15. НИКАКОЙ БЛАГОДАРНОСТИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

15. НИКАКОЙ БЛАГОДАРНОСТИ

КОГДА ВСЕ БОЙЦЫ Первого разведывательного батальона вызвались добровольцами, капитан Эрл Уолтер выбрал десятерых. Первым стал его правая рука, старший сержант Сантьяго «Сэнди» Абреника, хороший друг и лучший солдат. Худому, темноглазому, всегда настороженному Абренике было тридцать шесть лет. Он родился на острове Лузон и эмигрировал в Соединенные Штаты в 1926 году, когда ему было семнадцать. Адресом пребывания он назвал общежитие христианской молодежи в Сиэттле. На гражданке он работал садовником, а главным его увлечением было моделирование самолетов.

Уолтеру были нужны два медика. Их задача была самой тяжелой. Им предстояло на парашютах спуститься в густые джунгли и помочь выжившим. Остальные десантники должны были высадиться на плоской, безлесной долине Шангри-Ла, в тридцати милях от прогалины. Там они собирались разбить базовый лагерь. Поговорив с солдатами и изучив их послужной список, Уолтер выбрал сержанта Бенджамина «Дока» Булатао и капрала Камило «Рамми» Рамиреса. Док и Рамми были людьми доброжелательными и улыбчивыми. Особой приметой Рамми были два золотых передних зуба. По характеру они ничем не напоминали друг друга. Док Булатао был человеком тихим, довольно застенчивым. Рамми Рамирес же был энергичным, общительным и очень гордым, несмотря на свой довольно скромный рост.

Как и Абреника и большинство солдат из Первого разведывательного батальона, Булатао был человеком одиноким. В США он приехал в молодости. До войны был крестьянином. В Первый филиппинский полк вступил одним из первых, а затем оказался в подразделении Уолтера.

У Рамми Рамиреса путь в Голландию был более сложным. Он родился в городе Ормок на острове Лейте. В армию он вступил за десять месяцев до начала войны. Его отправили в подразделение, которое состояло из филиппинцев, служивших на островах под командованием американцев. Когда после Перл-Харбора японцы захватили Филиппины, Рамирес оказался в числе тех, кто в тяжелейших условиях сражался с врагом. Более четырех месяцев его подразделение вело бои на полуострове Батаан. Когда в апреле 1942 года американские и филиппинские войска сдались, Рамирес пережил марш смерти. Военнопленным не хватало еды и воды, они страдали от малярии и лихорадки денге. Лишь чудо спасло Рамиреса от лагеря для военнопленных.

В лагере временного содержания Рамирес заметил дыру в ограде из колючей проволоки. «Я сказал себе: „Я должен отсюда выбраться“, — вспоминал капрал. На следующую ночь он дождался, когда японский часовой задремлет на своем посту. „Я потихоньку перекатился к дыре“». Рамирес старался расширить дыру, но сил у него не хватало. «Это было очень тяжело — я же такой маленький». Он с трудом пробрался через образовавшееся отверстие — одежда была порвана, на теле раны от колючей проволоки.

«Примерно в десяти футах от колючей проволоки росли кусты — густые кусты и деревья. Я бросился к кустам сломя голову. Я даже не заметил, что порезался». РАМИРЕС НАХОДИЛСЯ В СТА ПЯТИДЕСЯТИ ФУТАХ ОТ КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКИ, КОГДА СЗАДИ РАЗДАЛИСЬ ВЫСТРЕЛЫ — ЯПОНСКИЙ ЧАСОВОЙ НАЧАЛ СТРЕЛЯТЬ ПО ДРУГИМ ПЛЕННЫМ, КОТОРЫЕ ПОПЫТАЛИСЬ ПОСЛЕДОВАТЬ ЗА НИМ. «Я ПРОДОЛЖАЛ БЕЖАТЬ. ГОЛОВА МОЯ КРУЖИЛАСЬ — У МЕНЯ БЫЛА ВЫСОКАЯ ТЕМПЕРАТУРА ИЗ-ЗА МАЛЯРИИ И ЛИХОРАДКИ ДЕНГЕ». Рамирес добрался до дома местных жителей, которые дали ему одежду, чтобы он мог избавиться от военной формы. Документы он спрятал в ботинках. По джунглям он добрался до Манилы. В тот момент Манила была «открытым городом» — ее не бомбила ни одна сторона. Рамирес увидел машину «скорой помощи» и на ней добрался до госпиталя, но госпиталь полностью эвакуировался на военный корабль, который должен был отплыть в Австралию. В Маниле действовал режим затемнения, однако Рамирес все же нашел дорогу в порт и увидел корабль в лунном свете. Он сумел пробраться на борт и свернулся калачиком на палубе среди сотен больных и раненых.

