ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

— В Венеции я больше не останусь! — заявил он Анне, отъезжающей в Грац, где ей предстояло спеть партию Марции в «Катоне Утическом».

Прощаясь и желая доброго пути, он заверил девушку, что непременно навестит её в Граце.

Его решение покинуть Венецию вызвало в доме переполох. Сёстры Маргарита и Дзанетта, разволновавшись, стали отговаривать его. Их поддержал брат Франческо, недавно переселившийся с семьёй в дом покойного отца.

— Истинный венецианец, — промолвил он, — вне Венеции, как рыба без воды.

Кто-кто, а Франческо, вынужденный прожить не один год вдали от родного дома и друзей, знал цену этих слов.

— А театр Сант’Анджело? — продолжал он. — Кто заменит вас там и кто побеспокоится о девушках сиротках в Пьета?

Но эти слова он уже столько раз слышал от покойного отца. Недавно получено письмо от Изеппо, но по стёршемуся почтовому штемпелю трудно было определить, откуда оно отправлено.

— Если Изеппо вернётся, — заметила Дзанетта, — ему будет нужна, как никогда, помощь старшего брата.

«Нет и нет!» — убеждал сам себя Вивальди. Час отъезда для него пробил. Пора порвать с прошлым и настоящим, чтобы расстаться со здешним музыкальным миром, который отверг его и стал враждебен. Бежать! Но куда и надолго ли? Пока он не знал этого сам. Может быть, в Вену или Дрезден? Там он наверняка найдет своих почитателей, которые помогут устроиться и найти работу. Как же предусмотрительно он поступил, когда после последнего выступления в Пьета преподнёс партитуры четырёх прозвучавших произведений принцу Фридриху Кристиану. Оказывается, он наследник трона Саксонии, а в её блистательной столице Дрездене руководит оркестром его друг и любимый ученик Пизендель. Ему рассказывали побывавшие там люди, что он сумел привить слушателям вкус к инструментальной музыке Вивальди. Да и в Праге чешские друзья постоянно помнили о нём. А что говорить о Вене и Карле VI! Ещё при первой встрече в Триесте, а затем в имперской резиденции он проявил живейший интерес к музыке и личности Вивальди. И наконец, недавно из Флоренции в Вену прибыл Франческо Стефано герцог Лорены, который всё же присвоил ему почетный титул капельмейстера. Ничего другого не оставалось, как собираться в путь, и первая остановка — в Граце. Решение принято окончательно и бесповоротно.

Но утром на пороге дома появился посыльный из Пьета, заявивший, что дона Антонио срочно хотят видеть для важного разговора. Вне себя от радости, Маргарита поднялась наверх и постучала в комнату Антонио.

— Братец! Вас опять требуют к себе попечители Пьета…

Гондольер Меми довёз его до сиротского дома. Во дворе повторилась обычная радостная встреча с воспитанницами, которые тотчас заметили, как переменился старый наставник с привычной кипой нот в руках. В ответ на их приветствия он молча погладил каждую из них по щеке и стал медленно подниматься по овальной лестнице. Видя, как ему с трудом даётся каждая ступенька, одна из девчушек вызвалась донести наверх его тяжёлую ношу.

Действительно, в который уже раз его восстановили в прежней должности. Но это запоздалое событие не могло поколебать его, и он от своей мысли не отступился. Единственное, что его занимало тогда, это желание продать руководству Пьета все принесённые с собой концерты и симфонии, некоторые из которых ещё пахли свежими чернилами. Хотя бы по дукату за штуку. По его подсчётам за них можно было бы выручить чуть больше 70 дукатов.

Ему хотелось уехать тайком, не попрощавшись. Но в последний момент он собрал на дому всех родственников — сестёр Маргариту, Дзанетту, Чечилию с мужем и детьми, Франческо с женой и детьми. Не было только Изеппо, который вот-вот должен вернуться, и Бонавентуры. Стояла середина мая.

— Ничего. Поеду, но вернусь, — пообещал он на прощание.

Но Маргарита и Дзанетта, которые не раз провожали его в путь с отцом и одного, видя, с какой нежностью он обнял младшего сына Чечилии, поняли, что это прощание навсегда.

— Если окажусь нужен, пишите мне в Грац на театр или в гостиницу «Золотой вол» в Вене, куда я подъеду из Граца.

На следующее утро Меми и Бастази погрузили в гондолу два баула, большую корзину и мешок с молитвенником, несколькими либретто, флаконом териаки, галетами, крутыми яйцами, положенными Дзанеттой, фьяской красного вина и табаком rape про запас. Выйдя из гондолы на причале, чтобы пересесть на баржу до материка, он протянул Меми руку с пригоршней монет:

— Надеюсь, ещё свидимся. Будь здоров, Меми!

