В первый период войны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В первый период войны

Как-то осенью 1941 года состоялась у меня беседа с известным в политических кругах Вашингтона деятелем Гарри Декстером Уайтом. Министром финансов тогда был Генри Моргентау, а Уайт — его первым заместителем. Встретились мы в советском посольстве.

В самом начале беседы Уайт сказал:

— Все, что я скажу вам, представляет не только мнение Моргентау, но и президента Рузвельта.

Тем самым он дал понять, что имеет поручение от правительства, и добавил:

— Президент с министром не просто друзья, но и политические единомышленники. Их связывает прочная дружба.

Уайт говорил довольно откровенно.

— Рузвельту, — сказал он, — импонирует тот факт, что Моргентау ни разу не подводил президента тем, что допускал разглашение информации о его позиции по важным вопросам политики.

Тут я заметил:

— Заранее очень ценю то, что вы намерены мне сказать о мнении Белого дома.

Тогда собеседник заявил:

— Президент Рузвельт был убежден, что рано или поздно гитлеровская Германия нападет на Советский Союз. Амбиции Гитлера хорошо известны. Внешняя экспансия, захват чужих земель, особенно на востоке от Германии, — об этом мечтало нацистское руководство. Белый дом знал и то, что в военном отношении Германия серьезно готовилась к агрессии. Тем не менее ее агрессия против Советского Союза, с точки зрения выбора момента, для американцев явилась неожиданностью. Правда, спецслужбы США предупреждали администрацию о возможности в скором времени такого нападения, но и они делали оговорки.

Уайт перевел дух, а затем продолжил:

— Одним словом, Рузвельт и его администрация оказались в состоянии растерянности, когда пришла весть о фашистском вторжении. Никто не брался предсказывать, как будут развиваться события. Перебирались разные варианты возможного хода военных действий на советско-германском фронте. Особенно активно анализировали ситуацию военные. Если сказать откровенно, то они, по крайней мере большинство их, не верили, да все еще и не верят, что ваша страна соберется с силами и устоит. А в голове у рядового американца не совмещаются мысль о быстром продвижении на восток гитлеровских армий с представлением об их возможном отступлении, а тем более поражении.

Он сделал небольшую паузу, а потом начал излагать точку зрения правительства:

— Сама администрация США стала питать надежду на усиление сопротивления Красной Армии. Такое чувство породила, главным образом, решимость руководства СССР и его вооруженных сил, несмотря на огромные потери, продолжать борьбу. Вы не можете себе представить, какое важное значение имеет эта решимость с точки зрения ее влияния на Соединенные Штаты Америки.

Задал я собеседнику такой вопрос:

— Учитывает ли правительство США, да и сам президент, что после так называемого «татарского ига», по существу, ни одна война, которая навязывалась нашей стране, не приносила ощутимой победы неприятелю?

Ответ на этот вопрос прозвучал так:

— Американцы сознают, что Советский Союз — огромная держава. У нее богатые военные традиции и неисчислимые ресурсы. Ее народ сейчас сражается за свою землю, за свою жизнь. Боюсь, что повторяюсь, но я должен сказать, что большинство американцев не уверены в том, что Советский Союз устоит. Несмотря на то что мощь Германии велика, администрация США питает больше надежд на ваш успех, чем рядовые граждане. А в руководстве страны одним из тех, кто активно выражает это мнение, является Моргентау.

Более поздняя встреча с самим Моргентау в общем подтвердила мысли, высказанные Уайтом. Разница состояла только в том, что друг президента высказывался гораздо определеннее, чем заместитель министра финансов. Но случилось это в декабре 1941 года. Гитлеровские армии тогда уже потерпели крупное поражение под Москвой.

Весть об этом была воспринята в США с радостью. В посольство зачастили посетители, люди писали письма, звонили по телефону. Не проходило почти ни одного дня, когда бы тот или иной советский дипломат в беседе с высокопоставленным американским представителем не выслушивал поздравления и выражения симпатий.

