Глава V «Я говорил тебе: страшися девы милой…» (Сестры Раевские)

Глава V

«Я говорил тебе: страшися девы милой…»

(Сестры Раевские)

1

Три года Пушкин безмятежно веселился и познавал новые удовольствия. Несдержанный на остроты, цинические шутки и двусмысленные стишки, он был также несдержан и в политических высказываниях. Щеголяя своим «фрондерством», Пушкин писал резкие сатиры на императора Александра I (Noel. Сказки), подражал Радищеву в воспевании свободы (ода «Вольность»), возмущался жестокостью крепостничества («Деревня»).

Импульсивный Пушкин не мог скрывать свои взгляды, молча и полезно работая в тайных сообществах, как это делали его друзья-декабристы. Он беззаботно, не думая ни о чем, кроме удовлетворения юношеской бравады, расхаживал между кресел Большого театра в Петербурге и показывал всем портрет Лувеля – убийцы герцога Беррийского, наследника французского престола, с надписью «Урок царям». Пушкин появлялся в партере театров, фиглярствуя в удивительно нескладном фраке, и в шляпе «боливар» – с такими широченными полями, что два человека не могли разминуться в дверях, одному приходилось обязательно наклоняться. С длинными ногтями, растрепанными бакенбардами, он развлекал публику своими лицейскими выходками.

Его фрондирующие стихи вызвали высочайшее неудовольствие. Александр I приказал арестовать поэта и сослать в Сибирь или на Соловки. Удивлены были все, кто хорошо знал натуру Пушкина. Однако благодаря хлопотам его влиятельнейших друзей – Жуковского, Карамзина, Чаадаева, Гнедича – Пушкина в 1820 году переводят по службе в южные губернии, в распоряжение генерала Инзова, наместника Бессарабской области. Он легко отделался – этот импульсивный и дерзкий, остроумный и самонадеянный, порочный и заносчивый юноша. Кроме того, в последние месяцы перед отъездом Пушкин испытывал жесточайшее нервное возбуждение. В петербургском обществе распространились позорящие его слухи. Говорили, что поэт был вызван в тайную канцелярию шефом III-го отделения Бенкендорфом и там для острастки высечен. Для дворянина это являлось крайним оскорблением, а, как известно, Пушкин очень гордился своим 600-летним дворянством и обижался, когда его называли «сочинителем». Поэт был вне себя от гнева и едва не натворил непоправимых безумств.

Из Петербурга Пушкин выехал смертельно утомленный разгульной жизнью, которую он вел, и тревожимый горькими воспоминаниями о неудачной любви. Эта любовь жила на Юге еще долго. Он постоянно говорил о ней в своих стихах, которые являются зеркалом его переживаний и любовных чувство. Пушкин прожил молдавской глуши меньше месяца, потом заболел горячкой, искупавшись в пруду и, когда в Екатеринослав прибыла из Киева проездом на Кавказские воды семья генерала Н. Н. Раевского – молодой поэт решил (а Инзов разрешил) отправиться вместе с нею якобы лечиться на Кавказ. Два месяца поэт счастливо жил в кругу прекрасного семейства, купался в теплых кисло-серных и железных водах, любовался сменяющими друг друга прекрасными и нетронутыми еще рукой человека ландшафтами.

В то время южные области России еще были дики, они недавно перешли под юрисдикцию империи. Смешение племен, оставшееся от турецкого владычества, мусульманский оттенок жизни поражал поэта. Все было интересно, даже опасности. «Хотя черкесы довольно смирны, – писал Пушкин брату Льву, – но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень нравится мечтательному воображению». Так он доехал до Крыма. Состояние усталости, бесчувственности, падения всех душевных и физических сил не покидало Пушкина. Его обычная впечатлительность и сексуальная агрессивность были как бы атрофированы. Ночью, плывя из Феодосии в Гурзуф, он не спал, ходил по палубе и что-то бормотал про себя. Пушкин выразил все обуревающие его чувства в элегии «Погасло дневное светило».