Месяц Рамирес провалялся в сиднейском госпитале. К этому времени в Австралию прибыл Первый филиппинский полк. Рамирес все еще считался солдатом американской армии, поэтому ему не составило труда перевестись в национальный полк. «Меня выписали из госпиталя, и я присоединился к полку».

В Брисбене Рамирес прошел курс медицинской и десантной подготовки, а также научился прыгать с парашютом. Он был зачислен в 5217-й разведывательный батальон, которым командовал капитан Уолтер. В 1945 году ему было двадцать шесть лет. Судьба серьезно его потрепала. И теперь Рамми Рамирес хотел помочь Маргарет, Макколлому и Деккеру вернуться к нормальной жизни.

Уолтер был очень рад тому, что Рамирес вызвался участвовать в этой миссии. «Мне очень нравилось его отношение к этому заданию. Он был по-настоящему счастлив». В батальоне были и другие медики (в том числе Булатао), которые имели больше лечебного опыта, «но они не были столь контактны и открыты, как Рамми. Я чувствовал, что раненым нужен человек разговорчивый, жизнерадостный и коммуникабельный. Вряд ли им пошло бы на пользу общение с мрачным медиком».

«Вы спрашиваете, почему я выбрал для десантирования именно этих двоих? — вспоминал Уолтер. — Я выбрал их, потому что Бен был самым квалифицированным, а Рамми — самым жизнерадостным».

Кроме Абреники, Булатао и Рамиреса, Уолтер выбрал из своего подразделения семь самых старших и опытных бойцов: шесть сержантов — Альфреда Байлона, Эрменхильдо Каоили, Фернандо Донгальо, Хуана «Джонни» Хавонильо, Дона Руиса и Роке Веласко и капрала Кустодио Алерту.

Садовники и повара, крестьяне и рабочие в гражданской жизни, они не понаслышке знали об унижениях и дискриминации филиппинцев в Америке. Теперь же они были американскими солдатами. Все они добровольно вызвались выполнить опасную миссию на неизвестной территории ради защиты и спасения своих товарищей. Когда Уолтер подбирал свою команду, ни он, ни его люди не знали, что первые туземцы, вступившие в контакт с уцелевшими американцами, были настроены дружелюбно. Они помнили предупреждения Уолтера: карт нет, удобной зоны для высадки нет, реакция островитян неизвестна, точного плана спасения не существует. И все же все они хотели узнать только одно: как скоро можно будет вылететь в Шангри-Ла.

Уолтер снова встретился с полковником Элсмором и полковником Т. Р. Линчем. Они разрабатывали спасательную операцию и руководили ей. На первых совещаниях Линч сообщил Уолтеру, что тот сам может выбирать людей для операции и план действий. Уолтер вспоминал, что Линч сказал ему: «Это будет ваша операция. За нее отвечаете вы».

Капитан С. Эрл Уолтер-младший с капралом Камило «Рамми» Рамиресом (слева) и сержантом Бенджамином «Доком» Булатао (фотография любезно предоставлена С. Эрлом Уолтером-младшим).

Уолтер прекрасно понял, что имел в виду Линч: если что-то пойдет не так, если те, кто выжил в катастрофе, погибнут на пути домой, если его парашютисты не справятся, то ответственность ляжет на его плечи. Но на подобные слова у него был один ответ: «Бахала на!»

