12 июня 2010 г.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

12 июня 2010 г.

10:11

Воспроизводить всю нашу многодневную беседу я не буду. Во-первых, морально тяжело описывать его состояние во время исповеди, тяжело просто вспоминать его лицо, глаза. Да и времени это займет очень много, потому что рассказ Павлова становился то сбивчивым и невнятным, то быстрым до скороговорки, похожим на горячечный бред. Очень часто он уходил в себя, и я пугался, что это теперь уже навсегда. А были периоды, когда он буквально выдавливал из себя каждое слово. И не самое важное, на мой взгляд, то, как он рассказывал. Для меня важно донести то, что он рассказывал, через что он прошел душой.

Вот поэтому я, как его единственный на свете слушатель, возьму на себя смелость воспроизвести все от его имени. Основываясь на своих впечатлениях, сделать попытку реконструкции событий, произошедших для нас очень много лет назад. А для него– в другой жизни…

Идея пришла мне в голову совершенно неожиданно, как озарение. Это потом я понял, что озарения не было; это стало только результатом того, что я месяцами ломал голову, как прокормить семью. На зарплату преподавателя истории профтехучилища не только прожить было трудно. В то время проще было не работать, потому что для работы нужно было покупать одежду (не в шортах же или стареньком трико и футболке ходить на занятия). Нужно было тратиться на проезд в двух транспортах туда и обратно. Да еще поесть чего-нибудь на работе.

Пробовал я подрабатывать дворником, но, кроме лишней усталости и нареканий со стороны хозяев ларьков, вокруг которых я ежедневно по утрам мел асфальт, ничего путного не получалось. В первый месяц мне выдали треть от обещанной зарплаты, потому что моего хозяина оштрафовали за грязь, второй месяц он пилил меня практически каждый день. Мои доводы, что мы договаривались об утреннем режиме работы, и не более того, разбивались о наглое и тупое раздражение. Понятно, что третьего месяца подработки просто не было. Трудиться сторожем у меня так и не получилось.

Потом были попытки получить часы по совместительству в других учебных заведениях, но желающих было в достатке и без меня. Где-то удавалось урвать крохи репетиторством, где-то – грузчиком. Моя жена Ольга постепенно вытянула из шкатулки и сдала в скупку почти все свое золото. Я смотрел на это, и меня мучила совесть. Оля была беременна, ей требовалось правильное калорийное питание, а я не мог толком прокормить свою семью. Кто-нибудь помнит то время? Помнит опять введенные карточки, отоваривание в магазинах? Кто-нибудь помнит на базарах табак россыпью, украденный с табачной фабрики? Или украденные оттуда же длинные неразрезанные сигареты «Астра» и «Прима»? В большом ходу был этот товар. Помню, как знакомая привозила мужу из командировок разномастные пачки самых разных сигарет, которые ей удавалось там купить по случаю. У нас в городе, несмотря на свою табачную фабрику, с сигаретами было очень плохо.

Я тогда старался скрывать от мамы, как тяжело нам с Ольгой. Мама в то время жила отдельно, потому что у Ольги была своя квартира и я, когда у нас все сладилось, перебрался к ней. Были, конечно, шальные мысли или забрать мать к нам, или уйти к ней, а одну квартиру продать. Но мы все понимали, что деньги быстро проедим и опять останемся нищими. А сдавать квартиру внаем мы опасались, потому что в нашем городе на слуху были случаи с аферами, когда хозяева оставались без квартир.

Так мы и жили, пока я, наконец, не нашел более или менее постоянный приработок. В нашем подъезде жил некий Расул, имевший несколько точек на базаре. Барахло он таскал из Москвы, нанимал молодых наглых баб, которые на базаре этим торговали. Он-то мне и предложил работенку – собирать для него с продавцов «наличку». Сначала я не хотел соглашаться, опасаясь, что меня просто когда-нибудь ограбят рэкетиры. Но потом узнал, что система давно отлажена, что Расул исправно платит кому надо, и его точки и люди находятся как бы под бандитской охраной.

Работа непыльная, хотя нервы нужно иметь железные, чтобы общаться с торговками. Потом наступило лето, кончились занятия в училище, и Расул предложил мне смотаться с ним в Москву. Для оказания ему помощи. Парень я был крепкий, в армии отслужил, а помощь заключалась в том, чтобы помочь Расулу затариться на оптовках и вместе с другими такими же «помощниками» довезти товар в огромных баулах домой. Задача не ахти какая сложная: дотащить все это до вокзала, погрузить в поезд или междугородний автобус, а потом всю дорогу не отходить, чтобы не украли. Потерпеть ночь не емши и не ходимши в туалет не очень сложно, когда знаешь, что тебе заплатят. И заплатят не так уж плохо.