Я вспомнил прежних лет безумную любовь,

И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило…

Он говорил о том, что бежал от минутных друзей, питомцев наслаждений, о том, что забыты «наперсницы порочных заблуждений», с которыми он проводил ночи без любви,

Но прежних сердца ран,

Глубоких ран любви, ничто не излечило…

Прощание с разгульной жизнью в Петербурге, прощание со светскими увеселениями и, наконец, прощание с Софьей Потоцкой, Натальей Кочубей, княгиней Авдотьей Голицыной, Е. А. Карамзиной и, может быть, с неизвестной нам женщиной, такой недоступной и теперь еще более далекой, ввергло поэта в настоящую депрессию. Пушкин, с его ярко выраженным истерическим характером, опасался всегда не столько сексуальных связей, сколько глубоких любовных чувств. Он был совершенно открыт для постоянных сексуальных упражнений, но сердце его опасалось любить. Мы уже говорили о том, что в личности поэта обнаруживался разлад между любовью, нежными чувствами и просто половыми потребностями. Осознание собственной сексуальности у истериков, по мнению Фрейда, возможно только в двух вариантах: либо сексуальная агрессия, либо романтическая любовь. Невроз Пушкина (а то, что он постоянно испытывал неврозы на этой почве, не подлежит сомнению) состоял в несовместимости этих двух проявлений.

Сексуальная агрессия, как отмечал А. Лоуэн, становится антагонистом нежной, чувствительной, духовной стороны личности. Молодой Пушкин постоянно боялся влюбиться, хотя его пылкая натура не могла не влюбляться. Просто субъектами его чувств становились обычно девушки и женщины, которые не отвечали взаимностью на его более или менее страстную влюбленность. Постоянные разочарования терзали поэта и бросали в волны сексуальных излишеств. Любовь, оставленная в Петербурге, как бы опустошила душу поэта. Искатель новых чувств и увлечений, Пушкин уже не способен психологически переживать их. На него нашло какое-то нравственное омертвение. Ничто не радует, ничто не влечет. Как верно отметил П. К. Губер, творческая способность оставила Пушкина. Никогда более он не испытывал такого резкого и глубокого падения поэтического дара. И только на Кавказе он задумал и позже написал в Гурзуфе почти автобиографическую поэму «Кавказский пленник», которая дает ключ к пониманию его душевной жизни в Петербурге.

Главный герой поэмы – это фактически сам поэт, переживающий свой отъезд из Петербурга. Характеризуя его, Пушкин показывает нам душевную опустошенность героя, которая является результатом бурно проведенной молодости и, видимо, неразделенной любви, которая терзала его на родине. Захваченный в плен, он видит как молодая черкешенка тянется к нему. Но напрасны ее усилия:

…русский жизни молодой

Давно утратил сладострастье:

Не мог он сердцем отвечать

Любви младенческой открытой,

Быть может сон любви забытой

Боялся он воспоминать.

Когда влюбленная черкешенка признается в своих чувствах русскому пленнику, он отвечает ей словами, в которых как в зеркале отражаются все душевные переживания поэта.

Как тяжко мертвыми устами

Живым лобзаньям отвечать

И очи, полные слезами,

Улыбкой хладною встречать!

Измучась ревностью напрасной,

Уснув бесчувственной душой,

В объятиях подруги страстной

Как тяжко мыслить о другой!..

Когда так медленно, так нежно

Ты пьешь лобзания мои,

И для тебя часы любви

Проходят быстро, безмятежно;

Снедая слезы в тишине,

Тогда рассеянный, унылый

Перед собою, как во сне,

Я вижу образ вечно милый;

Его зову, к нему стремлюсь,

Молчу, не вижу, не внимаю;

Тебе в забвенье предаюсь

И тайный призрак обнимаю.

Об нем в пустыне слезы лью…

Так же как и в стихотворении «Дорида», главный герой поэмы вспоминает об отсутствующей возлюбленной, наслаждаясь в объятиях другой женщины.