Это были его последние слова на венецианской земле.

Утром 24 мая посыльный из судебной палаты постучался в дом у Риальто, спросив синьора Антонио Вивальди по прозвищу «рыжий священник», чтобы вручить ему повестку в суд для дачи показаний по иску певцов, участвовавших в опере «Фераспе». В доме никого не было. Картина повторилась и на следующее утро, и 27 мая. В ближайшей мальвазии посыльному было сказано, что неделю назад венецианский музыкант с большим багажом отплыл на обычно нанимаемой им гондоле на материк. Куда подевались остальные домашние, неизвестно.

Тем временем Вивальди добрался до Граца. Но встреча с Анной была краткой. Она торопилась на репетицию, а вечером у неё спектакль, и так изо дня в день. Чтобы не отвлекать её от дел, он проследовал дальше в Вену, надеясь на помощь императора Карла VI и друзей, с которыми познакомился в свою первую поездку в австрийскую столицу.

Как и было сказано сёстрам, в Вене он остановился в гостинице «Золотой вол», где когда-то побывал с отцом. Но задержался в ней недолго, пока не нашёл пристанище подешевле в центре, рядом с театром Карнтнертор. Ему было обещано, что по желанию императора, по-видимому, именно в этом театре будет поставлена одна из его опер. Гвардеец из дворцовой охраны дал ему адрес вдовы шорника фрау Агаты Марии Валерин, сдающей две комнаты в доме на углу Карнтнерштрассе и Саттлергассе, из окон которых виден театр.

Вивальди сразу принялся за дело, перечитывая привезённые с собой из Венеции либретто. Но, возможно, император пожелает, чтобы была дана какая-то из опер, уже показанная с успехом в Венеции или Граце? Тогда можно будет вызвать Аннину из Граца, где она успешно выступила в «Катоне Утическом», вызвав восторг публики.

Приближалась осень, и, к счастью, его астма ничем себя пока не проявила. Пользуясь погожими днями, он любил прогуляться в пролётке по старым местам, которые посещал с отцом. Один из прежних знакомых граф Колальто Томмазо Винчигуэрра пригласил на обед и высказал желание приобрести несколько его партитур.

Из Венеции пришли невесёлые вести от сестёр. После его отъезда для них начались трудности, и они оказались на мели. Так как летом аристократия и прочие состоятельные горожане переехали на материк в загородные виллы, резко упал спрос на изделия белошвеек и вышивальщиц, к тому же возросла оплата за освещение в ночное время улиц, налагаемая властями на жильцов прилегающих домов. Деньги, оставленные Вивальди, почти иссякли.

Однажды утром, собираясь на площади Святого Стефана взять извозчика, он заметил, что в Вене произошло что-то страшное. Казалось, какая-то магическая сила сковала город и всё в нём замерло. Остановились пешеходы, тихо обсуждая что-то небольшими группками; исчезли гарцующие на лошадях стройные военные, а вдоль тротуаров выстроилась вереница карет в ожидании клиентов. Когда Вивальди, не понимая причины остановки, настойчиво приказал вознице: «Трогай!» — тот сообщил, что сегодня 20 октября ночью умер император Карл VI. Для Вивальди это был удар, сразивший его наповал. Умер его благодетель и щедрый меценат, тонкий ценитель музыки, которому он посвятил сборник «Цитра», и в знак благодарности тот обещал постановку одной из его опер… Император был последней надеждой, его будущим. Тогда зачем же он спешно покинул Венецию и примчался в Вену?

У него начался приступ астмы, и он поспешил вернуться домой на Карнтнерштрассе. Нужно что-то предпринять, иначе чего ждать ему здесь, в Вене? Он хотел приблизиться к гробу императора, чтобы проститься, но в огромном соборе Святого Стефана у него не было сил протиснуться сквозь толпу, и он лишь издали увидел гроб на катафалке под высоким балдахином. Он принялся молиться, но думал о другом. Все его мысли были о будущем. Они не покидали его, терзая днём и ночью. Он цеплялся за каждую возможность. Теперь в Вене находился герцог Франческо Стефано Лорена, присвоивший ему титул капельмейстера. Недавно он женился на принцессе Марии Терезии, дочери покойного императора, которой прочили освободившийся фон.

В венских салонах царило уныние, порождённое неопределённостью положения после ухода из жизни Карла VI. Велась война за престолонаследие, наложившая отпечаток на любой род деятельности, включая театры. Всех интересовал только один вопрос: кто станет преемником? Поэтому появление в городе Вивальди осталось почти незамеченным.