Помнится, в то лето мы не только с долгами расквитались, но и кое-что отложили на черный день. И это при том, что на этих же московских барахолках – оптовках – я прикупал кое-какие вещи и жене, и себе. И маме тоже иногда подарки привозил. Как-то устраивалась жизнь сама собой, и настроение улучшалось. В то время все вокруг в стране менялось, с большим воодушевлением тогда смотрели на Горбачева даже те, кто испокон веков не интересовался политикой. Социализм – а коммерцию разрешили, кооперативы стали по всей стране создаваться… Инженеры, кандидаты наук потянулись класть плитку, штукатурить стены. Обыватель, у которого завелись деньжата и который хотел нанять кооперативщиков для ремонта квартиры, за всю жизнь не встречался с таким количеством интеллигентных и ученых людей, как в те годы в собственной квартире.

А потом наступил 91-й год. Помните его? Страшно, непонятно после спокойных застойных брежневских времен, к которым так быстро привыкли. А потом так же быстро привыкли к позитивным изменениям. Андропов с его борьбой за трудовую дисциплину… Черненко промелькнул, не оставив следа в памяти людей… А потом сразу перестройка, социализм с человеческим лицом…

То, что новая жизнь начинается как-то не так, чувствовали многие. Страна катилась куда-то не туда и не так. Помните 91-й, который во всем мире запомнился как год окончания «холодной войны» и распада СССР?

События, странные, непривычные по прошлой жизни, вдруг закрутились вокруг меня и моей семьи хороводом. Чужая жизнь начиналась в стране. Для меня тот год запомнился самыми разными событиями. Везде на ценниках вдруг появился непонятный пятипроцентный налог с продаж. Много было шума и обсуждений. И в народе в очередях, и среди торговцев и экономистов.

Но когда 8 января опубликовали приказ министра обороны СССР о направлении в Прибалтику воздушно-десантных войск для обеспечения призыва новобранцев в армию, обыватель почувствовал приближение страшного. Чуть ли не гражданской войны, потому что обострение отношений с Прибалтикой стало очень заметным.

Потом конфликт между Грузией и Южной Осетией, который стали называть войной. Потом попытка государственного переворота в Литве. Создан «Комитет национального спасения», провозгласивший себя единственной законной властью в республике. А потом началось то, что потом назвали распадом СССР.

Со страхом в душе мы слушали и смотрели. Как тогдашний Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин подписал договор об основах межгосударственных отношений РСФСР и прибалтийских республик, в котором стороны признавали друг друга суверенными государствами. Как 14 января в час ночи отряд спецназа и группа «Альфа» взяли штурмом телецентр в Вильнюсе. Как местное население оказало массовое противодействие захвату и как в результате операции погибли 15 человек.

Наступала совершенно иная жизнь; возврата к старой, спокойной уже не будет. Это было ясно – и это было страшно. Страшно, потому что происходили изменения в области финансов и денежного оборота. Грянуло 22 января – Постановление «О прекращении приема к платежу денежных знаков Госбанка СССР достоинством 50 и 100 рублей образца 1961 года и порядке их обмена и ограничении выдачи наличных денег со вкладов граждан». И посыпались проклятия в адрес недавно назначенного главой кабинета министров Павлова. И тут же, как реакция на недовольство, появился указ о совместном патрулировании в крупных городах МВД и армии.

По всей стране зашевелились те, кто почувствовал свой шанс подняться. И пошло-поехало. Менять стали всё и все, кто и до чего только мог дотянуться. Подняли голову борцы за демократию – которые, кстати, потом свой кусок все же урвали. Началось повальное возвращение старых названий городам, улицам. А кое-кто стал пытаться вернуть не только старое название, но и прежний статус. В феврале обособилась Литва, где большинство населения высказалось за свою независимость как суверенного государства. И тут же какая-то задрипанная Исландия признала независимость Литвы…

Весна тоже не принесла спокойствия. В марте в стране начались шахтерские забастовки, наряду с экономическими требованиями выдвигались и политические, в том числе отставка Михаила Горбачева. Но первый президент СССР еще что-то пытался делать, а мы на своих кухнях еще верили, что ему что-то удастся. Состоялся Всесоюзный референдум о сохранении СССР, но шесть республик бойкотировали его проведение. Тут же прошел референдум в Грузии – об отделении от СССР. Мы еще посмеивались и махали руками – мол, пусть катятся, что они без нас смогут. А 2 апреля по нам ударила реформа цен.

Стало ясно, что правительство сдает позиции. Какой-то насмешкой над государственностью было обращение Верховного Совета СССР к Верховным Советам республик в связи с «бюджетной войной» – невыполнением республиками обязательств по перечислению в госбюджет средств на страшную сумму. А потом Грузия провозгласила государственный суверенитет и независимость от СССР. А потом начался вывод советских войск из Польши и Чехословакии.

На кухнях обыватель заволновался; он почувствовал, что творится неладное и надвигается еще более неприятное. Немного успокоили страну события 23 апреля в Ново-Огареве и новый Союзный договор. Правда, в нем участвовали уже всего только девять республик. Но страну продолжало лихорадить. Грянул Карабахский конфликт. Прошли погромы таможенных пунктов Латвии и Литвы рижским и вильнюсским ОМОНом. Зашевелила загребущими руками Украина, когда ее Верховный Совет принял решение о немедленном переходе под юрисдикцию УССР союзных предприятий и организаций, расположенных на территории республики.

