В СТРАНЕ БУДУЩЕГО

В СТРАНЕ БУДУЩЕГО

Как утешительно воочию убедиться, что на земле еще много места, где могут возникнуть миллионы счастливых семейных очагов.

Ф. Нансен

Неожиданным и даже несколько странным может показаться общество людей, с которыми Нансен отправился в новое далекое путешествие.

Днем 2 августа 1913 года он стоял на перроне вокзала в Христиании в ожидании своих спутников. Первым на перроне появился щегольски одетый господин, нагруженный уймой саквояжей, баулов, дорожных несессеров. То был секретарь русского посольства в Норвегии Лорис Меликов. Затем; появился второй спутник — полный бородач в высоких сапогах-"бутылках" и в крахмальном белье — тип европеизированного русского купчины. Таковым, впрочем, он и был — крупный сибирский купец-золотопромышленник, член Государственной думы Востротин считался в, своих кругах либеральным и даже до некоторой степени «прогрессивным» деятелем.

Директор Сибирского акционерного общества пароходства, промышленности и торговли Иона Иванович Лид дополнял эту на первый взгляд разношерстную компанию.

Как и почему Нансен оказался среди них? Не без юмора говорит он об этом в своем описании путешествия: "Как и почему, собственно, я попал в это общество, в сущности, так и осталось для меня лично загадкой: меня ведь никоим образом нельзя причислить к коммерсантам, и с Сибирью я никогда не имел никакой: связи, только проехал однажды вдоль; ее северного побережья. Впрочем, я всегда живо интересовался этой необъятной окраиной и не прочь был познакомиться с нею поближе. Не знаю я также за своей особой какого-либо исключительного преимущества, которое могло бы сделать мое присутствие желательным. Разве только то, что я когда-то плавал по Карскому морю и вообще обладаю некоторым опытом по части плавания во льдах. Поэтому Лид несколько раз и обращался ко мне, чтобы узнать мое мнение о возможности установления ежегодных рейсов через Карское море. Возможно, что у него притом составилось представление, что я интересуюсь самим вопросом, и вот в один прекрасный день я получил от Сибирского акционерного общества приглашение совершить на пароходе «Коррект» в качестве гостя путешествие к устью Енисея. Одновременно, пришло от Е.Д. Вурцеля, управляющего сибирскими казенными железными дорогами, необыкновенно любезное приглашение проехаться с ним дальше вверх по Енисею и затем по железной дороге в Восточную Сибирь и Приамурье для осмотра строящейся там новой железной дороги. А русский министр путей сообщения присоединил к упомянутому приглашению свое любезное предложение считать себя во время путешествия гостем России".

Нансен охотно принял приглашение. Проблема Северного морского пути его интересовала давно, и ему хотелось повидать Сибирь. Да и как истый путешественник, он считал, что поездка эта явится лучшим способом "использовать свои вакации".

Инициатор экспедиции на «Корректе», И. Лид, разумеется, не мог найти более подходящего спутника, чем Фритьоф Нансен. Предприимчивый промышленник понимал, что само имя прославленного полярного исследователя придаст авторитетность всему предприятию.

Бурно растущие торговые и промышленные интересы сибирских капиталистов настоятельно требовали открытия дешевого водного пути. Лес, зерно, масло, меха и многие другие товары вывозились из Сибири за границу только по железной дороге. Ввоз иностранных товаров производился тем же способом. Обходилось это дорого, а как показал печальный опыт русско-японской войны, сибирский железнодорожный транспорт плохо справлялся со своими год от году растущими задачами.

В подобных условиях морской путь из Европы в Сибирь сулил богатые перспективы. Путем этим пользовались издавна, хотя неизвестно, когда именно он был открыт. Во всяком случае, уже в 1620 году по указу русского царя плавание иноземным судам здесь было запрещено, так как сибирские купцы опасались конкуренции европейских товаров в торговле с северными народами.

А сибирские берега очень манили к себе европейских промышленников, ибо отсюда они стремились проникнуть в Китай. С такой целью предприимчивый венецианец Себастиан Кабот, всю свою жизнь проживший в Англии, создал в Лондоне "Общество купцов-изыскателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений неведомых и доселе морским путем не посещенных".

В 1553 году три корабля этой компании торжественно были отправлены из устья Темзы к сибирским берегам. То была первая в истории экспедиция для открытия северо-восточного прохода. Экспедиция окончилась неудачно. Два корабля погибли в пути, и лишь третий под начальством Ричарда Чанслера достиг Северной Двины. Отсюда Чанслер прибыл в Москву, где, представившись царю Ивану Грозному, завязал сношения с русскими. Кстати, он был первым англичанином, побывавшим в Москве.