После встречи с руководством Уолтер несколько раз вылетал в долину, к месту катастрофы и к прогалине, на которой находились выжившие. Затем он снова встретился с командованием. «К тому времени мы понимали, как они собираются доставить нас туда, — вспоминал Уолтер. — Я очень беспокоился, потому что знал, что нам придется прыгать. И это был единственный способ. Севернее долины жили охотники за головами — так нам казалось. А южнее затаились японцы. Выбраться оттуда пешком не было ни малейшей возможности — разве что с боями. Мне очень не хотелось попадать в подобную ситуацию».

Уолтер приказал своим людям упаковать припасы и парашюты. Никто из них, покинув тренировочный лагерь в Брисбене, не прыгал. Поэтому Уолтер организовал тренировку в Голландии. «Это было нелегко, потому что единственным подходящим местом были настоящие болота, — вспоминал Уолтер. — Потом мы с парнями страшно веселились, вспоминая об этом, но в тот момент нам казалось, что мы попали в настоящий ад. Мы прыгали в заросли травы кунаи. Стебли были острыми, как бритва, несколько футов высотой. Заросли были очень густыми и покрывали практически все вокруг. Мы делали пару шагов, а потом падали на траву, поднимались, делали еще пару шагов и падали снова. Кошмар!»

Уолтер вернулся к своим медикам и спросил:

— Вы действительно готовы это сделать?

«Оба ответили: „Да, сэр. Мы хотим это сделать, потому что они в нас нуждаются“, — вспоминал Уолтер.

— Да, вы им нужны, — кивнул капитан. — Я не могу это сделать. Вы — можете, потому что у вас есть медицинская подготовка».

Позже Уолтер рассказывал: «Я хотел, чтобы мои люди все тщательно обдумали. Их никто не обязывал. Они сами хотели выручить своих товарищей».

В дневнике Уолтер записал, что этот разговор состоялся 18 мая 1945 года, в день, когда ему исполнилось двадцать четыре года. Получив наконец-то важное задание, он был слишком занят, чтобы праздновать. После тренировочного прыжка он вернулся в лагерь, упаковал парашюты и лег спать.

МАРГАРЕТ, МАККОЛЛОМ И ДЕККЕР находились в Шангри-Ла шестой день. Все утро они ждали, когда раздастся знакомый гул самолета. В небе появился борт 311, и все небо расцветилось яркими грузовыми парашютами, к которым были прикреплены деревянные ящики. Когда сработала рация, Маргарет предупредила экипаж, что здешние окрестности еще более суровы, чем это кажется с высоты.

В дневнике Маргарет записала: «Я сказала: „Не позволяйте никому прыгать сюда. Лучше я умру здесь, чем допущу, чтобы кто-то погиб из-за меня“. То же самое думали Макколлом и Деккер. „Мы уже стали свидетелями смертей и трагедий, — записала в дневнике Маргарет. — Конечно, мы хотели жить, но не ценой чужой жизни“». НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ СТРАХ ЗА СУДЬБУ ПАРАШЮТИСТОВ ЕЩЕ БОЛЬШЕ УСИЛИЛСЯ. ТУМАН ОПУСТИЛСЯ ОЧЕНЬ РАНО, ОКУТАВ ДЖУНГЛИ И ГОРЫ НЕПРОНИЦАЕМОЙ ПЕЛЕНОЙ. В ТАКИХ УСЛОВИЯХ НЕБЕЗОПАСНО БЫЛО ДАЖЕ ЛЕТАТЬ, НЕ ГОВОРЯ УЖЕ О ТОМ, ЧТОБЫ ПРЫГАТЬ. Когда самолет скрылся из виду, Макколлом отправился в джунгли разыскивать груз. «Я больше не могла двигаться, — написала в дневнике Маргарет, — а Деккер выглядел настолько отвратительно, что Макколлом приказал ему остаться в лагере. Мы таяли буквально на глазах — даже Макколлом».

Из джунглей лейтенант вернулся со свертком с брюками и рубашками, но по размеру они подошли только Маргарет. Она была бесконечно благодарна, хотя ей хотелось бы, чтобы в свертке лежали еще трусики и бюстгальтеры — ведь свое белье она сняла пять дней назад, чтобы использовать его для перевязок. Во время другого похода Макколлом разыскал толстые одеяла, из которых удалось соорудить удобные лежанки — одну для Маргарет, другую для него и Деккера. Той ночью блохи из одеял замучили Деккера, но при этом не обращали никакого внимания на Макколлома, что еще больше злило сержанта.