Нам, советским людям, образно говоря, становилось легче дышать. Встречи, официальные и неофициальные, широкие и узкие, происходили почти ежедневно. Росла взаимная тяга наших людей и американцев обмениваться мнениями, обсуждать события на фронтах. Служащие многих американских правительственных учреждений, которые раньше при встрече с сотрудниками посольства СССР или других наших организаций в США приветствовали своих советских знакомых кивком головы или коротким «хэллоу», теперь считали за честь заговорить с ними, расспросить их, как дела на фронте. Как правило, просили сообщить последние новости, хотя было заметно, что и сами уже получили неплохую информацию из печати и радио.

Все происходило искренне. Можно сказать, рядовые американцы инстинктивно понимали, что великая битва нашего народа за свою страну — это битва также и за свободу других народов, которым грозила смертельная опасность со стороны фашистского агрессора. Обратили мы внимание и на то, что прибывавшие в посольство официальные лица, которым я лично передавал послания из Москвы от И. В. Сталина, предназначенные для президента, сами нет-нет да и задавали вопрос:

— Ну как там разворачиваются события на фронте? Обсуждать с послом любые вопросы по существу им, конечно, Белый дом не разрешал, но разве они могли заслуживать упрека в том, что хотели узнать какую-нибудь новость в советском посольстве с фронтов войны?

— Война, которую ведет Советский Союз против фашизма, — говорил мне во время той встречи Моргентау, — это и война США, хотя американская армия еще непосредственно не соприкасалась с германской. Все нужно сделать, чтобы крепить американо-советские отношения. Именно такой стратегический курс в политике избрал президент. Я хорошо знаю и характер Рузвельта, и его конкретное настроение в отношении вашей страны, преградившей путь нацистскому агрессору. Могу определенно сказать, что президент не только отдает отчет в том, какие трудности ожидают союзников в ходе войны. Он отдает отчет и в том, что совместные ресурсы союзных стран, противостоящих Гитлеру, намного превышают ресурсы и возможности, которыми располагают нацисты.

Конечно, обращал на себя внимание тот факт, что Моргентау, как и другие члены американской администрации, избегал называть сроки, даже примерные, открытия второго фронта в Западной Европе. По всему было видно, что с решением этого вопроса наши союзники не спешат. Ход последующих событий подтвердил такое мнение.

— Господин посол, у меня для вас хорошие новости! — так обратился ко мне Джозеф Дэвис, бывший посол США в Москве. Случилось это уже после поражения немцев под Сталинградом.

— Какие именно? — спросил я.

— В Вашингтоне вновь стали обсуждать возможность открытия второго фронта против фашистской Германии. Это уже прогресс, — заявил он.

Я с ним согласился. Обсуждать возможность этого, конечно, лучше, чем молчать и тем более высказываться против открытия второго фронта. И он рассказал:

— Некоторые высокопоставленные военные занимаются расчетами, сколько американских жизней будет потеряно, если высадка союзнических войск в Западной Европе осуществится. Мнения складываются разные. Одни говорят, что будет потеряно слишком много, поэтому надо все хорошо взвесить, прежде чем принимать решение. Другие утверждают, что любые потери при высадке в конечном счете уменьшат общие потери в войне и с открытием второго фронта США и другие страны не должны медлить. Судя по всему, этот спор будет затяжной. В нем участвуют только высшие военные чины. Но, конечно, наиболее весомо звучит слово администрации, прежде всего самого президента. Насколько я понимаю, Рузвельта обуревают две мысли. Одна — в пользу высадки в ближайшее время. Другая, напротив, в пользу того, чтобы эту акцию отложить. По крайней мере до тех пор, когда фортуна определенно повернется лицом к Советскому Союзу. В расчет принимается и то, чтобы промедление не обесценивало запоздалую акцию союзников при подведении итогов войны.

Как известно, этот последний довод постоянно взвешивался, в том числе и администрацией США, вплоть до самой высадки англо-американских войск на севере Франции.

Много было острых стычек с американцами и англичанами по вопросу открытия второго фронта в Европе! Но уже во время того нашего разговора Дэвис правильно уловил настроения в американской столице.

Надо отдать должное бывшему американскому послу и в том отношении, что при оценке Рузвельта он неизменно причислял его к тем людям, которых восхищали и героизм советских воинов на фронте, и не меньший героизм простых тружеников, ковавших победу в тылу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.