Через два года штурман судна Чанслера Стефан Борро снова сделал попытку попасть в Китай Северным морским путем. Престарелый глава "Общества купцов-изыскателей" Кабот (ему было тогда за восемьдесят лет) устроил еще более торжественные проводы новой экспедиции. По словам современника, "добрый старый джентльмен от радости видеть такую готовность к предприятию сам принял участие в плясках среди молодежи и веселого общества".

Стефан Борро достиг Карских Ворот и Вайгача. Пройти далее ему не удалось, но от русских зверобоев он узнал, что дальнейший путь к устью Оби им уже хорошо известен.

Действительно, русские мореплаватели еще задолго до того времени освоили берега Карского моря. В 1601 году в Обском крае даже был основан город Мангазея, о важном торговом и административном значении которого можно судить по тому, что в нем имелись гостиный и воеводский двор, таможенная изба, а также "съезжая изба" и тюрьма.

Одним из первых достиг Обской губы некий "московский гость Лука". В летописи говорится, что между 1584 и 1598 годами "ходил москвитин Лука гость с товарищи проведывать Обского устья тремя кочи". Кочи — небольшие, но обладавшие отличными мореходными качествами суда — добирались до Мангазеи также из Двины, Мезени и Пустозерска.

Путь к Мангазею считался тяжелым, потому что лежал ом через "непроходимые злые места от великих льдов", где приходилось претерпевать "всякие нужи". Тем не менее, по утверждению летописца, "в Мангазею по вся годы ходят кочами мйогие и торговые и промышленные люди со всякими немецкими товары и с хлебом".

В XVII веке русские мореходы осваивали сибирские берега все далее на восток. Холмогорец Федот Алексеев вместе с казаком Семеном Дежневым своим плаванием из Колымы в Тихий океан доказали, что Азия отделена от Америки проливом. Правда, оба смельчака не отдавали себе отчета об огромном значении сделанного ими открытия, и сведения об их плавании дошли до Западной Европы только через столетие.

В историю освоения Северного морского пути золотыми буквами следует вписать также имена Беринга, Малыгина, Овцына, Розмыслова, Василия и Марии Пронишевых, Челюскина, Харитона и Дмитрия Лаптевых, Пахтусова, Циволька, Крузенштерна, Литке и многих других выдающихся русских полярных исследователей.

К началу XX века опыт использования Северного морского пути уже дал вполне обнадеживающие результаты. Даже при отсутствии радиосвязи и необходимой информации о движении льдов некоторым судам удавалось из европейских портов достигать устья Оби, Енисея, Лены.

Наладить постоянные торговые связи Сибири с зарубежными странами, используя Северный морской путь, было основной задачей акционерного общества, которое возглавил И. Лид. Человек он был энергичный, и его не обескуражила первая неудачная попытка одолеть коварное Карское море. Для такой цели им был зафрахтован норвежский пароход «Тулла», построенный специально для плавания во льдах. С грузом товаров для Сибири пароход вышел в Карское море. Навстречу ему, к устью Енисея, было отправлено из Красноярска несколько барж с грузом.

Сибирские купцы возлагали большие надежды на эту операцию, уповая, что ею откроются регулярные рейсы по Северному пути. Царское правительство, со своей стороны, тоже проявило внимание к этому делу — целый отряд полицейских и жандармов во главе с самим иркутским полицмейстером совершил путешествие в две тысячи шестьсот верст к устью Енисея, чтобы на месте пресечь что-либо "крамольное".

Увы! — ожидания были напрасны. «Тулла» не сумела пробиться сквозь тяжелые льды в Карском море и повернула назад. Пришлось вернуться обратно в Красноярск и баржам с грузом. Несолоно хлебавши повторили свой долгий маршрут и представители полицейской власти.

Предпринимая новую попытку, Лид не сомневался в успехе: на этот раз с ним был Нансен! Да и сам Нансен был настроен хорошо — экспедиция не была для него сложной, а русские спутники его были людьми деятельными, образованными, и общаться с ними не представляло затруднений, так как они отлично знали иностранные языки, в том числе и норвежский.

Участники экспедиции поездом добрались до порта Тромсе, где их уже дожидался пароход «Коррект», груженный цементом, предназначенным для Сибирской железной дороги. Это небольшое судно, всего в полторы тысячи тонн водоизмещением, было тихоходным, но довольно прочным. Толстая стальная обшивка и дополнительная обшивка из дубовых досок предохраняли его от ледовых сжатий и толчков. На судне имелось радио для связи с береговыми северными станциями. Однако, как выяснилось потом, оборудование станций еще не было закончено, и потому они бездействовали. Все же наличие столь мощного средства связи поначалу принесло своеобразную пользу, так как вселяло всем большие надежды.

