого!
— Ну уж виртуозней нашего красавчика Бено в Хобокене никто не выражался… Хобокен — дыра, настоящая сточная канава.
— Я тоже не из дворца. Всякое повидала. — Ава всхлипнула, вспомнив, как таскала ее за косы матушка. — Мне даже в кино запрещали бегать. Но я все равно удирала.
— Рассказывай все! — Гладя ее волосы, Фрэнк прижал голову жены к своему плечу. — Сиди смирно и рассказывай. Я же ничего не знаю. Мне совершенно необходимо знать, какой ты была в детстве — веселой или букой, заводилой или тихоней, гоняла с мальчишками или играла в куклы?
— Я была… Конечно же не тихоней. С мальчишками было интересней. Мы облазили все сараи и гаражи, овраги и сеновалы. У меня вечно были обгрызены ногти и разбиты коленки.
— К тебе, конечно, приставали все дворовые герои.
— С ума сошел! Кто бы посмел? Я сильная и дралась не хуже пацанов.
— И никто не влюбился в маленькую фею?
— Фею? Ха! Я была неряхой и оборванкой. Всегда растрепанная — мои волосы никакие шпильки не могли удержать. И босая! Ненавидела обувь. Потому что донашивала ботинки за старшими. Это было так безобразно. А принц мог приехать каждую минуту! В розовом кадиллаке! Да, ты должен был явиться именно так — на закате, когда солнце делает мир волшебным. Длиннющая розовая машина и в ней — мой герой, весь в золотом!
— Наверное поэтому во мне живет неистребимая жажда надеть когда-нибудь золотой фрак. Увы, это смешно даже для мюзикла.
— Да что они понимают, эти режиссеры? Иногда умудряются снять хорошенькую актрису такой уродиной!
— С тобой это сделать невозможно. О, детка! — Фрэнк покрыл ее щеку поцелуями. — Даже страшно, что все это принадлежит мне. Я хочу целовать твои коленки, жаль, что ссадины зажили. Просто умираю от нежности… Нежность — самое эротическое чувство.
Ава промолчала, но Фрэнк заметил, как удивленно глянули на него зеленые глаза.
Она плохо знала, что такое нежность. Но что такое ревность — понимала прекрасно. Особенно, когда ждала измены. А уж от Синатры подлянку можно было ожидать практически ежесекундно. Вот — нате вам! Повернулся спиной к жене и болтает с барменшей. Через два часа после свадьбы! А та хохочет, заливается! С ума сойти можно! Хорошенькое начало!
— Эй, Синатра, ты забыл про меня?! — Ава швырнула в обернувшегося Фрэнка обручальное кольцо и убежала. Отыскав кольцо под стойкой, он догнал жену. Быстро шагая следом, он твердил одно и то же:
— Ава! Ну, как ты могла подумать! Девочка, постой! Я никого не замечаю, кроме тебя, клянусь!
— Зато они видят, какой у тебя блудливый взгляд, эти шлюхи! А ты заигрываешь с ними. Ты всегда со всеми заигрываешь! — Она ладонями размазывала текущие по щекам слезы.
— Ава! Мы муж и жена! Мы должны верить друг другу, а не желтой прессе. Дешевые журналюги вылепили из меня какой-то секс-символ — неутомимого кобеля, гоняющегося за всеми юбками. И ты видишь меня их глазами… Ну посмотри на меня… Только взгляни.
— Я… я… — Бурно дыша, Ава остановилась, вплотную придвинулась к нему: — Предупреждаю, серьезно предупреждаю… Я убью тебя! Ведь я так боюсь тебя потерять!
— Успокойся, радость моя… — Он надел ей на палец кольцо, поцеловал руку и обнял. — Мы верим друг другу, правда? Супружество — это заговор двоих против всего мира. Я же клялся вчера перед алтарем, что буду с тобой в радости и в горести, в здравии и в болезни…
Она уже забыла о вспышке, бросилась к лотку мальчишки, продающего ракушки. Присев рядом, слушала шум моря: прикладывала раковины к уху и улыбалась! Глаза горели детским удивлением — эти колдовские глаза, еще мокрые от слез! А он думал: «Выиграл! Победил! Счастливейший из смертных! Самая желанная женщина для всех мужчин мира!»
Потом подруги скажут Аве, что ронять кольцо в первый день замужества — плохая примета.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.