В стране мумий

В стране мумий

Высадка была дьявольски трудной. Но порой у профанов бывает большое преимущество перед знающими. Они не ведают, что творят. Бонапарт не раздумывал: он уже приказывал — он творил… А у моря, как у всякой стихии, нет любимчиков, оно не знает ни старших, ни младших. Волна обрушивается на каждого, кто не усевает увернуться. Будь ты солдат, генерал или ученый, каждому приходилось висеть на тросе, до боли стискивая руками просмоленные узлы, и выжидать, когда очередная волна поднимет шлюпку настолько высоко, чтобы можно было изловчиться и спрыгнуть в нее вовремя. Начальника инженерных войск одноногого генерала Кафарелли с трудом спустили с борта и передали в шлюпку из рук в руки. Но он и здесь шутил, прижимая к своему деревянному бедру неразлучную фляжку.

К ночи вся бухта покрылась беспорядочно разбросанными шлюпками. Они то взмывали вверх, то полностью скрывались в черноте волн, и уже не верилось, что они когда-нибудь появятся вновь. Люди гребли с ожесточением, в кровь разбивая ладони, а берег приближался с поразительной медлительностью. Шлюпка, в которой сидел Монж, выписывала в пространстве невообразимые кривые. Совсем рядом, за нешироким планширем бесновалось море. Поблескивая своей лоснящейся черной спиной, оно брызгало пеной, подпрыгивало и выгибалось, как лошадь, норовящая сбросить седока. Несколько шлюпок волнам удалось опрокинуть, похоронив два десятка французов на илистом дне бухты Марабу.

Сойдя на африканский берег, Монж вознамерился было идти с войсками и разделить с ними весь риск и все тяготы опасного похода, но главнокомандующий предложил ему «приберечь свою храбрость для других опасностей».

Бонапарт спешил. Не дожидаясь подхода к берегу шлюпок, на которых высаживались дивизии Дезе и Ренье, не дожидаясь выгрузки артиллерии и лошадей, он двинулся в авангарде своих войск вперед, к Александрии. Главнокомандующий шел пешком по вязкому песку, еще не остывшему после дневного зноя. Вслед за ним шли к древнему городу сын эльзасского каменщика республиканский генерал Клебер и раздобревший Жак Мену, в прошлом маркиз, ныне республиканский генерал, а в недалеком будущем — правоверный магометанин. Убежденный колонизатор, чтобы укрепиться в Египте, он примет чужую веру и женится на магометанке.

Шел пешком и большой мастер искусства строить и разрушать генерал Кафарелли, едва выдергивая из песка свою деревяшку. Он уже успел причаститься из фляжки и чувствовал себя превосходно, если не считать духоты. Предложение Бонапарта дождаться лошади он отверг и бодро продолжал свой путь. Ногу он оставил в Европе, сражаясь за свободу Франции, а голову сложит в Сирии, борясь неизвестно за что.

— Солдаты! — сказал перед походом главнокомандующий, — Вам предстоит завоевание, влияние которого на цивилизацию и на торговлю всего мира неисчислимо. Вы нанесете Англии самый верный, самый чувствительный удар…

Удар был нанесен одновременно с трех сторон — от новой гавани, Помпеевой колонны и Розеттских ворот. Защитники города сражались героически. Они обрушили на нападающих град пуль и камней со стен и из укрытий, но остановить штурмующих было невозможно. Генералы и солдаты Бонапарта лезли на стены с одинаковой неустрашимостью. Внезапность и ожесточенный натиск решили дело. Французы ворвались в город и началась резня — на улицах, в домах и даже мечетях, куда магометан загнал страх. Великий аллах, милостивый и милосердный, не защитил их, а завоеватели не пощадили…

К утру Александрия, столица древнего государства Птолемеев, названная именем Александра Македонского, отечество Евклида и Эратосфена, измерившего некогда диаметр земного шара и предупреждавшего человечество о трудностях рассечения конусов, лежала у ног французских завоевателей.

Яркое июньское солнце осветило город, ощетинившийся пиками минаретов. Обилие мечетей потрясло Монжа. Он даже не пытался их пересчитать, но постоянно чувствовал, чуть ли не спиной, их огромную давящую силу. Казалось, они следят за каждым шагом человека.

Соборы, мечети, синагоги — сколько религиозных храмов перевидел ученый во время своих странствий! Как различны религии, думал он, и как сходны религиозные храмы; они всегда высоки, величественны и богаты необычайно. И высота нужна им, конечно же, не затем, чтобы через их сверкающие вершины легче было избранникам божьим поддерживать контакт с небесами. Она нужна затем, чтобы подавить смертного человека.