Вернувшись из очередного похода в джунгли, Макколлом крикнул:

— Эврика! У нас будет пир!

Наконец-то он разыскал походные пайки.

«Еда, настоящая еда — наконец-то, через шесть дней!» — написала в дневнике Маргарет. Ее желудок сводило от голода. Мужчины испытывали то же, хотя днем раньше они все же подкрепились помидорами, которые не ела Маргарет. Макколлом распаковывал коробки, а душа Маргарет ликовала: «Потрясающее зрелище: бекон в банках, консервированная ветчина с яйцами, консервированный бекон с яйцами, тушенка, консервированная картошка, кофе, чай, какао, лимонад и оранжад, масло, сахар, соль, консервированное молоко, сигареты, спички, и даже конфеты на десерт!»

Все трое отдали предпочтение консервированному бекону и ветчине — но вскрыть банки маленькими консервными ножами было нелегко. Они были так голодны, что никому и в голову не пришло развести огонь и подкрепиться горячей едой. Впрочем, это и не удалось бы — ведь снова заморосил вездесущий дождик. «Кроме того, — записала Маргарет, — даже Макколлом был настолько измотан, что у него не осталось сил сделать еще хоть что-нибудь».

Несмотря на голод, Маргарет почувствовала, что наелась после нескольких кусков. Она не доела даже маленькую банку. Маргарет поняла, что несколько дней на леденцах и воде привели к тому, что ее и без того маленький желудок сжался еще больше.

Медики все еще не прибыли, и Макколлом начал сильнее тревожиться за состояние здоровья Маргарет и Деккера. Мази и марля не сдерживали распространение смертельно опасной гангрены. Когда они поели, Макколлом попытался хоть как-то обработать раны. Он снял повязки с ног Маргарет. Над поляной распространился ужасающий запах гниющей плоти. Снять повязки было нелегко, они прилипли к обожженной коже. Макколлом закрыл глаза, зная, какую боль причиняет своей спутнице.

— Поверь, Мэгги, мне еще тяжелее, чем тебе!

Но не прошло и часа, как свежие повязки промокли от зловонного гноя. Мучительную процедуру пришлось повторить. Маргарет записала в дневнике: «Я старалась ничем не выдавать своего страха, но постоянно думала о том, что лишусь ног. Эти мысли накатывали на меня, как океанская волна. Порой мне казалось, что я умру от страха».

Страхи Маргарет еще больше усилились, когда она стала помогать Макколлому обрабатывать раны Деккера. Гангрена на ногах и спине за последние двенадцать часов распространилась еще больше. «Он испытывал мучительную боль, и мы это знали, — написала Маргарет. — Но он ни словом не пожаловался. Он целый день пролежал на животе, страдая от ужасной боли. Его терпение меня поразило».

Днем вернулся вождь туземцев, которого они прозвали Питом. Он оказал чужакам немыслимое доверие: привел женщину, которую Маргарет приняла за его жену. Супруги стояли на опушке напротив лагеря американцев и манили их к себе. Ни Маргарет, ни Деккер не могли пошевелиться, поэтому Макколлом пошел один. Он пожал руку Питу и попытался вступить с ним в контакт, но почти безуспешно. Каждый раз, когда Макколлому казалось, что вождь его правильно понял, он бормотал: «Унн, унн, унн», точно так же, как это делали туземцы во время первой встречи. Дальше этого разговор не шел.

В дневнике Маргарет так написала о туземцах: «Они болтали с нами, как сороки. Мы всегда внимательно слушали их, то и дело произнося: „Унн, унн, унн“. Они были в восторге — как любой обычный человек, в ответ на слова которого собеседник произносит: „Да-да, это очень интересно“. Мы ворчали что-то себе под нос, а туземцы трещали без умолку. Услышав наше ворчание, они на минуту умолкали, а потом начинали говорить с двойной скоростью».