Но нельзя было сидеть сложа руки, это противоречило действенной натуре маэстро. Однажды утром он явился во дворец папского регента герцога Антона Ульриха фон Саксен-Мейнингена, который хорошо был знаком с Вивальди со времени его первого посещения Вены и не раз с ним встречался в дальнейшем. Но в то утро герцог его не принял. Когда-то при встрече он неизменно повторял: «Заходите, когда угодно. Двери моего дома для маэстро Вивальди всегда открыты». На следующее утро он снова оказался в огромной приёмной папского регента, где провёл немало времени в томительном ожидании, пока ему не было заявлено, что герцог не может его принять. Не может или не хочет? Несколькими днями ранее граф Колальто тоже передал ему через слугу, что занят и принять не может. После смерти императора Вена отвернулась от рыжего священника.

Тем временем жизнь во дворце Хофбург не затихала ни на один день. Туда въезжали и оттуда выезжали золочёные кареты имперских министров и влиятельных сановников двора. Наконец весь город радостно вздохнул, узнав об избрании Марии Терезии императрицей. Начались балы, приёмы и народные гуляния. Было известно, что Мария Терезия проявляла повышенный интерес к танцам, итальянской музыке и театрам. Но празднества были прерваны неожиданным обострением политической обстановки. Прусский король Фридрих II вторгся в Силезию с целью аннексировать её земли и подчинить власти Гогенцоллернов.

Надо поскорее уносить отсюда ноги и ехать в Дрезден к другу Пизенделю, на радушный приём и помощь которого можно вполне рассчитывать. Там же можно повстречать этого странного Баха, который, судя по рассказам отца, переложил для клавесина и органа некоторые его концерты. При мысли об отъезде и встрече с другом он ощущал прилив сил, желание творить и постоять ещё за себя. Но такие моменты оптимизма и веры в будущее вдруг сменялись минутами апатии, и он впадал в меланхолию, чувствуя, как силы постепенно оставляют его. Возможно, сказывались годы, думал он, или астма, усилившаяся в эту холодную венскую зиму. А может быть, одиночество? От своей Аннины он не получил ни одной весточки. Видимо, репетиции не оставляли ей ни одной свободной минуты. Но тогда могла бы хоть Паолина ответить на его письма. А не поехать ли в Грац, чтобы разузнать, в чём там дело? От одной только мысли пуститься в дорогу зимой у него начинался приступ. «Съезжу летом, да и путь близкий, — подумал он, когда кашель утих. — Но застану ли в Граце эту плутовку?»

Из Венеции не было вестей ни от Маргариты, ни от Дзанетты. Но хоть кто-то должен был дать о себе знать. А кто теперь занял его место в Пьета и что поделывают милые pute? Дают ли его оперы в театре Сант’Анджело? Этот вспыхнувший в нём интерес к делам в Венеции, казалось, оживил его и вывел из хандры. Он принялся строить планы поездки в Венецию через Грац. Нет, это не будет окончательным возвращением в родные пенаты, а лишь кратким визитом, чтобы повидаться с родными, посетить Пьета и взглянуть на милых девчушек: Андзолета, Камилла, Фаустина. Словом, ненадолго окунуться в родную стихию, пока дела в Вене не образуются лучшим образом с учётом его интересов. В такие моменты он находил в себе силы заполнить нотами несколько листов. По целым дням Вивальди не покидал две свои комнаты на Карнтнерштрассе, как это случалось с ним в Венеции в доме у Риальто. Работа над партитурой чередовалась с чтением молитвенника. Тишина скромной обители располагала к молитве, и в ней он находил утешение. Если бы фрау Агата не предлагала ему в определённые часы отведать тарелку супа или кружку горячего молока, он бы не замечал течения дней…

С наступлением весны парки и аллеи Вены зазеленели, а в окнах домов появились красные и белые цветы герани. Но война за австрийское наследство продолжалась. Франко-баварские войска оккупировали Нижнюю Австрию и заняли Прагу. Почти все театры не работали. Вместо прежнего оживления в городе, поразившего Вивальди по приезде, улицы обезлюдели, и на всём лежала печать уныния. К усталости и приступам астмы прибавилась ещё одна серьёзная проблема — нехватка денег, острая нужда в которых возросла в связи с намечаемым отъездом в Дрезден. К счастью, удалось написать несколько концертов и наконец граф Колальто принял его, изъявив желание приобрести одну симфонию и пятнадцать скрипичных концертов. Двенадцать венгерских флоринов, заплаченных графом, оказались как манна небесная. Можно расплатиться за квартиру и на дорогу в Дрезден ещё останется.