А потом началась Чечня. Общенациональный конгресс провозгласил независимую Чеченскую Республику – Нохчи-Чо. Начало двоевластия в Чечне, которое ничем хорошим закончиться не могло.

А Борис Ельцин все больше и больше набирал политический вес, хотя никто еще не предполагал, какие потрясения в стране будут связаны с его именем. И как-то неожиданно летом затрещала по швам вся социалистическая система. Тогда, в июне, мы узнали о роспуске Совета экономической взаимопомощи, а в июле – об официальном расторжении в Праге Варшавского договора. А войска СССР уже выводились из Венгрии…

Но простым гражданам стало как-то не до этих событий за пределами страны. Потому что ушлые дяди протащили через Верховный Совет Закон «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий». И потому что в стране началась официальная регистрация безработных. Наконец правительство признало, что существует такое бедствие, и в Москве и других городах открылись первые биржи труда.

А потом всю страну потряс страшный август. Безобразный фарс и «гкчапаевцы», как их потом называли юмористы, – были только видимой стороной страшного айсберга попытки переворота. Мы тогда не знали, что существовала заветная папка, в которой лежал заветный листок бумаги с выверенным и тщательно составленным текстом. С текстом извещения народа, что Михаил Горбачев скоропостижно скончался у себя в Форосе. На 72 часа вся страна замерла в оцепенении, в страшном напряжении, которое все же разрядилось. Но ненадолго.

Продолжали отваливаться республики. Горбачев вышел из КПСС и призвал ЦК объявить о самороспуске партии, а республиканским и местным организациям – самим определить свою судьбу.

А потом наступил последний декабрь страны: распад СССР, переименование РСФСР в Российскую Федерацию, смена советского флага на российский флаг над Кремлем, заявление Горбачева о прекращении деятельности на посту президента СССР, официальное прекращение существования СССР на последнем заседании Верховного Совета и официальное объявление о роспуске СССР. А чтобы мы не очень волновались и лили слезы по другому поводу, нам начали показ мексиканского сериала «Богатые тоже плачут».

Но это было уже зимой, а в начале лета и я, и Расул, и вся страна были озабочены тем, как бы подзаработать денег в смутный период. Кто хотел просто урвать, кто пытался организовать более или менее легальные схемы для обогащения. Руководители многих официальных организаций и ведомств выбили себе право на коммерческую, некоммерческую, полукоммерческую и иную деятельность. Но все равно связанную с зарабатыванием денег для организации, а значит, и для ее лидеров.

Так я узнал в Москве, во время очередной поездки, что Фонд культуры активно создает дочерние предприятия, официально зарабатывающие деньги на цели уставной деятельности фонда. А по сути – кормушки. И я ухватился за эту мысль.

Через две недели я явился в соответствующее место по соответствующему адресу в Москве с устным изложением своей идеи. Она была принята на ура, я получил исчерпывающий список необходимых документов и рекомендаций, а вскоре в городе появилось Творческое объединение «Парнас» Всероссийского фонда культуры. Естественно, со мной в роли генерального директора.

Оля идею сразу восприняла как надо и поддержала меня всем, чем могла. Разумеется, нам пришлось рискнуть и истратить все свои накопления на открытие предприятия. Разумеется, мне пришлось через своих и Ольгиных знакомых влезть в негласные партнерские отношения в районной администрации. Результатом было открытие в центре на людной улице выставочного зала.

Помощников мне насовали со всех сторон, но, надо отдать им должное, помощников хороших. Была у меня дама, которая организовывала выставки, камерные концерты местных безденежных музыкантов. Пристроили ко мне инженера-строителя, собравшего несколько строительных бригад. Они сами искали себе заказы, сами их выполняли, просто на договорах ставилась печать «Парнаса» да в кассе оседали десять процентов заработанных каждой бригадой денег.

Я крутился с упоением. Частенько ездил в Москву в фонд с отчетами, исправно перечислял туда же уставную часть заработанных денег. Шло время, шлепались в кассу рубли посетителей различных выставок, десятки и сотни в виде доли от продажи выставленных работ, тысячи и десятки тысяч от деятельности бригад. Кое-что перепадало и от афер моих, как мне обещали, надежных негласных партнеров из администрации.

Жизнь налаживалась, мы с Ольгой смотрели в будущее с оптимизмом, а она на меня – с уважением. Как же, ее муж – и смог провернуть такое дело! Теперь мы без страха мечтали о рождении ребенка, о возможной покупке машины, туристической поездке за границу. Я старался, чтобы мое предприятие не закисало, чтобы в его работу внедрялись новые идеи, появлялись новые виды деятельности…

«Провинциал». Это уж точно! Тогда многие нахватали денег. Самые ушлые в те годы и поднялись. Сам, помню, работал в таком кооперативе. А были еще всякие инициативные фонды, молодежные объединения, но все зашибали деньгу, торговали чем ни попадя.

«Москвич». Это ты торговал чем ни попадя. А у нас в столице торговали от немецких бундесверовских сухих пайков до новеньких «Волг-ГАЗ-21» с армейских складов в смазке. Как вспомню… эх, лихое было время!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.