ЭЗОПОВ ЯЗЫК
ЭЗОПОВ ЯЗЫК
Блестяще сыграл Владимир Басов папашу Гека, но лучшая его сцена, к сожалению, в фильм не вошла.
Есть в романе глава, как новый судья исправлял папашу Гека. (Та, что я снял и вырезал.) Мне эта история нравится, и я перескажу ее, как она написана.
В городке, где обитали наши герои, все считали папашу Гека совсем пропащим человеком. Но приехал новый судья и объявил, что неисправимых людей нет. И он это докажет! Судья привел папашу Гека в свой дом, одел его во все новое, посадил за стол вместе со своей семьей — и завтракать, и обедать, и ужинать. А после ужина судья завел разговор насчет трезвости и прочего, да так, что папашу слеза прошибла. Он сознался, что столько лет вел себя дурак дураком, а теперь хочет начать новую жизнь, чтобы никому не было стыдно вести с ним знакомство, и надеется, что судья ему в этом поможет. Судья сказал, что готов обнять его за такие слова и при этом прослезился, а жена его заплакала. Папаша сказал, что человек, которому не повезло, нуждается в сочувствии; и судья ответил, что совершенно верно. И оба опять прослезились, и жена опять заплакала.
А перед тем как идти спать, папаша встал, вытянул руку и сказал:
— Посмотрите на эту руку, дамы и господа! Эта рука прежде была рукой грязной свиньи, а теперь другое дело; теперь это рука честного человека, который начинает новую жизнь и лучше умрет, а уж за старое не возьмется. Теперь это чистая рука. Пожмите ее, не бойтесь!
Все пожали ему руку, а жена судьи так даже поцеловала ее. После этого папаша дал зарок не пить и вместо подписи поставил крест, судья сказал, что это святая минута. Папашу отвели в лучшую комнату, которую берегли для гостей. А ночью ему вдруг до смерти захотелось выпить; он вылез в окно и обменял новый сюртук на бутыль сорокаградусной. И когда утром вошли в комнату, он, в стельку пьяный, валялся на полу.
И судья сказал, что «этого человека может исправить только хорошая пуля из ружья».
Когда кто-нибудь зарекается не пить, я всегда вспоминаю этот эпизод.
Сцену мы сняли, получилось хорошо, но когда склеили материал, я понял, что она затягивает действие, и отправил ее в корзину.
После показа в Домах кино в Москве, Тбилиси и Ленинграде фильм «Совсем пропащий» пригласили и в столицу одной из прибалтийских республик. Пришел вечером в Дом кино, зашел в вестибюль и — кошмар! Там стоит и радостно улыбается мне Марта Велдре — актриса, которая играла жену судьи! (Имя вымышленное.)
Она знакомит меня с мужем, родителями, подругами и приглашает после просмотра к себе домой на ужин, который они устраивают в честь ее дебюта в кино.
«Забыли ей сообщить, что ее нет в фильме! Свинство!»
Что делать? Я набрался смелости, отвел Марту в сторонку и сознался, что ее эпизода в фильме не будет. И объяснил почему.
У нее задрожали губы, и она сказала:
— Разве трудно было мне позвонить и сказать?! Я пригласила друзей, родителей, весь театр! Что я им скажу? Что меня выкинули, потому что моя сцена задерживает какой-то ритм?! Кто поверит! Все скажут, что я плохо играла. Большое спасибо вам, Георгий Николаевич!
Она хотела убежать. Но я задержал ее и обещал, что скажу со сцены, что эпизод, в котором она снималась, мы вырезали не по доброй воле, а нас заставили его убрать в Госкино по идеологическим соображениям.
Когда мы с директором Дома кино вышли на сцену, Марта и ее муж сидели в последнем ряду, у выхода. Директор представил меня и я, после обычной преамбулы, сказал, что в нашем фильме снималась замечательная актриса Марта Велдре, которая присутствует в зале!
Аплодисменты.
А далее я, как и обещал, сказал, что Марта сыграла роль великолепно, но, к сожалению, эпизод, в котором она снялась, Госкино велело вырезать — по идеологическим соображениям.
В зале недовольный гул.
— Почему? — спросил кто-то.
Я неопределенно пожал плечами. (Трудно было что-то придумать.)
Муж зашептал что-то на ухо Марте. Она подняла руку и спросила:
— Можно я скажу?
— Конечно, Марта.
Марта встала и сообщила:
— В том эпизоде я целовала руку актеру Владимиру Басову, который играл отца Гекльберри Финна. И они решили, что это символ!
— Какой символ? — спросили из зала.
Марта посмотрела на мужа. Тот снова зашептал что-то.
— Сейчас Бруно скажет. Бруно скажи сам! — обратилась Марта к мужу.
И Бруно, не поднимаясь, хорошо поставленным голосом произнес:
— Прибалтийская женщина целует руку пьяному русскому — разве это не есть символ могучей и кипучей советской действительности?!
В зале наступила мертвая тишина.
«Сейчас этот Бруно наговорит мне — лет на пять по пятьдесят восьмой статье!» — понял я.
И объявил:
— А теперь, товарищи, давайте предоставим слово экрану!
Когда вернулся в Москву, мама сказала, что меня с утра разыскивал министр.
Я позвонил ему.
— Ты чего из себя Солженицына строишь? — сердито спросил министр.
«Уже донесли!».
— Ты, вот что. Ты сцену, где эта баба Басову руку целует, выкинь к такой-то матери! Не нужна она! Вот тут и Брюшкина (редактор Госкино) говорит, что без этой сцены картина только лучше будет. Так что давай, выкидывай!
— Ладно, выкину, — первый раз в жизни я не стал спорить, а сразу же согласился.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.