Когда всё было готово к отъезду, неожиданно нагрянула беда — сильнейшие приступы астмы, сопровождаемые не унимающимся кашлем. Всякое желание работать пропало, нотная бумага на столике была чиста, перо несколько раз обмакивалось в чернильницу, но донести его до бумаги не было сил — мешал кашель. Сидя в глубоком кресле, он предавался мыслям о прошлом, перебирая запечатлённые в памяти картины своей жизни. Вот весёлый праздник на Бра-гора по случаю его рукоположения в сан священника, бесконечные беседы с отцом о музыке и театре, страхи матери за его здоровье, когда он поехал в Мантую, мешочек с луидорами, работа в Сант’Анджело.

«Сколько же опер мною написано? — задумался он. — Девяносто будет от „Оттона в деревне“ до „Фераспе“ и свыше двухсот концертов».

Вспомнилось, как мальчиком он залезал в церкви по крутой лестнице на хоры и часами слушал игру монаха-органиста. Это самое первое воспоминание детства.

Отпив из стакана воды с лимоном, он продолжал вспоминать, глядя в окно, за которым день постепенно угасал вместе с его воспоминаниями. Работа в Пьета, поездки в Рим, Флоренцию. Мысли беспорядочно роились вне времени и пространства. А вот и Феррара. «Сколько денег пущено на ветер! А всё из-за Руффо. Ему не по душе была дружба рыжего священника с певицей Жиро. Что бы там кардинал и иже с ним ни говорили о его Аннине, у неё прекрасный голос!»

На коленях он держал, перебирая страницы, альбом с рисунками. Вот старая литография моста Риальто. «Он виден из окна моей комнаты». Ему попался помятый путеводитель по Венеции, подаренный ко дню рождения ученицами из Пьета. Он осторожно расправил страницы о край столика, но ничего уже разглядеть не мог. Комната погрузилась в темноту, и он впал в дрёму.

Наступила жара. С каждым днём он слабел и не мог принимать пищу. Приступы удушья изматывали вконец. Обеспокоенная фрау Агата позвала наконец врача. Тот прописал кровопускание и клизму. Настои, соли и териака, привезённые из Венеции, не помогали. Он превратился в собственную тень и без помощи квартирной хозяйки был не в силах встать с постели и дойти до кресла. Ему хотелось написать Анне. «Если бы она увидела, во что я превратился, — промолвил он про себя, — немедленно бы приехала с сестрой». Но до пера и чернильницы не смог дотянуться. Вивальди впал в прострацию. Возможно, он сознавал, что приближается великий момент прощания, и чувствовал дыхание смерти. Он с трудом дотянулся до молитвенника, единственного своего утешения. Но часами раскрытая страница оставалась неперевёрнутой.

В конце июля под вечер дышать было нечем, и он позвал фрау Агату. Она коснулась рукой его лба. Вивальди был в жару, но дрожал от озноба.

— Это зеленщица Кате, — пробормотал он еле-еле, — назвала меня рыжим священником… И вот рыжему священнику приходит конец… Слышите — струна оборвалась…

Приступ сильного кашля встряхнул его, и Антонио замолк — наступила тишина. Из руки выпал листок с нотами и пометкой: для скрипки соло и basso continue, а дальше: «Услышав зов судьбы своей, пастух от страха чуть живой». Это была страница из op. VIII.

Вызванный квартальный врач констатировал смерть «преподобного дона Антонио Вивальди от внутреннего воспаления». Из-за жары нельзя было медлить с похоронами. В тот же день, 28 июля 1741 года, в пятницу раздался одинокий удар колокола Бургеспиталь, кладбища для неимущих, возвестивший о похоронах бедного священника. Шесть могильщиков несли дощатый гроб, покрытый чёрным крепом, за которым следовали прелат со служками и фрау Агата Валерин. Кладбищенский счёт был скромен: 19 флоринов и 45 крейцеров.

Немногие тогда осознали, что умолк не голос, а целый хор голосов и море звуков, которые доносились из Венеции, завораживая Европу.

Месяц спустя сёстры Маргарита и Дзанетта получили извещение о кончине Антонио. В тот же день 26 августа к ним в дом явился судебный пристав, чтобы описать имущество дона Антонио Вивальди в счёт погашения его долгов.

В своих мемуарах литератор Градениго ^[38] напишет: «Дон Антонио Вивальди, блистательный скрипач и известный композитор, прозванный рыжим священником, заработал своим трудом пятьдесят тысяч дукатов, но не сумел ими с толком распорядиться и умер в нищете».