Казалось, быстротекущее время обошло стороной эту страну. Хозяйство примитивное, как сорок веков назад. Египтянин даже зерно мелет вручную. И не знает он ничего, кроме изнурительного труда да пресной лепешки. Нищета кругом невыразимая. Народ обобран и забит беями-мамлюками, над которыми, в свою очередь, владычествует турецкий султан. И невозможно понять, как еще теплится жизнь в иссохшем теле феллаха.

Что остановило, что забальзамировало как мумию некогда самую высокую в мире цивилизацию? Может быть, сам аллах или наместник его на земле Магомет со своими проповедями бесконечного долготерпения, подчинения и поклонения властям?..

Грустный Монж шел по пыльным улицам только что покоренной французами Александрии, о которой он так много читал в юности. Ученый уже побывал на том самом полуострове, что лежит перед александрийской пристанью, и осмотрел развалины библиотеки Птолемея, знаменитого Музея, где хранились сотни тысяч свитков. Один из покорителей Александрии разорил здание и приказал сжечь все книги. Объяснение было простое: если в этих книгах сказано то же самое, что и в Коране, то мы можем обойтись и без них. Если же в них говорится не то, что в Коране, то они опасны, и их надо сжечь.

Проклиная духовную слепоту и невежество человеческое, проклиная деспотизм и жестокость, Монж шел в штаб-квартиру генерала Бонапарта. Ни ветерка не проносилось над пустынными улицами. В воздухе стоял тяжелый сладковатый запах от смеси пыли и крови.

— Добрый день, генерал! — сказал ученый, входя в комнату, — Я могу поздравить тебя с победой?.. Правда, я пришел не только с этим.

— За эту победу, Монж, пролито слишком много крови, — ответил Бонапарт, — Когда оборона была сломлена, я поднялся на возвышенность и хотел собрать армию и принять капитуляцию. Но было уже поздно: солдаты свирепствовали и ломились в город…

Генерал развел руками и после небольшой, но многозначительной паузы докончил фразу.

— Я не мог их удержать, Монж…

Бонапарт вновь склонился над картой, бормоча вполголоса.

— Так… Здесь шесть дневных переходов… Если удастся прижать их к Нилу, ни один мамлюк от меня не уйдет!.. Кстати, Монж! Я не возьму вас с собой. Все, кто не носит оружия, будут двигаться на мелких судах вверх по реке к Каиру. Мы соберем для вас флотилию.

Ученый прервал его рассуждения.

— Генерал! У меня есть к тебе дело.

— Какое же дело, Монж? Говори, я тебя слушаю.

— Я обошел весь город, генерал. Рассматривал только что руины библиотеки — этого хранилища мудрости. И я проклинал разрушающее все на свете безумство победителей. Ты должен посмотреть эти руины, генерал.

— Хорошо, Монж, мы это сделаем… Так, если мы прижмем их к Нилу… Но правый фланг непременно должен зайти вперед…

— Генерал. Я обращаюсь как ученый гражданин к ученому полководцу. Есть еще одно обстоятельство, достойное внимания просвещенного человека. Большая мечеть этого города прежде была у греков церковью Святого Афанасия. Утверждают, что в ней находится множество греческих манускриптов. Надо было бы взять их оттуда…

— Хорошо, Монж.

— Ибо зачем они, что дадут они этому невежеству!

— Они будут взяты.

Бонапарт свернул карту. План завоевания Египта, созрел в его голове. Через две недели французы утвердятся в Каире, потом можно будет подумать о походе в Сирию, а возможно, и дальше…

— Европа — кротовая нора, мой дорогой Монж. Только на Востоке были великие империи и великие императоры.

Взяв шляпу, Бонапарт несколько театральным движением предложил Монжу идти вперед.

— Ну, гражданин Монж, пойдем осматривать руины.

— Да, руины, — согласился ученый, — потому что от былого величия этого города ничего не осталось. А во времена Клеопатры здесь все цвело, город утопал в розах, которые она очень любила. Египетские садовники были большие мастера своего дела. Пальмы, смоковницы, лимоны, гранаты они высаживали строгими прямоугольниками ряд за рядом. Внутри прямоугольника — самые низкорослые растения: розы, мак, резеда. А в центре сада располагался обычно квадратный водоем, в котором росли лотосы и кувшинки…

Увлекшись рассказом, геометр начал жестикулировать на ходу. Со стороны эти двое, идущие по улицам Александрии, видимо, представляли занятное зрелище. Рослый и широкоплечий Монж, казалось, учил подростка, прохаживаясь с ним по городу. Подросток в генеральском мундире терпеливо слушал своего учителя»»