Глава шестнадцатая Заключение

Глава шестнадцатая

Заключение

В 1904 году в Ногане в день столетнего юбилея со дня рождения при огромном стечении народа был открыт памятник Жорж Санд. В этот день буржуазная Франция канонизировала писательницу, долгое время считавшуюся насадительницей развращающих идей. К этому времени большинство этих идей уже вросло в сознание широких масс и перестало казаться кому-либо опасным и революционным.

Одни только представители католической церкви продолжали хранить опасливое недоброжелательство к имени Жорж Санд и не могли простить ей того ущерба, какой она нанесла авторитету церкви своими произведениями; в папской энциклике начала XX века, перечисляющей те сочинения, которых не должен читать добрый католик, одно из первых мест принадлежит сочинениям баронессы Дюдеван. Церковные авторитеты в сознании своей обреченности злопамятно относились к своим противникам, но устаревший либерализм Жорж Санд уже не мог казаться опасным французской буржуазии, ставшей лицом к лицу с новыми формами социальных отношений. В лице Жорж Санд чествовали прежде всего художника и одно из славнейших имен романтической эпохи.

В сознании советского читателя историческая роль Жорж Санд далеко не исчерпывается ее чисто-художественными достоинствами; они и для нее самой никогда не служили краеугольным камнем ее деятельности. Оставаясь всегда чуждой принципу ранних романтиков «искусство для искусства», она одна из первых осознала социальный долг писателя. Широтой ее тем, отзывчивостью на все вопросы современности и объясняется то громадное влияние, какое она оказала на XIX век. Выступив на литературном поприще с проповедью женского равноправия и с критикой законов буржуазной католической семьи, она не остановилась на этом первом этапе своей деятельности. Утопический социализм, сделавшийся ныне достоянием истории, в 30-е годы сыграл огромную революционную роль. Социальные романы Жорж Санд — «Мельник из Анжибо», «Грех господина Антуана», «Орас» — дали широкое распространение идеям сен-симонистов, превращая кабинетные теории в достояние масс. Что касается ее народнических тенденций, то Жорж Санд можно считать стоявшей совершенно особняком, среди представителей французской литературы XIX века.

Первый и третий этапы ее деятельности составляют ее истинную славу: ее проповедь женской эмансипации и ее народные повести дают ей неизмеримо большее право на внимание советского читателя, чем ее политическая деятельность. В политической борьбе она не выдвинулась из рядов средних буржуазных либералов, и значение исторического момента 48-го года ей осталось неясным. Слишком искренняя и честная по натуре, чтобы примириться с остротой социальных противоречий, она не может перерасти свое классовое дворянское сознание, и в поисках идеологии, способной примирить ее дворянскую сущность с остро поставленными политическими и социальными вопросами, она оказывается бессильной и терпит поражение. Роль ее в области социалистических идей XIX века свелась таким образом к популяризаторству, к распространению идеи сен-симонистов и Леру, не неся в себе ничего новаторского, смелого и оригинального. Жорж Санд, которую многие историки литературы охотно называли «эхом идей XIX века», была действительно таковым в вопросах социальных и политических.

В области художественной формы и стиля Жорж Санд также не является основательницей новой школы, а лишь повторяет уроки, преподанные ей ее современниками и предшественниками романтизма. Воспитанная на чтении Руссо и Шатобриана, соратница Виктора Гюго и Ламартина, она до конца своих дней сохраняет устаревшие ныне приемы романтической школы. Приподнятость тона, длительность периодов, обилие прилагательных, отсутствие плана изобличают основную заботу автора — как можно полней высказать себя. В этом непрестанном самоисповедании резко обозначается влияние Руссо и Шатобриана, та индивидуалистическая устремленность, которая дала на протяжении XIX века ряд литературных образов — людей, заедаемых анализом, начиная с Чайльд Гарольда и кончая тургеневским лишним человеком.

Это стремление к усилению впечатления путем повторений зачастую переходит в многословие, которое утомляет читателя и в котором не выступают, а, напротив, тонет фабула и план. Отмечая эту особенность манеры Жорж Санд, Дюма-сын иронически заметил, что «Лелия» есть не что иное, как «байронизм, продаваемый на вес».

В этой верности приемам ранних романтиков быть может и следует искать причину того, что произведения Жорж Санд, несмотря на попадающиеся местами блестящие страницы, так мало читаются теперь и так скоро были в массе преданы забвению.

Лишь к пятидесятым годам зарождающийся в литературе реализм внес некоторые поправки в писательскую манеру Жорж Санд. Конкретность формы, точность определений, выпрямление фабулы отразились в последних и лучших произведениях Жорж Санд, в которых чувствуется влияние великих мастеров реализма — Флобера и Бальзака. Это был как раз тот момент, когда Жорж Санд вступила в последний народнический этап своей литературной деятельности. Для нее, как писателя, этот период был наиболее плодотворным и в формальном, и во внутреннем отношении.