Пока Макколлом общался с вождем, Маргарет попыталась установить контакт с туземной женщиной. Маргарет с удовольствием отметила, что первая встреченная ею близ Шангри-Ла женщина «была ниже ее собственных пяти футов одного с половиной дюймов». На спине у женщины висела традиционная сетка, которая держалась на голове. Женщина была практически обнаженной — «настоящая новогвинейская женщина, в стрингах, сплетенных из сучков». Каким образом эти «стринги» удерживались на ее бедрах, осталось загадкой.

МАРГАРЕТ НЕ ЗНАЛА, но женщину звали Гилелек. НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО В ПЛЕМЕНИ ЦАРИЛА ПОЛИГАМИЯ И ВИМАЮК ВАНДИК МОГ ВЗЯТЬ СЕБЕ НЕСКОЛЬКО ЖЕН, ГИЛЕЛЕК БЫЛА У НЕГО ЕДИНСТВЕННОЙ. «Она и все ее сестры по джунглям оказались самыми добрыми и ласковыми созданиями, каких нам только доводилось встречать, — записала Маргарет. — И они были очень застенчивыми».

СУПРУГИ УШЛИ. Ближе к вечеру американцы стали устраиваться на своих лежанках. Но не прошло и часа, как Вимаюк в сопровождении группы туземцев вернулся. Похоже, чужаки понравились его жене, и она напомнила мужу, что он должен проявить гостеприимство.

«Они привели нам свинью, принесли сладкий картофель и немного зеленых бананов — единственные увиденные нами фрукты», — написала в дневнике Маргарет.

— Они хотят устроить для нас пир, — сказал Макколлом. — Мэгги, у меня нет сил подняться и веселиться с туземцами, даже если от этого зависит наша жизнь.

— Аминь, — поддержал лейтенанта Деккер.

Туземная пара в деревне дани. Фотография сделана в 1945 году (фотография любезно предоставлена С. Эрлом Уолтером-младшим).

Если бы праздник устроили днем раньше, то американцы были бы в восторге. «Но в тот момент, — записала в дневнике Маргарет, — мы впервые наелись нормальной еды. Да и сил у нас совсем не осталось». Языком жестов они попытались максимально вежливо объяснить, что они слишком утомлены, больны и сыты, чтобы выдержать еще одну трапезу.

Отклонив приглашение на ужин, Маргарет, Макколлом и Деккер потеряли возможность впервые в Шангри-Ла отпраздновать День благодарения. Вождь, которого они называли Питом, мог бы исполнить роль вождя Массасуата, а выжившие после катастрофы американцы вполне подошли на роль пилигримов.

Кроме того, они упустили возможность сблизиться с туземцами во время одного из самых значимых ритуалов: праздника свиньи. Антропологи так описывают его: «Это воспоминание о свиньях, которые цементируют общество. На каждой крупной церемонии свиней передают от человека к человеку, потом убивают и съедают. Но свиньи оставляют в памяти обязательства, которые должны быть исполнены позднее. И когда это случается, у людей возникают новые обязательства. Таким образом, структура общества сохраняется благодаря передаче свиней. Любой человек за время жизни оказывается в сети сотен, а то и тысяч свиней, которыми он и его народ обменялись с другими людьми и их народами».

Несмотря на глубокий символизм предложения, туземцы не обиделись на то, что чужаки отказались разделить с ними свинью.

«Пит оказался очень понимающим человеком, — записала в дневнике Маргарет. — В его жилистом черном теле билось большое сердце. Он крепко прижал свинью. Он приказал своим людям, которые уже каким-то, известным только им, волшебным способом развели огонь, погасить костер. А потом он дружески помахал нам и увел своих спутников домой».

Американцы устроились на лежанках и провалились в сон. Впервые с того дня, когда они покинули Голландию, им удалось поспать в тепле и комфорте. Но продолжалось это недолго. Через несколько часов их разбудили раскаты грома. Лежанка Маргарет, которая располагалась в низине, превратилась в мокрое болото. Лежанка Макколлома и Деккера промокла, но не настолько. Маргарет приказала мужчинам подвинуться и устроилась рядом с ними.

— Боже! — шутливо воскликнул Макколлом. — Нам никогда не избавиться от этой женщины.

Они прижались друг к другу, пытаясь согреться холодной, сырой ночью. До утра американцы говорили о вертолетах, врачах и о планах спасения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.