На «Корректе» был старый опытный лоцман Ганс Христиан Иохансен, совершивший много плаваний по Ледовитому океану и участвовавший еще в экспедиции Норденшельда на «Веге» к устью Лены. Остальные члены экипажа — люди самых различных национальностей — тоже были видавшими виды моряками.

Нечего удивляться, что плавание «Корректа» сквозь льды Карского моря и далее вдоль сибирских берегов прошло без особых затруднений. Тщательная подготовка судна, его отличный экипаж, опытный лоцман и советы Фритьофа Нансена — все это обеспечило благополучное плавание. В намеченный срок — 28 августа 1913 года «Коррект» бросил якорь в устье Енисея.

Накануне по реке сюда пришел буксирный пароход с гружеными баржами. «Рандеву» состоялось исключительно точно. И это было особенно замечательным, если учесть, что «Коррект» прошел три тысячи триста километров среди льдов, а баржи одолели две тысячи двести километров по трудному речному фарватеру.

Нансен живо интересовался возможностями товарообменных операций с Сибирью. Что привезли баржи? Огромные кряжи кедра, сосны, ели, тюки льна и конопли, кожу, шерсть, превосходный графит. Даже экзотические верблюды и бурые медведи попали в число экспортных сибирских товаров! "Чувствовалось, — записал Нансен в своем дневнике, — что находишься у преддверия могучей страны, обнимающей пространство от самой тундры до тайги на севере, до пустынь Монголии на юге".

Началась перегрузка товаров. Дело это оказалось весьма затяжным. К тому времени к устью реки пришли из Красноярска еще два парохода. Однако помощи от них не было никакой, так как вместо погрузочных механизмов они привезли целый отряд жандармов, полицейских и даже сыскного агента. Нансен поразился соотношению сил: на перегрузочных работах было занято всего восемь человек, располагавших одной лебедкой. А рядом непроизводительно тратили свое время девять жандармско-полицейских чинов. "Нельзя было не подивиться такому странному распределению профессий!" — заметил Нансен в своем описании путешествия.

Зато сам путешественник не терял времени зря. В ожидании возможности двигаться дальше он собрал обильный и разнообразный материал для характеристики края и его населения. Ничто не ускользало от зоркого, наблюдательного взгляда ученого. Этнические черты и быт народов севера, местная экономика, особенно развитие рыбного промысла, геологические изыскания, проблемы переселения и колонизации, условия существования политических ссыльных — казалось, не было такой стороны жизни, мимо которой прошел бы пытливый исследователь.

Северная сибирская природа очаровала путешественника, он увидел в ней "поэзию, меланхолию, светлые мечты", его восхитила синь озер, зелень трав, багрянец тронутой осенью листвы.

Как ученый, он заинтересовался нахождением в мерзлом грунте тундры мамонтов, волосатых носорогов и других диковинных допотопных животных. Его не занимали «сенсационные» сообщения об этом поразительном и загадочном явлении природы. Нет, он написал целый трактат о том, почему трупы допотопных животных и по прошествии многих тысячелетий сохранились невредимыми, с костями, мясом и волосами.

Аналитический ум ученого сочетался с горячим сердцем человека, неизменно любящего свою родину. Потому возникла такая заботливая мысль: "Я сижу и размышляю над загадочными особенностями этого леса. Мы находимся уже под 67° с. ш., и климатические условия здесь гораздо менее благоприятны, чем где бы то ни было, даже в более северных областях Норвегии… Почему же при таком климате и мерзлой подпочве лес растет здесь так хорошо?" Вывод Нансена был прост и практичен: надо посадить на норвежской земле неприхотливые, быстрорастущие сибирские деревья — кедр, ель, лиственницу.

Вурцель не смог встретить норвежского гостя в устье Енисея. Однако он прислал для него специальный катер. На этом катере Нансен совершил длительное путешествие по могучей реке до Красноярска.

Незнание русского языка мешало путешественнику познать окружающую жизнь так полно, как ему хотелось. Все же он сумел многое увидеть, понять, почувствовать. И хотя Нансен писал: "Можно прийти в отчаяние, когда путешествуешь по стране, языка которой не понимаешь и где тебя самого не понимают", тем не менее его книга о Сибири доказывает, что дружеский взор автора был проницателен, а слух чуток.

Тайга с ее неисчерпаемыми лесными ресурсами… Реки, богатые рыбой… Недра, хранящие золото, серебро и драгоценные камни… Сибирь издавна славилась всем этим. И даже поверхностное знакомство с этой страной позволяло судить о колоссальных перспективах для развития здесь металлургической, угольной, нефтяной промышленности.

Однако только такой человек, как Нансен, умевший глубоко и далеко видеть, мог приметить еще и другую, тогда еще скрытую перспективу развития Сибири. Источники благосостояния "страны будущего" заключаются не только в ее недрах, утверждал Нансен, "настоящим сибирским золотом является чернозем". В этом залог будущего процветания значительной части Сибири!