Разочарованная в городской культуре, утратившая свои политические надежды, Жорж Санд соединяет в себе в этот период своего творчества все типические черты «кающейся дворянки», столь хорошо известные читателю по произведениям русских романистов 60-х годов. Непризнание индустрии, идеализация сельского труда, противопоставление прилежного трудового крестьянства сельскому кулаку, подражающему городским обычаям, прославление дворянского самоотречения — вот основные черты Жорж Санд-народницы. По своему духу эти повести как бы воскрешали старый давно забытый стиль сельских идиллий и создавались, быть может, не без влияния известного романа Бернардена де Сен-Пьер «Павел и Виргиния». Но, оставаясь по форме и на этот раз только подражательницей, Жорж Санд влила в свои сельские повести такое полноценное содержание, которое сентиментальную идиллию превратило в значительное в литературном и общественном отношении произведение. Долгий писательский опыт, развитая наблюдательность, непосредственная близость с описываемыми людьми придали этим идиллиям значительную долю правдивости и эмоциональной насыщенности. Явная идеализация крестьянской среды не уничтожила правдивости в описании быта, тонко подмеченных характеров, ясности фабулы. В соединении с упрощеньем и очищеньем стиля все эти качества создали сельским произведениям Жорж Санд славу, тем более значительную, что в своей стране она была первым писателем-народником.

В русской культуре XIX века влияние идей Жорж Санд несомненно и значительно. Жорж Санд художник и Жорж Санд народница имела в России в свое время ту же славу и то же значение, что и во Франции. На ее произведениях воспитывались поколения 50-х и 60-х годов и признанье ее роли и влияния засвидетельствовано Тургеневым, Белинским, Достоевским и Герценом. Зачитывались в свое время в равной степени и «Лелией», и «Орасом», и «Маленькой Фадеттой». Известность ее равнялась известности Вольтера или Толстого, и были поклонники, называвшие XIX век «веком Жорж Санд».

Историческая перспектива позволяет теперь отметить истинное место, занимаемое Жорж Санд в истории русской культуры, не снижая и не преувеличивая ее значения. Две линии этого влияния совершенно четко вырисовываются в последней половине XIX века в России. Жорж Санд народница и Жорж Санд борец за эмансипацию женщины — этим главным образом исчерпывается ее культурно-историческое значение. Представители зарождающегося русского социализма и народничество восторженно приняли произведения художественно и популярно излагающие идеи, которыми была охвачена передовая русская интеллигенция. Непосредственность, простодушие и убежденность, с какой Жорж Санд описывала своих идеальных героев, заставили Белинского сказать о ней: «Жорж Санд — это бесспорно первая поэтическая слава современного мира. Каковы бы ни были начала ее, с ними можно не соглашаться, их можно не разделять, но ее самой нельзя не уважать как человека, для которого убеждение есть верование души и сердца».

Салтыков-Щедрин, Григорович, Тургенев все пережили эпоху увлечения Жорж Санд и признавали на себе ее влияние. Сельские романы Григоровича и «Записки охотника» Тургенева были несомненно созданы под впечатлением сельских повестей Жорж Санд. Рудин, повторяющий в русском преломлении Ораса, носит на себе печать влияния Жорж Санд, столь во многом близкой характером и восприятиями Тургеневу. Имя ее теснейшим образом сплелось с историей развития русской интеллигенции и, так же как и во Франции, являлось для жандармского официального мира синонимом развращенности и бунтарства.

В вопросах женской эмансипации роль ее была еще значительнее. Во Франции, где для женщин не существовало гражданских прав, где лишенная права выборов, права занятия общественной должности, права на высшее образование, лишенная даже права управления имуществом в собственной семье, женщина была сведена к роли в лучшем случае опекаемого ребенка, а в худшем — домашней прислуги, проповедь Жорж Санд имела огромное революционизирующее значение. Положение женщины в самодержавной России мало чем отличалось от ее положения в католической Франции. В обеих странах женщина если и выступала на общественном поприще, то это поприще было ограничено обычно рамками искусства, чаще всего салонного порядка. Во Франции писательницы, как Марселина Деборд Вальмор или м-м де Сталь, несмотря на подлинную славу, окружавшую их имена, оставались всегда только исключениями и не смели поднять голоса во имя узаконения своих как бы случайно заработанных прав. Такой же была судьба и русских писательниц, как Каролина Павлова и Растопчина, оставшихся в истории литературы только авторами талантливых салонных произведений. Жорж Санд первая пробила брешь в этой каменной стене, ограждающей женщину от общественной жизни. Вопросы о чувстве, о свободе выбора, о праве женщины на самостоятельную общественную и научную работу — вопросы, затронутые в первых произведениях Жорж Санд, получили небывалый отклик именно в России. «Полинька Сакс», роман Чернышевского «Что делать», «Кто виноват» Герцена являются разработкой вопроса, впервые поставленного Жорж Санд. Женское движение 40-х и 50-х годов, сопровождаемое улюлюканьем и насмешками реакционной прессы, получило название жорж-сандизма.

Охранители основ самодержавной России, как и французское буржуазное общество, сразу почувствовали в Жорж Санд опасного врага. Булгарин на страницах «Северной пчелы» в 1848 году, прибегая к своим обычным гаерским приемам, старался клеветой и насмешкой развенчать образ женщины, влияние которой становилось значительным и опасным. В России так же, как и во Франции, отцов семейств предостерегали от романов Жорж Санд, грозящих разрушить их семейное благополучие.

Героини русского революционного движения, женщины, выступающие на научном поприще, в борьбе за право на высшее образование, за гражданственность, все эти участницы длительной борьбы женщин за эмансипацию не могут быть полноценно исторически освещены, если мы не упомянем имени Жорж Санд. Для современной советской женщины, получившей после Октябрьской революции полное равенство, значение Жорж Санд сделалось достоянием истории, но имя ее должно сохранить свое обаяние. После победы нельзя не помянуть главных участников сражения.