Целинные земли… Это сибирское золото! Весьма немногие современники Нансена, даже из числа наиболее передовых, могли бы похвалиться такой дальновидной мыслью.

И тем более, подчеркивал он, необходимо открыть дешевый морской путь для будущих хлебных грузов. "Огромные сибирские реки, — писал Нансен, — прямо как бы созданы для целей такого сообщения. Транспорт вниз по течению необычайно удобен, и все эти реки указывают на север, на Ледовитый океан, как на выход из создавшегося положения".

Сибиряки радушно, с истинно русским гостеприимством принимали у себя прославленного норвежского путешественника. И Нансена сердечно трогали встречи, которые устраивали ему на пути до Красноярска, затем в Восточной Сибири и при обратной поездке через Урал в Петербург.

Правда, по своей скромности Нансен считал, что ему "расточаются незаслуженные похвалы и внимание". Тем более ценил он то, как горячо чтут русские люди его заслуги перед наукой. Почти до слез был он взволнован, когда в далеком, захолустном тогда Хабаровске в его честь была кем-то исполнена песня Сольвейг. "Поразительно здесь, на Дальнем Востоке, вдруг встретиться с Григом и Ибсеном…" — записал Нансен в своем дневнике. Ему показалось в тот момент, что "забрезжили в голубоватой дымке скалы Норвегии".

Нансен с улыбкой описал теплую встречу, устроенную ему жителями Енисейска. Касаясь «незаслуженных» похвал по своему адресу, он подчеркивает, что их произносили "на чистом русском языке, совершенно для меня недоступном. Кое-что, впрочем, мне переводили. Директор гимназии произнес вдобавок речь на эсперанто, которого я, впрочем, тоже не понимал и с которого даже не нашлось переводчика. Таким образом, никто ничего не понял. Я, в свою очередь, отвечал на все речи на английском языке, которого не понимал никто из хозяев. Правда, Востро-тин переводил мои слова по-русски, и, судя по тому приему, которого они удостоились, я заподозрил, что перевод был много лучше оригинала".

Жители Красноярска, несмотря на проливной дождь, с полдня до позднего вечера ожидали приезда норвежского гостя. Город был празднично украшен флагами, на улицах горели костры, факелы, плошки. Экипаж, в котором Нансен ехал от пристани, чуть не застрял в толпе приветствующих людей. Восторженное «ура» оглашало улицы на всем пути следования гостя.

Также сердечно встречали героя Арктики и во многих других сибирских городах и селениях. А одна из станций железной дороги в Приамурье даже получила название "Нансен".

Со своей стороны, Нансен с таким же теплым чувством отнесся к стране и ее жителям. И он очень жалел, что ранее не удалось ему познакомиться с замечательной природой и людьми Сибири: "Странным кажется, что эти необозримые пространства с их реками и туземцами никогда так не пленяли детской фантазии, как девственные леса Америки с ее краснокожими. Названия рек — Енисей, Лена, Ангара, Тунгузка, Байкал, и народов — остяки, тунгузы, якуты — никогда не звучали так соблазнительно в ушах мальчуганов, как Гудзон, Делавар, Большие озера, могикане, делавары или сиу. Не потому ли, что леса Сибири еще не нашли своего Купера? Самая жизнь здесь ведь не менее фантастична".

Красота могучих сибирских рек, суровая таежная романтика, мужественные характеры самих сибиряков пленяли норвежского путешественника. И он справедливо заметил, что Сибирь с ее чудесной многоликой природой и своеобразным бытом таежных охотников заслуживает гораздо больше внимания, чем описанные Фенимором Купером экзотические американские прерии и их краснокожие обитатели.

"Сибирь еще не нашла своего Купера!" — досадовал Нансен. Но зато сам Нансен «нашел» Сибирь. Описав ее в своей книге "В стране будущего", он рассеял ложное представление о ней многих европейцев как о дикой, загадочной стране.

С большим знанием, прозорливостью, горячей любовью к "стране будущего" и ее людям написана эта книга. Недаром автор заканчивает ее таким проникновенным признанием: "Мне невольно становится грустно при мысли о том, что я уже простился с обширными задумчивыми лесами Сибири, с ее торжественно-строгой природой, простыми и величавыми линиями. Я полюбил эту огромную страну, раскинувшуюся вширь и вдаль, как море, от Урала до Тихого океана, с ее обширными равнинами и горами, с замерзшими берегами Ледовитого океана, пустынным привольем тундры и таинственными дебрями тайги, волнистыми степями, синеющими лесистыми горами…"

Данный текст является ознакомительным фрагментом.